Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Начинаю публиковать важный подцикл в рамках проекта Pax Pacifica, посвященный Революционным войнам в испанских колониях, и роли Перу в них. В текущей статье будет рассмотрено начало войн за Верхний Перу, политические предпосылки для местных революций, начальные военные действия, и многое другое.
Содержание
Si vis pacem, para bellum
Гроза над испанскими колониями в Америке нависла еще в конце XVIII столетия, практически сразу же после смерти короля Карлоса III в 1788 году. Экспедиция Алессандро Маласпины, которая посетила Америку в эти времена, отметила много особенностей колоний, которые в метрополии не знали, не понимали, или просто не желали понимать. Несмотря на общую лояльность Америки, местные креольские элиты были уже вполне сформированы, и желали получить внутреннее самоуправление – но колониальные законы ограничивали возможности их карьеры, и ущемляли права перед присланными из Европы «белыми» чиновниками. Ограничения экономического характера также вызывали возмущение у местных политиков, купцов и хозяев промыслов. При старом короле Карлосе III, тем не менее, еще сохранялся какой-то прогресс и изменения к лучшему, и потому колонии еще не проявляли сколь-либо заметного сопротивления политике метрополии – но с 1788 года во главе государства встал Карлос IV, бывший полной посредственностью. Фактически страной стала править придворная камарилья, контроль за колониями ослаб, а реформы были остановлены, так и не завершившись. На фоне революции во Франции, и успешной войны за независимость США это вызывало определенные опасения того, что сепаратизм затронет и испанские заморские владения. Плюс ко всему, Испания оказалась втянута в масштабные европейские войны, и оказалась на орбите могущественной Франции во главе с Наполеоном Бонапартом – что, в свою очередь, означало почти непрерывную войну с Великобританией, обладавшей более сильным флотом. Коммуникации между Америкой и Европой оказались почти полностью блокированы, и вопрос защиты колоний от революционеров и англичан превратился в один из самых главных для испанского правительства.
Осознание проблемы вкупе с Трафальгарским сражением привели в 1805 году к назначению новым вице-королем Перу Дионисио Алькала Галиано, опытного моряка и героя проигранной морской битвы, который хорошо знал колонии и был весьма способным администратором, но в то же время оставался крайне нежелательной фигурой в Испании из-за конфликтов с главой камарильи, всесильным валидо Мануэлем Годоем. Вместе с другими трафальгарцами Алькала Галиано был отправлен в Америку, с целью возглавить самую верную и надежную испанскую колонию, с целью подготовить ее к решительной борьбе со всеми возможными угрозами в ближайшем будущем. Его наделили чрезвычайными полномочиями для выполнения этой задачи, позволили набрать собственную команду для управления Перу, и отправили на край света. Несмотря на то, что назначение было фактически ссылкой, Алькала Галиано ответственно отнесся к поставленным перед ним задачам, и с начала 1806 года развил бурную деятельность по укреплению вверенной ему колонии, и созданию местных вооруженных сил – Королевской армии и Королевской Армады. Процесс шел не очень быстро, но работы велись основательно, с большим заделом на будущее – трафальгарцы втайне планировали вернуть утраченные в последние десятилетия колонии в Америке, а для этого требовались и корабли, и батальоны хорошо обученных и снабженных войск. Уже спустя три года после начала этих работ в распоряжении вице-короля Перу имелась небольшая регулярная армия, подкрепленная частями милиции, собственная военно-транспортная флотилия, и достаточно развитая сеть отремонтированных и расширенных дорог, которые позволяли перебрасывать войска в любом направлении в кратчайшие сроки. Связь между испанской администрацией и колониальными элитами также была укреплена – опасность широкомасштабного восстания сепаратистов была сведена на нет, и лишь в отдельных регионах сохранялись местные противоречия и очаги возмущения, с которыми еще только предстояло разобраться.
Между тем, ситуация в метрополии стала стремительно меняться. В марте 1808 года Карлос IV был низложен своим сыном, который стал новым королем Фернандо VII. Спустя месяц Наполеон Бонапарт вывез из Испании почти всех Бурбонов, что привело 2 мая к восстанию в Мадриде, которое, однако, было подавлено. Вслед за этим Бурбоны были лишены власти в Испании, и на ее трон посадили брата Наполеона, Хосе, который не имел значительной поддержки в стране. Неприятие столь грубого нарушения суверенитета страны привело к теперь уже общенародному восстанию против французской власти, и резкому переходу страны на другую сторону в Наполеоновских войнах. При этом в Испании образовался вакуум власти – без короля никто не мог представлять верховное правительство, в результате чего появилась огромная проблема создания легитимной власти. На какое-то время таковой стала Севильская хунта, но ее и в самой Испании не спешили признавать все испанцы, не говоря уже про колонии, до которых новости доходили с запозданием, и где понятия не имели, что делать в сложившейся обстановке. Между тем, французы, изгнанные с Пиренейского полуострова, намеревались устроить реванш, и дни Севильской хунты были сочтены, а ее падение грозило спровоцировать еще больший хаос и в метрополии, и в Америке. В сложившихся условиях любое движение за автономию или независимость получало почти полную свободу действий, а возможности роялистов, и тем более управления колониями из метрополии, стремительно угасали. Оставалось лишь понять, где и когда вспыхнет первый очаг возмущения, чтобы испанское господство в колониях зашаталось, и посыпалось как карточный домик. Мало кто мог заранее догадаться, что местом начала эпохального действа станет провинция Чаркас, именуемая также Верхним Перу, входящая в состав вице-королевство Ла-Плата….
Страх и ненависть в провинции Чаркас
Интендансии провинции (аудиенсии) Чаркас отмечены на карте зеленым
Со стороны провинция Чаркас казалась самой обычной испанской колонией, составной частью более крупного вице-королевства Ла-Плата, с некоторым местным колоритом в виде многочисленных племен индейцев, в первую очередь – кечуа и аймара, которые составляли этническое большинство в регионе. Однако на деле все было куда сложнее, чем можно было подумать при беглом знакомстве с провинцией. Основой местной экономики с самого начала колонизации была горная промышленность, в первую очередь – добыча серебра. Она не отличалась высокой технологичностью, и смертность среди шахтеров была достаточно высокой, из-за чего потребность в рабочей силе постоянно оставалась головной болью владельцев шахт. Для восполнения потерь посредством мита (общественных работ) местная испанская администрация набирала людей из числа местных индейцев, и частенько они более не возвращались к своим племенам, работая на износ при добыче драгоценных металлов. Местные чиновники вообще отличались достаточно высокой степенью коррумпированности и произвола по отношению к индейцам – бушевавшее ранее восстание Тупака Амару II обошло провинцию стороной, и необходимые для благополучия общества уроки так и не были выучены.
Серьезной проблемой являлась принадлежность провинции к вице-королевству Рио-де-Ла-Плата. Такому статусу подчинения не было и полувека, так как само вице-королевство было создано в 1776 году, и тогда же Чаркас перевели из состава Перу в Ла-Плату, руководствуясь сугубо логистическими соображениями. Однако на деле выгоды от новой логистики по крупным рекам оказались меньше, чем ожидалось, зато минусов от нового подчинения хватало с избытком. В Лиме всегда лучше понимали реалии Чаркаса, так как весь Перу имел схожую структуру общества, и похожее население – небольшое количество метисов и европейцев, при значительном количестве индейцев кечуа и аймара. Перуанские администраторы были не столь коррумпированы, и больше занимались делами индейцев. Чиновники же Ла-Платы имели совершенно другой менталитет, образ мышления и жизни – индейское население они рассматривали как полурабов, в умах их царили расистские теории, от радикализма которых присвистнули бы самые ярые теоретики расизма из Европы, что приводило к массовому произволу и злоупотреблениям по отношению к местному населению, число которых с каждым годом увеличивалось. Фактически администрация Чаркаса целиком завязывалась даже не на испанцев, а на креольскую элиту из Буэнос-Айреса, которая всегда стремилась установить свой диктат над подчиненными структурами, и отличалась высокой степенью спесивости и самоуверенности – почти все вице-короли так или иначе были вынуждены идти перед ней на уступки, иначе их власть быстро приобретала крайне размытый характер. О старых временах господства Лимы, с ее достаточно терпимой и дружественно настроенной элитой, имевшей много связей с индейскими кураками, с каждым годом вспоминали со все большей тоской. «Перуанцы», разделявшие прогрессивные и либеральные взгляды и методики управления, в администрации Чаркаса подвергались нападкам со стороны «ла-платцев», и постепенно теряли влияние на происходящее, в то время как «ла-платцы» успешно укрепляли свои позиции, а кечуа и аймара постепенно радикализировались, и двигались к повторению восстания Тупака Амару II. И все эти три группы населения с каждым годом становились все более враждебны друг к другу, формируя достаточно неспокойный политической фон.
На этом проблемы Чаркаса только начинались. Преобладание «ла-платских» взглядов на управление привело к тому, что все местные попытки улучшить жизнь индейцев, или же модернизировать горную промышленность, встречали серьезное сопротивление со стороны консерваторов. При этом центральные власти Чаркаса пытались взять всю жизнь местного общества под свой контроль, из-за чего консервативные светские власти разругались с более либеральными церковными, и губернатор Рамон Гарсия де Леон и Писарро сильно конфликтовал с архиепископом Чукисаки, Бенито Мария Мохо и Франколи. Видя этот конфликт, оидоры [1], заседавшие в Королевской аудиенсии Чаркас, пытались занять нейтральную позицию, но на деле постепенно радикализировались. Серьезный вклад в развитие местной политической мысли вносил Universidad Mayor Real y Pontificia San Francisco Xavier de Chuquisaca, или же Чукисакский главный королевский и папский университет Святого Франсиско Ксавьера. Это был крупнейший ВУЗ в Ла-Плате, и из населения города в 14-18 тысяч человек около 800 были представлены студентами, а еще несколько сотен – преподавателями и служащими. Университет стремился прививать правильное политическое самосознание, но плохо контролировал процесс, и многие студенты в результате заканчивали обучение радикалами, настроенными против неэффективных колониальных властей, и готовые пойти на все ради романтических идей. Преподаватели и студенты выступали еще одной группой местного общества, которая имела свои интересы, которые частично пересекались, а частично противоречили другим.
Новости из метрополии, прибывшие в конце 1808 года, лишь подлили масла в огонь, причем свою роль сыграло и то, какими они были, и то, кто и как их привез в провинцию Чаркас. Роковой фигурой, невольно сделавшей большой вклад в грядущие потрясения, стал Хосе Мануэль де Гойенече и Барреда, уроженец Арекипы, по происхождению – баск. Это был 32-летний бригадный генерал, карьера которого в 1808 году перетерпела самые неожиданные повороты. Зная, что без полноценного европейского образования он не сможет получить повышение на службе в армии, Хосе Мануэль в свое время отправился в метрополию, и там его застали бурные события, связанные с Аранхуэсским мятежом и началом народной войны против французов. Он обладал несомненными воинскими талантами, но также проявил себя как хитрый дипломат, из-за чего прослыл оппортунистом, и любимчиком любого начальника – все, кто командовал Гойенече, всегда считали его своим самым верным сторонником, что вызывало немало слухов. В 1808 году он, будучи капитаном, был назначен Иоахимом Мюратом от лица профранцузских испанских властей посланником в колонии, где должен был, пользуясь чрезвычайными полномочиями, подчинить французам местные администрации и, подобно Алькала Галиане и трафальгарцам, создать на месте армию, достаточную для борьбы с Британией. Однако не успел Гойенече сесть на корабль, как началась война против французов, и вместо выхода в Атлантику капитан явился в Севилью, представ перед только что созданной Верховной хунтой. Он заявил, что лишь служит Испании, и заверил представителей хунты, среди которых были друзья его отца, что готов служить королю Фернандо VII. Ему поверили, и в Америку Хосе Мануэль отправился с двумя комплектами документов, французскими и севильскими, да еще и повышением, сразу до бригадира.
Путь Гойенече пролегал через Рио-де-Жанейро, и там его встретила инфанта Карлота Хоакина, дочь испанского короля Карлоса IV и супруга португальского наследника престола, которая неожиданно стала одной из немногих Бурбонов, избежавших французского ареста. И женщина эта, смекнув перспективы, решила выдвинуть претензии на регентство в испанских колониях, с последующим присоединением их к Бразилии и Португалии, а услужливый баск из Арекипы должен был стать инструментом распространения ее влияния. Соблюдая все нормы этикета, и будучи вежливым с Карлотой Хоакиной, Гойенече невольно убедил ее в том, что поддерживает только что возникшую идею «карлотизма», и получил третий комплект документов, с требованиями признать ее регентшей в Ла-Плате, и допустить ее представителей, т.е. португало-бразильских чиновников, к делам колонии. В самой Ла-Плате тройной комплект документов вызвал бурную реакцию. Вице-король Сантьяго де Линьерс, француз на испанской службе, объявил о своей лояльности Фернандо VII, и послал к черту всех прочих, включая своих бывших соотечественников, но губернатор Монтевидео, Франсиско Хавьер де Элио, проявил интерес к «карлотизму», а документы, полученные Гойенече от Мюрата, выставили Линьерса потенциальным предателем, даже несмотря на его вполне четкую позицию. При этом сам Хосе Мануэль, будучи верен своим принципам и задачам, счел уместным донести до сведения местных властей позиции всех трех сторон, которые сделали его своим эмиссаром, в надежде, что это сгладит все шероховатости. Эффект оказался прямо обратным — де-факто Гойенече поддержал Линьерса против французов и за Фернандо VII, Элио – против Линьерса, и при этом едва смог добиться признания авторитета Севильской хунты. Свершив эти сомнительные дела, он отправился дальше, вверх по рекам Паране, Парагваю и Пилькомайо, направившись в Чукисаку, столицу провинции Чаркас.
Новости из метрополии, вкупе с тройным комплектом документов, вызвали в Чукисаке еще более острую реакцию, чем в Буэнос-Айресе. Большинство представителей местных властей высказались в поддержку Севильской хунты, и за признание ее власти, но было много и таких, которые не признали результат Аранхуэсского мятежа, и продолжали считать своим королем не Фернандо VII, а Карлоса IV. Французские документы не вызвали особо сильной реакции у местных властей, зато бразильские письма от Карлоты Хоакины стали главной темой для обсуждения. Дело было в том, что для провинции Чаркас, как и для всего вице-королевства, Бразилия была средоточием зла и угрозой, так как оттуда регулярно приходили отряды бандейрантов – разбойников под протекцией бразильских латифундистов, которые похищали местное население с целью последующей продажи плантаторам. Особо крупный набег как раз случился перед прибытием Гойенече – и после этого провинции Чаркас предлагают признать над собой власть женщины, которая на тот момент управляла главной португальской колонией! Идея «карлотизма» вызвала сильное сопротивление со стороны широких народных масс, которые категорически не желали становиться частью португальской колониальной империи, и выбор, кого признавать законным правителем, для них был совершенно очевиден. Однако внутренние противоречия уже давали о себе знать, приближая мятеж….
Революция в Чукисаке (1809-1810)
Педро Мурильо в романтическом образе борца за свободу
Правящая верхушка Чаркаса, в лице губернатора Рамона Гарсии де Леон и Писарро и его приближенных, вместо уступок общественному мнению стала более детально рассматривать перспективы утверждения «карлотизма», т.е. признания регентства инфанты Карлоты Хоакины, и де-факто включения провинции в состав португальской Бразилии. Чем руководствовались эти люди – достоверно неизвестно. Может, детальным рассмотрением губернатор планировал окончательно дискредитировать и истребить идею, или же он просто не разобрался в сложностях политики своего времени, и сделал ставку не на ту лошадку. Не исключено, что причиной подобного решения стало упрямство и нежелание отдавать пальму первенства в окончательном решении церковникам. Еще перед прибытием Гойенече архиепископ Чаркаса, Бенито Мария Мохо и Франколи, собрал представителей духовенства провинции, и под угрозой отлучения от церкви заставил всех признать власть Фернандо VII, Севильскую хунту и самого Гойенече как ее полноправного представителя. Это вызвало гнев де Леона и Писарро, который теперь терял «политические баллы», и принятие того же решения, но вторыми после церкви, стало для консерваторов неприемлемым решением. Он надеялся, что вердикт юристов будет размытым и благоприятным для него, и получится хотя бы затянуть принятие решения, а там гляди все разрешится, и не придется лавировать между разными политическими партями…. Увы, вердикт университета Сан-Франсиско-Ксавьера оказался четким – в сложившихся условиях Севильская хунта хоть и не имеет достаточных прав, но является наиболее легитимным органом власти в метрополии, Фернандо VII – законный монарх, а претензии инфанты Карлоты Хоакины лишены юридических оснований. Более того, настроенные явно против «карлотизма», представители университета потребовали от губернатора как можно скорее признать власть Севильской хунты, и отправить твердый и решительный отказ в Рио-де-Жанейро, дабы раз и навсегда пресечь бразильские претензии.
И губернатор де Леон и Писарро подчинился. Политический кризис был преодолен, и Гойенече отправился дальше, в Лиму, дабы поступить там на службу к вице-королю Дионисио Алькала Галиано. Однако страсти в Чукисаке, уже пойдя на спад, вновь закипели. Оппозиция признанию Севильской хунте оказалась сильнее, а в вердикте университетских специалистов были найдены «узкие места». Главным из них стала формальная отмена Прагматической санкции 1789 года, на основе чего Карлота Хоакина отстранялась от наследования испанских титулов – проблема этого решения была в том, что многие попросту не знали о принятии этой санкции, а многие сочли нелегитимным решение, исходящее от местных властей, а не Генеральных Кортесов Испании. Между двумя уже оформившимися группировками «карлотистов» и «фернандистов», поддерживающих Севильскую хунту, стали нарастать противоречия и недоверие. Губернатор де Леон и Писарро отправил университетский акт в Буэнос-Айрес, но вице-король де Линьерс счел его слишком резким, так как рядом с именем инфанты Карлоты Хоакины там стояли слова «измена» и «предательство», в результате чего было решено уничтожить и акт, и любые упоминания о нем. Люди, ответственные за его составление – братья де Суданьес, Педро Висенте Каньете, и ряд других – были взяты под арест, и отправлены в ссылку в удаленные поселения. Информацию об уничтожении акта на всякий случай засекретили. Инициатива исходила от вице-короля, но фернандисты увидели в этих действиях волю губернатора, и окончательно утвердились во мнении, что тот ярый «карлотист», и доведет провинцию до бразильской оккупации. Тем не менее, взаимное недоверие и нерешительность не давали происходящему вылиться в бунт, и события продолжали развиваться достаточно медленно.
В первый день 1809 года в Буэнос-Айресе произошло восстание против вице-короля Линьерса. Его удалось подавить, а заговорщики отделались достаточно легкими наказаниями, но многие восприняли это как сигнал к действиям. Точка зрения, что Севильская хунта все же не является легитимной, и в колониях требуется создать собственное автономное управление, сохраняющее верность королю, стала быстро завоевывать популярность. Стремительно набирали обороты и идеи независимости – в первую очередь, среди студентов университета Чукисаки, большинство из которых были выходцами из креольских кругов Буэнос-Айреса, и имели соответствующий менталитет, которого сильно опасались все приезжие испанцы. Чувствуя, что ситуация стремительно меняется, губернатор де Леон по собственной инициативе ослабил ссылку авторов университетского акта, и даже вернул некоторых из них обратно в город, но это оказало обратный эффект от ожидаемого – в мае один из братьев Суданьес обнаружил, что университетский акт был уничтожен, и это окончательно убедило фернандистов, что губернатор готовит провинцию к передаче бразильцам. Откладывать активные действия больше было нельзя, времени на организацию чего-то крупного не было. Было решено попросту сместить де Леона и Писарро, и создать временную хунту, которая будет править провинцией до возвращения короля Фернандо VII к власти в метрополии.
Информация о заговоре быстро достигла ушей губернатора, и тот начал готовить масштабные аресты заговорщиков, но и сам уже не успевал спасти свое положение. После короткого кризиса и спешной организации, фернандисты все же добились своего, и 25 мая 1809 года Рамон Гарсия де Леон и Писарро был арестован в университете Чукисаки, и отстранен от должности губернатора провинции Чаркас. Власть в свои руки взяла королевская аудиенсия, до этого остававшаяся нейтральной, и было объявлено о сохранении лояльности Испании и королю Фернандо VII, а также принято решение о ряде мер по сохранению стабильности в провинции. События эти получили название «революции», но на деле это была лишь небольшая борьба за власть между различными группировками. Аудиенсии удалось убедить вице-короля Линьерса в своей лояльности, и тот ограничился лишь самыми общими мерами по проверке новой власти на вшивость – скорее из принципа, чем из-за серьезных подозрений. Сменивший его в июне вице-король Бальтазар Идальго де Сиснерос, участник Трафальгарского сражения, также достаточно спокойно отнесся к событиям на севере, и не предпринимал никаких радикальных действий против аудиенсии. Оидоры, объединив усилия с духовенством и университетскими преподавателями, стали наводить порядок в провинции, целиком довольные бескровной и спокойной сменой власти.
Увы, вместе с ними к управлению провинцией дорвались и сторонники более радикальных идей. Сразу после 25 мая они сформировали Общество Независимости, твердо намереваясь бороться за самую большую из возможных целей – провозглашение независимости провинции Чаркас от Испании. Организация получилась немногочисленной, но крайне активной и беспринципной. Из других частей Верхнего Перу к ней присоединились различного рода радикалы, сорвиголовы и просто чрезмерно амбициозные личности. О лица университета Чукисаки стали распространяться прокламации и листовки, поднимающие темы независимости, свободы, всеобщего равенства, и многого другого в том же духе. Это привело к тому, что 16 июля 1809 года в Ла-Пасе произошла своя революция. Местная администрация, непопулярная в городе, была смещена, а революционеры, которых возглавил Педро Доминго Мурильо – капитан местной милиции, произведенный новой властью в полковники, а заодно избранный главой Junta Tuitiva – Хунты Сохранения [2]. Под шумок, «неофициально» была провозглашена независимость Верхнего Перу от Испании, началось формирование правительства и армии. Дабы завоевать умы и сердца местного населения, Мурильо решил отправить эмиссаров к индейским племенам, стремясь обратить их против роялистов, а также сжег все долговые книги горожан, и добился отставки непопулярного прелата и ряда младших представителей духовенства. Популизм окупился, поддержка революционеров стала расти, и симпатии к хунте из Ла-Паса появились в других интендансиях провинции Чаркас [3]. В Чукисаке умеренные лидеры ауденсии стали отодвигаться на второй план радикалами, и город фактически примкнул к движению независимости.
И вот теперь революцию в Верхнем Перу стали воспринимать всерьез. Вице-король Ла-Платы, Бальтазар Идальго де Сиснерос, стал собирать войска для подавления мятежа, поставив во главе двух доверенных лиц – сухопутного офицера Висенте Ньето, и моряка Хосе де Кордоба и Рохаса. В самой провинции Чаркас революция вызвала неприятие многих групп населения, в том числе тех, кто совсем недавно отстранял от власти «карлотистов». Во главе их встал Франсиско де Паула Санс, губернатор интендансии Потоси и один из самых активных сторонников развития провинции Чаркас, не единожды предлагавший планы реформ управления и горной промышленности [4]. Он еще во время майских событий собрал войска и двинул их против революционной Чукисаки, но признал власть аудиенсии, и развернулся обратно. Теперь же ему предстояло иметь дело с куда более масштабным выступлением, теперь уже явно антиправительственным. Была проведена чистка среди милиции Потоси, и все ненадежные офицеры и солдаты оказались отстранены от службы, и посажены под домашний арест. Начался донабор войск, и поиск союзников. Были отправлены посланники к вождям племен аймара, в первую очередь – Мартину Эрреро Чайарири из Чаянты, который имел хорошие отношения с Сансом, но революционеры успели к нему первыми, и при поддержке некоторых аймара обезглавили вождя. Как раз в это же время началась революция в Ла-Пасе, и положение губернатора Потоси еще больше ухудшилось. Подмога из Буэнос-Айреса могла прийти нескоро, и Санс обратился к тому, кто последние годы ассоциировался у Южной Америки с силой и стабильностью, при весьма либеральных взглядах – Дионисио Алькала Галиано, вице-королю Перу. Тот быстро принял решение, и согласился помочь в подавлении восстания. В кратчайшие сроки скоординировав усилия с хорошо знакомым ему Идальго де Сиснеросом, он двинул Королевскую армию Перу на восток. Так для перуанцев началась эпоха Революционных войн, которой предстояло завершиться еще очень нескоро….
Революция и контрреволюция
Хосе Мануэль де Гойенече
Для решения проблем в Верхнем Перу отдельным указом вице-короля Алькала Галиано был сформирован отдельный экспедиционный корпус. Во главе его поставили губернатора Куско, уже знакомого с местной обстановкой – Хосе Мануэля де Гойенече. В его распоряжение передали недавно сформированные, вооруженные и подготовленные части регулярной Королевской армии Перу (численность подразделений штатная, в действительности могла отличаться, общая численность войск округлена):
- Гренадерский батальон «Los Andes», 700 человек, 2 4-фнт пушки
- Батальон морской пехоты «Callao», 700 человек, 2 4-фнт пушки
- 1-й пехотный полк «Lima», 2 батальона, 1400 человек, 2 4-фнт пушки
- 5 батальонов милиции провинции Куско, до 3500 человек
- До 1000 ополченцев кечуа и аймара, набранных по инициативе Матео Гарсия Пумакавы
- Кавалерийский полк «Dragones de Lima», 1200 человек
- 2 эскадрона гусар, 400 человек
- 1-й артиллерийский батальон, 3 роты, 18 12-фнт пушек
- ВСЕГО: 7300 пехоты, 1600 конницы, 24 орудия
Также роялисты в провинции Чаркас могли рассчитывать на несколько батальонов милиции Потоси, которой командовал Франсиско де Паула Санс, и армию Висенте Ньето, которая насчитывала чуть более 1000 человек, но еще даже не выступила из Буэнос-Айреса. Силы мятежников к концу лета 1809 года с трудом поддаются оценке, во многом из-за нестройности их рядов. Всего в Чукисаке и Ла-Пасе насчитывалось несколько тысяч милиционеров, которых могло бы быть и больше – но их нечем было вооружать. Так, в Ла-Пасе имелось всего 800 ружей и 11 старых пушек, в Чукисаке ситуация была немногим лучше. Этого было решительно недостаточно, потому революционеры, в первую очередь – радикалы из Ла-Паса во главе с Мурильо, спровоцировали восстание индейцев, и стали включать в свои ряды их племенные дружины. Вооружались кечуа и аймара преимущественно копьями, топорами и пращами, что было явно не так впечатляюще, как ружья и пушки роялистов, но при внезапном нападении на врага даже они могли нанести значительный ущерб. К слову, индейцы, действовавшие в составе перуанского экспедиционного корпуса, были вооружены преимущественно по-европейски.
В начале сентября в Ла-Пасе решили организовать экспедицию в Перу, где собиралась армия Гойенече, что попахивало безумием. Впрочем, Хунта Сохранения вообще плохо себе представляла силы перуанцев, да к тому же была введена в заблуждение действиями бригадного генерала, который, собирая свои войска и готовя тылы к решительному наступлению, развил активную дипломатическую деятельность – вопреки слухам о его кровожадности, дон Хосе Мануэль стремился свести к минимуму военные действия и потери от них, не желая превращать испанские колонии в выжженную войной землю. И определенного успеха ему удалось добиться – колеблющиеся племена аймара и кечуа заняли твердый нейтралитет, и Гойенече мог смело переходить в наступление на противника, который посчитал его нерешительным военачальником. В начале сентября перуанец двинул войска к городку Десагуадеро, расположенном на одноименной реке, впадавшей в озеро Титикака, и бывший пограничным населенным пунктом между провинцией Чаркас и вице-королевством Перу. Там же располагался стратегически важный мост через реку, который требовалось захватить любой ценой. На разведку ситуации в окрестностях города была отправлена рота морской пехоты под началом капитана Хоакина де Карденаса, которую сопровождали проводники из местных общин аймара. В городе были обнаружены около 400 революционных солдат, которые контролировали мост с помощью пушки и баррикад. В то же время, ла-пасцы явно расслабились, и не ждали атаки – и Карденас решил нарушить приказ Гойенече о невмешательстве, и с ходу захватить город. Нападение было столь быстрым и решительным, что морские пехотинцы из Кальяо смогли всего за полчаса выбить превосходящие силы противника из города, и рассеять их по окрестностям, отделавшись лишь десятком раненных. При этом в плен попало 140 ла-пасцев – больше, чем было в распоряжении у Карденаса.
Несмотря на небольшой размах сражения за Десагуадеро, победа получилась славная и полезная. Инициативу капитана де Карденаса особо отметил генерал Гойенече, а вслед за ним и вице-король Алькала Галиано. Пользуясь полученным преимуществом, перуанцы пересекли границу между вице-королевствами, и быстрым маршем двинулись на Ла-Пас. Хунта Сохранения была в панике, и Педро Мурильо решил перейти к партизанской войне, организовав ряд нападений на перуанцев, и применив тактику «выжженной земли» на пути роялистов. Однако то, что работало в Европе, в местных условиях сработало против Ла-Паса и революционеров – индейцы видели, что их земли и скот страдают из-за действий хунты, в то время как Гойенече не предпринимал никаких карательных действий, и вовсе снабжался за счет отдельных поставок из Пуно, не занимаясь реквизициями, и при нужде лишь закупая у местного населения необходимое по справедливой цене. Симпатии аймара стали склоняться к роялистам, и партизанская война понемногу стала сходить на нет. Потеря поддержки среди широких масс населения оказала на хунту деструктивное воздействие – посыпались обвинения друг друга в предательстве, которые быстро переросли в разборки и кровопролитие. Мурильо, опасаясь дезертирства, отвел большую часть своей милиции в горы рядом с Ла-Пасом, построив лагерь в Чакалтайе, и оставив в своей «столице» лишь ненадежного подполковника Индабуру, который уже вел переговоры с Гойенече о сдаче. Часть милиционеров во главе с Аполинаром Хаэном покинула город, и отправилась собирать оставшихся верным их делу индейцев, дабы сколотить хоть какую-то армию, и отразить натиск неумолимо приближавшихся роялистов.
Дни Хунты Сохранения были сочтены. Уже 30 сентября авангард армии Гойенече вышел к Ла-Пасу, на следующий день подполковник Индабуру тут же сдал город – и был застрелен одним из местных патриотов. Город, правда, это не спасло, и Ла-Пас быстро заняла пехота роялистов. Силы Мурильо оказались заблокированы в горах, отрезаны от внешнего мира, без продовольствия, и со слабой надеждой на спасение, связанной с Аполинаром Хаэном. Тот смог собрать достаточно большой отряд из 250 милиционеров и 2000 индейских ополченцев, но в первом же сражении у Чикаломы был разбит силами морской пехоты и гренадер роялистов, которые великолепно показали себя перед лицом превосходящего противника. Узнав об этом, Мурильо попытался прорвать блокадное кольцо у Чакалтайи, но был встречен плотным артиллерийским огнем, и погиб вместе с большим количеством ла-пасцев [5]. Оставшиеся члены хунты сдались на милость Гойенече, но тот не стал применять никакие репрессии, действуя в чужой юрисдикции, и попросту арестовал всех причастных к революции, и передал их подошедшему вскоре Висенте Ньето. Чукисаке и вовсе хватило одних лишь вестей о подходе перуанских драгун, чтобы в городе произошел маленький переворот, и верх вновь взяли умеренные представители аудиенсии. Радикалы и патриоты были арестованы, и переданы все тому же Ньето, назначенному новым губернатором провинции Чаркас. К концу 1809 года в ней оставались лишь несколько очагов возмущения, в основном среди индейских племен, и экспедиционный корпус Гойенече по приказу вице-короля Алькала Галиано вернулся в пределы Перу. С революцией было покончено. Или, по крайней мере, так казалось поначалу….
Примечания
- Оидоры – звание судей Королевских аудиенсий. Сами по себе аудиенсии имели достаточно размытый статус – формально это были верховные суды провинций, но на деле они осуществляли не только судебную, но и административную власть, а президентами аудиенсий являлись губернаторы провинций. Из-за этой особенности существует некоторая путаница, или скорее допустимая неточность, когда провинции, как административные единицы вице-королевств, именуются аудиенсиями, а не собственно провинциями, так как границы провинций и юрисдикции аудиенсий полностью совпадали, хотя их подчинение могло быть разным. К примеру, провинция Чаркас входила в состав вице-королевства Рио-де-Ла-Плата, но аудиенсию подчинили Буэнос-Айресу лишь спустя несколько десятилетий.
- La Junta Tuitiva de los Derechos del Rey y del Pueblo – дословно Хунта Сохранения прав Короля и Народа. Забавно, что при этом хунта выступала за независимость провинции, хотя в своем названии собиралась защищать права какого-то монарха.
- Интендансии – административные единицы младшего ранга относительно провинций и аудиенсий. Возглавляли их интендант-губернаторы, которых иногда именуют просто губернаторами, что вызывает очередную путаницу в должностях испанских чиновников, потому надо всегда помнить, что губернатором могут называть и главу провинций, и главу интендансий.
- Мужик действительно выдающийся, но из-за своего роялизма нынче оценивается боливийцами как «спорная историческая фигура».
- В реальности Мурильо был арестован роялистами и казнен 29 января 1810 года.
