В нагретом и тёмном товарном вагоне воздух был плотный и устойчивый, как в старом ботинке. Пахло кожей и ногами. Корейко зажег кондукторский фонарь и полез под кровать. Остап задумчиво смотрел на него, сидя на пустом ящике из-под макарон. Головная боль становилась всё сильнее. Он вытер лоб платком, подумал:
"Что это со мной? Этого никогда не было… Сердце шалит… Я переутомился. Пожалуй, пора прямо сейчас бросить всё к черту – и в Рио…"
Тем временем Корейко вытащил из-под кровати огромный сундук ("Как он там только уместился?" – поразился Остап), одним движением перевернул тяжёлую крышку и стал копаться в тёмных внутренностях. После долгих бесплодных поисков, досадливо цыкнув зубом, он отставил в сторону изрядно севший фонарь, повёл рукой над сундуком, и в тот же момент содержимое осветилось мягким красноватым сиянием, лившимся непонятно откуда. Озадаченный Остап неслышно поднялся с ящика и заглянул через плечо табельщика.
Сундук был доверху набит посудой. Тарелки, сковородки, кастрюли громоздились в утробе сундука, словно пиратские сокровища. Остап машинально отметил, что все кухонные предметы обладали одной общей чертой – едва заметной каёмкой у самого края.
Разбирая завалы, Корейко в конце концов вытащил и поставил прямо на пол красивое расписное блюдце с яблоком, словно приклеенным к донышку, рядом примостил невзрачную тарелку, на которой лежал платок – тоже с синей каёмкой и с вензелем в виде иностранной буквы F.
Пол вагончика постепенно заполнялся посудой. Выставив наружу чуть не половину сундука, Александр Иванович с довольным возгласом извлёк тарелку, на которой горкой лежали пачки денег.
– Хотите миллион? – негромко спросил Корейко, поднимаясь и аккуратно отряхивая колени. – Да пожалуйста. Только оформить надо как полагается.
Он сунул Остапу какие-то бумаги. На первой странице значилось "Договор купли-продажи".
– Позвольте руку, – сказал Корейко и извлёк откуда-то большую портняжную иглу. – Сейчас подпишетесь под текстом – и получите ваш миллион.
Белый, как мел, Остап судорожным движением спрятал руки за спину. Корейко укоризненно покачал головой и склонился к нему. На великого комбинатора смотрели разные глаза: левый, зелёный, был совершенно безумен, а правый – пуст, черен и мёртв.
