Читателям: любые совпадения, кроме численных, абсолютно случайны! Я не описывал здесь ни одного конкретного человека, образы сборные, честно, даже – особенно! – Радамант! Клянусь. – ОП.
– …Итак, семисотая загадка. Как уже догадались мудрейшие из вас – последняя загадка сотни.
Эдипы под скалой оживились. Сфинкс, уставший после бессонной ночи, как Харон после потопа, сладко зевнул, развернул свиток до конца и перевёл покрасневшие глаза в конец текста.
– Кто имеет четыре…
– Не слышно! – крикнул кто-то из македонских эдипов, изо всех сил хлопая ладонью по плоскому камню, служившему столом.
– Кто имеет… – громко прохрипел Сфинкс, чувствуя, что ещё немного, и голос окончательно откажет.
– Да ладно орать, и так хорошо было! – прогнусавил чернявый беотийский эдип и потряс в сторону Сфинкса руками, сложенными в дружеском рукопожатии.
Сфинкс со вздохом закрыл глаза. Его верхняя губа медленно дрогнула и изогнулась, обнажив острые клыки. Эдипы присмирели. Со стороны македонцев и беотийцев донеслись два звонких подзатыльника, два возмущённых возгласа "Не, ну а чё он?!" и ещё два подзатыльника, после чего установилась мёртвая тишина.
Сфинкс открыл глаза, вскинул брови и, уставив взгляд в безмятежное небо, продекламировал тихо и очень отчётливо:
– Кто имеет четыре ноги утром, две днем, три вечером и бывает самым слабым, когда имеет больше всего ног?
Чуть помедлив, он развёл глаза в стороны: левый теперь испытующе глядел на македонцев, правый, с не меньшим вниманием, на беотийцев. Эдипы содрогнулись и опустили головы.
– Время! – наконец смилостивился Сфинкс и дал знак наяде. Та вылила в клепсидру заранее отмеренное количество воды и старательно вытаращилась на вытекающие капли.
Земля под клепсидрой за сутки превратилась в грязь, а припекающее солнце подсушило верхний слой, покрывшийся красивой сеткой трещин. Сфинксу показалось, что трещины складываются в очертания кентавра – правда, на трёх ногах и почему-то с рыбьим хвостом. Бубнёж эдипов, обсуждавших загадку, походил на жужжание гигантского улья. "Ничего, уже скоро…" – подбодрил сам себя Сфинкс и смахнул со свитка большую зелёную муху.
С падением последней капли наяда хлопнула по плечу дремлющего сатира, тот встрепенулся и размеренно забебекал. На десятом бебеке наяда подала знак ласточкам, рассевшимся на ветке огромного каштана, и те заметались между столами, собирая лавровые листики с нацарапанными ответами. Помогавшие Сфинксу сатиры и нимфы тут же принялись сортировать принесённые листья; правильные ответы они раскладывали по командным кучкам, которые затем взвешивали на счётных весах.
– Опять фиванская школа загадок, – проговорил в пространство лаконский эдип, протягивая листик подлетающей ласточке.
– Так-так, и кому это фиванская школа не нравится? – вскинулся плотный фиванец. В его пыльных нечёсанных патлах торчали соломинки. – Что ты имеешь против?
Лаконец чуть скривился и отвернул голову в сторону.
– Слишком много слов, – наконец сказал он.
– У вас, во второй столице, всё не как у людей, – обронил надушенный афинянин в белоснежном хитоне. – Лишь бы выхолостить загадку до предела и вместо сочного плода людям подсунуть сухой огрызок.
Лаконец смерил афинянина долгим взглядом и цыкнул зубом.
– Утром слаб – четыре. Днем – две. Вечером – три. М-м?
– Что – м-м? – возопил фиванец. – Это называется загадка?
– Это – загадка, – назидательно произнёс лаконец. – Так – красиво. Кто не понимает, тот… – он перевёл взгляд на стаю птиц, кружащих над морем, – тот баклан.
– А ноги? – не отставал фиванец.
– Подразумеваются, – отрезал лаконец.
– Ерунда какая-то. – Афинянин лениво сплюнул себе под ноги. – Устроители и так испортили в этом свитке всё, что можно было, – зачем ещё что-то придумывать?
– Это почему испортили?! – стремительно повернулся к нему фиванец. – Нормальные загадки. Хуже, конечно, чем в прошлых сезонах, но отгадывать вполне можно.
Ропот, поднявшийся за соседними камнями, показал, что эдипы с фиванцем не согласны. Сфинкс ощутил, как в животе горячей волной разливается ярость. Ещё минута, подумал он, и соревнование можно будет переименовывать в "Фиванскую резню".
– Правильный ответ – человек, – объявил Сфинкс и сделал большой глоток из стоявшей рядом амфоры.
Кто-то возмущённо свистнул. Гомон эдипов стал ощутимо громче.
– Загадку в Тартар! Автор – критянин! — послышался скрипучий голос откуда-то со стороны аркадцев.
– Ещё у человека четыре действующих ноги, когда он верхом! – вслух возмущался рыжий иллириец могучего сложения. – Кто считает, что тогда он самый слабый, пусть выходит против меня пешим! Хоть днём, хоть ночью!
– Барахло загадка! – поддержал его сосед-итакиец. – Загадчик, выпей цикуты!
– Перерыв, – добавил Сфинкс, перекрывая возгласы с мест, и ещё раз приложился к амфоре. От холодной воды заломило зубы, но неистовый гнев начал понемногу утихать.
– Эй, так когда можно протесты подавать? – густым басом проревел кто-то из арголидцев.
– Да хоть сейчас… уважаемый, – процедил Сфинкс сквозь зубы, пытаясь дышать медленно и размеренно.
Из-за камня арголидцев поднялся хмурый здоровяк и подошёл к уступу Сфинкса.
– Сколько стоит папирус для протеста?
– Восемьсот драхм, – рассеянно ответил сатир, продолжая накладывать листики на чашу весов.
– Сколько?! – выпучил глаза арголидец.
– Во-семь-сот, – повторил сатир, не глядя протягивая ему лист папируса.
Помедлив несколько мгновений, эдип выхватил папирус из руки помощника и швырнул ему увесистый денежный мешочек.
– Кому отдавать протест?
Сатир ткнул когтем в сторону тенистого уголка. Арголидец перевёл в указанную сторону взгляд – и брови его поползли вверх: под старой оливой мирно дремал Радамант, воскрешённый по просьбе устроителей турнира. В современных сфинксовых загадках старик ничего не понимал, отклонял любой протест, который не мог понять с первого прочтения, но с его авторитетом справедливого судьи понимания и не требовалось: опротестовать любое решение самого Радаманта мог разве что полный безумец.
Пожирая сатира ненавидящим взглядом, арголидец неторопливо разорвал лист, смял жалобно зашелестевший папирус и швырнул бесформенный комок в кусты.
– Собирайтесь, ребята, – бросил он отрывисто. – С такой организацией тут нечего делать. Чтец никудышный, загадки дрянь – сплошные лампады и саркофаги, фаворитов-киммерийцев выгнали, всё заранее куплено.
В глазах у Сфинкса потемнело, и он с силой провёл когтями рядом с собой. С гранитного уступа посыпалась крошка.
– Точно! – поддержал его иллириец, поднимаясь с места. – Стоило ради этого ехать через пол-Ойкумены… Мы тоже уходим.
– Ничего, пусть идут, – небрежно заметил афинянин, вытащил из деревянного пенала пилочку для ногтей и начал наводить красоту. – Неудачники. Соревнование от этого только выиграет.
Арголидец зло сплюнул в сторону афинской команды и отвернулся.
– У афинян листья крупнее! – внезапно завопил иониец, приглядывавшийся к весам. – Эдипы, нас обманывают! У нас крадут победу!
– Что ты врёшь? – возмутился афинянин, мигом утративший весь лоск. – Играть надо хорошо, а не раздувать скандалы из ничего!
– Это кто плохо играет?! – взвился иониец. – Да я тебе сейчас, подхвостник керберов…
– Тихо! – рявкнул Сфинкс. – Представители обеих команд, подойдите ко мне после окончания турнира, вместе разберёмся. Результаты, раз такое дело, объявим чуть позже, а сейчас прошу рассаживаться, будем отыгрывать последнюю…
– Эдипы, там сирен привезли! – заорал возникший словно из ниоткуда капитан киммерийцев – сильной команды, изгнанной с турнира в самом начале за буйное поведение. – Они не только поют, ещё и раздеваются по ходу! Всего одно выступление! Зачем вам эта похабень, там более интересная! Места скоро закончатся! Бежим!
Через несколько мгновений площадка эдипов опустела более чем наполовину. Оставшиеся игроки уныло сидели, уставясь в землю и прислушиваясь к заманчивым звукам, доносившимся из дальней орхестры.
Сфинкс улыбнулся – радостно и безмятежно. Кошмар наконец закончился. Он вдохнул утренний воздух полной грудью, неторопливо раскрыл крылья, пару раз взмахнул ими, разминая плечи, затем подошёл к краю уступа, взмыл над пропастью и со вздохом облегчения развернулся вниз головой. Воздух высвистывал в ушах что-то мелодичное – Сфинкс даже заслушался. С нежностью глядя на стремительно приближающиеся камни, он вдруг осознал, что никогда ранее не испытывал такого счастья.
