Шаламов, кажется, как-то сказал, что если 300 тысяч сели по доносу, значит были и 300 тысяч тех, кто эти доносы написал. В этой связи попался мне один интересный документик.
«Доносит государственной Вотчинной коллегии канторы регистратор Данила Федоров сын Воинов, а о чем мое доношение, тому следуют пункты.
Сего апреля 14 числа пополудни часу в 7-м был я, именованный, в квартире Медецынской канцелярии у щетчика Никифора Быкова. И в ту мою ж бытность случившейся у него, Быкова, отставной маэор Никифор Ефросимов говорил, что ваше императорское величество защитница ворам, и никто о вашем величестве не молит Богу, как толко одне воры, и при том употреблял такую речь, что пруской король будет здесь, и он никогда побежден быть не может.
И дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было сие мое доношение в канцелярию Тайных розыскных дел принять и о вышеписанном на ваше императорское величество хулении кем надлежит розыскать.
А ежели помянутой хулник маэор Ефросимов станет чинить запирательство, то на изобличение ево повелено б было взять бывших при том хозяина Быкова да Санкт-Петербургской губернской канцелярии камисара Ивана Савина. Всемилостивейшая государыня, прошу ваше императорское величество о сем моем доношении решение учинить. Апреля … дня 1760 году.
К поданию надлежит в канцелярию Тайных розыскных дел. Доношение писал и руку приложил я, регистратор Данила Воинов».
Тайная канцелярия ХVIII века, предшественница «Кровавой гэбни»… Дела по «слову и делу»… Известные политические процессы — дела царевича Алексея и Артемия Волынского, князей Долгоруковых и Мировича, расправа с Радищевым, следствия о массовых народных выступлениях… А за громкими делами, за фигурами вельмож и самозванцев прячутся простые обыватели, ревностные доносители и подследственные…
В неграмотной стране доносы писали редко, но к середине столетия успехи просвещения уже были налицо, и образцы такого письменного творчества стали встречаться в делах Тайной канцелярии всё чаще. Вот так однажды в апреле 1760 года несколько столичных чиновников коротали вечер в гостях и, естественно, под рюмочку чая говорили про политику — начиналась очередная кампания Семилетней войны, где русские полки успешно противостояли армии Фридриха II Прусского. Вечер прошел в тёплой и дружеской атмосфере. Ho один из гостей, вернувшись домой, не стал откладывать и при свете свечи поделился с государством сомнениями: коллежский регистратор Данила Воинов донес на отставного майора Никифора Ефросимова, с которым только что закусывал в гостях. Обычное дело! Тут всего интереснее дальнейшее развитие сюжета.
Коллежский регистратор все сделал правильно: изложил явные хуления, указал время и место их произнесения, показал на сущих очевидцев. Дело об оскорблении величества и восхвалении Фридриха II, которого Елизавета терпеть не могла, кажется, было ясным, но… Но следователи Тайной канцелярии свое дело знали. Они выяснили, что автор не случайно не указал дату доноса и вообще промедлил доносить целый день, поскольку, по его словам, внезапно сделался болен. Как раз в этот день указанный им свидетель Иван Савин пришел к Воинову домой, а сам Воинов при прощании поинтересовался у Савина, помнит ли он слова майора (таким образом он готовил почву для доноса). Так в ясном, казалось бы, деле стали проступать черты некоторого сговора, что не могло не насторожить следователей, по опыту знавших, что доносы часто делались из расчетов, к государственной безопасности отношения не имевших. К тому же оказалось, что Воинов почему-то забыл указать еще одного бывшего в том же доме свидетеля, на него сослался уже подозреваемый майор.
И хозяин дома, и Савин подтвердить в точности непристойные слова в адрес Елизаветы не смогли. По их показаниям, разговор о «ворах» и прусском короле был, а оскорблений в адрес императрицы вроде бы не было. А с каким же блеском держался на допросах сам Никифор Ефросимов! Старый солдат не прикрывался безмерным пьянством, хотя в устах 54-летнего драгуна отговорка выглядела бы куда как убедительно. Он стал рубить правду — и иначе расставил акценты: как же, точно говорили о великой милости императрицы к своим подданным — «государыня ко всем милостива, а паче к ворам, и они де, воры, за милостивую государыню Бога молят». И о войне, конечно, беседовали, а именно о славных победах войск государыни! Конкретно же сам Ефросимов высказал опасение что коварная бестия Фридрих может внезапно вторгнуться в беззащитную Польшу, а там и до российских границ недалеко!
Характерно, что следователи признали убедительными доводы старого офицера, а не молодой канцелярской крысы, и пришли к выводу, что лукавый канцелярист превратил майорское восхищение благодарностью верноподданных воров в неприличное указание на царицу — «воров покровительницу». Итог: доносчиков за «прибавочные слова» или намеренное искажение действительно сказанных речей бивали кнутом и отправляли в ссылку. Майора же Ефросимова освободили с выговором: «подобных бесед ему вести весьма не надлежало», потому что «подал тем де Воинову к доносу на себя притчину» и попал в Тайную канцелярию.
Бравый вояка, может, в сердцах и брякнул что, но выбрал верную линию поведения — и не ошибся. Свидетели также повели себя грамотно. Разговор они не отрицали, что сразу сыскарей насторожило бы, но и хуления не услышали. Следователи же, много чего повидавшие, майорскую простоту оценили или сразу поняли расчет доносчика и не стали копать с пристрастием — а ведь имели полное право!
А юный коллежский регистратор уж очень хотел выслужиться, сделать шаг наверх по чиновной лестнице, нo перестарался, переиграл… А ведь все так беспроигрышно было задумано…
