Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Продолжаю публиковать свой цикл про Великую Испанию, и сегодня настало время для еще одного дополнительного материала. Рассказано в деталях будет о событиях 2 мая 1808 года, народном бунте, мятеже в Аранхуэсе и Толедо, и превращении обычных беспорядков в Национальную Революцию.
Содержание:
Мадридская бомба
Карта Мадрида. Надписи на испанском, но в принципе понятны
Наигравшись с Испанскими Бурбонами и поняв, что толку с них не будет, Наполеон решил сделать так, как делал всегда – сменить правящую династию. Был разработан план, в который включалась в том числе сложившаяся в Испании к началу 1808 года ситуация, когда постепенно в стране накапливались французские войска. Их количество было еще больше увеличено, а главнокомандующим поставили родственника Наполеона – Иоахима Мюрата, великого герцога Клеве-Бергского. Согласно плану, требовалось сначала вывезти всех более или менее значительных представителей династии Бурбонов в Байонну, затем добиться от короля Фернандо VII, ставшего монархом благодаря интригам французов, взять под военный контроль своими войсками все важнейшие города Испании, и провозгласить королем брата Наполеона, Жозефа. Для захвата Мадрида выделялось немалое войско в 30 тысяч человек, из них 10 тысяч уже находились рядом с ним или в городе, а 20 тысяч были расположены в Гвадалахаре. Первые шаги этого плана были успешно выполнены, и к концу апреля 1808 года в Испании остались лишь немногие из тех, кого требовалось вывезти – Принц Астурийский Карлос, служивший в гвардейском кавалерийском полку «Гран Капитан», инфант Франсиско де Паула, находившийся в Паласио Реаль в Мадриде, и семья инфанта Габриэля, герцога Мадридского, которая с 1802 года находилась под домашним арестом в Аранхуэсе. Так как все они, так или иначе, уже находились под полным контролем, то им и отвели роль последних целей для вывоза во Францию, ибо, по мнению Наполеона, все эти люди представляли собой наименьшую угрозу для его плана.
Император французов оказался не первым, кто недооценил значение габриэлиносов в Испании. Герцог Мадридский, находясь под замком, продолжал держать руку на пульсе государства, вел тайные переговоры с Великобританией, имел великое множество сторонников во всех сферах жизни страны, и составлял свои планы на будущее. Факт вывоза Испанских Бурбонов во Францию не укрылся от взора его людей, и нетрудно было догадаться, зачем все это делается. Понимали это также и многие рядовые испанцы, офицеры армии и флота, государственные служащие. В лице инфанта Габриэля они видели своего естественного лидера, в том числе потому, что он оставался одним из немногих Бурбонов, кто еще не покинул страну. Само собой, он решил использовать это, и примерно с 20 апреля началась организация всеобщего выступления. Была установлена связь с гвардейскими полками, расквартированными вокруг Мадрида и в самом городе. Многие гвардейцы готовы были поддержать выступление против французов, пресытившись их высокомерием и пренебрежительным отношением к испанцам в последнее время, но существовали также и препятствия в виде офицеров-афрансесадос, которые, в случае утечки информации, могли сорвать всю подготовку. В самом лучшем случае, если бы выступление поддержали все ближайшие полки гвардии, то восставшие могли бы рассчитывать на:
- 2 полка гвардейских кирасир из Толедо;
- 2 полка гвардейских гусар из Аранхуэса;
- 4 полка гвардейской пехоты из Мадрида;
- 2 полка морской пехоты из Аранхуэса и Сан-Ильдефонсо;
- 4 полка иностранной пехоты из Авилы и Сеговии;
- 4 полка иностранной пехоты из Алькалы-де-Энарес и Гвадалахары;
- мелкие подразделения гарнизона Мадрида и местной милиции;
В случае мобилизации всех сил испанцы получили бы численное превосходство над французами, но все эти войска были разбросаны вокруг столицы, и до их объединения испанцам в любом случае пришлось бы сражаться в меньшинстве. Кроме того, возникли проблемы в Мадриде – военный министр Гонсало О’Фарилл заподозрил что-то о готовящемся выступлении, и приказал запереть все боеприпасы на складах и в артиллерийских парках, в результате чего у гарнизона остались одни лишь сабли и штыки. Тем не менее, контрабандным образом удалось создать тайные склады патронов к ружьям и самих ружей, а в артиллерийских парках тут же нашлись «свои люди», которые готовы были в любой момент вступить в бой на стороне восстания. Намечено оно было на 5 мая – раньше никак не получалось скоординировать все соединения, которые должны были участвовать в выступлении. Однако плану этому не суждено было сбыться, ибо тому помешали французы и сам испанский народ.
Народное восстание 2 мая
Мадрид уже был сыт присутствием французов, которые чаще всего вели себя высокомерно и пренебрежительно к испанцам, часто проявляли неуважение, и творили постоянные выходки, то пытаясь изнасиловать испанок, то устраивая полковые туалеты рядом с храмами, то отказываясь платить в многочисленных мадридских заведениях за еду и выпивку [1]. В ответ французов стали находить зверски убитыми в подворотнях, и расследования их убийства ничего не давали. Очень много людей были готовы при необходимости выступить против французов, и в город заранее стали стягиваться крестьяне из окрестных деревень, предчувствуя что-то большое, что должно было вот-вот произойти в столице. И когда вечером 1 мая стало известно, что из города вывезли Марию Луизу Этрурскую [2] вместе с ее малолетним сыном Карлосом, а следующим утром та же судьба постигнет и инфанта Франсиско де Паулу, у Паласио Реаль сразу же стала собираться толпа людей, которая становилась все больше и больше. К утру ее численность превысила сотню, люди требовали показать инфанта, и ни в коем случае не вывозить его во Францию, мешая работе французской администрации, находившейся рядом. Страсти разгорались с каждой минутой, толпа становилась все более агрессивной. Когда во дворец попытался силой пробиться французский посыльный, его тут же убили. В ответ Мюрат, находившийся в близлежащем дворце Гримальди, приказал сделать то же, что делали французы в таких случаях во всех городах мира, от Неаполя до Каира – вывести на площадь солдат с двумя пушками, и разрядить их прямо по толпе, чтобы та разошлась. Приказ был выполнен с четкостью и практически мгновенно.
Однако стрельба по обычным мадридцам, пускай и совершенно не мирным, возымела эффект, обратный желаемому – в городе начался бунт. Стали формироваться стихийные отряды повстанцев, кое-как вооруженных, часто не имеющих даже огнестрельного оружия, руководимые местными преступными элементами, отставными солдатами или просто видными общественными фигурами. В первые минуты восстания участие в нем военных было минимальным, практически случайным, а наиболее сильный отряд, как оказалось, был сформирован начальником мадридской тюрьмы из ее же заключенных [3]. Большая часть восставших стала собираться на площади Пуэрта-дель-Соль, в которой сходились пять главных проспектов Мадрида, и которая являлась своего рода сердцем города. Часть особо отмороженных мятежников, вооруженных охотничьими ружьями, взяла в «осаду» дворец Гримальди, где находилась французская администрация, ведя огонь по окнам. Мюрат, пришедший из-за этого в ярость, приказал генералу Груши ввести в город кавалерию, направив ее удары вдоль главных улиц, прежде всего – через врата Толедо и Алькалы. Военный министр О’Фарилл вместе с безвольным испанским правительством от подавления восстания самоустранились, приказав испанским войскам бездействовать. Каким бы не был размах народного бунта, против кавалерии он мог мало что поделать, и потому подавление его все равно оставалось вопросом времени. В ставке Мюрата даже уже начали составлять планы о том, сколько мадридцев потребуется расстрелять после подавления мятежа «для примерного наказания». К Груши и другим французским частям, находившимся непосредственно вблизи Мадрида, отправились гонцы.
Именно в этот момент, совершенно неожиданно для французов, к восставшим присоединились мадридские артиллеристы, а вслед за ними на улицы начали выходить и солдаты гвардейских полков, расквартированных в городе. Практически все французские посыльные оказались перехвачены, и Груши получил приказ с большим опозданием. Командовал испанскими артиллеристами бригадный генерал Луис Даоис и Торрес, начальник гвардейской артиллерии и зять герцога Мадридского. Он был одним из самых его доверенных людей, обладал опытом и врожденной храбростью, и, само собой, был посвящен в детали заговора габриэлиносов. Когда стало ясно, что мадридцы взбунтовались, Даоис решил вопреки планам присоединиться к мятежу, поддержав народ, несмотря на высокий риск и преждевременное выступление. Впрочем, вариантов у него было немного – близкий вывоз инфанта Франсиско де Паулы мог означать, что герцога Мадридского с семьей также уже вывозят, или уже вывезли из Испании, и потому тянуть с выступлением уже было нельзя. Сразу же началась раздача оружия наиболее опытным горожанам, формирование импровизированных рот ополчения и раздача боеприпасов. Быстро были взломаны замки на военных складах, а их артиллерийских парков выкатили артиллерию, которая в этот день сыграет огромную роль в ходе битвы за испанскую столицу. Сообразив, как именно французы будут действовать в этом сражении, он тут же отдал приказ своим сторонникам разделиться, и занять оборону у врат Толедо, Алькала, Аточа, Реколетос и Санта-Барбара, откуда вот-вот должны были подойти французские войска, и соорудить там баррикады. При этом значительную часть войск пришлось оставить внутри периметра города, так как там еще находились достаточно многочисленные подразделения французов. Даже с учетом присоединившихся к восстанию гвардейцев, сил критически не хватало.
Французы начали атаки около полудня. Баррикады позволили выдержать удар кавалерии, но за кавалерией шла пехота, и схватки сразу же приняли ожесточенный характер. Особенно яростный бой шел у врат Алькала и Толедо, куда пришелся основной удар войск Мюрата. Лишь благодаря артиллерии, которую выделил для обороны бригадир Даоис, удалось сдержать первые атаки, но затем дела стали идти все хуже и хуже. Мюрат, поняв, что имеет дело с испанскими военными, мобилизовал всех своих солдат, которые находились в городе, и нанес удары по испанским позициям изнутри. Врата Толедо выстояли, но со стороны Алькалы удерживать позиции было уже невозможно, и испанцы стали отступать, атакуемые со всех сторон. Вскоре после этого пришли вести с севера, что французская пехота прорвала оборону испанцев у Санта-Барбары, где практически не было регулярных войск, и осадила артиллерийский парк Монтелеон, в котором с курсантами, ополченцами и немногочисленными пехотинцами находился команданте Педро Веларде, отражавший приступ за приступом с помощью пушек и меткой стрельбы из ружей. Вскоре стало понятно, что французы продавили внешний периметр обороны города, и потому Даоис стал отводить свои войска к городской тюрьме, собираясь перегруппироваться, и нанести контрудар в попытке спасти осажденный Монтелеон. Однако хаос, сопровождавший выступление, и полная неизвестность о том, сколько у него на самом деле войск и где они находятся, мешали Даоису составить четкий план отхода и контрудара. А вскоре к нему прибыл посыльный от врат Толедо и доложил, что с юга движется большая масса французской конницы, которую уже нечем было сдержать.
Толедо и Аранхуэс
Испанские кирасиры
На вечер 1 мая у французов также были и другие планы – к примеру, взять под стражу герцога Мадридского с семьей, и Принца Астурийского Карлоса. Для первой задачи выделили целый эскадрон драгун, а для солидности придали ему еще и роту пехоты, хотя многие французские офицеры посчитали это лишним. Впрочем, когда дело дошло до ареста, французы уже радовались, что их согнали в Аранхуэс так много – инфант Габриэль вместе с семьей и двором, а также гвардейцами роты «Монтерос де Эспиноса», которые обеспечивали его содержание под стражей во дворце, быстро понял намерения французов, и решил отбиваться. Завязалась перестрелка, появились первые раненные и убитые. Касательную рану от французской пули получил даже дон Луис, который позднее очень гордился ею, как и тем, что во время попытки взять дворец штурмом лично заколол шпагой французского офицера. Атаку эту удалось отбить, однако силы были неравны, не говоря уже от оружия. Именно потому сразу же, как только прибыли французы, дворец покинул дон Карлос, пользовавшийся большим авторитетом в армии, и отправившийся в расположение гвардейских гусар, расквартированных рядом с Аранхуэсом. Там он обратился к рядовому составу, толкнул речь сродни «Испания в опасности, и лишь вы можете ее спасти», которая из уст любимого командира подействовала на гвардейцев весьма вдохновляюще. Скинув офицеров-«афрансесадос», гусары тут же собрались с силами, и двинулись ко дворцу. Однако, когда они прибыли туда, сражение уже было закончено.
Еще днем 1 мая в Толедо прибыла делегация французов, которая «со всем почтением» должна была взять Принца Астурийского Карлоса под арест, и доставить в Байонну. Карлос был предупрежден габриэлиносами о подобном исходе, и потому заранее начал подготовку к выступлению. Фактически на его стороне были многие офицеры, все заговорщики, и большая часть рядового состава. Но вот высшее офицерство, включая обоих полковников гвардейских кирасирских полков, было из «обгаллившихся», и могли помешать Карлосу сделать то, что необходимо. Потому, едва только Принц Астурийский понял, что за ним приехали, он тут же забил тревогу и фактически поднял бунт в казармах гвардейских кирасир. Офицеры-франкофилы были тут же арестованы и смещены со своих постов, а в качестве «гран команданте» единодушно признали самого Карлоса, который тут же приказал перебить или взять под стражу приехавших за ним французов. С этого момента он был мятежником, но в чем-то подобное положение принцу даже нравилось. Понимая, что положение его и всего заговора с этого момента принимает вид «сейчас или никогда», он от своего имени отправил посланников во все гвардейские полки в Мадриде и его окраинах, а затем, подняв по тревоге оба кирасирских полка, двинулся с ними в Аранхуэс, где прибытие его конников оказалось столь внезапным, что все французы были перебиты или взяты в плен. После присоединения к кирасирам гвардейских гусар численность войск в распоряжении габриэлиносов достигла 4-5 тысяч человек, и с этой полнокровной кавалерийской дивизией уже можно было идти в Мадрид, что и решено было делать, так как все должно было начаться и закончиться именно там. Лишь один человек, взяв нескольких запасных коней, на всей возможной скорости бросился в Алькалу-де-Энарес с целью поднять местный гарнизон против французов, и не дать армии из Гвадалахары прийти на помощь французам в Мадриде – человеком этим был Хосе де Палафокс. Именно эту большую массу конницы увидели у врат Толедо, и именно появление дона Карлоса, инфанта Габриэля и Принца Астурийского на улицах города сыграло главную роль в восстании.
Уличные бои
Едва только в городе пошла весть о том, что дон Габриэль вместе со своей семьей и Принцем Астурийским выступили против французов, как началось всеобщее восстание. Те, кто еще колебался, включая гвардейские полки и гарнизон Мадрида, взяли в руки оружие и вышли сражаться с французами. Войска Мюрата попали под удар со всех сторон, военные вперемешку с ополченцами, мужчинами и женщинами атаковали, не считаясь с потерями. Не раз случалось такое, что дети начинали обстреливать камнями и черепицей французов с крыш, а женщины выливали кипяток на головы солдатам Великой Армии [4]. Войдя в город, Принц Астурийский, возглавлявший кирасир, первым делом бросился к Паласио Реаль, и там, на площади перед дворцом, случилась кровавая схватка между испанскими и французскими кирасирами, в которой погиб сам принц Карлос. Мюрат, наблюдавший за сражением из окна дворца Гримальди, предпочел покинуть город, прихватив с собой инфанта Франсиско де Паулу, но тот уже был в руках королевских гвардейцев, которые перешли на сторону габриэлиносов, и уже везли его в Аранхуэс. Схватку на Плазе де Паласио испанцы все же выиграли, пускай и ценой больших потерь – но к тому моменту это был лишь один маленький эпизод из десятков и сотен столкновений, которые развернулись на улицах Мадрида.
Вместе с прибытием дона Карлоса начался общий сбор всех испанских войск, находившихся в городе. Неорганизованные до этого, разделенные расстоянием между казармами и французами, испанские роты и полки тут же стали стягиваться к Пласа Майор, откуда начали организованное наступление по всем направлениям. Парк Монтелеон, уже полуразрушенный после многих штурмов, был деблокирован, а раненного и полуоглохшего от пальбы Педро Веларде вынесли на улицу на руках. На соседних улицах в это время кипел бой – французы бились с испанцами, не жалея себя и противника. Ворвавшись в один из городских храмов, французы перебили находившихся там женщин и детей, укрывшихся от битвы. В ответ на это испанцы с ходу казнили всех раненых, находившихся в городском госпитале, а по городу прошел негласный призыв – пленных не брать. Французы также не церемонились с испанцами, как военными, так и гражданскими, из-за чего кровь лилась рекой, а ожесточение достигло наивысшего пика. Луис Даоис, из первых рядов командуя артиллерией, решил использовать особенности городского боя, и стал выкатывать пушки на огонь прямой наводкой во фланги и тылы французов, пользуясь прикрытием гусар, горожан и пехоты. Квартал за кварталом, улица за улицей, испанцы зачищали город от присутствия армии Наполеона, не считаясь с потерями. Часть французских войск оказалась окружена в парке Пасео дель Прадо, и была вынуждена сдаться – лишь благодаря личному вмешательству дона Габриэля их не казнили на месте. Бой продолжался до полуночи, и лишь когда часы отметили первые минуты 3 мая, звуки битвы постепенно стихли. Все французские войска, находившиеся в городе или рядом с ним, были уничтожены, бежали или попали в плен.
Битва у Алькалы-де-Энарес
Хосе де Палафокс, загнав всех лошадей и изрядно уставший, прибыл в Алькалу-де-Энарес ранним утром 2 мая, и тут же выступил перед офицерами находившихся в городе полков иностранной пехоты. На них его речи не особо подействовали, но в городе находился также Теодоро фон Рединг, авторитет из авторитетов, неофициальный покровитель всех полков иностранной пехоты в Испании. Он был одним из заговорщиков, поддерживал габриэлиносов еще со старых времен, и именно его голос решил все – два местных полка присоединились к мятежу. При этом он тут же послал людей в Гвадалахару, где, помимо французов, находились еще два полка пехоты, приказав им выступить к Алькале-де-Энарес, не объясняя деталей. Французы, узнав о таком приказе, сразу же попытались затормозить выступление испанцев, и у них это, возможно, получилось бы, если бы не фигура их командира. В Гвадалахаре старшим официально считался генерал Франсуа Атанас Шаретт де ла Контри, француз, участник вандейского восстания, страстный роялист, стойкий сторонник Бурбонов и ненавистник всего нового во Франции. Само собой, находившийся в Гвадалахаре генерал Дюпон, пользуясь тем, что по рангу он старше Шаретта, отдал испанцам приказ остаться в городе, и отправил разведчиков в Алькалу-де-Энарес, пытаясь понять, что же там происходит. Шаретт, собрав все свои душевные силы, ответил ему, что французские офицеры ему не указ, тем более подхалимы-бонапартисты. Дюпон лишь повторил приказ, добавив к нему солидную порцию угроз, а в ответ получил лишь письменный набор французской, испанской и английской ругани, с упоминанием его, Пьера Антуана Дюпона, матушки, его же ближайших родственников, различного рода животных и публичных заведений. Написав это письмо, Шаретт тут же упорхнул в Алькалу-де-Энарес, и Дюпону оставалось лишь гневно смотреть в спины уходящих испанских полков. На предложение остановить их силой он ответил отказом – слишком сложным было положение, и раньше временить конфликтовать с испанцами он не хотел.
А затем, когда испанцы уже быстрым маршем находились на пути в Алькалу-де-Энарес, к Дюпону прибыли разведчики, объявив, что в городе бунтуют испанские войска, а со стороны Мадрида слышна канонада. Сразу же последовал приказ о выступлении французских войск на испанскую столицу, а вся кавалерия, которая имелась у Дюпона, была отправлена вдогонку за испанцами. Заранее обнаружив выдвижение конницы в их сторону, иностранные пехотинцы прямо на марше выстроились в каре, и продолжили двигаться быстрым шагом в сторону Алькалы-де-Энарес, до которой от Гвадалахары было всего-то около 20 километров. Вскоре им пришлось отражать атаки французских всадников, но значительная выдержка и профессионализм гвардейских полков давал о себе знать – французам так и не удалось прорвать строй каре, и кавалерия отступила. Полки Шаретта де ла Конти, двигаясь быстрыми темпами, к вечеру прибыла в пункт назначения, и лишь там его посвятили в происходящее, на что француз-роялист, не сдерживая себя рамками приличия, воскликнул «Черт возьми, наконец-то!». А спустя несколько часов на окраинах города завязался бой – французы, точно так же двигаясь быстрым маршем, решили прорваться к Мадриду, где сражались их войска, и смести попутно четыре мятежных полка иностранной пехоты. Формально на стороне Дюпона было двукратное преимущество в численности войск, но его полки растянулись на марше, да и в спешке потеряли четкость строя. Многие офицеры не могли прийти в себя – как так, ведь еще утром они обменивались любезностями и колкостями с испанцами, а здесь уже надо драться с ними не на жизнь, а на смерть! Из-за этого, а также стойкости полков Палафокса, Рединга и Шаретта, две вечерние атаки были отбиты.
Дюпон не унимался, и бой продолжился и ночью. Французы попытались в темноте скрытно проникнуть в город, и навязать французам рукопашный бой, но специально для этого построились в ударные колонны – а колонна пехота даже в полном молчании не могла двигаться с абсолютной тишиной. Плюс ко всему, испанцы оказались готовы к такому повороту событий, и встретили французов огнем. И вновь Дюпон отправлял свою пехоту на штурм, делая перерывы на обстрел города. Главным источником света во время боя становились пожарища, а определение «свой-чужой» давалось с трудом. Пользуясь этим, Палафокс во время одной из атак вывел один батальон пехоты во фланг французам, и, пользуясь тем, что эти войска приняли за французов, подошел вплотную, и учинил резню прямо в расположении штурмовой колонны, собравшейся было атаковать город. Постоянные вылазки делали батальонные касадоры, скрываясь в темноте, и ведя меткий огонь во фланг и тыл французов. В результате этого французы несли тяжелые потери, и лишь к утру 3 мая прекратили атаки, удовлетворившись захватом полностью разрушенных окраин города. Тут испанцам едва не подвернулась крупная удача, и они чуть не взяли в плен Мюрата с его свитой, который направлялся в Гвадалахару, а затем, воспользовавшись сумятицей из-за появления со стороны испанских войск французского маршала со свитой, Франсуа Шаретт поднял свои войска в контратаку, и выбил пехоту Дюпона с окраин города. Лишь после этого бой окончательно прекратился, и обе стороны стали считать погибших и раненных.
Последствия
То, что началось как обычный бунт горожан против произвола французов, вылилось в настоящее побоище, которое, с учетом всех очагов, продлилось практически двое суток. Потери обеих сторон были огромны. Испанцы потеряли около 15 тысяч человек убитыми и раненными, из них 5 тысяч мадридцев. Среди погибших были многие офицеры армии, ряд видных деятелей культуры и искусств, и, что самое важное – Принц Астурийский Карлос, который отказался покинуть ряды своего кирасирского полка, и лично повел его в атаку на французских «коллег». Потери французов также оказались значительными – около 13 тысяч человек убитых, раненых и пленных, с учетом боев в Мадриде, Аранхуэсе и Алькале-де-Энарес. Ряд видных деятелей Французской империи, вроде того же Мюрата со своим штабом, едва не попали в плен, причем дважды. План об относительно спокойной смене власти в Испании провалился, и вся Испания начала брать в руки оружие и выходить сражаться против своих бывших союзников, которые нынче стали заклятыми врагами. Масла в огонь подлили Мюрат с Дюпоном, которые в гневе отдали приказ о разграблении Гвадалахары. Достаточно большой по меркам Испании город был опустошен, убийства и изнасилования продолжались с 4 по 7 мая [5]. А уже 8 мая французам пришлось отступать – ибо из Алькалы-де-Энарес выдвинулась испанская армия. На призыв герцога Мадридского и дона Карлоса отозвались все, кто только мог, и уже спустя несколько дней после восстания в столице в распоряжении габриэлиносов была армия в 40 тысяч человек, ядром которой являлась сильно потрепанная, но все еще рвущаяся в бой гвардия. Одной из относительно приятных новостей оказался перехват кареты с Марией Луизой Этрурской и ее 8-летним сыном, Карлосом, который числился королем Этрурии. Они были из Бурбонов, а значит – родственниками и естественными союзниками в будущей войне, пускай реальной силой они и не обладали.
Инфант Габриэль сразу же начал в Аранхуэсе формировать временное правительство, и управлять государством, попутно арестовав старое правительство, обвинив его в пособничестве французам. При этом ряд министров, включая О’Фарилла, успели сбежать вместе с Мюратом, и отныне объявлялись «вне закона». Верховная Хунта вместе с Генеральными Кортесами, собранные габриэлиносами, работали в новой, непривычной для них атмосфере. Точно такую же атмосферу ощущали и солдаты армии, матросы на флоте, офицеры и чиновники, крестьяне и горожане, различные манолос и махос. Атмосферой этой было торжественное единение интересов всех сословий, всех испанцев, вне зависимости от места рождения, происхождения, возраста, социального статуса и богатства. Ранее в истории Испании уже бывали различные войны, в том числе и против Франции, но эта определенно была уникальной – каждый, кто считал себя испанцем, не мог остаться в стороне, и либо шел за французами, будучи целиком «обгаллившимся», или же вставал под знамена Испании. Торжественность, величие, воодушевление буквально витали в воздухе. И хотя бурные чувства времен 1808 года со временем потускнеют, но не исчезнут насовсем, навсегда отпечатавшись в народном сознании испанцев. Именно потому события 2 мая, первоначально названные восстанием, постепенно будут пересмотрены, и названы не иначе, как Национальной Революцией – днем, когда испанская нация переродилась, оставшись в старых границах, но став чем-то новым, единым и сильным, смело идущим вперед [6].
Примечания
- Вполне реальное их поведение в Испании. Конечно, не все французы так себя вели, но очень многие, в результате чего градус народной любви уже ко 2 мая 1808 года к французам в Испании просто зашкаливал.
- Мария Луиза Испанская, вдовствующая королева Этрурии.
- Почти реал – заключенные тюрьмы настойчиво попросились наружу, помочь народу против «проклятых ляугшатников», погуляли от души, и почти в полном составе, за исключение погибших и нескольких сбежавших, вернулись обратно за решетку. Добровольно.
- Тоже вполне реальные эпизоды.
- Практически то же самое Дюпон проделал в реальности с Кордобой.
- Если уж реальные события, с постоянным горьким привкусом разобщенности и внутренних противоречий, стали основой для испанского национализма и какого-никакого единства в дальнейшем, то в условиях АИ, когда уже с самого начала все происходит под соусом единства, принципа Viribus Unitis, и т.д., эффект должен получиться колоссальным. Такие события, сродни ВОВ, надолго оставляют отпечаток в менталитете народа, и являются мощным объединяющим фактором.
