Kaiserreich: Мир победившего империализма. Часть 17. Триумфаторы

Содержание:

Общественно-политическая ситуация в Германии после Вельткрига

Несмотря на кажущуюся лёгкость достигнутой Германией победы, это было совсем не так. За прорывом французской обороны на Марне и взятием Парижа стояли невыносимые страдания, которые довелось испытать германскому государству. Мировая война была для Германии войной на истощение. Страна оказалась перед тяжёлым испытанием – либо победить как можно скорее (что было практически невозможно), либо воевать «до последнего немца» и «последней марки» (что с 90% вероятностью всё равно закончилось бы поражением). Потребность в средствах ведения войны превысила все довоенные расчеты. Война разорвала традиционные внешнеэкономические связи Германии, прежде всего со странами Антанты, на долю которых в 1913 г. приходилось 80% её импорта и 67% экспорта.

Значительные трудности для немцев создавала экономическая блокада, начатая британским военно-морским флотом. Промышленность лишилась устойчивого снабжения стратегическими видами сырья, особенно железной рудой, которую немцы импортировали из Швеции. Весьма уязвимой в условиях войны оставалась и продовольственная безопасность страны. Усилиями таких людей, как Вальтер Ратенау и др., страна была переведена на военные рельсы. Германия буквально жила войной – «тотальная война» коснулась всего населения, мобилизованного ради такой близкой и в то же время такой недосягаемой победы.

Вводилась трудовая повинность для мужчин в возрасте от 16 до 60 лет. На военные заводы из действующей армии вернули 125 тыс. квалифицированных рабочих-специалистов. Неквалифицированные рабочие заменялись женщинами и подростками и отправлялись на фронт. Вся внутренняя жизнь Германии была подчинена одной цели, сковав весь народ одной цепью. Но и этого было недостаточно! Экономика страны не могла удовлетворить все потребности войны. Гражданские отрасли промышленности, сельское хозяйство, инфраструктура переживали глубокий кризис. А параллельно страна приближалась к кризису политическому…

К весне 1917 г., несмотря на огромные усилия и жертвы, перспективы германской победы в войне оставались проблематичными. На пределе находились материально-технические, финансовые и людские ресурсы. Менялось и настроение масс. Они все меньше верили расплывчатым сводкам с фронтов. Все чаще население задавало вопрос: «Когда же закончится эта война?». В народе осмеливались уже открыто выступать с ее осуждением. Если в 1915 г. антивоенные выступления носили спорадический характер, то с весны 1916 г. они принимают систематический характер. В 1917 г. демонстрации и забастовки стали обычным явлением. Возможно, антивоенные настроения затронули бы немцев гораздо раньше, если бы не своеобразие Вельткрига: на территории Германии военных действий и разрушений не было, войну напрямую гражданское население не пережило.

Изменения в настроении масс первыми почувствовали социал-демократы. Если в декабре 1914 г. против военных кредитов в рейхстаге голосовал один Либкнехт, то через год уже 20 депутатов от СДПГ отказалась поддержать военный бюджет. В январе 1916 г. Карл Либкнехт и Роза Люксембург образовали в рамках партии группу «Спартак», которая выступила против партийного курса «обороны отечества».

Февральская революция в России ускорила процесс размежевания политических сил в Германии. В апреле 1917 г. антивоенное крыло СДПГ пошло на раскол и создало Независимую социал-демократическую партию Германии (НСДПГ). Сохранив за собой Эрфуртскую программу, партия выступила против войны, за демократические реформы и социализм. СДПГ, Центр и Прогрессивная партия в начале июля сформировали в рейхстаге оппозиционный Межфракционный комитет, который потребовал от правительства более решительных действий в проведении конституционных реформ и поисках мира «без аннексий и контрибуций».

Требования парламентской оппозиции совпали с намерениями Бетман-Гольвега, который не раз публично предупреждал, что продолжение войны и отсутствие политических перемен толкает страну навстречу внутренним потрясениям. Канцлер искал поддержки у формирующейся оппозиции, выстраивая новую политическую «диагональ». Он согласился с предложением СДПГ провести в Стокгольме международную социалистическую конференцию по вопросу о мире на основе принципов «без аннексий и контрибуций» и «самоопределения народов».

Весной 1917 г. Бетман-Гольвег предложил к реализации политику «новой ориентации». Под ней он имел в виду реформу прусской трехклассной избирательной системы и парламентаризацию страны, то есть формирование правительства, ответственного перед рейхстагом. Под давлением канцлера 7 апреля 1917 г. кайзер подписал «Пасхальное послание», в котором обещал провести реформу прусского избирательного права после окончания войны. Бетман-Гольвег настаивал на подписании соответствующего указа.

10 июля канцлер ультимативно заявил Вильгельму II: реформа или отставка. Кайзер сдался и 11 июля 1917 г. подписал указ о введении в Пруссии нового избирательного закона и поручил правительству подготовить соответствующий указ. Как писал позже Людендорф, связь между «Пасхальным посланием» и русской революцией «была слишком очевидной». По его утверждению «элементы разложения» внутри страны использовали слабость правительства и начали наступление на государственный порядок.

Консерваторы и генералитет обвинили Бетман-Гольвега в неспособности объединить страну и поднять народ на победу. Гинденбург и Людендорф отказались от дальнейшей совместной с канцлером работы и заявили о намерении уйти в отставку. Не поддержали Бетман-Гольвега и СДПГ и Центр, которые обвинили канцлера в нерешительности и неспособности добиться большего. Оказавшись в изоляции, Бетман-Гольвег ночью 12 июля подал в отставку, которая 13 утром была принята кайзером. На этом закончилась политическая карьера Бетман-Гольвега.

Канцлер Германии Теобальд фон Бетман-Гольвег

Отставка Бетман-Гольвега оказалась «пирровой победой» для парламентской оппозиции. Она так и не поняла, что в июле 1917 г. был потерян политик, который мог сопротивляться росту влияния военных. На последнем этапе войны кайзер был фактически отстранён от власти, которая по сути оказалась в руках Генштаба во главе с Людендорфом и Гинденбургом. Но и они находились на грани – их положение и их будущее зависело только от результатов войны…

Оказалось, что результаты войны превзошли самые смелые ожидания. Париж пал, а Франция на волне поражения сломалась и сожрала саму себя. Британия согласилась на мир, а также на передачу Германии французских колоний. Франция и Россия оказались охвачены огнём революций и не могли ничего возразить Кайзеррейху. Антанта была расколота, а Центральные державы праздновали триумф. Но за красивым фасадом скрывалась гниль.

Германия достигла этой победы слишком дорогой ценой. Страна напрягла все силы своей экономики до предела, но и этого оказалось недостаточно! Даже несмотря на то, что США в войне не участвовали, Британия и Франция обладали слишком большими ресурсами. Британия и Франция превосходили Германию по числу произведённой техники – на немцев в любой момент готова была обрушиться стальная лавина.

Даже во время победоносного наступления 1918 г. каждый пройденный метр стоил огромных жертв. Военная машина Германии грозила надорваться в любой момент – а резервы врага казались неисчислимыми! Германия могла достичь победы только при двух условиях – если Антанте будет нанесено действительно чувствительное поражение, и если моральный дух врага упадёт так, что он не сможет дальше сражаться. При этом одно не могло без другого! Казалось, Германия обречена, даже если бы смогла продержаться ещё год…

Но внезапно на Марне оба этих условия воплотились в жизнь! Париж был взят, а моральный дух французов упал настолько, что вскоре вся их способность к сопротивлению сгорела в огне Всеобщей забастовки. В будущем, анализируя расклады в Вельткриге, историки нарекут победу Германии Третьим Чудом Бранденбургского дома. И действительно, Вильгельму II улыбнулась та же счастливая звезда, что светила Фридриху Великому. Однако, каким бы чудом ни досталась эта выстраданная победа, выиграть войну было мало. Германии предстояло выиграть мир.

Германия вышла из Вельткрига в крайне скверном состоянии, а её союзники и сателлиты чувствовали себя ещё хуже. Австро-Венгрия находилась на грани голода. Правительства Украины и Балтийского герцогства еле держались во враждебном окружении бунтующего народа – и они могли рассчитывать только на Германию. Однако и сама могучая империя столкнулась со слишком большим количеством вызовов.

Левое, радикальное крыло СДПГ, возглавляемое Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург, осознало, что находится в невыгодном положении. Тяжёлая экономическая ситуация в Германии открывала им окно возможностей для извлечения политического капитала, но победа Кайзеррейха в войне грозила перечеркнуть все перспективы. Даже в самое тяжелое время простые немцы были готовы терпеть лишения и приносить жертвы, пока сохранялась вера, что эти лишения и жертвы необходимы ради победы в войне. Если бы Германия проиграла, Либкнехт бы праздновал триумф. Но Германия выиграла войну, и все речи об «империалистической войне» и «пролетарской солидарности» были заглушены шумом триумфальных процессий. Народ, вместо того, чтобы размахивать красными флагами и устраивать забастовки, рукоплескал своим солдатам, победоносно возвращающимся из Франции. Казалось бы, левые обречены…

Но на победе в войне кризис ещё не закончился. Домой вернулись не все солдаты – остались оккупационные силы и гарнизоны во Франции и Восточной Европе. Германия видела, что без её помощи многие сателлиты не выстоят. Ради сохранения завоеваний, достигнутых столь большой кровью, вновь пришлось проливать кровь. Германские войска в Париже старались поддерживать на плаву новое правительство. В Украине немцы давили крестьянские восстания против режима гетмана Скоропадского. В Прибалтике росло недовольство латышей и эстонцев. Не было полного согласия по вопросу о короле Литвы. А на этом фоне приближалась первая послевоенная зима…

Несмотря на окончание войны, кризис нарастал. Были проблемы с поставками продовольствия, а экономика только начинала переходить с военных рельс на мирные. Параллельно намечались тяжёлые проблемы, связанные с переходом на мирные рельсы. Так, уже не требовалась тотальная мобилизация всех имеющихся человеческих ресурсов на военное производство – и многие заводы ожидали сокращение. Возвращались домой солдаты, многим из которых после четырёх лет нескончаемой кровавой бойни было тяжело встраиваться в мирную жизнь. Страна готовилась пережить тяжелейший кризис.

Это дало Либкнехту и его сторонникам надежду на восстановление своих позиций. К тому моменту в октябре 1918 г. Либкнехт вышел из тюрьмы, куда был заключен в 1916 г. за призывы к прекращению войны и свержению правительства. На свободе он увидел, что, несмотря на победу Германии, надежда на столь желанную революцию всё ещё есть. Экономика находилась в тяжелейшем положении. Народ бедствовал.

Во время войны страна откровенно надорвалась и переход от войны к миру был очень болезненным. Подобно наркоману, обколовшемуся стимуляторами, стране предстояло пережить чудовищную ломку. К концу Вельткрига условия на домашнем фронте резко ухудшились, причем во всех городских районах отмечалась острая нехватка продовольствия. Причины включали в себя перевод многих фермеров и работников пищевой промышленности в армию, в сочетании с перегруженной железнодорожной системой, нехваткой угля и британской блокадой.

Зима 1916 — 1917 гг. была известна как «зима репы», потому что людям приходилось выживать на овощах, чаще предназначенных для животноводства, в качестве замены картофелю и мясу, которых было все меньше. Тысячи суповых кухонь были открыты, чтобы накормить голодных, которые ворчали, что фермеры держат еду для себя. В те времена даже армии пришлось сокращать солдатский рацион. Во время войны около 750 тыс. немецких мирных жителей умерли от недоедания – а Смерть не была намерена завершать свою жатву. В Германию уже проникала новая смертоносная болезнь – испанский грипп.

Победа в Вельткриге ещё не означала конца невзгод германского народа – даже с окончанием войны зима 1918 – 1919 гг. грозила быть немногим лучше знаменитой «зимы репы». Эйфория от триумфа Фатерланда прошла за пару месяцев. Испытав облегчение от победоносного окончания, народ теперь ожидал налаживания прежней благополучной жизни – которое никак не могло наступить за три месяца. Испытывая невзгоды первой послевоенной зимы, народ начинал роптать. А события в мире подливали в огонь новую порцию масла.

Франция всё ещё была охвачена Всеобщей забастовкой, которая в 1919 г. переросла в полноценную гражданскую войну. В осколках Российской империи были сильны идеи большевизма. Многие солдаты, уставшие от войны и слишком долго находившиеся в горячих точках, воспринимали идеи левого радикализма, и, вернувшись наконец домой, распространяли семена этих идей в самой Германии. Переживая тяжелейший экономический кризис, страна приближалась к не менее тяжёлому кризису политическому, а Либкнехт и его соратники были намерены возглавить грядущую волну народного возмущения.

Параллельно Германии грозил кризис в верхних эшелонах власти. В связи с переходом на рельсы «тотальной войны» сильно возросло влияние генштаба, в котором ведущую роль играли Пауль фон Гинденбург и Эрих Людендорф. Фактически генштаб и стал реальной властью, затмевая собой и кайзера, и рейхсканцлера, и рейхстаг, а Людендорф, ранее уязвлённый тем, что, вопреки его мнению, кайзер отказался от возобновления неограниченной подводной войны, не был намерен отпускать бразды фактического правления из рук военных.

Кайзер Вильгельм II, несмотря на все попытки изобразить видимость своей власти и влиятельности, к тому времени стал по своей сути птицей в золотой клетке, а престарелый рейхсканцлер Георг фон Гертлинг был слабой фигурой. Людендорф активно пропагандировал необходимость сохранения в стране жёсткого режима, используя самые разнообразные аргументы – с одной стороны, нацеливаясь на низы, он настаивал на необходимости жёсткого руководства для безболезненного перехода с военных рельс на мирные; а с другой, нацеливаясь на верхи, отмечал, что только военная сила армии позволит удержать на плаву терпевшие бедствие марионеточные режимы в Восточной Европе и задушить в колыбели большевизм, грозивший обратить в прах все завоевания Германии.

Всю осень и декабрь 1918 г. политическая жизнь Кайзеррейха находилась в подвешенном состоянии. Людендорф и Гинденбург формально не были официальными диктаторами – всё ещё оставались канцлер и рейхстаг. Партии, особенно социал-демократы, были недовольны усилением влияния военных – они могли бы сплотиться вокруг рейхсканцлера, но тот был слишком слаб. Кайзер также был недоволен своим положением, но и ему было не на кого опереться. А тем временем готовилась выйти на арену новая сила.

В отделившейся от СДПГ Независимой социал-демократической партии Германии (НСДПГ) существовало левое, радикальное революционно-социалистическое крыло – Группа Спартака. Хотя Группа Спартака и находилась в составе НСДПГ, она имела очень высокий уровень автономии, обладая статусом самостоятельной фракции. Новый импульс данное движение получило с освобождением из тюрьмы Карла Либкнехта, который выступил с инициативой превращения спартакистов в полноценную независимую политическую организацию. Так Группа была преобразована в Союз Спартака, которая стала ядром формирующегося леворадикального революционного движения.

Либкнехт понимал, что победа Германии в Вельткриге будет работать против революционеров, выступавших за немедленное прекращение «империалистической войны». С другой стороны, послевоенная ломка в экономике и снижение уровня жизни населения открывали для спартакистов хоть и очень узкое, но всё же окно возможностей. Успехи всеобщей забастовки во Франции подсказывали Либкнехту – надо действовать! И как можно быстрее – иначе время будет упущено! Вскоре Либкнехту и спартакистам подвернулся подходящий повод – и они решили сразу же воспользоваться им, поскольку второй шанс они вряд ли бы получили в будущем.

Зима 1918 – 1919 гг. прошла для Германии очень тяжело. Население всё ещё жило, затянув пояса, а перегруженные ранее военными заказами предприятия начинали переходить на мирные рельсы – перестав нуждаться в излишнем количестве рабочих. Возвращались домой солдаты – и многие из них не могли привыкнуть к мирной жизни, которая их не принимала. На кризис экономический накладывался кризис политический, связанный с чрезмерным усилением влияния военных. К тому же кайзер не спешил выполнять программу «Пасхального послания», опасаясь недовольства консерваторов, начавших сплачиваться вокруг военных.

В ноябре 1918 г., слегка очнувшись от победной эйфории, народ начал потихоньку роптать. Когда началась зима – этот ропот усилился. Нехватка продуктов питания, сложившаяся из-за переключения всех сил и ресурсов на войну, привела к мощному повышению цен на продовольствие, а на рынке многие товары первой необходимости всё ещё были в дефиците. Росла инфляция, начавшаяся ещё в годы войны. В очередях за хлебом жаловались на то, что с окончанием этой проклятой войны облегчение всё никак не наступало, и эти люди начинали вести крамольные речи, что за все испытанные страдания и лишения они не получили никакой награды и утешений. «За что мы проливали кровь? Зачем была нужна эта проклятая война?» – витали эти вопросы над очередями на холодных зимних улицах. Всё чаще раздавались проклятия в адрес правительства.

А тем временем на предприятиях, переходивших на мирные рельсы, началась крупная волна сокращений. Параллельно многие вернувшиеся с фронта солдаты не могли найти себе работу – многим предприятиям уже не требовалось столь массовое производство, как во время войны, и они стремились сохранить прежде всего квалифицированный костяк рабочих. Люди всеми силами держались за свои места, и в этой ситуации в наиболее уязвимом положении оказались солдаты, которые оказались попросту никому не нужны – рабочие коллективы большинства предприятий были полностью укомплектованы. Но и у тех, кто удержался на рабочем месте жизнь была далеко не сладкой – предприятия, из которых «тотальная война» высосала все соки, предпочитали экономить на зарплате. Так Германия зимой 1918 – 1919 гг. подходила к пику своего кризиса.

Начало волнений в Германии

В середине декабря 1918 г. на ряде предприятий рабочие начали серию забастовок – одни протестовали против сокращений, а другие добивались повышения жалования. Вскоре небольшое движение начало быстро нарастать как снежный ком – и к началу января 1919 г. забастовка охватила многие предприятия значительной части страны. Сильнее всего были протесты в Руре и Саксонии. Помимо рабочих, преследовавших разные цели (одни стремились улучшить своё положение, а другие хотели не попасть под сокращение), к движению присоединились безработные (среди которых было много солдат), а также женщины, поддержавшие родных и близких и также выступавшие против безработицы.

Немалое влияние на движение в Германии оказали Всеобщая забастовка во Франции и Гражданская война в России – и важным проводником идей оттуда выступали всё те же демобилизованные солдаты. Всё это сопровождалось нарастанием политического кризиса в высших эшелонах власти – слабый рейхсканцлер Гертлинг испытывал всё больше проблем со здоровьем, и всё шло к тому, что на эту должность в скором времени откроется вакансия, которая откроет новый этап борьбы между военными и различными фракциями парламента. Либкнехт и спартакисты поняли – куй железо, пока горячо!

2 января 1919 г. Союз Спартака и часть независимых социал-демократов призвали рабочих к тому, чтобы забастовочное движение приняло всеобщий характер. Тем временем 4 января 1919 г. умирает рейхсканцлер Георг фон Гертлинг. Интриги между военными и парламентом, при сложной позиции уязвлённого своим фактическим отстранением от власти кайзера привели к тому, что Гертлингу, как привычной фигуре, пришлось находиться на своём посту «до упора», а после его смерти повис вопрос о преемнике. Этот вопрос не удалось решить быстро – опасаясь дальнейшего усиления влияния военных, парламентская оппозиция встала в позу, настойчиво требуя учёта её мнения при вопросе о назначении нового рейхсканцлера.

В одном лагере оказались СДПГ и Партия Центра. Против военных были намерены выступить и левые радикалы. К тому моменту они только-только завершили организационное оформление своей партии – на общегерманской конференции спартакистов и леворадикальных групп германской социал-демократии, которая проходила в Берлине с 29 декабря 1918 г. по 1 января 1919 г., было принято решение об учреждении Коммунистической партии Германии (КПГ). В руководство новой партии вошли лидеры левого крыла германской социал-демократии, выступившие в 1914 г. против Вельткрига — Роза Люксембург, Карл Либкнехт, Лео Йогихес и другие.

Известие о смерти рейхсканцлера Гертлинга побудила левых радикалов и левых социалистов в срочном порядке созвать экстренное совещание, на котором было заключено соглашение о совместной демонстрации коммунистов и независимых социал-демократов, на которой планировалось протестовать против усиления влияния военных, и требовать недопущения занятия поста рейхсканцлера «реакционером».

5 января собирается толпа в 150 тыс. человек. В основном их лозунги были связаны с забастовочным движением и носили экономический характер, но политические требования (в том числе и связанные с проблемой вакансии поста рейхсканцлера) занимали очень заметное место. Стремительными темпами возрастало влияние на толпу спартакистов, которые активно науськивали людей соединить экономические лозунги с политическими.

Семена пали на благодатную почву – многие рабочие были убеждены, что они должны как минимум протолкнуть «своего» рейхсканцлера, который сумеет решить их проблемы. Росло число людей, которые пришли к выводу, что если на пост рейхсканцлера назначат «реакционного» кандидата, нужно «решительными действиями» добиться его отстранения. Над толпой начали появляться лозунги: «Долой могильщиков трудового народа!», «За народное правительство!», «Долой реакционеров!». Люди были на взводе, но лидеры демонстрации не давали определённых указаний.

Лидеры левого крыла НСДПГ и КПГ, а также революционные старейшины встречаются вместе, но не могут принять решение. Либкнехт призывал к дальнейшему усилению революционной борьбы, превращению уже набравшего огромную силу стачечного движения во Всеобщую забастовку (подобную французской) и восстанию против правительства, но были и те, кто не желал переступать черту, намереваясь лишь оказать давление на правительство в вопросе назначения рейхсканцлера. Обстановка накалялась.

Тем временем на улицах Берлина произошёл взрыв. Неудачные действия полиции разозлили толпу рабочих. Произошёл конфликт. Потасовки с полицией переросли в настоящие бои «стенка на стенку». Силы полиции оказались слишком неподготовлены к подобному сценарию и были вынуждены временно отступить. Около шести вечера вооруженные толпы по собственной инициативе занимают здания нескольких редакций и типографий. Формируется «Временный Революционный Комитет» из левого крыла независимых, КПГ и революционных старост. Временный Революционный Комитет путём голосования решает «начать борьбу против правительства и продолжать, пока оно не падёт», но неудачно.

Центральный комитет КПГ не планировал свержение правительства. Большинство левых придерживались плана-минимум – не допустить назначения рейхсканцлера «реакционных» взглядов. Однако после того, как были захвачены здания редакций газет и типографий, и восставшие преступили черту применения насилия, и ни одна из революционных групп не хотела показаться менее радикальной, чем остальные. В то же время быстро стало очевидно, что свергать правительство подчистую (как в России в 1917 г.) германские рабочие не горели желанием. Добиться улучшения своего положения, назначения более угодного им правительства (пускай даже путём захвата типографий) – да. Свергать правительство, изгонять кайзера – нет.

Среди самих лидеров восстания не было согласия. Подобно лебедю, раку и щуке каждый шёл в своём направлении, в то время, как телега так и стояла на месте. Из вождей КПГ первым поддался искушению Карл Либкнехт, выдвинувший лозунг свержения правительства и установления Советской республики, за ним последовала Роза Люксембург, пойдя на поводу у спонтанного движения масс, которые она считала важнейшей силой исторического развития.

Другой видный деятель КПГ, Лео Йогихес, наоборот, хотел, чтобы партия открыто дистанцировалась от Либкнехта. Карл Радек, находившийся с 19 декабря 1918 г. в Берлине в качестве представителя большевистского руководства при КПГ, заявил 6 января 1919 г. на заседании центрального комитета, что призывы к свержению правительства неверны, а через три дня потребовал, чтобы партия вышла из этой бесперспективной борьбы.

Лео Йогихес

6 января 1919 г. Революционный комитет опять призвал к массовой демонстрации. На этот раз ещё больше людей отозвалось. Чувствуя опасность объявления военного положения и ввода войск, участники движения попытались сделать ставку на братания, рассчитывая, что удастся перетянуть на свою сторону солдат. Демонстранты несли плакаты: «Братья, не стреляйте!» и остались ждать на площади. Часть Революционных Старост вооружилась и призвала к борьбе против правительства.

Но активисты КПГ не смогли привлечь войска на свою сторону. Часть демобилизованных солдат принимали участие в демонстрациях, но это были уже «гражданские». В регулярных частях дисциплина была сохранена, и армия была полностью подконтрольна правительству. А в левом лагере царила нерешительность. Несмотря на то, что НСДПГ и КПГ объединились в вопросе о всеобщей забастовке, обе партии преследовали различные цели. Если НСДПГ стремилась к «революционному реформированию» демократической республики, то радикальное крыло КПГ добивалась установления пролетарской диктатуры и Власти Советов. Дошло до того, что тогда же, 6 января, Революционный комитет даже начал переговоры с правительством, против которого он выступал. Роль посредников выполняли политики из правого крыла НСДПГ, например, Карл Каутский. Однако переговоры не увенчались успехом.

Правительство тем временем пребывало в растерянности. Пост рейхсканцлера продолжал оставаться вакантным, а интриги военных и различных фракций парламента парализовали работу правительства. Даже сам кайзер никак не мог определиться, на какую из фракций ему опереться. Были как сторонники силового подавления выступления и вообще забастовочного движения (преимущественно среди военных), так и сторонники переговоров и компромисса (со стороны левого крыла СДПГ). Хватало тех, кто от растерянности просто предпочитал переждать кризис как обычную непогоду – а там уже само всё образуется.

А тем временем в Берлине захваченные типографии продолжали удерживаться демонстрантами, в то время, как полиция дежурила на своих постах, не переходя в наступление и не предпринимая решительных действий – демонстрантов ещё было слишком много, к тому же по всей стране была куча предприятий, где бастовали рабочие. В результате ситуация оказалась в подвешенном состоянии, и так продолжалось ещё четыре дня. Время играло на правительство. Пыл участников демонстраций постепенно охлаждался, а правительство уже начинало понемногу оправляться от первого шока.

Радикальное крыло левого движения опасалось, что революция затухнет, а столь вожделенная Всеобщая забастовка грозила закончиться пшиком, даже не начавшись. В свою очередь, сторонники жёсткой линии среди проправительственных сил считали, что революционное движение нужно подавить немедленно, пока его лидеры на виду – нельзя их упустить и тем самым позволить им продолжать подпольную деятельность, иначе в будущем только хуже будет. Радикалы с обеих сторон, сгорая от нетерпения, жаждали влезть в драку. И вскоре подвернулся подходящий повод.

Вооружённое восстание в Берлине

Всё время противостояния в Берлине регулярно происходили столкновения и стычки между демонстрантами и полицией. Начинало даже применяться огнестрельное оружие – с обеих сторон. Всё это закончилось кровью – 8 января из засады был тяжело ранен полицейский (стрелка отследить так и не удалось), а 10 января во время столкновения рабочих с полицией был убит один из демонстрантов.

Гибель рабочего разъярила толпу, а полиция открыла огонь. Начались уличные перестрелки. В конечном итоге демонстранты опрокинули силы полиции и захватили несколько административных зданий. Но их успехи оказались очень скромными. На большинстве объектов, которые рабочие пытались захватить, восставшие встретили организованное и эффективное сопротивление со стороны полиции. К тому же руководство восстанием было поставлено из рук вон плохо, став воплощением старой доброй басни «Лебедь, Рак и Щука».

Либкнехт призвал рабочих к восстанию и свержению кайзеровского правительства, которое «продемонстрировало своё истинное лицо», его в этом поддержала Роза Люксембург. Но многие другие члены КПГ и НСДПГ растерялись – некоторые и вовсе призывали остановить кровопролитие. Разнобой был и среди рядовых рабочих, большинство участников забастовочного движения как в Берлине, так и в остальной стране, не поддержали восстание – кто-то изначально не принимал «излишний радикализм» Либкнехта и его сторонников, кто-то растерялся, а кто-то просто выжидал.

Восстание по своей сути было обречено с самого начала – слишком слабая база (несмотря на широкое забастовочное движение, оно не особо отличалось радикализмом и решительностью, на которые надеялись Либкнехт и Люксембург), слишком разнородное и нерешительное руководство, да и объективных предпосылок для революции попросту не было. Воодушевившись успехами большевиков в России и Всеобщей забастовки во Франции, радикальное крыло германских левых переоценило свои возможности, и даже при совершенно слабой базе они действовали так, словно за ними стояла реальная сила. Слабый и хилый костлявый боксёр, выставленный против Майка Тайсона, яростно, но хаотично размахивал кулаками – казалось бы, что сильный профессионал растерялся и дал слабину, но это было просто кратковременное смущение из-за беспорядочного мельтешения кулаков слабого противника. Но этот Майк Тайсон быстро всё понял. Было достаточно всего лишь одного ленивого удара, чтобы отправить противника в нокаут.

Берлинское восстание оказалось самым настоящим подарком для военной фракции. Теперь, когда в столице шли самые настоящие уличные бои, Людендорф мог с максимальным успехом разыграть карту наведения порядка… самыми жёсткими мерами. Практически никто не посмел ему перечить. Буржуазные партии не желали того, чтобы взбесившиеся низы общества вслед за Россией и Францией втянули Германию в пучину безумия – когда страна стояла буквально на пороге возвращения к нормальной жизни. Социал-демократы также не желали прерывать конструктивные процессы, и потому тоже выступили против радикалов. Вильгельм II, хотя и был недоволен тем, что военные фактически отстранили его от власти, всё же расценил возможное возвышение Людендорфа как меньшее зло.

Несмотря на внутреннюю слабость радикального движения, и полное отсутствие предпосылок для революции, вид шествий под красными знамёнами и транспарантами внушил кайзеру ужасные картины большевистского террора, погубившего кузена Ники вместе с его женой и детьми. Не желая повторения для своей страны того, что постигло Россию и Францию, кайзер в экстренном порядке поздним вечером 10 января подписал указ о введении чрезвычайного положения.

Подавление рабочего восстания в Германии

Ранним утром 11 января 1919 г. в Берлин были введены войска. Либкнехт немедленно призвал рабочих к сопротивлению реакции. Ускоренными темпами велось возведение баррикад. Однако просто демонстрации силы со стороны правительства хватило для того, чтобы революционное движение стремительно рассыпалось в прах. Независимые социал-демократы из НСДПГ, почувствовав, что пахнет жареным, сразу же открестились от восстания, надеясь тем самым сохранить легальный статус – и им это удалось, хотя и с нюансами.

Большинство рядовых участников движения не пожелало умирать за идеалы революции – и они разбежались по домам. Остались только самые отчаянные во главе с Либкнехтом – но их оказалось слишком мало, к тому же в КПГ царили разброд и шатание. В итоге довольно небольших сил военных хватило на то, чтобы быстро смести баррикады. Восставшие, понимая, что в прямом столкновении у них шансов нет, попытались перейти к тактике городской герильи – они не удерживали позиций, а стремительно и порой хаотично перемещались с одной окраины на другую. Кроме того, в ряде мест действовали небольшие мобильные группы, нападавшие на отдельные воинские посты и полицейских.

Однако и эта тактика не прокатила – она была слишком спонтанной, непродуманной и неподготовленной. Открытые очаги восстания были окончательно подавлены уже к ночи 12 января. Мелкие стычки и нападения продолжались до 17 января, но они были совершенно беззубыми и неэффективными, и никакой погоды не сыграли. Вечером 15 января 1919 г. Роза Люксембург и Карл Либкнехт были обнаружены на берлинской квартире, арестованы и после непродолжительного суда по обвинению в антиправительственной деятельности были приговорены к тюремному заключению. Восстание было обречённым, но его последствия были весомыми.

Под предлогом чрезвычайного положения Людендорф сконцентрировал в своих руках ещё больше политической власти, при этом официально высших государственных постов не занимая – он стал начальником Генерального штаба и официальным главнокомандующим армии. Новым рейхсканцлером стал Пауль фон Гинденбург, назначенный на этот пост 14 января 1919 г. Именно этот дуэт и оформил фактическую военную диктатуру, установившуюся в германии в январе 1919 г. В руках Гинденбурга формально была сосредоточена политическая власть, но Людендорф, заполучив в свои руки абсолютно полный контроль над армией, оказался истинным властителем Германии.

Весь секрет крылся в системе чрезвычайного положения. В законе о чрезвычайном положении военному руководству передавались широкие полномочия для «поддержания порядка и регулирования внутреннего положения в стране». Фактически армия в лице Людендорфа получила административный и полицейский контроль над страной. Таким образом на время действия чрезвычайного положения вся полнота власти оказывалась в руках военных. Главное – найти предлог для его продления. А такие предлоги очень даже находились.

Изначально чрезвычайное положение должно было длиться три месяца, после чего вставал вопрос о его продлении. Впрочем, достаточно было заполучить полную власть, а повод для продления чрезвычайного положения найдётся. Под предлогом закона о чрезвычайном положении был принят акт о запрете радикальных социалистических партий. «Радикальных» – важная оговорка, ибо СДПГ была слишком популярной и серьёзной партией, чтобы поднимать на неё руку.

Все шишки собрала на себя КПГ – расплачиваться за авантюризм Либкнехта партии пришлось сполна. За Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург в тюрьмы последовали и другие коммунисты, причём не только германские. 12 февраля 1919 г. был арестован и посажен в Моабит Карл Радек. Германские власти обвиняли его в организации спартаковского восстания, однако конкретными документами, подтверждающими его причастность, следствие не располагало – так что в январе 1920 г. Радек был освобождён и выехал в Москву. Другим повезло меньше.

Карл Радек

Коммунисты пытались огрызаться как могли. Экономический кризис всё ещё был очень актуален, и забастовочное движение не прекращалось, хотя режим чрезвычайного положения вынудил рабочих существенно снизить свою активность. Но периодически огоньки народного недовольства всё-таки вспыхивали особенно ярко. Уже 3 марта 1919 г. в Берлине началась новая волна забастовок, совмещённых с протестами против режима чрезвычайного положения, а 5 марта – происходит серия уличных столкновений. Наиболее радикальные выступления удалось подавить, часть бастующих изолировать, часть принудить к повиновению демонстрацией силы.

Также в марте 1919 г. коммунистам, несмотря на своё нелегальное положение, удалось организовать масштабное восстание рабочих в Средней Германии, где забастовочное движение оказалось затяжным, упорным и приближалось к своей кульминации. 18 марта 1919 г. из Дрездена поступил приказ о проведении арестов и обысков среди коммунистов и представителей рабочего движения в связи с началом забастовки Мансфельдского промышленного округа. На следующий день полиция начала массовые аресты бастующих рабочих в посёлках Хетштедт, Эйслебен, Аммендорф, Шафштедт; в округ переброшены дополнительные полицейские силы из Берлина, Магдебурга, Аннабурга, Айленбурга и Эрфурта.

21 марта полиция произвела массовые аресты коммунистов в посёлках Небра, Мехелен и Лауча, в ответ на что вспыхнула забастовка в посёлке Лойне (южнее города Мерзебург).

22 марта 1919 г. бастующие рабочие вступили в вооруженное столкновение с полицией в Айслебене и Шраплау, а затем в саксонских Хетштедте и Рублингене, а 24 марта КПГ организовала уличные беспорядки в Гамбурге в поддержку восставшей Саксонии. Забастовки рабочих охватили обширный район Саксонии. Войскам рейхсвера пришлось брать город за городом, и только 1 апреля восстание было окончательно подавлено.

Мощное забастовочное движение и восстания зимы 1918 – 1919 гг. потрясли всю Германию. Многие паникёры даже считали, что без решительных действий Фатерланд вот-вот постигла бы судьба Франции и России. Историки будущего считают это преувеличением, но то, что угроза была реальна, признают – так, в историографии распространено мнение, что если бы Вельткриг продлился ещё всего лишь пару месяцев, не говоря уже о более долгом сроке, то Германия вполне могла бы попросту рухнуть в пучину революции. Однако война закончилась очень «вовремя», что дало время для некоторой стабилизации к тому моменту, когда победная эйфория сменится недовольством экономическим кризисом.

По своей сути, движение коммунистов было обречено с самого начала. Тяжёлое положение рабочих после Вельткрига дало левым радикалам возможность оседлать волну и добиться нескольких восстаний, но даже самое масштабное движение, как Мартовское восстание в Саксонии, закончилось лишь напрасным кровопролитием. Единственное, чего смогли добиться своими действиями коммунисты – так это продления чрезвычайного положения.

Меры по улучшения положения народа Германии

Благодаря неспокойной обстановке военные сумели добиться продления чрезвычайного положения, причём из-за масштаба восстания в Саксонии оно было продлено на неопределённый срок. В дальнейшем парламентская оппозиция постоянно ставила вопрос об отмене чрезвычайного положения, но военные к тому моменту захватили достаточно власти, чтобы отмахиваться от этих предложений – раз за разом находились новые отговорки.

Главной отговоркой был вопрос о болезненном переходе с военных рельс на мирные. Германия продолжала переживать послевоенный кризис. Установившаяся в результате введения чрезвычайного положения диктатура военных предложила выход из него через мобилизационные меры. Когда-то страна перешла на военные рельсы через широкое использование методов государственного регулирования.

Теперь же было принято решение продолжать прежнюю экономическую политику «военного социализма», но теперь уже во имя перевода экономики на мирные рельсы. Продолжал сохраняться всеобъемлющий контроль государства над экономикой. Государство продолжало контролировать цены на рынках, параллельно ища методы, как побороть инфляцию. Государство директивно указывало предприятиям, производство какой продукции следует сократить, а на важные в новых условиях товары устанавливая лимит на минимум производства. Военные осторожно взялись и за социальную сферу, надеясь выбить почву из-под ног коммунистов и лишить их социальной базы. Также для смягчения положения безработных была организована программа общественных работ – хотя она была и не очень масштабной.

С целью выбить почву из-под ног революционеров, помимо репрессий против леворадикального и забастовочного движения предпринимались меры по улучшению положения рабочих – хотя средства на активную социальную политику были ещё ограничены, у Германии уже были база и опыт проведения социальных реформ в довоенные годы, и такая политика со временем (по мере улучшения ситуации в экономике) будет только расширяться, и сформируется система, которую учёные будущего назовут «сострадательным консерватизмом». Что касается репрессивных мер, то проводились они далеко не только по отношению к коммунистическому движению – за время войны активизировался «черный рынок», на котором продавалось от 30% до 50% всех продовольственных товаров, и, после высвобождения сил с необходимости вести войну, на теневую экономику со всей силой обрушился кулак военного правительства.

Страна искала деньги везде, где только возможно – одним из источников любого, даже самого небольшого заработка стала торговля оружием. Но его произвели за годы Вельткрига в таком количестве, что нередко было проще от него просто избавиться, передав своим союзникам и сателлитам в виде военной помощи – Украина, Литва, белогвардейцы, французские лоялисты, Балтийское герцогство получали большие партии оружия и техники практически даром. В некоторых случаях меры, направленные на выход страны из кризиса, одновременно преследовали и цель дальнейшей централизации страны.

К лету 1919 г. президент центрального банка Германии (Рейхсбанка) Рудольф Хавенштайн собрал команду экономистов, разработавшую налоговую реформу, которая вводила новые налоги, параллельно лишив входившие в состав Германской империи земли, королевства и княжества соответствующих привилегий. Эту реформу поддержала даже одна из оппозиционных сил – партия Центра – что позволило внедрить её без серьёзных проблем, несмотря на протесты со стороны Эльзаса и Баварии.

Параллельно с жестким контролем в экономике, военные всеми силами стремились сохранить контроль и над политической жизнью. Ещё во время Вельткрига Гинденбург и Людендорф активно вмешивались в определение военно-политических целей, в решение внутригосударственных проблем, вопросов экономического обеспечения войны. Существовавшее ранее относительное равновесие между политическим и военным руководством было нарушено. Воспользовавшись восстанием спартакистов, Гинденбург и Людендорф ещё больше усилили свою власть, заполучив официальные государственные посты и закрепив свой статус через чрезвычайное положение. В стране фактически установилась военная диктатура.

Военная диктатура и репрессии в Германии

Режим чрезвычайного положения и диктатуры военных внешне во многих чертах напоминал режим военно-полевых судов в России при Столыпине. На радикальное, социалистическое и синдикалистское движение обрушились репрессии – много людей было брошено в тюрьме, а тех, кто отметился чем-то из ряда вон выходящим, вроде убийств или терактов, приговаривали к высшей мере наказания.

Строгие наказания предусматривались для организаторов и активных участников забастовок. Судебные процессы над революционерами, подобно столыпинским военно-полевым судам, проходили в ускоренном режиме, а подсудимые были ограничены в возможностях своей защиты. В регионах с особенно сильным забастовочным движением – в Саксонии и Руре – было введено военное положение со всеми вытекающими.

Впрочем, стоит отметить, что, если сопоставлять с историей России, масштабы репрессий в Германии были ближе скорее не к столыпинским военно-полевым судам, а к процессу по декабристам – казнено было от силы десяток человек за особые преступления (убийства, погромы, терроризм и пр.), а в основном (в том числе и лидерам) полагались тюремные сроки и каторжные работы – главные лидеры и зачинщики восстания спартакистов Карл Либкнехт и Роза Люксембург отправились в тюрьму, а советский эмиссар Карл Радек и вовсе отпущен ввиду недостатка доказательств в причастности к организации восстания (хотя, впрочем, это дело выставили как экстрадицию).

При этом репрессии буйствовали прежде всего на начальном этапе чрезвычайного положением – в дальнейшем правительство делало ставку на запретительные законы. При этом сам парламентаризм сохранялся, хотя и был довольно ограничен рамками чрезвычайного положения, и, как и в России во времена Столыпина, отдельные депутаты или партии не упускали возможности боднуть военных или придумать обидное прозвище репрессивным мерам – особенно в этом усердствовали социал-демократы.

Но на начальном этапе власть военных была очень прочной.

Во-первых, многие представители среднего класса были не на шутку напуганы перспективой революции. Перед их глазами представали жуткие картины диктатуры агрессивного пролетариата и Красного Террора. Это побуждало многих в Германии воспринимать чрезвычайное положение как меньшее зло.

Во-вторых, несмотря на свое не самое лучшее отношение к Гинденбургу и особенно Людендорфу, режим чрезвычайного положения поддержал и сам кайзер, за которым, несмотря на ослабление его роли и влияния в конце Вельткрига, всё же оставались значительные полномочия в деле возможности высказать последнее слово в принятии того или иного решения – и для Вильгельма II фактическая диктатура военных во главе с нелюбимыми им людьми была куда предпочтительнее, чем хаос, беспорядок, кровопролитие и революция с риском повторить судьбу кузена Ники и его семьи…

В-третьих, при всей неоднозначности режима чрезвычайного положения, во главе государства встали люди крайне популярные. Гинденбург и Людендорф имели в глазах народа ореол героев, которые привели Германию к победе в, казалось бы, самой безнадёжной ситуации. Слава, которой победоносные полководцы покрыли себя во время Вельткрига, очень помогла им в деле упрочения положения военной диктатуры. Однако всё же было много недовольных.

Политическая жизнь в Германии после подавления восстания рабочих

На начальном этапе военные могли не обращать серьёзного внимания на это недовольство. Их положение всё ещё было довольно прочным. Под прикрытием чрезвычайного положения военными было развёрнуто партийное строительство. Ещё 2 сентября 1917 г. Вольфгангом Каппом и гросс-адмиралом Альфредом фон Тирпицем была создана Немецкая отечественная партия. Это движение поддерживало политику Гинденбурга и Людендорфа и получало финансовую поддержку от Верховного командования германской армии. Популярность этой партии росла – в июле 1918 г. в ней состояло 1 250 000 членов, а под влиянием победы в Вельткриге число её сторонников только увеличилось.

Во время чрезвычайного положения правительство Гинденбурга и Людендорфа благоволило этой партии, всячески способствуя расширению её влияния. Также вокруг военных сплотились – кто-то открыто, кто-то негласно – идеологически близкие к ним партии. Такими силами были Имперская партия и Немецкая консервативная партия – выступавшие против демократических требований, рабочего движения и социал-демократии, они поддержали чрезвычайное положение и обеспечивали ему свою поддержку.

Казалось бы, внешне положение военных выглядело довольно прочно – Германия победила в войне, леворадикальное движение подавлено, и военные могли спокойно выставлять себя творцами победы и спасителями Отечества. Однако это был лишь фасад. Рост влияния милитаристских партий произошёл под влиянием победы в Вельткриге – это означало, что многие вступили в это движение не по зову сердца, а благодаря пропаганде и победной эйфории, эффект которой постепенно начинал сходить на нет, в то время, как социал-демократы и центристы всё равно обладали большей популярностью. При этом оппозиционные партии не сидели сложа руки.

Восстание спартакистов, провал революционного движения и чрезвычайное положение нанесли неприятный удар по позициям социал-демократов. Независимые социал-демократы из НСДПГ, только-только отделившись от главной партии, буквально тут же свалились в пучину кризиса. Союз с коммунистами провалился, а стремление к всеобщей забастовки вместо приближения к идеалам социализма привело лишь к усилению реакции. После запрета КПГ очередь пришла и за НСДПГ.

Контакты со спартакистами сыграли с независимыми социал-демократами злую шутку – всю первую половину 1919 г. НСДПГ постоянно находилась под жёстким давлением правительства. Им припомнили всё – и левый уклон, и шуры-муры со спартакистами, и антивоенную позицию. Даже мейнстримовая СДПГ, стараясь сохранить свой статус «респектабельной» партии, начала постепенно дистанцироваться от «независимых», которые после Восстания спартикистов начинали выглядеть слишком токсичными.

Понимая, что партии грозит клеймо маргиналов, часть независимых социал-демократов готова была пойти на примирение с официальной СДПГ. В самой СДПГ были не прочь поглотить «независимых», рассчитывая укрепить свои позиции в парламентской борьбе и противостоянии диктатуре военных. Однако не сложилось, не срослось. В рядах левого крыла и без того левой НСДПГ не все готовы были пойти на воссоединение партии, рассматривая СДПГ как партию слишком умеренную. Масла в огонь подливала весьма высокомерная позиция руководства СДПГ, рассчитывавшего на полное подчинение «независимых» своей воле. В итоге максимум, чего удалось добиться – это небольшой раскол в рядах НСДПГ.

Часть независимых, находившихся на наиболее правых позициях, перешли в СДПГ. Сама же НСДПГ постепенно начала дистанцироваться от своих бывших товарищей, вплоть до названия – в 1931 г., включив в свой состав ряд левых деятелей (в том числе вышедших из состава СДПГ), НСДПГ переименовалась и стала известна как «Социалистическая рабочая партия Германии». Что касается официальной СДПГ, то, хотя НСДПГ постоянно оттягивала у неё голоса, эта партия сумела преодолеть проблемы раскола. Достаточно быстро отойдя от чрезвычайного положения, с зимы 1919 – 1920 гг. СДПГ с новой силой активизировала противостояние военной диктатуре.

Ещё одной силой, стоявшей в оппозиции диктатуре военных, была партия Центра. Хотя она выступала против диктатуры военных и чрезвычайного положения, партия предпочитала воздерживаться от публичных выступлений и других организованных форм протеста, не желая связываться с левыми революционерами напрямую. Тем не менее, в условиях продолжения действия чрезвычайного положения они готовы были пойти на тактическое сближение с социал-демократами, хотя и оставаясь при этом соперниками. Главной задачей центристы видели возвращение системы германского парламентаризма в нормальное конструктивное русло, где главным препятствием им виделись диктатура военных и чрезвычайное положение.

Также против диктатуры военных выступала Прогрессивная Народная Партия (FVP). Её политика базировалась на принципах либеральной экономики и представляла в основном интересы промышленников-экспортеров, торговцев, банкиров и ремесленников. Требуя отмены чрезвычайного положения, партия находилась на платформе политической либерализации, и благодаря своей позиции смогла заполучить большую поддержку со стороны либерально настроенной части государственных служащих.

Своеобразная позиция была у Национал-либеральной партии. Некогда могущественная партия, сплотившаяся вокруг Бисмарка, ныне переживала не лучшие времена. Ближе к Вельткригу перейдя на оппозиционные позиции, даже с этого поля партия всё более вытеснялась социал-демократами – что приводило к постепенному сближению национал-либералов с консерваторами. Партии грозил раскол – левое крыло выступало против чрезвычайного положения, сближаясь тем самым с Прогрессивной Народной Партией, умеренное крыло предпочитало выжидать, надеясь на естественное смягчение режима, а крайне правое меньшинство тянуло к консерваторам.

Тем временем чрезвычайное положение длилось вот уже год. Это побуждало парламентскую оппозицию идти на сближение друг с другом – хотя бы тактическое для соперничающих партий. Наконец, первые шаги были сделаны. В начале 1920 г. окончательно сформировалась так называемая «Гражданская коалиция», условно объединявшая СДПГ, партию Центра, Прогрессивную Народную Партию и левое крыло Национал-либеральной партии. Совместными усилиями они стремились пробить барьеры чрезвычайного положения и ослабить позиции военных. Действовали они любыми возможными методами, как правило, легальными – через прессу и официальные каналы, которые ещё остались во время чрезвычайного положения.

Общественно-политическая ситуация в странах-сателлитах Германии

Параллельно и диктатура военных сталкивалась с проблемами, размывавшими их власть. Актуальной проблемой оставался вопрос о демобилизации. Помимо ситуации, когда демобилизованные солдаты оказывались вовлечены в забастовочное и революционное движение, параллельно раздавались громкие голоса вернуть домой тех, кто всё ещё продолжал нести службу на оккупированных землях Франции и Восточной Европы. При этом необходимость демобилизовать армию наталкивалась на необходимость поддерживать свою власть в завоёванной сфере влияния.

Французские лоялисты, украинская гетманщина, немецкое правительство Балтийского герцогства – их власть над своими вотчинами была непрочной, в то время, как все эти страны грозила прибрать к рукам революционная волна. Однако тяжелейший послевоенный экономический кризис, усугублённый забастовками и восстаниями зимы 1918 – 1919 гг., вынуждал немцев сокращать своё военное присутствие во Франции и Восточной Европе, необходимость чего признавали и Гинденбург, и Людендорф. В итоге войска выводились, но осторожно – оставались прежде всего военные инструктора для обучения местных армий и авиационные подразделения для поддержки в случае вторжения большевиков. До поры, до времени эта тактика приносила плоды – режимы сателлитов в большинстве стран постепенно стабилизировались (несмотря на отдельные эксцессы, вроде большевистского восстания в Прибалтике или гражданской войны между гетманом и Директорией в Украине), что позволило им в 1920 г. выдержать Красный Потоп. Однако на этом пути спотыкание об камень было неизбежным.

Больным щелчком по носу для немцев был военный переворот во Франции, накрывший перспективу сделать эту страну марионеткой Кайзеррейха медным тазом.

К тому времени в рамках политики переложения основных тягот войны на сателлитов немцы выводили войска отовсюду, в том числе из Франции – и к декабрю 1919 г. Кайзеррейх оставил только небольшие гарнизоны в Париже и городах к востоку от французской столицы, а также вдоль германской границы. Германские войска во Франции в начале 1920 г. не только не могли проводить полноценные военные операции – даже их присутствие в основном было чисто символическим.

Однако немцы оказывали своё влияние через дипломатические каналы и материальную помощь – и хотя французы не любили своих недавних врагов, до поры до времени они сидели смирно. Тем не менее, помимо немцев присутствовали контингенты британских интервентов на севере страны, а многие французы начинали склоняться к мысли, что лучше власть синдикалистов, чем иноземное владычество – начинала играть национальная гордость.

Параллельно у немцев в декабре 1919 г. – январе 1920 г. случилась ещё одна мощная волна кризиса – по стране прокатилась мощная волна забастовок и демонстраций против инфляции и сильного повышения цен, которые были поддержаны социал-демократами и, негласно, остальной оппозицией. Хотя в этот раз обошлось без восстаний, в тот момент под диктатурой военных зашаталось кресло, и на некоторое время о реально плотном контроле над сателлитами пришлось на время забыть.

Впоследствии, когда Германия только оклемалась от кризиса, руководство страны не сумело успешно и адекватно отреагировать на внешнеполитический вызов – и во Франции произошёл пробританский переворот. Несмотря на то, что в те февральские дни 1920 г. в Париже ещё оставался германский гарнизон, он имел слишком малькую численность, а его командование, оказавшись в растерянности, не смогло грамотно отреагировать на произошедший переворот – командир парижского гарнизона проявил малодушие, опасаясь в случае неудачи решительных действий оказаться в изоляции с крайне малочисленными силами.

Германские дипломаты попытались вести переговоры с пришедшей к власти военной хунтой Фердинанда Фоша, но тот, соглашаясь на военные поставки из Германии, явно ориентировался исключительно на Великобританию. Видя, как французы юлят на переговорах, немцы не нашли ничего лучше, чем признать свою неудачу. В конечном итоге немцы окончательно вывели из Франции свои войска (тем более, что это было одно из условий «Мира с Честью»), при этом продолжая поставлять лоялистам оружие и припасы, хотя и в уменьшенном объёме. А уже через девять месяцев после переворота Фоша синдикалисты окончательно изгнали лоялистов и британских интервентов из Франции и установили свою власть над всей страной, кроме колоний.

Ситуация в Германии после начала французской революции

Хотя, несмотря на эту потерю, Германия всё равно оставалась в целом в выигрыше (вся Восточная Европа и новые колонии остались под контролем, а Франция пребывала в послевоенной разрухе), всё же это было для диктатуры военных больным и обидным уколом, ибо правительство и дипломатия Гинденбурга и Людендорфа потерпели неудачу там, где, казалось бы, должны были чувствовать себя как рыба в воде.

Людендорф при любом случае старался демонстрировать свою силу как во внутренних, так и во внешних делах, и потому неудача «на своём поле» была использована противниками режима чрезвычайного положения. Военные диктаторы допустили сначала приход к власти во Франции пробританской и антигерманской хунты Фоша, откровенно проворонив переворот у себя под носом, а затем и вовсе стояли и смотрели на то, как Франция переходит в руки синдикалистов – смертельных врагов Кайзеррейха и его порядков. Это был обидный прокол, и за него пришлось расплачиваться репутацией.

«Акела промахнулся!» – голосили социал-демократы, буквально только что требовавшие вернуть германских солдат домой с затянувшейся войны. «Акела промахнулся!» – раздосадовано восклицали члены консервативных партий, свято уверенные в гениальности своих кумиров и потому потихоньку начинавшие искать новых взамен прежних… А для этого были причины!

Народ постепенно всё больше уставал от чрезвычайного положения – если раньше люди нуждались в возвращении «нормальных времён», ради чего можно было потерпеть политические ограничения и позволить посадить в тюрьму кучку радикальных социалистов, то теперь диктатура военных в середине – конце 1920 г. больше не воспринималась как защитница порядка. Страна потихоньку выходила из кризиса. Мирная жизнь возвращалась. И диктатура военных в глазах многих стала теперь восприниматься как анахронизм из времён Вельткрига, уже неадекватный требованиям времени. Голодные времена прошли, опасные смутьяны нейтрализованы – и теперь именно чрезвычайное положение стало последним препятствием на пути к возвращению нормальной жизни.

На волне этих настроений начала расти поддержка парламентской оппозиции – социал-демократов и Центра. Одного этого было ещё недостаточно для того, чтобы сломить власть военных. Но в это время созревал решающий фактор против диктатуры Генштаба – и речь шла о процессах в рядах консерваторов и высшей власти.

Раскол в среде немецких военных

Внутреннее единство лагеря военных постепенно начинало расшатываться. Были разные линии раскола. Начинало нарастать размежевание между армией и флотом. Представители флотской фракции настаивали на выводе войск из ближайших стран-сателлитов (с перекладыванием войны с Красными на плечи марионеток), дабы сосредоточить все усилия на продолжении строительства флота.

Аргументов за это было немало – это и высокие затраты на содержание оккупационных войск, и необходимость обеспечить контроль над новыми колониями. Кроме того, флотское командование было недовольно тем, что во время Вельткрига превосходство над британским флотом не было завоёвано – морская блокада так не была прорвана, британскому флоту не удалось нанести реального ущерба, морскую гонку Германия проиграла, и даже неограниченную подводную войну не позволили начать! И хотя с необходимостью вывести войска из Восточной Европы и Франции быстро согласилось и армейское командование, всё же флотские никак не могли угомониться – они настаивали на том, чтобы сжигать ещё больше денег и средств в топке военного судостроения. Особенно усердствовал Тирпиц – прославленный адмирал и лидер Немецкой отечественной партии. Но соперничество с «фракцией флота» – ещё полбеды. Намечалось соперничество между главными игроками властного дуэта.

Не секрет, что Людендорф и Гинденбург различались по своим характерам. Гинденбург был человеком уравновешенным и прагматичным. Он не искал для себя политической должности, связывая себя исключительно с военной карьерой. Однако в деле построения «порядка чрезвычайного положения» он оказался самой подходящей кандидатурой на роль рейхсканцлера – как по своей роли в Генштабе, так и по своей репутации национального героя. Гинденбург не столько ЗАНЯЛ пост рейхсканцлера, сколько его ВЫДВИНУЛИ – по всеобщему согласию. Он принял эту роль, хотя и не просил этого, и взялся за свои обязанности со всей ответственностью. Оказавшись на посту рейхсканцлера, Гинденбург старался руководить страной так же, как и командовал армиями: не вмешиваясь в чужие полномочия, но и не позволяя влезать в свои. Но была большая проблема – были силы, которые как раз таки и стремились влезть в полномочия Гинденбурга. И эти силы олицетворял Людендорф.

Встав во главе Генштаба, благодаря закону о чрезвычайном положении Людендорф оказался фактически диктатором – установленные порядки наделяли армию и её командование крайне широкими полномочиями. Военное командование по своей сути поддерживало порядок и во многом контролировало политическую жизнь в стране. Людендорф, будучи главой Генштаба, активно вмешивался в политику и всячески способствовал принятию в обход парламента законов, направленных на ужесточение политического режима. Он выполнял роль всеведущего контролёра, который в любой момент мог обрушиться на любого политика с проверкой его благонадёжности. Но существовала проблема – Людендорф оставался диктатором лишь пока действовало чрезвычайное положение. Когда оно будет отменено – вся его власть превратится в тыкву.

Пока ещё была жива память о забастовках и восстаниях зимы 1918 – 1919 гг. – позициям Людендорфа ничего не угрожало. Но по мере успокоения обстановки и выхода страны из кризиса нарастало недовольство чрезвычайным положением – и всё больше усиливались настроения за его отмену, в том числе и среди самых влиятельных сил. Людендорф чувствовал это и потому искал любые предлоги, чтобы продлить режим чрезвычайного положения. Всё что ему было нужно – выиграть время для того, чтобы успеть занять куда более надёжное место в системе власти. Но это было далеко не так просто. Нужно было именно что с кем-нибудь договориться, чтобы окончательно закрепить Людендорфа в качестве руководителя или хотя бы серого кардинала. Но чем дальше шёл процесс, тем яснее становилось, что за внушительным фасадом всесильного диктатора скрывается слабость.

Людендорфу ни с кем не удавалось как следует договориться. С Гинденбургом нарастали разногласия – рейхсканцлеру не нравилось, что чересчур амбициозный Людендорф слишком много на себя берёт. Всё хуже начинали обстоять дела с поддержкой кайзера. Вильгельм II недолюбливал двух главных лиц «режима чрезвычайного положения» уже давно, и эта неприязнь созрела ещё в годы Вельткрига – кайзеру мало импонировали «прусская дубоватость» Гинденбурга и взрывной характер Людендорфа. Эта неприязнь усилилась ещё больше с того времени, как Генштаб фактически оттеснил Вильгельма II от власти в конце Вельткрига, а теперь и вовсе фактически открыто управлял страной, оставив кайзера, по своей сути, в золотой клетке.

Этого Вильгельм II не был намерен прощать, но пока что решительных действий не предпринимал – во-первых, ему ещё не на кого было опереться, а во-вторых, кайзер сам на первых порах одобрял «режим чрезвычайного положения», поскольку на тот момент задача восстановления порядка и выхода из кризиса была важнее. Но, по мере того, как кризис проходил, Вильгельм II всё больше склонялся к тому, чтобы поставить на место военных, захвативших слишком много власти – и особенно выскочку Людендорфа. Главной опорой Людендорфа были консервативные партии крайне правого крыла, которые сплотились вокруг него ещё не в монолитную, но достаточно единую силу, намереваясь с помощью диктатуры военных и чрезвычайного положения разобраться с левыми и построить Идеальную Германию, идущую по своему Особому Пути. Но с течением времени давало о себе знать отсутствие единой партии (они на тот момент так и не объединились в одну структуру), а также нарастание амбиций фракции флота, что также способствовало постепенному ослаблению позиций Людендорфа. Процесс занял немало времени, но он был неостановим – звезда Людендорфа на политическом небосклоне постепенно закатывалась.

В 1920 г. всё больше нарастали настроения в пользу отмены чрезвычайного положения. Но и этот год Людендорф сумел продержаться. Раз за разом он находил новый предлог для его продления – та же забастовочная волна и обострение экономического кризиса зимой 1919 – 1920 гг. Пока что всё прокатывало – и диктатура военных сохранялась. Противоречия между Гинденбургом, Людендорфом и фракцией флота были ещё не существенными, и кайзер пока ещё не воспринимал военную диктатуру как совершенно неприемлемую. Кроме того, на начальном этапе диктатуры военных чрезвычайное положение находило поддержку со стороны немалой части населения – после подавления восстаний и спадания забастовочной волны чрезвычайное положение стало объявляться властью средством вывода страны из экономического кризиса.

Теперь жесткий порядок, усиленный полицейский контроль и высокая централизация власти не выглядели в глазах многих орудием реакции для подавления народного движения – нет, это был специфический, но искренний путь помочь своему народу и своей стране. Лидеры диктатуры военных и консервативные партии выставляли чрезвычайное положение как войну – войну против кризиса, против нищеты, против разрухи. И многие поняли и приняли это – и весь 1919 г. и начало 1920 г. диктатура военных и чрезвычайное положение воспринимались как меньшее зло, и даже находили поддержку. И действительно, страна потихоньку выходила из кризиса, ситуация в экономике начала выправляться, и жизнь возвращалась в нормальное русло. Это на первых порах в народе связывали с жесткой политикой «режима чрезвычайного положения», хотя в будущем будет хватать историков, которые считают, что экономическая политика диктатуры военных и принятые ею ограничительные меры скорее замедлили выход Германии из кризиса.

Так или иначе, но пока что для «режима чрезвычайного положения» всё шло хорошо. Оппозиция была, конечно, сильна, но ещё беззуба. Народ успокоился, а радикалов успешно прижали. Консолидированные силы консервативных партий, опирающиеся на силу армии, возглавляемую Людендорфом, и политическое влияние Гинденбурга на посту рейхсканцлера сумели удержать диктатуру военных на протяжении двух лет. Но с течением времени становилась всё более понятно – так дальше продолжаться не может.

Канцлер Пауль фон Гинденбург

По мере выправления экономического положения нарастало и недовольство чрезвычайным положением, которое воспринималось теперь как тормоз на пути к процветанию. Усиленное государственное регулирование экономики, которое объявлялось способом выйти из кризиса, теперь буквально душило вставших на ноги предпринимателей, не давая им развиваться дальше, что усиливало недовольство германской буржуазии – если раньше бюргеры одобряли чрезвычайное положение («Левые радикалы хотят отнять у нас Стабильность, надо их срочно пересажать!»), то теперь они готовы были в первых рядах кричать: «Долой кровавый режим!». Параллельно система диктатуры военных шла к политическому кризису. Указанные выше противоречия весной 1921 г. достигли своей высшей точки – и самым слабым звеном оказался человек, на котором замыкалась сама система чрезвычайного положения.

Людендорф так и не сумел найти по-настоящему прочное место в системе власти. Нарастали противоречия между ним и Гинденбургом, усиливала своё влияние фракция флота во главе с Тирпицем, а кайзер, очень не любивший Людендорфа за его излишнюю амбициозность (которая с установлением чрезвычайного положения только усиливалась), был теперь готов воспользоваться этим.

Параллельно, почувствовав ослабление хватки «кровавого режима», поднимала голову и парламентская оппозиция. К весне 1921 г. Людендорф оказался в фактической изоляции. Давление парламентской оппозиции нарастало, а среди консервативных партий силилось размежевание, и всё больше людей в их рядах склонялось к тому, что чрезвычайное положение пора отменить и развернуть нормальную политическую деятельность – благо за время тепличных условий диктатуры военных они поднакопили политического влияния, а рост непопулярности чрезвычайного положения грозил потерей этого влияния, что требовало вовремя перестроиться на полноценную политическую борьбу в парламенте. Параллельно выросло влияние соперничавшей с армией фракции флота, которая получила самого ценного союзника в лице кайзера.

Вильгельм II, не самым лучшим образом относясь к Людендорфу и вообще Генштабу, фактически отстранившим его от власти, на протяжении всего времени действия режима чрезвычайного положения искал, на кого бы опереться. И эта опора нашлась – во второй половине 1920 г. Вильгельм II сумел окончательно примириться с Тирпицем. Примирение это было достигнуто путём огромных усилий – во время Вельткрига знаменитый адмирал был крайне недоволен тем, что кайзер не следовал его советам в выработке стратегии морской войны (удержание боевого флота на берегу и отказ от неограниченной подводной войны), и потому гросс-адмирал подал в отставку с поста морского министра в марте 1916 г. Он ещё долго держал на кайзера обиду. Однако время лечит старые раны, а новые соперники, ставшие занозой как для кайзера, так и для фракции флота, требовали искать союзников. Кроме того, получение по итогам «Мира с Честью» новых колоний в Африке и Азии очевидным для всех (в том числе и для самого Вильгельма II) образом требовало срочного усиления флота – и тут прославленный адмирал, сделавший в своё время так много, оказался как нельзя кстати.

В итоге против режима чрезвычайного положения сложилась крайне широкая коалиция. В этих условиях Людендорф, который не занимал официальных политических постов, но выполнявший роль фактического диктатора на посту начальника Генштаба, стал очень удобным козлом отпущения, на которого можно было бы свалить всё – благодаря чему и волки были бы сыты, и овцы целы. Давно назревавшее решение было предрешено.

Прекращение военной диктатуры в Германии

21 марта 1921 г. указом кайзера Вильгельма II, подтверждённым рейхсканцлером Гинденбургом, чрезвычайное положение было отменено. Прежние полномочия парламента были восстановлены. Людендорф метался во все стороны, пытаясь сохранить хотя бы своё положение в качестве командующего армией, но и тут конец был неотвратим.

7 апреля 1921 г. была утверждена его отставка с поста начальника Генштаба – и тут свой вклад внёс и сам Вильгельм II, не упустивший случая отыграться на нелюбимом генерале за всё. На Людендорфа, конечно, не стали спускать собак – ему дали возможность сохранить лицо, выставив дело как почётную отставку – но ему намекнули, что к властным рычагам его не будут подпускать и на пушечный выстрел.

Людендорф ещё пытался некоторое время что-то предпринимать, но после следовавших раз за разом неудач он сдался – и с середины 1920-х гг. ушёл в изоляцию от общественной жизни, уединившись со своей второй женой Матильдой фон Кемниц. Он написал несколько книг, в которых он пришёл к выводу, что в мировых проблемах виноваты христиане (намёк на партию Центра), евреи (намёк на излишне хитрых промышленников, которые под конец режима чрезвычайного положения предали Порядок ради прибылей) и масоны (каковым он считал «кинувшего» его Гинденбурга). Вместе с Матильдой он основал эзотерическое «Общество познания бога». Но в политику Людендорф больше не вмешивался.

Эрих Людендорф

Хотя Гинденбург оставался посту рейхсканцлера, фактически с диктатурой военных было покончено. Но не было покончено с политическим вопросом – парламентская оппозиция, не успев вздохнуть полной грудью, тут же перешла в наступление. За время чрезвычайного положения было фактически в обход парламента принято немало законов, некоторые из которых рассматривались как одиозные и репрессивные – и социал-демократы вместе с партией Центра боролись за их отмену. Кроме того, были ещё давние спорные вопросы, которые были актуальны ещё до Вельткрига – так, парламентская оппозиция долго и упорно добивалась отмены прусской трёхклассной избирательной системы, а также требовала от Вильгельма II выполнения программы «Пасхального послания».

Покамест система держала удар. Избавившись от излишне токсичного Людендорфа, правительство Гинденбурга сумело успешно перестроиться на новые реалии. Была произведена небольшая перестановка в правительстве: с одной стороны, было немного расширено представительство парламентской оппозиции в правительстве (чтобы слишком сильно не бузили), а с другой – усилилось представительство фракции флота, и прежде всего это выражалось в возвращении на пост морского министра Тирпица.

Тирпиц был ещё обижен на то, что во время Вельткрига флот не был применён должным образом. Тем не менее, Тирпиц получил от кайзера многое из того, что ему было нужно – и была сформирована продуманная (и, главное, потихоньку выполнявшаяся) программа дальнейшего совершенствования флота, который бы обеспечил Германии контроль над столь далёкими колониями. Кроме того, на волне начавшегося подъёма экономики Гинденбург с негласного одобрения (да и давления тоже, хотя в этом вопросе рейхсканцлер и кайзер были вполне солидарны) Вильгельма II ещё больше активизировал социальную политику, окончательно тем самым поставив на рельсы систему «сострадательного консерватизма». Казалось бы, политическая борьба закончилась…

Но Вильгельм II всё ещё не был удовлетворён своим положением. Один из элементов, отодвинувших кайзера от фактической власти диктатуры военных – Гинденбург – был всё ещё на месте. Но Вильгельм II всё ещё воспринимался народом как законный монарх-заступник – тяготы экономического кризиса и репрессии чрезвычайного положения связывались не с кайзером, а со «злыми боярами». Кроме того, благодаря успешному пиару расширение социальных реформ и программ связывалось больше не с рейхсканцлером, а с кайзером. Этим Вильгельм II был не против воспользоваться.

Ещё до Вельткрига монарх объективно позволял реформировать политическую систему в направлении парламентской демократии. Теперь парламентская оппозиция вполне могла стать инструментом по ослаблению влияния армии и окончательной ликвидации теперь уже остатков системы диктатуры военных. В целом Вильгельму (при всех амбициях) не хватало сил и решительности на то, чтобы добиться устранения диктатуры военных целиком и полностью самостоятельно – основную грязную работу выполнила парламентская оппозиция, почувствовавшая выгодный для себя тренд. Определённые шаги в этом направлении делал и сам Гинденбург.

После отставки Людендорфа начал наблюдаться процесс постепенной либерализации режима – отчасти из-за нарастающего давления почувствовавшей слабину парламентской оппозиции, отчасти с почина самого Гинденбурга. Несмотря на убеждённые консервативные взгляды, Гинденбург, будучи человеком достаточно прагматичным, пришёл к выводу, что если продолжать и дальше закручивать гайки – резьбу может сорвать. Это уже проявилось ещё во время чрезвычайного положения – пользуясь личными связями через «старую дружбу», Гинденбург периодически «остужал» Людендорфа, который как человек, в свою очередь, вспыльчивый и амбициозный, был сторонником сурового «держать и не пущать».

Такие моменты начинали раздражать Людендорфа, который всё больше стремился к полноценной (а не опосредственной) диктаторской власти, но верх взяла более умеренная линия Гинденбурга. Параллельно неизбежно росло влияние парламентской оппозиции – с которой Гинденбургу приходилось считаться всё больше и больше, ввиду сохранения соперничества с фракцией флота, а также стремления кайзера вернуть себе полноценную законную власть монарха. И у Гинденбурга нашлись возможности для некоторого компромисса с парламентской оппозицией.

Гинденбург проявил себя как ревностный сторонник порядка. А порядок мог быть далеко не только репрессивным. По мере выправления экономической ситуации, по мере успокоения населения, по мере роста благосостояния народа всё больше представителей оппозиции (в основном центристская и праволиберальная, но к этому начинали склоняться и многие правые социал-демократы) начинали приходить к выводу о возможности сосуществования своих взглядов и убеждений с монархическим укладом, хотя и при необходимости крайне широких реформ.

Гинденбург был готов идти этим настроениям навстречу – и уже на поздних этапах периода чрезвычайного положения (ещё до падения Людендорфа) начинался откат наиболее вопиющих запретительных мер, и эти процессы усилились после отмены чрезвычайного положения. Вопрос о «репрессивных» законах, принятых при чрезвычайном положении, превратился в самый настоящий торг между властью и оппозицией: «Мы отменим этот закон, а вы поддержите затраты на флот; мы отменим этот запрет, а вы остудите своих радикалов; мы расширим права профсоюзов, а вы поддержите нашего кайзера; а вот этот закон мы оставим, но в обмен мы вложимся в социалку». И этот торг давал свои плоды – хотя оппозиция всё равно оставалась недовольна засильем военных и консерваторов, всё же её непримиримость была теперь куда слабее.

Однако положение даже такой переформатировавшейся «диктатуры военных» неуклонно ослаблялось. Ирония в том, что даже стабилизация и рост благосостояния не укрепляли положения правительства – напротив, это только способствовало росту оппозиционных настроений. Гинденбург продолжал ассоциироваться с ограничительными и репрессивными мерами, побуждая многих рабочих и бюргеров поддерживать социал-демократов или либералов-рыночников. Покамест консерваторы почивали на лаврах – они были уверены, что благодаря победе в войне и зачистке германского политического поля от радикалов они заполучили большое влияние и их положение будет непоколебимым. А тем временем приближался момент истины.

Одним из первых актов диктатуры военных была отмена новых выборов в рейхстаг, которые не проводились всё то время, пока действовало чрезвычайное положение. Падение Людендорфа и отмена чрезвычайного положения дали повод парламентской оппозиции начать кампанию за скорейшее проведение выборов. Гинденбург старался оттянуть их, но понимал, что проведение их неизбежно – и оттягивание выборов служило прежде всего подготовке к ним консервативных сил. Консерваторы рассчитывали на эйфорию от победы и админресус, но… как оказалось, эйфория от победы не может длиться вечно, а админресурс работал только в тепличных условиях чрезвычайного положения.

Выборы в рейхстаг 1921 года

6 мая 1921 г. прошли первые за девять лет выборы в рейхстаг – и их результаты были тревожны для консерваторов. Победу на них одержали социал-демократы. В связи с тем, что с НСДПГ воссоединиться так и не получилось, социал-демократы (в том числе и потому, что «независимые» оттянули на себя часть голосов, набрав 5%) чуть-чуть сдали свои позиции по сравнению с выборами 1912 г. – в этот раз они получили 33,8% голосов (в 1912 г. они набрали почти 35%). Второе место заняла партия Центра, которая немного укрепила свои позиции – 19% голосов. Третье место было за Отечественной партией Тирпица и Каппа – 13% голосов, но за счёт коалиции с Консервативной партией (6%) и Имперской партией (2%) общему фронту консерваторов удалось получить суммарно 21% голосов. Далее 11% было у Прогрессивной народной партии и 10% у Национал-либеральной партии.

Таким образом у однозначно оппозиционных военным и консерваторам сил (социал-демократов и партии Центра) было в сумме больше половины голосов, плюс к ним примыкала Прогрессивная народная партия. При этом наблюдалась тенденция: популярность социал-демократов фактически только росла (лишь раскол с НСДПГ всё испортил – объединённые силы социал-демократов имели шанс приблизиться к 39-40%), партия Центра была непоколебима, а поддержка консерваторов, наоборот, таяла – больше всего потерь понесли Консервативная и Имперская партии, электорат которых уходил к Отечественной партии. Но и она, судя по всему, достигла своего потолка.

Некоторые наиболее прозорливые представители консерваторов начали приходить к осознанию, что для эффективного противостояния социал-демократам и Центру нужны перемены – это и необходимость научиться быть более гибкими, это и необходимость переориентироваться с юнкеров на буржуазию и средний класс, это и, наконец, необходимость создать единую крупную структуру, объединяющую все консервативные силы, причем как правые, так и либеральные. Первые реальные попытки создания «перезагруженной» структуры, вокруг которой бы и сложилась новая динамичная консервативная сила, предпринял видный деятель Национал-либеральной партии Густав Штрезерман, который попытался добиться объединения Национал-либеральной партии с Прогрессивной народной партией, но неудачно – к тому же сама Национал-либеральная партия переживала кризис, грозивший расколом, которого лишь с огромным трудом удалось избежать.

Густав Штрезерман

В начале 1922 г. положение Гинденбурга удалось на время укрепить благодаря успехам на внешнеполитическом фронте. Сначала на Вашингтонской конференции германской дипломатии удалось, воспользовавшись противоречиями между другими великими державами, отстоять право иметь свой флот без ограничений – на радость Тирпицу. А затем, воспользовавшись революцией 1922 г. и крушением Британской империи, Германия благодаря решительности правительства и дипломатии заполучила новые колонии, захватив британские владения в Африке и Азии, а также взяв под контроль важную базу для своего флота на Средиземном море – Мальту (хотя конкретно немцам стоило сказать спасибо австрийцам и сицилийцам, а также французским лоялистам, которые в тот момент столкнулись с такими проблемами, что не могли защитить владения союзника, располагавшиеся у них прямо под боком). Однако эффект от этих внешних побед прошёл ещё быстрее, чем эйфория от победы в Вельткриге, и положение Гинденбурга и правых консерваторов продолжило ухудшаться.

Оппозиция уверенно переходила в наступление, находя всё новые и новые поводы для атак. Например, был поднят вопрос о затратах на строительство флота. Тирпиц настаивал, что имевшийся на 1918 г. флот был недостаточен для контроля над новыми колониями, а быстрый захват японцами, британцами и АНЗАКовцами германских колоний в Азии показывал, что таких железных людей, как Леттов-Форбек и фон Мюкке, было недостаточно для их удержания – нужны мощные группировки флота и колониальных войск во всех точках земного шара.

Параллельно в гонке морских вооружений участвовали Япония и США. Однако существовала серьёзная проблема – финансы. На многие амбициозные проекты деньги приходилось буквально выскребать отовсюду. И это вызывало недовольство у многих – особенно у социал-демократов. «Только жить начали, а тут деньги (которых мало) выделяют не на народ, а на какой-то флот!». Рейхстаг сотрясали яростные дебаты. Тирпиц всеми силами держался за флот. В ответ ему выдвигались аргументы, что таких затрат особо и не требуется ввиду того, что Британия сошла с дистанции, а японцы всего лишь «слишком много возомнившие о себе дикари» (в ответ на что Тирпиц выдвигал встречный аргумент: «Эти «дикари» отобрали у нас Азию!»).

Вильгельм II, в свою очередь, также был готов расширить флот для контроля над новыми колониями и обеспечения их безопасности от возможных посягательств японцев и американцев, но и высокие затраты с яростным противодействием оппозиции его отпугивали. В результате пришлось всех выручать Гинденбургу, правительство которого после долгих и тяжёлых консультаций со всеми сторонами дебатов выработало компромиссный вариант, который сохранял программу строительства флота (немного скорректировав её в сторону удешевления и урезав осетра в плане строительства линкоров), расширял социальные программы, но сократил затраты на армию: ввиду того, что главные потенциальные противники на суше – Франция, Россия и Британия – лежали в руинах после революций и гражданских войн, эта мера показалась вполне адекватной, хотя Гинденбург, как человек военный, подписывал этот акт с тяжёлым сердцем. И действительно, этот «компромисс» снизил популярность Гинденбурга среди многих военных-пруссаков и части консерваторов, что частично ослабило позиции правительства. Все шишки ото всех партий (и оппозиционеров, и консерваторов) посыпались на рейхсканцлера. Но главный удар был ещё впереди.

Отставка Гинденбурга из-за скандала вокруг программы «Остхильфе» (помощи сельскому хозяйству)

После Вельткрига перед властями встала проблема реконструкции экономики после войны. Хотя непосредственно территория Германии пострадала от войны меньше, чем такие страны, как Франция и Россия, тем не менее, сия территория также нуждалась в восстановлении своего хозяйства от непосредственных разрушений Вельткрига – та же Восточная Пруссия подверглась русскому вторжению в 1914 г.

По итогам войны немало юнкерских поместий (особенно на востоке империи) оказалось в крайне тяжёлом положении – многим грозило банкротство. Да и сельское хозяйство вообще нуждалось в правительственной поддержке. Для того, чтобы решить эту проблему, ещё во время чрезвычайного положения и диктатуры Людендорфа была организована «Остхильфе» («Восточная помощь») – крупномасштабный финансовый план спасения сельскохозяйственных предприятий к востоку от Эльбы. Программа действовала четыре года, пока не разгорелся скандал.

11 июля 1923 г. в либеральных газетах было опубликовано журналистское расследование, которое было быстро подхвачено социал-демократической прессой (некоторые считают, что либералы и социал-демократы это дело скоординировали и те публикации были опубликованы в первую очередь либеральной прессой, потому что если бы первопроходцами тут были социал-демократы, это было бы слишком токсично, ибо СДПГ были в авангарде оппозиции Гинденбургу). В тех статьях приводились чудовищные факты о хищениях, производимых крупными аграриями из сумм «Остхильфе».

Трудящиеся массы были возмущены, а социал-демократы подняли самую настоящую бучу (некоторые представители левого крыла партии угрожали даже забастовками). К этим голосам присоединились партия Центра и часть либералов. Столкнувшись с неожиданно мощным давлением общественности, правительству пришлось уступить. В рейхстаге была образована комиссия для расследования этого дела, причем социал-демократы сумели добиться участия в этой комиссии их представителей. Разразившийся скандал грозил вовлечь в свою тину самого Гинденбурга.

Ещё во время чрезвычайного положения аграрии получили через «Остхильфе» миллионы марок для финансового оздоровления своих обанкротившихся имений. При распределении денег львиная доля досталась крупным помещикам, а мелкое крестьянство не получило почти ничего. В конце июня – начале августа 1923 г. комиссия рейхстага обнаружила, что богатые крупные землевладельцы получили при этом, «не имея права на то», много сотен тысяч, что эти деньги достались им путем самых настоящих хищений и мошеннических операций. Так, например, Элард фон Ольденбург-Янушау, крупный миллионер, владелец шести заповедных поместий, личный друг Гинденбурга и его сосед по имению, нагрел себе руки, получив 621 тыс. марок с помощью ложных показаний о состоянии своего имущества.

Были и другие помещики, нагревшие себе руки на этом. Ежедневно газеты сообщали новые имена, замешанные в скандале с «Остхильфе». Среди них оказались соседи Гинденбурга, свои люди и завсегдатаи в его имении Нойдек. Семья Гинденбурга встревожилась – тот же случай с другом Гинденбурга Ольденбургом-Янушау показывал, что авторы публикаций явно нацелились на рейхсканцлера. Уже начинали появляться обвинения в том, что махинации двоюродной сестры Гинденбурга – Лины – разоряли родовое имение Нойдек, и тем самым социал-демократические журналисты намекали, что якобы и сами Гинденбурги могли воровать из «Остхильфе», чтобы спасти своё имение.

Консерваторы пытались выдвинуть ответные аргументы, обвиняя оппозицию в излишнем раздувании скандала и клевете. Действительно, впоследствии многие позднейшие исследователи, проанализировав эту историю, пришли к выводу, что и с разоблачителями дело было не так чисто – хватало и преувеличений, и наговоров, и откровенной клеветы. Но дело было сделано. Поток грязи из «Остхильфе» так захлестнул правых консерваторов, что даже чистому не отмыться. Почувствовав вкус крови, социал-демократы перешли в яростное наступление. Дошло до того, что левые социал-демократы даже заявили, что если рейхсканцлер не подаст в отставку, то партия будет требовать уголовного расследования этого дела.

Даже сам кайзер оказался в неловком положении. С одной стороны, он был не против отставки Гинденбурга, который ассоциировался у него с отстранением от фактической власти и диктатурой Генштаба. С другой стороны – не под давлением социал-демократов же! И тем не менее, правительство всё же вынуждено было как-то реагировать на эту ситуацию.

По наиболее вопиющим случаям начались расследования, виновные понесли наказания. По итогам скандала германское юнкерство понесло очень сильный (прежде всего репутационный) удар, который в будущем будет иметь следствием угасание правого фланга консерваторов и подтолкнёт самих консерваторов к необходимости «перезапуска» и формирования новой полноценной партийной структуры, которая сможет вновь бросить вызов социал-демократам и левым либералам.

Конечно, правительство во время скандала «Остхильфе» не сидело в бесплодной обороне. Кого-то удалось оправдать, найдя им алиби и вскрыв факты клеветы, чем и воспользовались, тыкнув этим в лицо оппозиции – даже не ради того, чтобы нанести им удар, а чтобы сохранить лицо (что, кстати, и удалось) и добиться успокоения, которое было крайне необходимо для осуществления назревшего решения. Гинденбург сохранил свой пост, но было понятно, что его отставка – лишь вопрос времени. Нужно было просто найти нужный момент, чтобы осуществить назревшую отставку именно тогда, когда страсти улягутся, чтобы в глазах общественности дело хотя бы формально не выглядело так, будто хвост оппозиции виляет собакой кайзера.

И такой момент настал 5 ноября 1923 г. Отставка Гинденбурга прошла без сучка и задоринки – реального компромата на него оппозиции найти так и не удалось (при всём старании), сам Гинденбург подал в отставку добровольно, а кайзер внимательно проследил, чтобы эта отставка не сопровождалась потоками грязи со стороны оппозиции. Благодаря этой тактике удалось, несмотря на этот скандал, всё же сохранить о Гинденбурге в целом добрую память – как о победителе в войне и человеке, проведшем Германию через тяжёлый поствельткриговский кризис. Но его час просто прошёл. Пришло время формировать новое правительство.

Тогда же, 5 ноября 1923 г. германским канцлером был назначен 56-летний принц Макс Баденский. Его кандидатура была компромиссной, ибо устраивала и Вильгельма II, и генералитет с адмиралтейством, и консерваторов, и либералов, и социалистов. Одни видели в нём человека, который сохранит прежний порядок с минимальными потерями, другие — политика, способного ввести страну в «новую эпоху». И те, и другие рассчитывали на нового канцлера, политическим идеалом которого была конституционная парламентская монархия британского образца.

Канцлер Макс Баденский

Новый кабинет формально создавался как парламентский: консерваторам пришлось потесниться (хотя Тирпиц сохранил пост морского министра), и в состав правительства вошли представители Центра, Прогрессивной партии и даже СДПГ (историками считается, что это была негласная плата за то, чтобы они прекратили раздувать скандал «Остхильфе» и позволили Гинденбургу уйти без незаслуженного выливания на него грязи). Это была революция «сверху», которую задумал еще Бетман-Гольвег. Но если в 1917 г. о парламентаризации «верхи» думали как о «фиговом листке абсолютизма», по выражению независимых социал-демократов, то теперь новое правительство видело перед собой перспективы, которые торопилось реализовать. А тем временем Германия вступала в эпоху, которая получит в будущем название «Золотых двадцатых».

Источник — http://fai.org.ru/forum/topic/46350-kaiserreich-mir-pobedivshego-imperializma-–-taymlayn/?do=findComment&comment=1635636