Революционные войны Перу, часть VIII. Становление Гватемалы и Америка в 1825 году (Pax Pacifica)

Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Завершаю публиковать подцикл, касающийся революционных войн в Латинской Америке с участием Перу, и сегодня речь пойдет об окончании конфликтов в Гватемале. Рассказано будет о войне с Мексикой, первой гражданской войне в Гватемале, и о том, каким получается мир в 1825 году после того, как в Америке появляется сильное и независимое Перу.

Содержание

Гватемало-мексиканская война (1821-1823)

Агустин де Итурбиде

Параллельно с событиями в Гватемале продолжалась революция в Новой Испании. Когда уже патриотическое движение было практически задушено, и колония вот-вот должна была целиком вернуться в лоно Испании, в метрополии произошла либеральная революция – и ультраконсервативные местные элиты стали внезапно и массово сами становиться революционерами. Все это вылилось в провозглашение 21 июля 1821 года Мексиканской империи, целиком независимой от Испании, но ожидающей, что Бурбоны пришлют своего представителя на имперский трон. В этом и крылась вся разница перуано-гватемальского и мексиканского подхода – если Алькала Галиано и Руис де Аподака не объявляли о независимости, а лишь утверждали «широкое самоуправление» во главе с испанским королем, то мексиканцы прямо заявили, что выходят из-под подчинения Мадрида, что было расценено в Испании куда хуже, чем действия перуанцев и гватемальцев. Однако метрополии было уже совсем не до колоний, и Агустин де Итурбиде, бывший ранее самым успешным карателем-абсолютистом, а ныне объявленный регентом независимой империи, смог начать строить наполеоновские планы. И среди этих планов было… Возвращение под контроль всех владений Новой Испании, что подразумевало в первую очередь войну с Гватемалой.

В этот момент среди гватемальских ультраконсерваторов произошел раскол. Клан Айсинена оставался верным Руису де Аподаке, получая прямые выгоды от его действий, но значительная часть землевладельцев провинций Верапас, Юкатан и Чьяпас выказали желание присоединиться к более близким по духу креолам Мексики. В Асуньсоне был собран отдельный Конгресс, который объявил о воссоединении провинций с бывшей Новой Испанией, и отправили посланников Итурбиде, который принял их с радостью. Началось формирование подразделений креольской милиции – но тут уже тревогу забили либералы и индейцы, которые начали формировать свое ополчение, и очень быстро противостояние дошло до кровопролития. Итурбиде же, получив поддержку гватемальского Севера, выдвинул Хосе Руису де Аподаке ультиматум, требуя признать решение конгресса в Асуньсоне. Шурин Чурруки, ставший регентом Гватемалы, отказался выполнять эти требования, и заявил, что с оружием в руках готов сражаться за территориальную целостность своего государства. Так началась гватемало-мексиканская война.

Против объединенных сил Севера и мексиканцев у Гватемалы не было никаких шансов, так что Руис де Аподака сразу же обратился к перуанцам за помощью, которая ему была обеспечена. Экспедиционный корпус де ла Серны так и не успел покинуть Центральную Америку, и теперь развертывался на север. Вместе с гватемальской милицией и теми регулярными подразделениями, которые успел сформировать Руис де Аподака, у союзников было около 16-18 тысяч человек войска, в то время как у мексиканцев имелось явное превосходство – их совокупные силы составили 25-28 тысяч человек. С обоих сторон сражались ветераны, но перуанцы были лучше вооружены и обучены, а кроме того – у них имелось гораздо больше пушек. Наконец, несмотря на провозглашение независимости и амбициозные планы, Итурбиде увяз в конфликте с отдельными группировками патриотов и остатками войск роялистов, в результате чего не мог отправить в Гватемалу сразу все свои войска. Все это неизбежно приводило к тому, что и инициатива, и местное численное превосходство оказались в руках у союзников.

По ряду причин военные действия начались лишь в 1822 году. Де ла Серна разделил свои войска на несколько отдельных бригад, которые вели наступление сразу по разным направлениям. Силы мексиканцев и консерваторов оказались достаточно небольшими, и в сражении у Асуньсона они были разбиты. Достаточно быстро удалось занять северную часть провинции Верапас, после чего была собрана отдельная местная хунта, которая объявила о создании новой провинции Белиз, со столицей в старой британской колонии, которую переименовали в Пуэрто-Белиз. Вскоре одна из бригад прорвалась в западную часть провинции Юкатан, и в городе Сан-Хуан была сформирована аналогичная хунта, которая объявила о создании провинции Табаско. Провинцию Чьяпас и вовсе не пришлось освобождать – местные индейцы подняли восстание, разбили отряды креолов и мексиканцев, и встречали перуанцев как освободителей. А вот с Верапасом и Юкатаном все вышло гораздо сложнее – местные консерваторы смогли собрать достаточно многочисленные отряды милиции, подкрепленные мексиканскими ротами и батальонами, и вели партизанскую войну. Местные индейцы майя тоже собирали свои отряды ополчения, и нападали на гватемало-мексиканские войска, или же разоряли имения наиболее одиозных землевладельцев. Прекращать все это де ла Серне пришлось силой, на что ушел почти весь 1822 год, и начало 1823.

Хосе Руис де Аподака тем временем не сидел без дела, и решил действовать точно так же, как попытался против него действовать Итурбиде – т.е. установил контакты с его непосредственными врагами в Мексике. Не то чтобы мексиканские республиканцы не хотели видеть Юкатан и Гватемалу в составе своего государства, но сохранение империи, тем более во главе с Итурбиде, объявившего себя императором Агустином I, было для них еще более нежелательным фактором. Между ними и Руисом де Аподакой быстро был найден общий язык, и в обмен на поддержку против императора триумвират из Николаса Браво Руэды, Гвадалупе Виктории и Педро Селестино Негрете, руководивший республиканцами, согласился признать суверенитет Гватемалы, и отказаться от претензий на пограничные территории. В конце концов, это вылилось в их совместное наступление на Мехико, завершившееся в марте 1823 года свержением императора Агустина I, после чего гватемальцы покинули территорию Мексики, а в столицу прибыл дипломат для подписания мирного договора.

Переговоры, впрочем, затянулись – мексиканские республиканцы стали прикидывать перспективы возможного продолжения войны с гватемальцами, так как победа явно усилила их амбиции. Однако Мексика оказалась истощена полутора десятилетиями революции, в то время как Гватемала не погружалась в такой длительный хаос. Против войны высказался и Гвадалупе Виктория, один из членов правящего трумвирата, который видел, в каком разорении находится его страна, и ей могут понадобится союзники и партнеры на будущее. И если Гватемала не выглядела как многообещающий партнер, то с Перу все обстояло иначе. Оттуда могли прийти и корабли, и оружие, и военная, и дипломатическая поддержка, и специалисты во многих областях. Конечно, все это можно было найти и в Британии, и в США – но перуанцы все равно оставались более близкими культурно и ментально к мексиканцам, по крайней мере в общих чертах. В результате этого на какое-то время конфликт попросту застыл, пока в октябре 1823 года не было подписан окончательный мирный договор, на котором настаивал Гвадалупе Виктория. Мексика и Гватемала взаимно отказывались от каких-либо претензий и поддержки антиправительственных сил, и устанавливали четкую границу между друг другом. Взаимно признавались суверенитеты двух государств, как и их государственный строй – республика в Мексике, и королевство в Гватемале. Устанавливался также порядок торговли, дипломатических отношений, и многое другое, посредством чего мексиканцы надеялись сблизиться с гватемальцами. После такого мирного договора консерваторы-революционеры были вынуждены сложить оружие, и контроль над ними вновь целиком и полностью оказался в руках клана Айсинена.

Первая гражданская война в Гватемале (1824-1825)

Узнав о подписании мира между Гватемалой и Мексикой, генерал де ла Серна, командовавший перуанским экспедиционным корпусом, пошутил, что ему все равно не удастся так просто покинуть Центральную Америку, и должно произойти что-то еще. По иронии судьбы, именно так и случилось – уже в феврале 1824 года в стране началась новая гражданская война, причем на сей раз противниками Хосе Руиса де Аподаки выступали его вчерашние союзники – клан Айсинена и радикальные либералы-патриоты. Причиной их резкого ухода в вооруженную оппозицию стал тот факт, что регент решил провести наиболее важные с его точки зрения реформы в стране – административную, земельную и налоговую. В комплексе они подразумевали значительную степень централизации управления государства, и установления государственного контроля над многими аспектами экономики, включая импорт и экспорт. Реформы эти в целом планировались в интересах умеренных консерваторов и «панамских» либералов, но вот остальным они сильно не понравились. Радикальные либералы видели будущее Гватемалы в качестве республики и сильно децентрализованной федерации, вроде США, в то время как ультраконсерваторы, в особенности клан Айсинена, хотели централизации лишь в рамках провинций, дабы сосредоточить в руках местных элит как можно больше власти, и, само собой, не делиться с центральными властями деньгами. Особенно это касалось торговли, где Айсинена в провинциях Верапас и Белиз обладали практически монополией, и сгребали себе баснословные прибыли, пока казна Гватемалы и простой люд испытывали острый дефицит. Также ультраконсерваторы неожиданно оказались против монархии, и за республику – ведь в таком случае они получили бы еще большую влиянию на центр, и сам глава государства превратился бы в выборную марионетку, а не человека со своей волей и своим видением будущего.

Первым делом 4 февраля 1824 года восстал консервативный Асунсьон, где собрался Национальный конгресс, объявивший Гватемалу республикой. Президента избирали тут же, не отходя от кассы, силами конгресса, в результате чего главой государства стал Хосе Алехандро де Айсинена, глава всего клана. Под его начало сразу же перешли провинции Верапас, Белиз и Юкатан. Две другие провинции Севера, Табаско и Чьяпас, колебались, но в конце концов и там взяла верх местная креольская верхушка, решившая, что им по пути с ультраконсерваторами. Практически одновременно с этими событиями, начиная с 25 февраля, подобное действо развернулось и на юге, где в городе Леон был собран либеральный конгресс, объявивший о создании Соединенный Провинций Центральной Америки. Во главе их встал Хосе Анаклето Ордоньес Бермудес, фанатичный сторонник республиканства и федерализма, объявивший себя каудильо. К нему примкнула почти вся провинция Никарагуа, а также часть Гондураса, и самое неожиданное – консервативная Коста-Рика, чьи немногочисленные политические элиты сильно опасались за свои политические права в масштабах большого государства [1]. В результате этого регента Хосе Руиса де Аподаку поддерживали лишь провинции Пасифико, большая часть Гондураса и Панама. Стоит отдать должное обеим группам революционеров – при их совершенно различных взглядах и высоком градусе провинциализма, когда местные интересы всегда ставились выше общих, они уже не помышляли о сепаратизме. Разделение государства для них стало неактуальным, и будущее виделось в общих границах, в рамках единой экономики и политической общности, что было наглядным прогрессом с учетом того, что еще в 1818 году о подобном единстве никто еще особо и не помышлял.

Несмотря на то, что Руис де Аподака вроде бы оставался в меньшинстве, на деле расклады сил были в его пользу. Население самопровозглашенных СПЦА составляло не более 250 тысяч человек, там не было сколь-либо серьезной военной инфраструктуры, как и больших запасов военной амуниции. Победа над либералами-республиканцами была лишь вопросом времени и количества сил, которые требовалось отвлечь из Ла-Уньона. Гораздо серьезнее было положение на ультраконсервативном Севере, где проживало более миллиона человек, и который теоретически мог выставить достаточно серьезную армию, тем более что поддержку ему с ходу стали оказывать британцы, отсылая деньги, наемников и оружие. Однако у законного правительства было несколько козырей, с которыми сложно было поспорить. Первым из них был экспедиционный корпус Хосе де ла Серны, сократившийся до 6 тысяч человек, но все еще боеспособный. Вторым являлась прямая связь с Перу, которую прервать ни либералы-республиканцы, ни ультраконсерваторы не могли, что означало возможность для монархистов в любой момент получить подкрепления, оружие и припасы. Третьим козырем оказалась широкая народная поддержка, оказанная правительству Руиса де Аподаки. Практически все индейцы, и многие крестьянские массы, заинтересованные в земельных реформах и уравнении в правах с креолами, видели надежду на светлое будущее в первую очередь в нем, а не в Айсинена или Ордоньесе. Наконец, четвертым козырем стало наличие ценных кадров – управленцев, военных, капиталистов, обеспечивавших правительство Королевства Гватемала. Значительная часть умеренно-консервативных политиков, как и большинство либералов, поддержала именно Хосе Руиса де Аподаку, что позволило сохранять лучший уровень управления и поддержки, а также получить отличные кадры для самой верхушки. Самым ценным из них стал Франсиско Морасан [2] – уроженец Тегусигальпы (Гондурас), он был стойким сторонником либеральных ценностей, но при этом достаточно адекватным и здравомыслящим, чтобы видеть, что реальные прогресс и процветание Гватемале могут принести лишь монархисты, а не радикалы-республиканцы или ультраконсерваторы. Он был умелым политиком, управленцем и военным, еще в начале 1820-х годов познакомился с Хосе Руисом де Аподакой, который был лишь немного старше Морасана, и в результате этого в 1823 году Морасан, имевший бешенную популярность среди либералов, стал президентом правительства государства. С такими козырями исход войны был заранее предопределен.

Первыми под удар попали СПЦА. Войска возглавил Морасан, причем он специально взял исключительно лишь гватемальские полки и батальоны – победа его либералов над другими либералами должна была стать чем-то знаковым, броским, и потому ее требовалось достичь собственными силами, без привлечения перуанцев. Уже в апреле он вступил на территорию Никарагуа с 5-тысячной армией, и в сражении у Леона разгромил силы местных республиканцев. Ордоньес был арестован, и позднее казнен, а Соединенные провинции Центральной Америки быстро распались. Не пришлось даже снаряжать экспедицию в Коста-Рику, так как там серьезное дело провернули панамцы, поднявшие против местных креолов восстание мелких землевладельцев, в результате чего последние захватили реальную власть в провинции, и заявили о своей преданности Ла-Уньону. Руис де Аподака выразил особую благодарность тем, кто по своей воле вернулся в ряды лоялистов, но провел некоторые важные перемены в Никарагуа и Коста-Рике – перенес столицы провинций. В первом случае вместо буйного и радикально-либерального Леона новой столицей стала Гранада, чьи умеренные консерваторы уже успели записаться в ряды либералов, и выражали полную преданность короне. В Коста-Рике вместо старого, небольшого и насквозь феодального Картаго выбор был сделан в пользу еще меньшего на тот момент поселения Сан-Хосе, которое, тем не менее, отличалось куда большей свободой политических нравов, и служило опорной базой революционеров во время недавних событий.

С ультраконсерваторами дела обстояли сложнее. Им удалось собрать и вооружить 16-тысячную армию, но собрать ее целиком в одном месте Айсинена оказались не в состоянии – как и следовало ожидать, взбунтовались индейцы майя из племен киче, обитавшие в районе Тотоникапана. Во главе их встал Атанасио Тсул, местный народный предводитель. Он успел прослужить несколько лет в составе полка монтерос, знал военное дело, и был целиком верен Руису де Аподаке, который обещал решить вопрос прав индейцев – и обещание свое постепенно выполнял. Вскоре к киче присоединились и другие окрестные племена, и Хосе Алехандро де Айсинена был вынужден отослать около половины своих войск против Тсула. Еще хуже ситуация для ультраконсерваторов стала складываться в Белизе и Юкатане – местные индейцы, успевшие вкусить дух свободы и равенства, а также вооруженной борьбы с юкатеками [3], как себя называли местные креолы, и британскими колонизаторами, взялись за оружие, и межрасовая война за считанные недели дошла до большого размаха и крайней жестокости. Заключив союз с индейцами, немногочисленные либералы провинции Табаско смогли сбросить власть ультраконсерваторов, и также выразили свою лояльность Руису де Аподаке. Белиз вскоре был освобожден силами одних лишь индейцев, сбросивших ярмо плантаторов и Айсинена, и объявивших собственное самоуправление в провинции – конечно же, оставаясь в составе Гватемалы.

Лишь после этого де ла Серна перешел в наступление. Передовые заслоны северян были сметены, и в ряде небольших сражений армия провинции Верапас была разбита, а президент Хосе Алехандро де Айсинена бежал к юкатекам. Еще несколько недель ушло на освобождение Чьяпаса – местные индейцы, как и ранее, встретили перуанцев с большим воодушевлением. Оставался лишь Юкатан, где консерваторы устроили против местных либералов и индейцев настоящий террор. Кровь лилась рекой, каждый день погибали сотни, а то и тысячи человек [4]. Де ла Серна перешел в наступление на север, объединив усилия со всеми лоялистами, и стал постепенно сжимать кольцо вокруг Мериды, столицы провинции. Там консерваторы собрали все свои силы, вооружили всех, кого только смогли, и планировали отбиваться до последнего. Поддержку им попыталась обеспечить Великобритания, прислав небольшую эскадру к берегам Юкатана – но нарвалась на совместные протесты Перу, Гватемалы и США, и была вынуждена остаться нейтральным наблюдателем разыгравшейся трагедии. Хосе де ла Серна предлагал Айсинене сдаться, но тот отказался. В результате этого роялисты 15 апреля 1825 года пошли на штурм плохо укрепленного города, который превратился в резню – слишком серьезным было ожесточение сторон. К вечеру Гватемальская республика прекратила свое существование. Часть представителей клана Айсинена была убита, включая президента Хосе Алехандро, остальные во главе с Мариано де Айсинена бежали в Мексику. Договариваться о мире было уже не с кем – практически все главные сторонники ультраконсерватизма в Гватемале были уничтожены или бежали.

Однако Хосе Руис де Аподака все же созвал отдельный конгресс представителей провинции в Ла-Уньоне, так как понимал, что гражданская война возникла не на пустом месте. Он выслушал требования оставшихся сторон, и к концу года выработал с ними компромиссный договор, ставший основой дальнейшего строительства единой Гватемалы. Централизованное правительство с высоким контролем над экономикой сохранялось, но сами провинции получили более широкие права самоуправления. Было официально отменено рабство, а индейцев уравняли в правах с белыми и метисами. Имущество клана Айсинена и их сторонников конфисковали, что значительно обогатило государство и тех, кто позднее скупил его на свои нужды. Значительная часть земель была национализирована, благодаря чему получилось относительно легко провести земельную реформу. Решился также еще один важный вопрос, связанный со столицей государства. Дело в том, что провинция Сальвадор желала остаться равной прочим, и не подчиняться напрямую государству – а лагерь Ла-Уньон находился как раз на ее территории. С другой стороны, другие провинции не хотели, чтобы Сальвадор получил какие-то привилегии от правительства из-за того, что столица государства располагалась бы на его территории. В результате этого был выбран американский способ решения проблемы – из провинции Гондурас был отрезан кусок на юге, выходящий в залив Фонсека и Тихий океан, и там, близ деревни Сан-Лоренсо, было решено заложить новый город, где должно было расположиться правительство страны [5]. Этот столичный округ, в отличие от провинций, широкого самоуправления не имел, и напрямую подчинялся короне Гватемалы. Сам город получил название Сьюдад-Пасифико, как и раннее название Ла-Уньона, а округ стал именоваться просто Пасифико. Впрочем, и сама столица в обиходе редко называлась полным именем, и называлась точно так же, как и столичный регион.

Лишь после всего этого морская пехота Перу во главе с генералом Хосе де ла Серна покинула Центральную Америку, и революционные войны официально завершились.

Америка к 1825 году

Гватемала к 1825 году

Лишь после окончания революционных войн в Испанской Америке мир начал осознавать, насколько большую роль в них сыграли перуанцы, и к каким результатам это привело. Политическая ситуация на континенте изменилась, и теперь всем игрокам, и новым, и старым, предстояло существовать в совершенно новых условиях, которые еще предстояло понять. Мир, когда Америка почти целиком принадлежала Испании и Португалии, канул в небытие, и у европейцев здесь остались лишь небольшие колонии, целиком зависимые от метрополии, в то время как основная территория суши теперь была разделена между множеством государств, имеющих свои интересы, видение будущего. Лишь к концу 1820-х годов, когда все устаканилось, можно было начинать оценивать этот новый порядок в Америке, и рассуждать о его перспективах.

• Канада. На Канаду события в Испанской Америке повлияли в наименьшей степени, и ее положение особо не изменилось. Находясь в страхе от возможного вторжения США на их территорию, канадцы крепко связали свою судьбу с Великобританией, и оставались ее самой верной и большой колонией в Америке.
• США. Первое независимое государство Америки к 1825 году оказалось также самой развитой и богатой ее частью, с населением в 11,14 миллионов человек и доходами бюджета в 23,1 миллиона долларов. Политика США целиком зависела от настроения общества, а общество их было строго изоляционистским, лишь изредка интересующимся событиями вне границ своего государства – если, конечно, речь не шла о торговле. Однако уже появились первые признаки изменения подобной системы – в 1823 году Конгресс провозгласил так называемую Доктрину Монро, по которой ни одно европейское государство не имело права вмешиваться в дела государств обеих Америк, и Соединенные Штаты готовы были поддержать любых американцев в борьбе с европейским влиянием. Вместе с этим, уже начали проявляться первые, пока еще слабо заметные амбиции США к доминированию на континенте, с полным и безоговорочным подчинением им остальных государств. Существовали даже проекты о создании единого общеамериканского государства, но до реализации их дело так и не дошло. Все это представляло для молодых латиноамериканских государств угрозу попадания в сферу влияния потенциального гегемона, который мог бы начать цинично диктовать всем собственные условия игры, и превратить менее развитые державы в свои полуколонии. Впрочем, для этого янки требовалось еще преодолеть собственный изоляционизм, на что у них уйдет много времени.
• Куба и Пуэрто-Рико. Эти два острова остались единственными испанскими колониями в Америке, и за них Фернандо VII, установивший в метрополии режим абсолютистского террора, теперь держался крепко. Волнения на Кубе подавлялись с особой жестокостью и градусом разгильдяйства роялистов, и очень непросто ей теперь было получить независимость, в то время как небольшое общество Пуэрто-Рико и не думало о таких высоких целях, находясь в полной зависимости от Испании во всех смыслах.
• Эспаньола. Ранее на острове находились две колонии – французская, носившая название Гаити, и испанская Санто-Доминго. Еще до начала революций в испанских колониях чернокожие рабы из французской части подняли восстание, и создали собственное государство, которое после многих лет борьбы в 1821 году покорило восточную, испанскую часть, и установило свой контроль над всем островом. Диктатура черных над белыми была весьма жесткой и жестокой, а Испания попросту отказалась защищать свою не самую богатую колонию – и доминиканцы оказались лишены всяческой поддержки. Их было меньше, чем гаитян, а бывшие французские рабы мстили белым за века угнетения – хотя угнетали их совсем не те белые, которыми они теперь «владели». У доминиканцев захватывалось имущество, их убивали, женщин и детей насиловали, запрещалось говорить на испанском языке и владеть землей, и некому было жаловаться на эту жестокость и произвол в правительстве Гаити [6]. А в 1825 году Франция и вовсе признала независимость Гаити в обмен на большие выплаты компенсаций французским подданным, и, само собой, гаитяне возложили всю тяжесть этих уплат на белое население. И доминиканцы стали искать поддержки за границей, у тех, кто защитил бы их от черного господства, в том числе в далеком Перу.
• Мексика. После всех революций, мятежей, подавлений восстаний и войн Мексика оказалась в не самом простом положении. Она все еще оставалась самым густонаселенным государством из числа бывших испанских колоний, с ее населением чуть более 6 миллионов человек, и имела немалый потенциал, но плотно увязла в разрухе и внешних долгах перед европейскими державами. Большие потоки доходов от торговли колониальными товарами и серебром перешли в руки креольской элиты, которая не собиралась делиться ни с кем, и государство погрязло в коррупции, ультраконсерватизме, клерикализме и нищете. Лишь немногие, вроде Гвадалупе Виктории, пытались как-то развивать государство, и в этом им нужны были внешние партнеры. Одним из таких партнеров становилось Перу, сотрудничество с которым началось уже с 1824 года, и в дальнейшем только расширится. Однако соседство с США также в будущем должно было оказать влияние на судьбу Мексике, и самые мудрые и прозорливые умы уже предсказывали будущую борьбу за влияние между различными игроками, что неизбежно вело страну к гражданским войнам.
• Гватемала. Закончив свою первую гражданскую войну, Гватемальское королевство вполне состоялось как государство, но проблемы его только начинались. Противоречия между провинциализмом и центризмом, либералами и консерваторами, монархистами и республиканцами все еще сохранялись, и не раз приведут к новым гражданским конфликтам. Стратегическое положение страны, контролирующей важные коммуникации, грозило множеством проблем в будущем, особенно в том случае, если бы кто-то из великих держав пожелал построить судоходный канал в Панаме. Имелась другая серьезная проблема – Гватемала так и не смогла найти себе короля, согласного стать ограниченным монархом в нестабильном американском государстве. Даже сам Хосе Руис де Аподака отказался от короны, предложенной Конгрессом, согласившись лишь принять временный титул принца-регента. С другой стороны, экономика Гватемалы, пережив кризис, понемногу приходила в себя, появлялось собственное торговое судоходство, да и население в 2 миллиона человек делало ее 5-м по демографическому потенциалу государством в Америках [7]. Связи с Перу оставались достаточно крепкими, и продолжали развиваться, что становилось серьезным стабилизирующим фактором. Феодальные порядки понемногу уходили в прошлое, и на смену им приходил современный капитализм, центром которого стала Панама. В целом, несмотря на ряд проблем, Гватемала имела весьма неплохие перспективы для развития, реализация которых требовала и значительных усилий, и серьезной защиты от внешних вмешательств.
• Колумбия. После всех революций, террора, гражданских войн и партизанщины, население боливарианской Колумбии сократилось до 1,6 миллиона человек. Мечты самого Симона Боливара о всеамериканской империи, столкнувшись с реальностью, окончательно разбились, хоть он и продолжал восполнить потерянное дипломатией. В стране постепенно нарастало напряжение из-за конфликтов между группировками креолов и льянерос, появились тенденции к сепаратизму, централисты конфликтовали с федералистами. Колумбия оказалась должна огромные суммы денег, так как активно брала кредиты у Великобритании в ходе войн, но разрушенная экономика не могла дать достаточно средств, чтобы вернуть их вовремя – и приходилось брать новые займы, чтобы отдать старые. В ближайшие годы, вопреки всем усилиям Боливара, стране предстояло рухнуть в эпоху гражданских войн и крайнего ослабления, но, вопреки деструктивным процессам, страна уцелеет в своих границах. Главный очаг сепаратизма, провинция Кундинамарка со столицей Санта-Фе-де-Богота, оказался настолько ослаблен во время войн с перуанцами, что теперь не мог играть самостоятельные роли. Запад уже не мог существовать без Востока, а Восток видел в Западе ценного партнера, а может и внутреннюю колонию. В этом плане Симон Боливар мог остаться доволен собой – созданное им государство, вопреки всему, все же имело какие-то перспективы единства и развития.
• Перу. В течении 16 лет сначала вице-королевство, а затем и отдельное королевство Перу вело масштабные военные действия против сил американских патриотов, но все закончилось тем, что именно Перу стало самым сильным и развитым государством среди всех победивших патриотов. Несмотря на тяжелое и долгое напряжение военных усилий, центральные регионы страны не пострадали от войны, и более того – экономика бывшей колонии постоянно развивалась и крепла, оставив далеко позади все прочие колонии. Здесь уже происходила промышленная революция, появлялись паровые машины и совершенно новые по мировым меркам производства, шло свое судостроение, крепли металлургия и металлообработка. Пока другие новые американские государства пытались оклематься после борьбы за независимость, Перу уже взяло высокие темпы роста, и те лишь увеличивались. А учитывая, что население его составляло в 1825 году около 4 миллионов человек, а недра были полны полезных ископаемых – перспективы у страны были весьма неплохие. Но самое главное – в отличие от других бывших колоний, здесь у руля стояли люди с великолепным европейским образованием, и европейским политическим менталитетом, что означало одно – Перу уже было готово заявить претензии на гегемонию в Латинской Америке.
• Бразилия. Отделившись от Португалии и став империей, Бразилия с ее 5-милионным населением могла претендовать на ведущее положение в Южной Америке, если бы не ряд проблем. Общество ее было ультраконсервативным, и даже довольно либеральный император не мог просто так запустить модернизацию и высокие темпы развития страны. Львиную долю населения ее составляли черные рабы, власть в регионах принадлежала плантаторам, которые забирали себе большую часть доходов от продаж продукции сельского хозяйства. Доходы государства были весьма невелики, из-за чего приходилось постоянно повышать налоги, которые тяжелой ношей ложились на плечи тех, кого можно было ими облагать. Нормально заселенной и освоенной была лишь части территории страны, в то время как обширные просторы Амазонии оставались даже толком не изучены. Защита собственных интересов требовала сильных армии и флота – но и то, и другое приходилось создавать практически с нуля после того, как бразильские войска измочалили перуанцы. Имея напряженные отношения с Лимой, Бразилия теперь постоянно должна была учитывать возможность вмешательства сильного соседа во время кризисов – а они уже приближались с высокой скоростью. Страну уже начинало лихорадить, один за другим поднимали восстание рабы, республиканцы, сепаратисты и многие другие, и выживание единой империи было под вопросом. Решение всех проблем требовало денег, которые не получалось изыскать внутри государства – и потому бразильцы, как и многие другие свежеиспеченные американские государства, обратились за займами к банкирам Европы. Теперь лишь их средства могли позволить империи продержаться на плаву.
• Парагвай. В революционных войнах парагвайцы практически не участвовали, и к 1825 году там утвердился особый порядок – достаточно жесткая диктатура Хосе Гаспара де Франсии. Диктатор этот крепко держался за власть, но в то же время по возможности старался развивать собственное небольшое государство за счет местных ресурсов, и даже предпринимал попытки расширения. Проблема заключалась в том, что страна его была отрезана от внешнего мира, и ее население составляло всего-то около 300 тысяч человек. На ее территории не имелось никакого производства оружия, кроме самого простейшего, в результате чего парагвайское войско, насчитывавшее до 3 тысяч человек, было обеспечено ружьями лишь на 10-20%. С одной стороны, Франсия занял позицию невмешательства во внешние конфликты – но с другой, пытался отобрать у Федеральной лиги провинцию Мисьонес, а Буэнос-Айрес попросту считал Парагвай своей мятежной провинцией, и в любой момент мог попытаться вернуть ее силой. В результате этого небольшое государство попало в полную блокаду с начала 1820-х годов, и достаточно быстро наметилась стагнация [8]. Кроме того, появилась угроза совместного перуано-уругвайского вторжения, причиной которого могли стать серьезные пограничные споры Парагвая со своими соседями. Государство оказалось на грани существования, с целиком недоступным нормальным развитием, отрезанное от внешнего рынка, без оружия и шансов получать промышленную продукцию. Из этой ситуации необходимо было выходить, и как можно скорее, но пути решения этой проблемы Хосе Гаспару де Франсии только предстояло.
• Уругвай. Население Уругвай к 1825 году составило примерно 250 тысяч человек, и он только начинал процесс становления как государства. Имея пограничные конфликты со всеми своими соседями, он, тем не менее, держался бодрячком, во многом из-за поддержки, оказываемой Перу. Президент Уругвая, Хосе Хервасио Артигас, продолжал строить свободное, независимое и по возможности социально справедливое государство, но во внешней политике все больше и больше уходил в кильватер своего «старшего партнера», понимая, что без перуанцев его очень быстро сомнут амбициозные соседи. С другой стороны, его союз с Перу пока целиком окупался – Уругвай получил независимость без кабальных займов у Великобритании, без предательства национальных интересов, и смог расширить свои территории вопреки крайне беспокойным соседям. И впереди перед ним маячили смутные, но в целом благоприятные перспективы – ведь далеко не все территории, население гаучо, вошли в состав государства, которое де-факто объявило их своей титульной народностью! Пока, впрочем, Артигас мог вести речь лишь об укреплении государственности и признании Уругвая другими странами, а не о каких-то завоевательных планах.
• Чили. Несмотря на все проблемы и потери времен войны за независимость, Чили осталось достаточно крупным государством, с населением в 800-900 тысяч человек. Однако экономике был нанесен непоправимый ущерб – сельское хозяйство было разорено, старые торговые связи прервались, набиравшая обороты горная промышленность оказалась практически уничтожена. По иронии судьбы, во время бытности колонией много доходов генерал-капитанства обеспечивала торговля с Перу, которая теперь сходила на нет. Серьезной утратой оказались северные пустоши, бывшие южной частью пустыни Атакама. Ранее там было мало населения, и почти не было каких-либо промыслов, но уже вскоре после 1825 года там одно за другим начнут открывать месторождения меди, серебра, нитратов, гуано, и многого другого, что чилийцы воспримут как личное оскорбление, и начнут вынашивать планы по реконкисте. Однако в случае с Перу речь шла уже не только о завоеваниях, но и о защите собственных границ – верные собственным убеждениям, чилийцы оказались уверены в том, что перуанцы готовы вот-вот вторгнуться на их территории, и завоевать бывшую испанскую колонию. Все это заставляло общество сплотиться до крайней степени, и пойти по чрезвычайно милитаризованному пути развития – но на это требовались деньги, которых не было. И чилийцам пришлось искать того, кто готов был купить их услуги подороже в отстаивании своих интересов, в надежде, что чилийцы при этом смогут урвать кусочек и для себя.
• Аргентина. Соединенные провинции Рио-де-ла-Платы были обречены на тяжелое становление в качестве единого государства. Здесь процветал провинциализм, и оставшиеся от былого вице-королевства территории никогда не отличались особым единством, ибо были плохо обжиты и слабо заселены – с населением 500-600 тысяч человек, свежеиспеченная Аргентина уступала даже Чили. Однако из-за подъема Перу, произошедшего в начале XIX века, война за независимость и попытка реализовать свои амбиции дорого обошлись Ла-Плате. Аргентина в самом начале своего существования оказалась поставлена на самый край, с которого ее успел выдернуть Хосе де Сан-Мартин. И хотя он недолго пробыл во главе государства, но его правление оказалось мощным стабилизирующим фактором, и помогло за несколько лет сделать то, что иначе заняло бы несколько десятилетий. Региональные элиты государства начали процесс слияния в одну государственную, был также начал процесс централизации власти в Буэнос-Айресе. Из-за всех угроз и вызовов центризм стал преобладать над федерализмом, как единственный способ выжить в сложившихся условиях. И хотя страну в ближайшие годы все равно ожидали полураспад и гражданские войны, Аргентине в скором будущем суждено будет окончательно объединиться и сплотиться против своих северных соседей – Перу, Парагвая и Уругвая. Общество встанет на путь милитаризма, с целью вернуть ранее утраченное, или хотя бы защитить имеющееся богатство от посягательств врагов. Это, а также долги времен войны за независимость, толкнут аргентинцев в объятия британских займов, и на долгие поколения сделают ее зависимой от далекого Туманного Альбиона.

Однако в новом мире предстояло жить не только новым государствам, но и европейцам, которые ранее уже имели интересы на континенте, или вскоре неожиданно осознают, что имеют таковые.

• Великобритания. Следуя древнему как мир принципу «разделяй и властвуй», Британия приобрела с окончанием революций в Америке огромные выгоды. Вместо упрямой и часто враждебной Испанией, которая тщательно охраняла свои колонии от чужого вмешательства, в Америке теперь были отдельные правительства суверенных государств, которые должны были огромные деньги лондонским банкирам, и легко шли на уступки перед лицом Великобритании, которая помогла им обрести независимость. Прямой контроль над этими государствами британцам не был интересен, и даже превращение в непосредственные полуколонии они рассматривали как бы между прочим – их интересовали в первую очередь дешевое местное сырье, и рынки сбыта новых государств [9]. Само собой, что против британского влияния выступили США, но это была ожидаемая угроза. А вот угрозой совершенно внезапной оказались Перу и примкнувшие к нему Гватемала и Уругвай, которые не брали британские займы, и вели себя крайне независимо, вплоть до уничтожения непризнанных английских колоний в Центральной Америке. В Лондоне хоть и не без снисходительности, но отнеслись с достаточной серьезностью к Перуанской империи, и осознали, что столь сильного игрока требуется максимально ослаблять, и искать ему противовесы. Собственных сил в бассейне Тихого океана у британцев было мало, потому пришлось искать потенциальных союзников, или, если быть точным – наемных «шестерок» для защиты тех самых британских интересов в обмен на деньги. И здесь сказочно повезло Чили, Аргентине и Бразилии, которые уже сами искали средства на противостояние перуанцам. В будущем им суждено будет стать главными агентами влияния Британии на континенте, которым будут даваться льготные кредиты, и ради которых правительство в Лондоне не один раз станет закрывать глаза на нарушения собственных и иностранных законов. Особенно преуспеет в этом Чили, чья связь с Великобританией станет наиболее крепкой; Аргентинцы плотно подсядут на европейские займы, но сохранят несколько большую самостоятельность и непокорность, а Бразильцам на свои нужды придется искать деньги не только у англичан, но и у других банкиров. Так Британия невольно втянется в южноамериканский политический клубок, и, вопреки всему ее могуществу, положительные результаты этого процесса для нее окажутся далеко не гарантированными.
• Франция. После Наполеоновских войн Франция лишилась в Америке не только Гаити, ставшего независимым, но и Гвианы, которая сначала перешла к Португалии, а затем и Бразилии. У французов остались лишь небольшие островные владения, ценность которых была невелика. Однако влияние большого европейского государства никуда не делось – новым американским государствам нужны были деньги, а достаточно развитая и мощная французская финансовая система могла обеспечить им займы в практически любых количествах, чтобы потом получать прибыль с процентов. Не делись и политические интересы, хотя они сильно зависели от конкретного момента и того, кто правил в Париже. Постоянным финансовым партнером Франции достаточно быстро становилась Бразилия, которой не хватало британских займов, но конкуренция французов с англичанами заставляла искать более прочной опоры в Латинской Америке, или, говоря другим языком – достаточно сильного союзника. На севере двуединого континента это были США, но требовался еще один подобный союзник на юге, и какими бы тернистыми путями размышлений не шли французы, но все дороги вели их прямиком в Лиму, что в ближайшие десятилетия могло привести к достаточно плотному сближению Перу и Франции.
• Испания. Испания сохранила часть своих колоний в Америке, но в сравнении с потерянным ранее этого была лишь бледная тень былого могущества. Времена Испанской империи прошли, теперь страна обладала лишь несколькими заморскими владениями, и окончательно вылетела из списка великих морских держав. Однако определенные интересы испанцев в Америках все равно остались, а в Мадриде еще долго будут грезить о хотя бы частичном восстановлении своего былого величия. И хотя до реальных практических попыток сделать это они дойдут нескоро из-за начавшейся политической нестабильности, но помнить о прошлом в Испании еще будут долго. Все это наложится на противостояние либералов и консерваторов, и создаст условия, в которых бывшая метрополия сможет за короткий период времени и сблизиться, и разругаться с некоторыми своими колониями, включая Перу.
• Португалия. Поражение, нанесенные португальцам гаучо и перуанцами, оказались смертельными ранами для некогда крупной морской державы, а отделение Бразилии превратилось в масштабные похороны. Более у них не осталось колоний в Америке, не было флота, да к тому же страна погрузилась в череду смут, из которой она выйдет одной из беднейших стран Европы. Потерянное влияние португальцы так и не восстановят, и, несмотря на наличие ряда заморских владений, отношения Португалии с Америкой сохранится лишь на уровне постоянного потока эмигрантов, плывущих за океан в поисках лучшей жизни.
• Пруссия. Пруссаки мало интересовались Америкой, да и вообще мало задумывались о заморских интересах. Однако их успехи в военном строительстве вскоре привлекут бывшие испанские колонии, которых заинтересует концепция «воюющего народа» и народной армии. Вслед за военными специалистами потянутся переселенцы, и к тому моменту, когда Пруссия объединит Германию, у германцев уже будет хватать интересов и влияния в латиноамериканских странах.
• Россия. Россия до XIX века никогда не имела заметных интересов в Америке. Даже далекая и холодная Аляска заинтересовала государство лишь под конец XVIII столетия. Не изменило ситуацию и появление множества независимых государств в 1810-1820-е годы, даже наоборот – Россия, как доминирующая сила Священного Союза, была целиком за то, чтобы испанцы вернули себе свои бывшие колонии назад. Однако постепенно расширение сферы интересов на Тихий океан неизбежно приближало русских и местные народы Азии и Америки. Уже в конце 1820-х годов русские транспортные и военные корабли начнут заходить в Кальяо, и в Петербурге появится интерес к новым партнерам и союзникам, особенно в свете возрастающей конкуренции с Великобританией. И хотя контактам еще долгое время будет суждено оставаться сугубо дипломатическими, процесс сближения начнется, и будет продолжаться и в XIX, и в XX веках.
• Нидерланды. В 1815 году голландцы были вынуждены отдать часть своей Гвианы британцам, в результате чего из колониальных владений в Америке у них остались лишь фактории в районе реки Суринам, острова Кюрасао и Аруба, а также ряд других мелких островных владений в Антилье. Это были спокойные колонии, удержание которых не требовало больших ресурсов, и которые приносили стабильный доход государству. Однако то, с какой скоростью некоторые новые американские государства набирали обороты по развитию и экспансии, уже заставило некоторых ответственных лиц в Амстердаме внимательнее посмотреть на политические расклады в Америке. В перспективе любое достаточно сильное и амбициозное американское государство могло покуситься на владения голландцев, и тогда пришлось бы серьезно напрячь силы небольшой европейской метрополии, чтобы удержать свои колонии. Поначалу подобные опасения воспринимались как бред, но уже к концу 1820-х годов скептицизм стал понемногу уступать место тревоге. А спустя еще несколько десятилетий этим опасениям суждено будет превратиться в суровую реальность, и Нидерланды навсегда потеряют свои последние владения в Америке.

Таковыми были реалии нового мира, появившегося после завершения революционных войн в Латинской Америке, и Перуанской империи предстояло занять в этом новом мире одно из ключевых мест, выступая в качестве сильного и самостоятельного регионального игрока, за симпатии которого вскоре начнут борьбу многие государства, а многие к 1825 году уже успели плотно войти в его сферу влияния. Никто еще не знал, что именно от Перу и его политики в дальнейшем будет зависеть независимость и сплоченность всей Латинской Америки, которую возжелают превратить в свои полуколонии так много разных государств….

Примечания

1. Коста-риканцы во многом из-за этого держались в стороне от большинства событий в СПЦА в реальности – у них была небольшая и слабо заселенная провинция, и они просто опасались стать инструментом в чужих руках. В АИшке же с самого краю не отсидишься, но поддержав радикальных либералов, есть шанс приобрести больший вес в будущем государстве.
2. Вообще, Франсиско Морасан по своему масштабу считается самым великим центральноамериканским политиком, и, в общем-то, даже по мировым масштабам он достаточно выдающийся человек, которому просто не повезло проиграть в борьбе за светлое будущее в той части земного шарика, которая стремительно превращалась в мировое захолустье.
3. Юкатеками называли себя юкатанские креолы и метисы, выделявшие себя до 2-й половины XIX века в отдельную народность.
4. Межрасовые конфликты на Юкатане вообще были достаточно обыденным явлением, ибо креолы ради земли вели очень жесткую политику по отношению к индейцам, порой просто вырезая их целыми племенами, а индейцы в ответ устраивали набеги на поместья креолов, вырезая латифундистов вместе с прислугой. Если обеим сторонам сорвет все тормоза, а у майя окажется еще и европейское оружие – тут уж без масштабного кровопролития никуда.
5. Место, с одной стороны, не самое удачное, а с другой – с удачными там вообще все плохо. В Центральной Америке на редкость плохие условия для строительства столиц на берегу что Карибского моря, что Тихого океана, и особо выбирать не из чего. Единственное исключение – Панама, но она находится на далеком юге страны. В то же время, столицу удобнее иметь именно на тихоокеанском побережье, так как там проще всего сообщаться с Перу по морю, да к тому же сама по себе Центральная Америка гораздо больше заселена именно в западной части, и потому контролировать практически все провинции будет проще именно из залива Фонсека.
6. Вот прям ассоциации определенные появляются….
7. Даже как-то очень мощно все складывается, если Центральная Америка остается единой, и при этом хоть как-то пытается развиваться, а не занимается тем, что трещит по швам и стремительно превращается в комплект банановых республик. Такую Гватемалу и отдельно АИхать будет интересно.
8. Вопреки популярному в рунете утверждению, что Франсия сам сделал Парагвай строго изолированным от внешнего мира, он на самом деле старался лишь вести независимую и осторожную внешнюю политику, обеспечивая торговые интересы своего государства. Да, Парагвай в конце концов попал в изоляцию – но не по своей воле, а из-за аргентинцев, которые пытались блокировать любые попытки парагвайцев связаться с внешним миром.
9. Действительно, британцы не вмешивались в дела Латинской Америки настолько жестко, как, к примеру, французы или американцы, и в плане экономики отношения с ними были пускай и не равноправными, но в целом достаточно выгодными для местных государств. При особо благоприятных условиях британцы даже могли инвестировать в развитие местных экономик, если это было выгодно, и так или иначе опекать своих «младших партнеров». Французы в то же время периодически любили напрямую вмешиваться в местные дела и выбивать силой себе преференции, а американцы, используя гибкую стратегию, в общем и целом стремились к одному – превращению латиноамериканских держав в свои полуколонии, со своими правительствами, но целиком контролируемые в плане экономики и приносящие доходы в первую очередь именно американцам, а не аборигенам. Даже британцы в своих инвестициях были куда скромнее.