– Ну… я… это… да. Виноватый я. Не сдержался.
Угу, уже давно в храме обретаюсь. Ну… так получилось. Я раньше парень видный был: высокий, ладный, силы – хоть медведя ломай. Как пройдусь по улице с добычей, голый до пояса, лук за спиной – все девки заглядываются. Ну вот одна и доглядела – не буду говорить, чья она дочка, что было, то прошло, а только однажды вечером у неё в саду меня и поймали. Мы тогда думали, что темно, никто не заметит, а тут от самого горизонта к нам луч протянулся – странный какой-то, зеленоватый. И сверкнуло всего-то на мгновение, просто не повезло: сразу трое стражей с дубинами в тот момент мимо проходили. Ох, и избили меня тогда… Обе ноги поломали, ключицу, несколько рёбер, потом то, что осталось, прямо на дорогу выбросили. До дома далеко было, еле до храма дополз, меня подобрали и стали выхаживать. Живой остался, да, но всё равно срослось криво, вон какой я скрюченный и хромой. Так что пришлось пойти в сторожа при храме, тем более что сила из рук никуда не ушла, и глаз по-прежнему зоркий.
Раньше ведь я такой был охотник – м-м-м-м-м… Сам, бывало, еле мог поднять всё мясо, которое за день добывал. И над другими посмеивался – вот, мол, неумехи ленивые, учитесь, как зверя чуять надо! Так они после того по полной отыгрались, за обычай взяли – станут кружком неподалёку и ну хвалиться добычей. Да и не то обидно, что куражатся, я-то знаю, что в их рассказах и четверти правды не найдётся. А потому горько, что не придётся больше вдохнуть лесного воздуха на рассвете, услыхать, как птицы поутру крыльями хлопают, увидать оленей на водопое… Э, да что там говорить.
А давеча вижу – Она. Ну, Сама которая, понятно ведь. Мы с Ней раньше на охоте часто виделись, вместе на крупную дичь охотились. Она и лук мне свой старый подарила. Да, так вот стоит Она у дверей и с братом со своим о чём-то тихо беседует. Ага, с ним, а то с кем же. Стоят и на меня не смотрят. И вроде никто их, кроме меня, не видит. А я как раз тетиву на её луке обновлял, за день до того жилу воловью раздобыл. Ну, конечно, увидел Её и про всё позабыл. Стою, лук в руке сжимаю и молчу. А Она повернулась, ожгла взглядом, злобно так, потом протянула руку, вырвала у меня лук и исчезла. А брат смотрит на меня, глаз прищурил и ухмыляется, а в зелёном глазу недобрый отблеск…
И взяла меня тогда тоска смертная. Ночь пришла, заснуть не могу; хотел со скалы в море кинуться, да ведь до берега далеко, а ковылять больно. Смотрю на огонь свечи, смотрю не мигая, а в глазах всё меркнет и меркнет. Дальше – сами знаете.
Я всё понимаю, уважаемые дикасты. За поджог храма мне прощенья ждать не приходится – ни от людей, ни от Неё; я знаю, что о приговоре Она уже позаботилась. Да и не нужно мне прощенья. Я ведь про одно думал: чтобы Она меня не забыла…
