Содержание:
Есть в архивах документ, озаглавленный «Доклад командира 2 ранга Штерна об итогах операции в районе р. Халхин-Гол» (РГВА, Ф. 32113 оп.1 д.1 лл. 1-80). Доклад датирован 1939 годом и, судя по тексту, читался на конференции по итогам боев. Это не конспект выступления, а запись со слуха машинистом (или расшифровка стенограммы), но тем интереснее, ведь можно «услышать» живую речь. Оратор шутил, показывал что-то на картах, обращался к присутствующим в зале, словом, выступление было довольно живое.
Публиковать 80 листов на Дзене точно неуместно, да и не стоит того сам документ, пожалуй. Очень уж многое в нем хорошо знакомо нам по позднейшей советской литературе. Есть, однако, и малоизвестные подробности, и интересные факты. На них, в основном, и сосредоточимся.
Но начнем всё же с повторения известного.
Хорошо известное из 1939
Любопытно, что доклад Штерна содержит советский взгляд на причины конфликта в прямо-таки хрестоматийном виде, и даже в тех же хрестоматийных формулировках. Всякий, кто читал нашу старую литературу по теме, без труда узнает их. Японцы-де давно замышляли провокацию, японцы-де жаждали реванша за Хасан, японцы-де пытались обеспечить строящуюся железную дорогу, японцы-де неспроста выбрали место, где имели преимущество в длине путей подвоза…
Интересно то, что этот взгляд озвучен в совершенно секретном докладе уже в 1939 году. То есть можно полагать, что советское военное руководство действительно придерживалось такого мнения, и находило ему подтверждение в трофейных документах (это Штерн тоже упоминает). Интересно и то, что за многие десятки лет мало кто из историков пытался пересмотреть этот взгляд, несмотря на вполне отчетливые изъяны.
Командарм 2 ранга Г.М. Штерн на Халхин-Голе. Он ли сотворил советский миф, сказать затрудняюсь. Но миф был командарму известен ещё в 1939 году
Изъяны мы обсуждать не станем, а обратимся к одному пассажу, который ярко характеризует сам взгляд советской стороны. Рассуждая о стратегическом значении восточной части Монголии, командарм Штерн говорит о возможностях для наступления вглубь Маньчжурии (как и произошло в 1945 году). Выводы о намерениях японцев явно базируются на представлениях советских военачальников. Собственно, это и неудивительно: в захваченных бумагах едва ли было много документов штаба Квантунской армии.
Подобным образом встречаются в докладе и другие фрагменты, типичные для старой советской литературы. Так, бои на Баин-Цагане названы «побоищем», и даже сказано:
Мы были там через три недели после операции, об’ехали все… была масса японских трупов…
Откуда взялась «масса трупов», неясно. Тем паче, что позже японцам с Баин-Цагана было выдано только четыре тела.
Аналогично, есть в докладе и рассказ о тщательных мерах маскировки перед августовской операцией. Интересно, что Штерн при этом ссылается на опыт Теруэльской операции 1937 года; правда, отсылка дана лишь в контексте ложных радиограмм. Тем не менее, можно осторожно предположить что командарм Штерн с его испанским опытом был либо одним из инициаторов широкого применения маскировки, либо как минимум её сторонником.
В целом же всё говорит о том, что советский миф о событиях на Халхин-Голе сложился практически сразу, и с тех пор толком не пересматривался до наших дней. Тем полезнее знать японскую версию событий.
Ну, а теперь с чистой совестью можно обратиться к малоизвестному, дающему новый взгляд на те или иные события.
Мотоброневые и танковые
Характеризуя состояние советских войск на Халхин-Голе на момент своего вступления в должность командующего Фронтовой группой, командарм Штерн, в частности, говорит:
7 и 9 бронебригады имели неудачную организацию, было много броневиков, но только один стрелково-пулеметный батальон на полтораста штыков.
Казалось бы, перед нами привычный по нашим временам разговор о нехватке пехоты и артиллерии в оргструктуре советских подвижных соединений, однако чуть ниже читаем:
Большой силы была 11 Т[анковая]Б[ригада], которая пошла почти в полном ее составе…
Заметим, что пехоты в танковой (тбр) и мотоброневых (мббр) бригадах было принципиально одинаковое количество: один батальон. В мотобронебригаде он даже был потенциально сильней, поскольку имел в своем составе 76-мм «полковушки», против «сорокапяток» в батальоне танковой бригады. Это уже не считая того, что до самого августа стрелково-пулеметный батальон 11-й тбр действовал отдельно, и на силе бригады никак не сказывался. И в конце концов, в мотобронебригаде бронетехники был один батальон, а в танковой – три. С точки зрения обеспечения пехотой организация тбр была ничуточки не прекраснее чем в мббр.
Не знаю, как у вас, а у меня осталось впечатление, что командарм считал мотоброневые и танковые бригады принципиально разными сущностями.
В пользу этого соображения можно привести такой довод: при усилении войск перед августовским наступлением мотобронебригады получили по дополнительному батальону мотострелков, а 11-я тбр – ещё один танковый батальон. Туда же можно присовокупить пассаж из акта проверки командарма Кулика, где мотобронебригады в сердцах названы «кавалерией», сиречь слабой пехотой.
Советская довоенная теория знала разделение на собственно танковые и механизированные (на наши деньги, мотострелковые) соединения. Эту же мысль можно проследить в танковых и механизированных бригадах (и корпусах) второй половины Великой Отечественной. Если главной силой танкового соединения мыслились танки, то для механизированного – пехота. Видимо, мотобронебригады мыслились командованием как механизированные соединения. Как таковые их оценивали, как таковые их и усиливали.
Можно ещё отметить, что довоенная теория ожидала от мехсоединений большей (по сравнению с танковыми) степени самостоятельности. В этом свете уже совсем неудивительно, что в августовском наступлении самые дальние задачи получили именно мотоброневые бригады, а танковые были (да простит меня М. Коломиец) так, на подхвате.
Борьба за истребитель
Другая малоизвестная подробность заключается в соотношении боевых самолётов в советской группировке. Штерн в докладе отмечает, что к моменту его вступления в должность оно было «неправильное»: слишком много бомбардировщиков, и слишком мало истребителей.
Советская манера формулировать мысль была, как мы знаем, довольно энергичная, даже милитаризированная; достаточно вспомнить известный фразеологизм «битва за урожай». Ну, так на Халхин-Голе развернулась «борьба за истребитель». Правда, в докладе Штерн говорит, что придумал это название не сам, а услышал тут же на конференции от других товарищей.
Означала эта «борьба», не в последнюю очередь, сгребание со всего Союза боеспособных «ишаков». Разумеется, с одобрения высших эшелонов управления.
Мы шли на то, чтобы получить как можно больше истребителей, просили Москву и Наркома и нам стали отпускать большое количество истребителей…
Но не только.
Принимались все меры к получению личного состава [т.е. как минимум лётчиков]
Штерн говорит, что усилению авиации вообще было уделено особое внимание. Почему?
Здесь все удивлялись почему командующий сидит больше над тем, чтобы обеспечить больше всего истребителями и над тем, чтобы обеспечить работу этих истребителей – материальные части запасным и личным составом и пр. Товарищи истребительная авиация играет особую роль в нынешней войне, ибо она определяет кто превосходит в воздухе…, а это превосходство является совершенно очевидным физическим и моральным элементом войны. В этом наши люди убедились на многочисленных операциях в Испании, Китае и здесь.
Видимо, взгляды на воздушную войну у командарма Штерна и замкома ВВС РККА Смушкевича разнились. В другом месте доклада есть такие слова:
…т. СМУШКЕВИЧ… сначала приводил доктрину, что авиация сама по себе…
Мы уже и так знаем, что Читинская фронтовая группа под командованием Штерна многое сделала для налаживания снабжения и пополнения наших войск на Халхин-Голе. Ну, оказывается, и в вопросе авиационных сил поучаствовала.
источник: https://dzen.ru/a/ZFYoOvIPzGpF_JvZ
