Как оно было на самом деле. Пенелопа
Она любила его и любила ткать. Эти две страсти поглотили её настолько, что остальная жизнь проходила мимо, не затрагивая, не отвлекая на себя ни чуточки внимания.
Если бы она умела ваять, то наверняка смогла бы с удивительной точностью вырезать в тёплом мраморе каждую его чёрточку, каждый бугорок мышц, смогла бы повторить расположение каждого из его шрамов, в изобилии разбросанных по телу. Несомненно, смогла бы — даже с закрытыми глазами.
Если бы она умела музицировать, то послушный инструмент в её сильных и ловких пальцах в точности копировал бы интонации ехидного, чуть хрипловатого голоса, с которым она, не отрываясь от игры, могла бы вести воображаемую беседу.
Но она не умела ни ваять, ни музицировать. Она могла лишь ткать.
Зато ткала она как никто другой.
И любила так же.
На свадьбу она подарила ему свой портрет, вытканный на льне. Волосы изображения были настоящими: полгода она отращивала их до нужной длины, а потом больше месяца ходила, укутав стриженую голову накидкой. Он долго, очень долго разглядывал подарок, затем бережно сложил его и спрятал в шкатулку с царскими драгоценностями.
Через некоторое время он, уплывая, взял портрет с собой.
Узнав, что его обманом увозят на войну, она вначале растерялась. Всю последнюю ночь она не сомкнула глаз; словно слепая, она гладила его лицо, плечи, перебирала рыжие волосы, с мольбой глядела в зелёные, шальные от отчаяния глаза. Они любили друг друга до самого утра — пока за ним не пришли.
Перед самым отъездом он отдал ей свой лук — такой же своенравный, как его характер, такой же гибкий, как его тело, с тетивой такой же звонкой, как его голос. Она знала точно: подобного нет и быть не может на всём свете.
Как только чёрная точка корабля исчезла за горизонтом, она села за станок.
Тонкие нити одна за другой ложились рядом, вплетая в ткань короткие взгляды его прищуренных глаз, быстрые движения сильных рук, тяжёлое дыхание, тело, изогнутое в последнем усилии… Она не отрываясь глядела на своё творение и с каждым мгновением убеждалась — да, это он. И она сама всё это сделала.
И теперь он всё время будет с ней.
Первое время дворец стоял полупустым. Челядинцы и рабы, чувствуя себя неловко во внезапно наступившей тишине, сновали по дому пыльными тенями. Человек, которого он назначил разбирать дела островитян в своё отсутствие, занимался этим у себя дома и не беспокоил её, за что она была ему очень благодарна. Впрочем, благодарность её была недолгой: корабль финикиян привёз откуда-то из неведомых земель два тюка с необычными блестящими нитями, и она попросту забыла о существовании управляющего.
Шли годы. Как-то известная на весь остров вещунья явилась к ней и сообщила, что он погиб. Она лишь с досадой отмахнулась и ткнула пальцем назад — что за глупости, он же вот, ты что — ослепла, что ли? Пророчица бросила взгляд на висящее за её спиной покрывало, поджала губы, покачала головой и ушла. Она подошла к полотну, сняла его со стены и зарылась лицом в прохладную ткань.
Когда дворец уснул, в её комнате заработал станок.
Теперь она каждую ночь распускала полотно — и каждый раз, замирая от внутренней радости, убеждалась, что его образ нисколько не поблек в её памяти и что она может воссоздать его во всех подробностях.
Через короткое время дворец опять начал наполняться людьми. Она бродила по комнатам и залам, едва понимая, что ей говорят эти странные полузнакомые и вовсе незнакомые мужчины, и на всякий случай отрицательно мотая головой в ответ. Устав от них, она запиралась в своих комнатах и работала не переставая, пока в глазах не начинало темнеть.
Однажды её разбудили крики и шум в трапезной. Одевшись, она спустилась вниз, выглянула из-за дверного косяка — и тихо ахнула, тут же зажав рот ладонью. Какой-то пьяный коротышка держал его лук и пытался натянуть тетиву дрожащими руками. Над неудачливым лучником смеялись и бросали в него костями. С крайней лавки встал краснолицый здоровяк и начал отбирать у коротышки лук, явно намереваясь в свою очередь похвастать силой. Напротив них сидел на полу, привалившись к стене и закрывая голову руками, какой-то бродяга — по всей видимости, избранный мишенью.
Она взбежала по лестнице, сорвала полотно с крючьев и уставилась на него испуганными безумными глазами. Побелевшие губы беззвучно шептали его имя. Она молила у него заступничества и знала, что помощь обязательно придёт, что он никогда её не бросит.
И то, что его нет рядом, не имеет никакого значения.
За окном потемнело, солнечные блики на полу поблекли и исчезли. Поднеся ткань к глазам, она отчётливо увидела, как на белой ткани проступают гневные кровавые прожилки…
Спрыгнув с последних ступенек, она пронеслась по залитому вином полу трапезной, остановилась рядом с бродягой и набросила на него покрывало.
Фигура под тканью замерла, но почти сразу же пришла в движение. Притихшие в недоумении гости увидели, как распрямляются широкие плечи, как яростно сверкают зелёные глаза.
Бродяга уверенным движением завязал под горлом углы полотна, расправил складки — словно надевая царский плащ.
А затем он подскочил к растерявшемуся здоровяку, сорвал с его плеча колчан и дёрнул к себе лук.
В следующие мгновения она наблюдала со стороны, как он ткёт картину боя.
Испачканные кровью тела одно за другим ложились рядом, алыми нитями вплетая в ткань реальности короткие взгляды его прищуренных глаз, быстрые движения сильных рук, его тяжёлое дыхание, тело, изогнутое в последнем усилии… Она не отрываясь глядела на своё творение и с каждым мгновением убеждалась — да, это он.
И она сама всё это сделала.
И теперь он всё время будет с ней.
Вскоре все назойливые пришельцы улеглись на полу неподвижным причудливым кружевом. Он неторопливо снял с лука истрёпанную тетиву, подошёл к ней, опустился на колени и обнял её за пояс.
Потускневшее полотно висело за его спиной, словно крылья нетопыря.
Она терпеливо ждала, пока он её отпустит, и рассматривала вихор на поседевшей макушке.
Мысленно дорисовывая непослушную прядь до знакомого полного узора.
