«Глаголь» над Балтикой. Глава 21 и 22

Просторнейший зал. Высоченные потолки и огромные, едва не в рост человека люстры. Стены забраны панелями благородного дерева. В тон ему подобран паркет, бруски которого подогнаны идеально – загони сюда индийского слона (благо размеры зала позволяют) они даже не скрипнут.    Двустворчатые двери, украшенные витиеватой резьбой, и окна с лепниной, размерами под стать дверям. Чисто отмытое стекло между тяжелой материей штор, подвязанной сейчас толстенными шнурами золотого цвета. Впрочем, света все равно немного, потому что на улице сейчас пасмурно, сильный ветер и слякоть. Великолепнейший дубовый стол, зачем-то застеленный красным бархатом, хрустальные графины с чистейшей, только что не родниковой водой. Крепкие стулья, с высокими ажурными спинками. И – убеленные сединами головы, холеные лица, золотое шитье мундиров, в глазах рябит от эполет. Сегодня – едва ли не вдвое больше, чем обычно. Потому что сегодня нас почтил своим присутствием сам Государь.

Божиею поспешествующею милостию Николай Вторы́й император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; царь Казанский, царь Астраханский, царь Польский, царь Сибирский, царь Херсонеса Таврического, царь Грузинский; государь Псковский и великий князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; государь и великий князь Новагорода низовския земли́, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны повелитель; и государь Иверския, Карталинския и Кабардинския земли́ и области Арменския; Черкасских и Горских князей и иных наследный государь и обладатель, государь Туркестанский; наследник Норвежский, герцог Шлезвиг-Голштейнский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая» сидел сейчас в середине стола.

А рядом  ним – все командование Северным фронтом, которому подчинялся Балтийский флот и куча генералов Ставки. И не лень же было ехать сюда из самых Барановичей!

Николай Оттович тяжело вздохнул – про себя, естественно, потому что внешне должен был иметь вид самый бодрый. Сейчас все лица оборотились к нему и от того, как он будет держаться, зависит очень многое. Наверняка ему выскажут за неудачу при Готланде, но тут уж как повернуть – и дело командующего в том, чтобы даже из неудачи извлечь максимум выгоды для вверенного ему дела.

— Ваше императорское величество, дозволите ли начать? – свои слова Николай Оттович сопроводил коротким поклоном.

— Да, приступайте, я слушаю Вас – отвечал ему тихий голос Государя.

— С грустью вынужден сообщить, что морская война, которую ведет верный Вашему императорскому величеству балтийский флот не достигает нужного результата, а это происходит из-за недостатка сил, участвующих в боевых операциях – бухнул фон Эссен.

Командующий Северным фронтом Рузский вроде бы поморщился, но перебивать не стал, а Николай Оттович сделал вид, что ничего не заметил.

— С апреля мы возобновили боевые операции. Операции по минированию вражеских вод ведем не реже двух раз в месяц, и это дает какие-то результаты, но не настолько хорошие, как нам того хотелось бы. По данным разведки на минах погибли вражеский миноносец и тральщик, возможно, несколько транспортов. Но противник перенял наш опыт и теперь, как и мы, тайно минирует наши воды, в результате чего мы потеряли минный заградитель «Енисей», причем почти со всем экипажем. Подводные лодки пока тоже не могут похвастаться результативностью. И наши корабли, и британские «субмарины» неоднократно выходили в атаку на корабли врага, но безуспешно. Как правило, обнаружив наши подводные лодки противник прекращает свои операции в районе, но это единственный успех, которого мы достигли, и в одиночку подводные корабли немцев остановить не могут.

В то же время немцы активизировались. Они направляли свои крейсера к Мемелю, поддерживали свои войска в боях за Палангу, обстреливали Либаву и высадили под ней десант, дважды лезли легкими силами в Моонзунд, но мы их обнаружили и выгнали. Германский флот активно содействовал захвату Либавы!

Все, что мы имели право им противопоставить – это первую бригаду крейсеров, но для того, чтобы разбить немцев этого было недостаточно. Мы провели минирование, кроме того в одном из рейдов удалось потопить германский легкий крейсер. «На самом деле «Мюнхен» позволил себе слишком уж сблизиться с крейсерами Бахирева для их опознания, за что и поплатился» — подумал фон Эссен, но, конечно, вслух этого говорить не стал:

— И, наконец, несчастливый для нас Готландский бой, в котором наши силы понесли тяжелые потери и едва не были разбиты.

***

Гул голосов немедленно стих, когда Бестужев-Рюмин и старший офицер вошли в кают-компанию. Командир «Севастополя» быстрыми шагами прошел на свое место во главе стола, невысокий Беседин едва поспевал за ним. Оба они сели за стол в молчании. Лицо Бестужева-Рюмина казалось высеченным из камня, но глаза метали молнии:

— Господа, вынужден сообщить, что третьего дня, в происшедшем бою у Готланда успех нам не сопутствовал.

Ответом ему стала гробовая тишина. Даже зеленым мичманам было ясно, что произошло что-то совершенно из ряда вон выходящее.

— Утром 1-го июля первая бригада крейсеров контр-адмирала Бахирева вышла в море с заданием обстрелять Мемель. Сильный туман помешал этой задаче, но на обратном пути Бахирев атаковал германский отряд и повредил легкий крейсер типа «Ундине», отчего последний выбросился на камни у шведского берега. Однако затем Бахирева перехватил другой немецкий отряд, во главе с линейным крейсером «Дерфлингер».

Николая бросило в холодный пот. Он слишком хорошо представлял себе возможности германского корабля такого класса. А Бестужев-Рюмин продолжал:

— Контр-адмирал Бахирев принял бой на отходе и вызвал находившийся неподалеку «Рюрик» на помощь. Когда «Рюрик» вступил в бой, «Дерфлингер» оказался между ним и 1-ой бригадой крейсеров и Бахирев попытался выйти на него в торпедную атаку.

Офицеры сидели, как громом пораженные. Николай обратился в слух. Но командир «Севастополя» внезапно замолчал, на секунду закрыл глаза, но потом с какой-то решимостью оглядел своих офицеров и продолжил:

— Однако, вместо выполнения приказа командующего, «Рюрик», после короткой перестрелки, вышел из боя.

Вот тут кто-то присвистнул, не удержавшись, кто-то выдохнул сквозь зубы. Анатолий Иванович не одернул никого, и выдержав небольшую паузу, продолжил:

— В результате атака Бахирева сорвалась и ему угрожал полный разгром. Положение спас Алексей Павлович Еникеев, командир «Баяна». Он продолжил атаку на «Дерфлингер» и тем прикрыл отступление остальных крейсеров бригады. «Баян» погиб, господа.

Теперь тишину можно было резать ножом.

— «Дерфлингер» все же догнал бригаду, и так сильно повредил «Олег», так что крейсер едва дотащили до Ревеля. Но затем подошли «Андрей Первозванный» и «Павел», они прикрыли остатки 1-ой бригады и сумели отогнать «Дерфлингер». Но если бы не «Баян», бригада погибла бы в полном составе.

Бестужев-Рюмин замолчал. Пауза затянулась, и тишину нарушил старший механик:

— А что же «Рюрик»?

— Командир «Рюрика» — губы Анатолия Ивановича беззвучно зашевелились, словно проговаривая что-то, но он взял себя в руки и продолжил:

— Командир «Рюрика» привел свой крейсер в Ревель как ни в чем не бывало. В рапорте указал, что в ходе боя обнаружил перископ подводной лодки и вынужден был выполнять маневр уклонения, в результате чего потерял контакт с «Дерфлингером». Возобновить контакт он не имел надежды, так как «Рюрик» сильно уступал в скорости германскому соединению и потому принял решение возвращаться домой.

При этих словах, ледяной ужас, сковавший Николая вмиг растворился в океане всепоглощающей ярости. Кавторанг не видел, как отреагировали на эту новость другие, сам он едва ли мог усидеть в кресле, но Бестужев-Рюмин еще не закончил:

— Однако, когда ему стало ясно, что этот номер не пройдет, и что его действия расцениваются как трусость и невыполнение приказа в бою, он не нашел в себе мужества предстать перед судом и застрелился.

Анатолий Иванович обвел офицеров тяжелым взглядом:

— Я не буду объяснять очевидного, господа, вы все отлично понимаете сами. Есть ли у кого вопросы?

— Выжившие… С «Баяна» кто-нибудь выжил? – Николай не узнавал звуки собственного голоса

— Неизвестно – сочувственно глядя на кавторанга, ответил ему Анатолий Иванович:

— Но буду откровенен – вряд ли. Крейсера ушли далеко и плохо видели, как погиб «Баян», но Бахирев сообщил, что крейсер взорвался. Офицеры других крейсеров считают так же. А в таких случаях….

Больше спрашивать было нечего.

***

— Из-за недостатка сил мы постоянно упускаем множество возможностей нанести ущерб неприятелю – продолжал фон Эссен:

— Под Либавой, немцы задействовали только легкие крейсера и всякое старье, включая броненосец береговой обороны «Беовульф» и все это Бахирев вполне мог распугать и уничтожить. Однако для прикрытия этих невеликих, в общем-то, сил, немцы использовали минимум три своих броненосных крейсера, каждый из которых индивидуально сильнее любого корабля 1-ой бригады. Даже и здесь мы еще могли надеяться на какой-то успех, но, как только немцы узнали о нашем присутствии, в море немедленно вышла эскадра броненосцев типа «Виттельсбах»! Тем самым, немцы обеспечили себе подавляющее превосходство и вынудили контр-адмирала Бахирева держаться крайне осторожно. В итоге немецкие корабли действовали у Либавы почти невозбранно, помешать им мы не смогли. То, что 1-ой бригаде все же удалось потопить «Мюнхен» следует считать большой удачей, но сорвать операцию Бахирев, конечно, не имел ни малейшей возможности – Николай Оттович сделал маленькую паузу, чтобы перевести дух:

— А ведь мы могли полностью уничтожить врага у Либавы, со всеми поддерживающими их броненосцами и броненосными крейсерами. Достаточно было бы отправить в бой пару дредноутов и быстроходные крейсера. Все эти «Принцы Генрихи» и «Виттельсбахи» ничего не в состоянии противопоставить двум линкорам типа «Севастополь». Конечно, эти немецкие корабли уже устарели и не имеют большой боевой ценности, но сейчас на них тренируются матросы для новейших дредноутов кайзера. Уничтожив их, мы бы сильно сдвинули ввод в строй новых линкоров хохзеефлотте. Кроме того, получив такой удар, немцы, возможно, были бы вынуждены вообще воздержаться от активных операций на Балтике, потому что для их прикрытия им бы требовались дредноуты, а держать их здесь они не могут, потому что боятся оставить свои базы в Северном море на растерзание англичан. Тем самым мы, вероятно, упустили возможность полностью обезопасить Финский залив от угрозы вторжения.

И то же самое можно было сказать о несчастливом для нас бое у Готланда. Если бы отряд контр-адмирала Бахирева прикрывали дредноуты, он не понес бы таких потерь, а вот немцы вполне могли потерять «Дерфлингер». Даже один линкор типа «Севастополь» сильнее «Дерфлингера», а уж два – тем более: конечно, линейный крейсер быстрее, но можно было взять неприятеля в клещи и не дать ему уйти.

К нашему глубочайшему сожалению, запрет на использование нашей 1-ой эскадры линейных кораблей привел к тому, что с апреля этого года мы упустили как минимум две возможности нанести немцам поражение на море, но хуже то, что мы не смогли воспрепятствовать их операциям. Но я не призываю сожалеть об упущенных возможностях, а прошу рассмотреть угрозы, которые нам готовит не столь уж далекое будущее.

— И какие же угрозы Вы видите, господин вице-адмирал? – скорее изображая заинтересованность, нежели на самом деле ее испытывая, обратился к фон Эссену Государь.

Плохо. Николай Оттович внимательно смотрел за реакцией собрания и не видел для себя ничего хорошего В лучшем случае – вежливое внимание без особого интереса, на лицах у иных – скука, но вот его непосредственный начальник Рузский уже откровенно злился. Ну что ж… Придется идти с козырей.

— Я ожидаю в самом ближайшем будущем прорыва немцев в Финский залив и прошу разрешения использовать 1-ую бригаду линейных кораблей для предотвращения этого – заявил он

Брови самодержца Российского поползли вверх. Да и не у него одного. «Ну что же» — печально улыбнулся про себя фон Эссен: «По крайней мере вниманием собрания я, кажется, овладел»

— Но… Поправьте меня, если я ошибаюсь, Николай Владимирович, разве Эссену запрещено использовать дредноуты для обороны Финского залива?

— Конечно же разрешено, Ваше величество – тут же ответил Рузский.

— Запрет на использование этих кораблей для иных задач как раз и вызван необходимостью сохранить их для решительного боя на минно-артиллерийской позиции, и господину фон Эссену об этом прекрасно известно.

Николай Второй повернул лицо к вице-адмиралу, царственная бровь взлетела вверх

— Разрешите объяснить, Ваше Величество!

— Слушаю Вас, вице-адмирал

— Недавние сухопутные успехи немцев в Литве связаны с тем, что они поддерживают свои приморские фланги морской силой. Обстреливают наши позиции, высаживают десанты («На самом деле помощь сухопутной армии была невелика» — подумал про себя Николай Оттович: «Но какой генерал откажется от такого объяснения своего неуспеха?»). Мы не сумели остановить их на море и дали им соблазн продолжать. Сейчас немцы движутся к Виндаве и на Ригу, а если Рига падет, это станет большой победой германского оружия. Соответственно немцы, как и раньше, будут стремиться поддержать свои наступающие войска с моря. А для этого им понадобится войти в Рижский залив, потому что Рига, как-никак, находится на его побережье.

— Так вот, как это ни печально, но Рижский залив от полномасштабного вторжения мы не защитим. Там сейчас два броненосца береговой обороны, «Сенявин» с «Апраксиным», ветераны цусимского сражения. Я отправлю туда «Славу» и «Цесаревича», осадка позволяет им, в случае чего, уйти из Рижского в Финский залив, слава Богу дноуглубительные работы мы начали заранее. Но это и все, другие линкоры сидят глубже и имеющимися фарватерами пройти не смогут. Два старых линкора и два броненосца береговой обороны, вероятно, смогут остановить несколько броненосцев из состава 4-ой эскадры, но не дредноуты хохзеефлотте.

— А как же береговые укрепления?

— Их мало, Ваше Величество, мы не успели построить все, что собирались, но даже если бы и построили, самостоятельно им большой флот не удержать. Разрешите продолжать?

— Я, признаться, не совсем понимаю – нахмурился Николай Второй:

— Вы говорили о вторжении в Финский залив, а я желал получить Ваши объяснения. Вместо этого Вы рассуждаете о вторжении в Рижский залив. Возможно, я ошибаюсь – чуть улыбнулся самодержец:

— Но я только вчера смотрел на глобус и готов ручаться: Финский и Рижский заливы – это не одно и то же

За столом раздались смешки.

— Совершенно верно, Ваше Величество – поклонился Государю фон Эссен.

— Но проблема в том, что, убедившись в незащищенности Рижского залива, немцы очень быстро сообразят, как выгодна им была бы организация базы флота – не в Либаве, а непосредственно в Моонзунде.

— Так что же… Вы хотите сказать, что флот не сможет защитить собственную базу в Моонзунде?

— Без дредноутов – не сможет, Ваше Величество.

— Опять дредноуты – возвел очи горе Николай Владимирович Рузский:

— Да, риск прорыва крупных сил германского флота в Рижский залив есть. Но что они там такого страшного сделают? Потеря Риги? Рига, конечно, важна, но Санкт-Петербург во сто крат важнее! Мы не можем позволить себе потерять флот, обороняя Ригу и затем получить немецкий десант в устье Невы! — внушительно произнес он и продолжил:

— А что мы еще можем потерять, проиграв сражение за Рижский залив?  Моонзунд? Это крайне печально, но не смертельно, нет, не смертельно! Вы сами, господин вице-адмирал, только что сказали, что проход из Рижского в Финский невозможен для современных линкоров. А значит, присутствие немцев в Рижском заливе нашей северной столице не угрожает!

— Я сожалею, но Моонзунд – ключ к Финскому заливу. Если немцы освоятся в Рижском заливе, то они смогут нанести двойной удар, форсируя центральную минно-артиллерийскую позицию и, одновременно, прорываясь из Рижского залива в Финский

— Современные линкоры из Рижского в Финский не пройдут!

— А зачем – современные? Мы многократно уступаем немцам в морских силах, бой на минной позиции – наша возможность уравнять шансы. Но что случиться, если в разгар такого сражения в нашем тылу окажутся восемь или десять старых кайзеровских броненосцев, пришедших из Рижского залива? Им-то осадка вполне позволит пройти там, где пройдут «Цесаревич» и «Слава».

Ответом Николаю Оттовичу было молчание. Лица многих генералов достаточно живо сейчас напоминали ошарашенную физиономию Людвига Бернгардовича Кербера, когда фон Эссен, почти год тому назад, рассказал контр-адмиралу о такой возможности. «Все же умеем мы не замечать очевидного» — подумал про себя Николай Оттович: «Артиллеристы, завороженные процентами попаданий, не видят возможности вдвое ускорить пристрелку. Адмиралы, завороженные мощью дредноутов, совсем перестали брать в расчет старые, додредноутные броненосцы. Интересно, сколько еще всякого лежит у нас под носом, в ожидании, когда мы соблаговолим его увидеть?». Впрочем, сейчас не время предаваться отвлеченным размышлениям, следует ковать железо, пока горячо.

— Наш флот слишком малочислен, чтобы отразить два удара одновременно, так что, если немцы смогут утвердить свое присутствие в Рижском заливе – морскую войну на Балтике смело можно считать проигранной.

— Но крепость Петра Великого…

— Не достроена и не будет готова остановить вторжение, Ваше императорское величество – выждав паузу, и поняв, что Николай II специально не окончил фразы, ответил фон Эссен.

— Все это рассуждения, а не факты. – Рузский положил свою мощную ладонь на стол:

— Конечно, мнение командующего Балтийским флотом чрезвычайно ценно и должно быть принято во внимание, но германский генеральный штаб ему не докладывает. Мы не можем знать, что задумали немцы. Война идет уже год, но они не старались вломиться ни в Рижский, ни, тем более, в Финский залив.

— Тем не менее, все за то, что они такую попытку предпримут – ответил Николай Оттович.

— До этого немцы держали основные силы в Вильгельмсхафене, в расчете на противодействие англичанам. Но Гранд Флит предоставил инициативу хохзеефлотте, в надежде поймать немцев в море и разбить. Немцы видят это и на рожон не лезут, а их экипажи застаиваются без дела. Поэтому перебросить дредноуты на Балтику и провести крупную, но ограниченную по времени операцию они могут и я, признаться, удивлен, что они не сделали этого раньше.

Вы можете видеть, что немцы постоянно наращивают свои операции на Балтике и выделяют на это все больше и больше кораблей. Четвертая эскадра практически постоянно находится по нашу сторону Кильского канала. Почти все броненосные крейсера выведены из состава хохзеефлотте и переведены к нам. Теперь вот уже появился линейный крейсер! Мы не противодействуем с достаточной силой, и немцы постепенно наглеют. Они всерьез прощупывают оборону Рижского залива, и последние два рейда легких сил – тому пример. В ходе второго рейда они высадили небольшой десант!

***

— Но наши успехи в ходе этой операции могли быть куда большими, если бы мы привлекли к этой операции дредноуты хохзеефлотте – продолжил свою речь принц Генрих. Командующий Флотом Открытого Моря Гуго фон Поль, опальный ныне, но все еще приближенный к кайзеру и чрезвычайно уважаемый флотом Тирпиц, а также и сам Вильгельм II смотрели на него с интересом. Прочие присутствующие здесь офицеры на решения Великой Тройки влиять не могли, а потому не представляли для принца Генриха никакого интереса: их лица для гросс-адмирала давно слились в одну большую декорацию.

— Мы сейчас используем страх русских перед нашими тяжелыми кораблями, и только он удерживает их от использования главных сил – эскадры новейших дредноутов. Но так не может продолжаться вечно – и если, в один, далеко не прекрасный момент, они нанесут удар, то мы понесем тяжелейшие потери – продолжил гросс-адмирал:

— Если бы русские рискнули, и вывели свои «Севастополи» под Либаву, они легко могли уничтожить наши отряды вместе с прикрытием, да и 4-ую эскадру тоже. И мы были бессильны им в этом помешать! «Дерфлингер» сумел подловить эскадру русских крейсеров, которая доставила нам столько беспокойства. Но мы располагали всего одним линейным крейсером против пяти русских кораблей, и он не успел уничтожить их всех до появления русского прикрытия!

— Я всегда полагал, что один дредноут вполне способен разгромить два броненосца – несколько капризно заметил кайзер

— Совершенно верно, Ваше Величество. Но все же «Дерфлингер» — это линейный крейсер, а не линкор, а броненосцы, с которыми он встретился, очень мощны. Тем не менее, «Дерфлингер», безусловно, мог бы их разбить в упорном бою, вот только ввязываться в такой бой в пределах досягаемости русских дредноутов… Было бы неправильно так рисковать линейным крейсером и у меня не было на это полномочий.

— Да, да, это верно. «Дерфлингер» нужен хохзеефлотте в Вильгельмсхафене, против англичан – тут же согласился Вильгельм.

— Но если бы мы располагали разведывательной группой контр-адмирала Хиппера в составе трех или даже четырех линейных крейсеров, то мы легко уничтожили бы и крейсера, и броненосцы русских. С «Дерфлингером» мы, конечно, достигли определенного успеха, но все же полной победы одержать не смогли.

— Возможно, это так – промолвил фон Поль:

— Но что Вы предлагаете? Линкоры хохзеефлотте – слишком ценный ресурс, чтобы рисковать ими в заваленных русскими минами узкостях русских заливов и это обсуждалось неоднократно. Мы ждем «День» и должны быть к нему готовы – слова командующего флотом тяжелыми глыбами ложились на плечи принца Генриха, потому что эту тактику полностью одобрял кайзер, а ему нужно было совсем другое

— Так что же Вы предложите нам, Генрих? – нетерпеливо воззрился Вильгельм на своего гросс-адмирала

— План очень прост. Я предлагаю короткую по срокам операцию, которая позволит нам установить полное господство на Балтике, даст важный боевой опыт экипажам дредноутов и навсегда покончит с попытками русских вести активные действия. – ответил принц. Взяв в руки легкую указку, он подошел к карте, плавными движениями руки иллюстрируя собственные слова:

— Наши войска сейчас идут к Риге и для того, чтобы поддерживать их с моря, необходим доступ в Рижский залив. Я предлагаю войти туда, создав видимость крупной десантной операции, прикрываемой семью броненосцами 4-ой эскадры.

— Броненосцами?

— Да, Ваше Величество, только броненосцами. Русские будут защищаться, конечно. Если они опять не рискнут дредноутами и выведут только броненосцы, то мы разобьем, имея преимущество в численности почти два к одному.  А если они все же отправят в бой свои главные силы, то вот здесь – кончик указки прочертил линию между островом Готланд и побережьем Курляндии.

— Их будет ожидать пренеприятнейший сюрприз.

— Как-то далековато – заметил кайзер.

— Ничуть, Ваше Величество. Все дело в том, чтобы русские до последнего момента не подозревали о присутствии эскадры дредноутов хохзеефлотте. Ввести свои дредноуты в Рижский из Финского русские не могут – не те глубины. А если они рискнут выйти за центральную минную позицию в открытое море с тем, чтобы раздавить наши броненосцы, атаковав их с двух сторон дредноутами и кораблями, выделенными ими на оборону Рижского залива…

— То сами попадут в тиски между испрошенными Вами дредноутами и броненосцами 4-ой эскадры.  Ваше преимущество в силах будет колоссальным. Это будет даже не сражение – скорее стрельбы, приближенные к боевым. Мы одержим победу, поднимем дух моряков и дадим им отличную тренировку при минимуме риска – закончил за принца Генриха гросс-адмирал Тирпиц.

— План довольно прост. Но что будет, если русские не выведут дредноуты в море?

— То мы уничтожим их корабли в Рижском заливе и поддержим с моря штурм Риги.

— А дредноуты?

— Вернутся, не приняв участия в бою. На предложенной мною позиции им ничто не угрожает

— Подводные лодки?

— Мы выделим достаточно миноносцев, чтобы отогнать их. Но даже в самом крайнем случае, одно или даже два торпедных попадания не будут слишком опасны.

— То есть Вы все же допускаете…

— Нет, не допускаю. Просто рассматриваю самые невозможные варианты. Уверяю Вас, что в море, двигаясь разными галсами под защитой многочисленных миноносцев дредноуты будут в такой же безопасности, как и в самом Киле.

— Хммм… что же, звучит как будто бы неплохо — задумался кайзер

***

— Хорошо. Но что же Вы хотите предложить нам, чтобы защитить Финский, а теперь уже и Рижский заливы от предполагаемого Вами вторжения? – спросил фон Эссена Николай II.

— Лучшая защита, Ваше Величество, это нападение, и я прошу дозволения Ставки использовать 1-ую бригаду линкоров в боевых операциях в южной части Балтийского моря – четко доложил фон Эссен:

— Мы можем ударить по немцам, пока они не вышли к Рижскому. Сейчас они не привлекают по-настоящему больших сил для своих операций, и первая бригада способна нанести им поражение. Если мы это сделаем, то немцы решат, что для дальнейших операций на Балтике им понадобятся куда большие силы, чем есть у них сейчас, а рискнут ли они их выделить? Я бы, на их месте, не рисковал. Главная цель германского флота – победа над англичанами, а отнюдь не Рижский и не Финский заливы. Хохзеефлотте слабее британского Гранд Флита, для того, чтобы преуспеть, им надо собрать все, что у них есть в один кулак, так что немцы не могут себе позволить терять свои новейшие корабли! Балтика для них второстепенна. Тяжелая, выматывающая и чреватая потерями морская война здесь им не нужна. Если сейчас мы дадим понять, что готовы отчаянно драться, то Германия, с высочайшей вероятностью, полностью свернет свои балтийские операции и сосредоточиться на Британии!

Николай Оттович видел, что Николай II задумался над словами вице-адмирала, но видел также и скептицизм на его лице, а сквозь него явственно проступало неодобрение. «Ну, хотя бы Государь поразмыслил над моими словами, а не отмел их с порога – и то хлеб» — подумал командующий балтфлотом.

— Это. Совершенно. Невозможно – чеканя каждое слово ответил командующий Северным фронтом:

— Мы уже видели «Дерфлингер», и кто знает, кто его прикрывал? Вы вот говорите, что германский линейный крейсер был один, ну а я в этом не уверен. Может, на то и расчет у немцев, чтобы мы разъярились, да и сунулись волку в пасть? Вы предлагаете отправить в бой эскадру, а где гарантия, что ее не атакуют превосходящие силы, как это было сделано с Бахиревым? И чем тогда мы будем защищать Финский залив, да и Рижский, раз уж Вы уверяете, что он так важен?

— Ваше высокопревосходительство, осмелюсь доложить, что Рижский залив в настоящее время беззащитен. Мне запрещено использовать 1-ую бригаду для защиты Рижского, так что достаточно будет немцам отправить в бой семь-восемь броненосцев или два-три дредноута с десантными транспортами, и Рижский они у нас заберут.

— Но почему Вы полагаете, что немцы отправят всего лишь два или три дредноута, а не семь или восемь?

— Так немцы все время только так и поступают – оставаясь с виду полностью серьезным, улыбнулся про себя Николай Оттович:

— Посудите сами – за все время войны они ни разу не выступили против нас сколько-то превосходящими силами! Максимум, что мы от них видели – это когда в прошлом году они привели к Финскому заливу пять броненосцев и броненосный крейсер.

— И Вы вступили в бой, но не смогли разбить противника.

— Это верно, но и противник не смог разбить нас. Бой закончился вничью: зато мы отогнали немцев. С тех пор они крупными силами у Финского не появлялись.

— И мы достигли этого, дав сражение, и не потеряв в нем ни одного корабля – задумчиво проговорил Николай II

— Да, Ваше Величество, и, по результатам полученного опыта смогли сильно улучшить качество стрельбы наших артиллеристов.

— Вот Вы, Николай Оттович, говорите, что немцы не добивались никогда перевеса в силах. А как же разгром контр-адмирала Бахирева?

— «Дерфлингер» не превосходит нашего флота на Балтике. Собственно говоря, он не превзошел даже двух броненосцев, прикрывавших крейсера.

— Тем не менее «Андрей Первозванный» получил два попадания…

— И, вместе с «Императором Павлом I», ответил на него двумя своими, после чего немцы сочли за лучшее не испытывать судьбу и ретироваться. А ведь это был новейший линейный крейсер Германии.

— Значит, немцы обычно используют против нас меньшие, либо примерно равные нашим силы, а мы не добиваемся успеха, потому что основные наши корабли отстаиваются в гавани, не так ли, господин вице-адмирал? – вновь обратился Николай II к фон Эссену.

— Совершенно верно, Ваше Величество. А сейчас они и вовсе слабее нас, потому что не верят, что мы можем вывести в море дредноуты. Но если мы их выведем и атакуем немцев, я уверен, вопрос защиты Рижского больше перед нами стоять не будет. Я уверен, что после этого немцы не осмелятся проводить крупные наступательные операции.

***

Принц Генрих сидел в карете и улыбался, слушая как тяжелые капли дождя барабанят по обтянутому кожей верху. Долгое время он вынужден был ходить с протянутой рукой, выпрашивая силы для операций на вверенном ему театре. Долго ему давали одно только старье, отчего в войне на Балтике постоянно приходилось ограничиваться полумерами и даже при этом рисковать. Еле-еле он выпросил «Дерфлингер» для того, чтобы приструнить русские крейсера, и неизвестно, дали бы ему линейный крейсер, если бы не трагическая гибель «Мюнхена».

Но рейд «Дерфлингера» изменил все. Теперь его план удостоен Высочайшего одобрения, операция состоится, как только будут произведены все необходимые штабные расчеты. Масштаб… гросс-адмирал, пересчитывал в уме численность выделенных ему сил, и щурился от удовольствия. Наконец-то он получит нужные ему ресурсы, а затем… Затем останется только молиться, чтобы русские все же рискнули вывести свою эскадру в море.

***

— Я восхищаюсь Вами, Николай Оттович – сказал контр-адмирал Кербер:

— Ну это же надо – после поражения просить у Государя и Ставки дредноуты для наступления в южной части Балтики! Жаль, что я не имел возможности видеть это. Но Вы никак не можете расстраиваться из-за отказа: не сомневаюсь, что Ваша аргументация была превосходна, но шансов на успех совершенно не имелось. Никаких!

— Ох, Людвиг Бернгардович, Людвиг Бернгардович… да Вы, никак, утешаете старика? – фон Эссен с ехидцей смотрел на своего соратника и друга:

— Неужели я, по-Вашему, совсем из ума выжил чтобы просить такое? Конечно же, Ставка никогда не разрешит мне использовать линкоры для наступления, глупо было даже на секунду поверить в обратное!

— Но тогда…

— Дорогой мой контр-адмирал, в этой «паркетбаталии» мы одержали превосходную викторию.

— Это какую же, Николай Оттович?

— А вот какую! – и фон Эссен победно потряс в воздухе свеженьким приказом.

— Как я уже говорил, наступать нам никто не даст. Но здесь – чертики играли в глазах командующего Балтфлотом:

— Здесь у нас разрешение использовать Вашу бригаду против равного по силам противника при обороне Рижского залива! Без разрешения Ставки, прошу заметить!

***

Офицеры расходились, и Николай последовал их примеру, направившись к выходу из кают-кампании. Командир вроде бы тоже собрался идти: Бестужев-Рюмин встал, одернул и без того отлично сидящий на нем китель, но вдруг окликнул Маштакова:

— Николай Филиппович, я прошу Вас задержаться.

Николай вернулся, пройдя на деревянных ногах вдоль длинного, опустевшего стола, за которым только что сидели офицеры. Шок и множество вопросов, теснившихся в голове – все это бесполезно, Алексея этим не вернешь. Но разум не мог примириться с гибелью лучшего друга: Николай против воли искал какие-то несоответствия в словах своего командира, словно пытаясь объявить его рассказ выдумкой или дурным сном. Глупо, конечно. Какая разница, что там удумал Бахирев, или почему вышел из боя «Рюрик»: значение имеет лишь то, что «Баян» погиб под огнем линейного крейсера, в чем не могло быть никакой ошибки. Шансов уцелеть у князя почти не было. Может быть, Николай и уцепился бы за это «почти» … но корабль взорвался. В прошлом году торпеда подводной лодки привела к детонации боеприпасов однотипного «Баяну» крейсера «Паллада» — не выжил никто. А ведь на «Баяне», поди, половина экипажа погибла еще до взрыва. Логика вяло протестовала, пытаясь уговорить Николая его же личным опытом – они ведь с Алексеем Павловичем стали единственными выжившими с броненосца «Бородино» в Цусиме, но… дважды в жизни такого везения не бывает.

— Николай Филиппович, я знаю о Вашей дружбе с князем и понимаю, как Вам сейчас тяжело. Но Вы должны знать вот что: жена Алексея Павловича буквально пару дней назад вернулась в Гельсингфорс, и о муже ничего не знает. Не смею настаивать, но, полагаю, что о случившемся ей было бы легче узнать от кого-то хорошо знакомого, близкого семье. Возьмете ли на себя?

Николай внутренне охнул. Поглощенный своими переживаниями, он совсем не думал об Ольге!

— Конечно, Анатолий Иванович, сообщу незамедлительно.

— Сегодня уже поздно, но завтра – я распоряжусь, чтобы Вам дали увольнительную. Поезжайте, Николай Филиппович, дай Вам Бог…

ГЛАВА 22

«Ничего» — утешал себя Николай: «Бывало и хуже». Да вот взять хотя бы утро дуэли со Стевен-Штейнгелем. Кавторанг тогда был уверен, что идет на верную смерть и до сих пор отлично помнил лихорадочный жар, стискивающий грудь и леденящий комок ужаса, ворочавшийся в животе. Хотя у кавторанга имелся план, но страшно было до тошноты и умирать не хотелось совершенно. Или вот, к примеру, второй день в Цусимском проливе и гибель «Бородино», которую Николай встретил в полубреду после ранения.

Вдруг руку опять схватило. Уже сколько она не беспокоила Николая, но вот сейчас боль вновь толкнулась в плечо. Кого он пытается обмануть? Алексей Еникеев был ему лучшим другом, а его жену он искренне любил: не как мужчина любит женщину, конечно, а как брат любит свою сестру. Причинить ей боль казалось чем-то невозможным, как немыслимо взрослому мужчине ударить кулаком в лицо пятилетнему ребенку. Но именно это Николай сейчас и должен был сделать. Драться насмерть не страшно, потому что некогда бояться, по-настоящему страшно только ожидание смертной схватки. А вот причинить боль женщине…

«Соберись» — сказал сам себе кавторанг. «Не ты виноват в том, что Алексей…» — даже мысленно заканчивать фразу не хотелось, но Николай пересилил себя: «Погиб. Не ты убил его, а немцы. И боль Ольге сейчас тоже причинишь не ты, а те, кто убил ее мужа». На словах все получалось хорошо, но кавторанг готов был благословлять каждую секунду, отделяющей его от встречи с женой своего друга. Точнее – вдовой, но вот этого Николай не мог заставить себя произнести даже в мыслях.

Не было никакого смысла оттягивать неизбежное, но странное чувство радости на мгновение охватило Николая, когда извозчик, ошибившись, свернул не на ту улицу – маршрут удлинился минуты на три, отложив тягостное объяснение. На целых три минуты.

Но вот и прекрасно знакомый, такой уютный дом четы Еникеевых. Налитые свинцом ноги, которые, казалось, и вовсе невозможно оторвать от земли, вдруг сами понесли Николая к парадному. Никогда еще Николаю не приходилось делать подобного – говорить мужчинам о погибших сослуживцах, даже друзьях, это совсем другое. Ладно, хватит сантиментов – выругал себя капитан второго ранга. Есть дело, которое нужно сделать, и точка.

Как в тумане Николай поздоровался с горничной, отдал ей фуражку, шагнул вперед…

Дверь в гостиную открылась и кавторанг, открыв было рот для приветствия, не смог его закрыть. Все заготовленные слова внезапно вылетели из головы, в глазах потемнело, а сердце, подпрыгнув, ухнуло вниз. Господи, да что же это такое?!!

— О, Николай, неужели это Вы? Какой приятный сюрприз! –Ольга всегда выглядела восхитительно, сколько помнил ее кавторанг, но сейчас она поражала воображение: стоявшая перед Николаем молодая женщина просто лучилась счастьем и этот чудный внутренний свет одарял ее неземной красотой. Она сделала шаг назад, не столько пропуская Маштакова в дом, сколько приглашая полюбоваться собой — и было чем! Чистая кожа, огромные сияющие глаза, очаровательный румянец, светлые локоны, убранные в простую, элегантную прическу. На Ольге было очаровательное белое платье свободного кроя, но оно уже не могло скрыть заметно округлившийся животик.

Если что-то и омрачало семейное счастье княжеской четы, так это отсутствие детей, и Николай знал, что супруги сильно расстраивались по этому поводу. Они обращались к медицинским светилам – впрочем, тема была донельзя деликатной, и Николай всегда обходил ее, потому что помочь ничем не мог, а его сочувствие вряд ли было уместно.

И вот, наконец, у них все получилось. Да только никогда не увидеть Алексею Павловичу собственного сына, не подержать его на руках, не подбросить в воздух, наслаждаясь заливистым детским смехом. А мальчик (почему-то Николай ни секунды не сомневался, что будет именно мальчик) не увидит своего отца живым. Лишь фотография с траурной каемкой, да рассказы старших…

Предложи в этот миг Николаю муки вечные в обмен на жизнь князя – и кавторанг шагнул бы в ад с облегчением.

А Ольга, полагая что причиной шокированного вида Маштакова является она сама и гордая произведенным эффектом, продолжала:

— Вы нас извините, Николай, что не поставили Вас в известность сразу же. Алексей был вне себя от счастья, боялся сглазить, да к тому же настоял, чтобы я показалась одному хорошему доктору в Ревеле. Он разрешил мне написать Вам по возвращении в Гельсингфорс, только я еще не успела – оказывается, в моем положении столько всяких нюансов! Иной раз надо что-то сделать, а заставить себя не получается. Только Вы не думайте, что я ленилась Вам писать! – госпожа Еникеева шутливо погрозила Николаю пальчиком:

— Я трижды бралась за перо, и представьте себе – не могу двух слов меж собой связать. Это я-то! – смеялась Ольга, почитавшаяся обществом одной из самых остроумных красавиц Гельсингфорса.

— Но что это я все о себе, да о себе… Точнее – что это обо мне, да обо мне одна только я и говорю! – притворно надула пухлые губки Ольга:

— Николай, ну скажите уже как Вы рады за нас, что же Вы молчите!

— Ольга ???, я… — страшная догадка заставила вздрогнуть княгиню, и она обеими ладонями схватила кавторанга за руку

— Что-то с Алексеем?! Что?!!!

Николай с трудом пропихивал слова сквозь одеревеневшую гортань, но видел лишь одно –  как яркие огоньки радости и счастья медленно истаивают в огромных глазах жены… вдовы его друга, покрываясь пеплом мучительной боли.

— Алеша… Боже мой! – всхлипнула она, закусила губу и слезы хлынули по утратившему краски лицу. Николай шагнул вперед.

Он совершенно не помнил, сколько они простояли так – он, обнявший ее за плечи, и она, уткнувшаяся ему в грудь, плачущая беззвучно и безутешно, навзрыд. Помнил только, как сотрясалось в рыданиях хрупкое тело под его рукой и всепоглощающее, рвущее душу чувство абсолютного бессилия.

Наконец Ольга отстранилась

— Спасибо Вам, что это Вы пришли. Вы… потом приходите еще, не забывайте нас. С Вашей Еленой… — она всхлипнула:

— Вам всегда здесь будут рады. И Алеша был бы рад — но тут самообладание вновь изменило Ольге, и она прижала невесть откуда взявшийся платок к губам.

— Николай, Вы ступайте сейчас. – произнесла она шепотом.

— Если я могу что-то для Вас сделать… — голос кавторанга предательски дрогнул.

— Вы… потом, ладно? Сейчас мне нужно побыть одной. Простите! – Ольга развернулась и быстро прошла в дом. Николай постоял еще немного, но, понимая, насколько он бессилен чему-то помочь, шагнул за порог и закрыл за собою дверь.

***

Было прохладно, но так даже и лучше — Николай открыл иллюминатор, подставив лицо свежему ветерку. Тот хлынул в прокуренную каюту, разгоняя клубы табачного дыма – кавторанг уже высадил две трубки и раздумывал, не набить ли третью. В шкафчике дожидалась своего часа невесть как завалявшаяся там бутылка «Фрапэна» — изрядно дорогого коньяка, распечатать которую все никак не находилось повода. Сейчас повод как будто был, но Николая мутила одна только мысль о крепких напитках. А вот пересохшее горло после крепкого табака саднило немилосердно.

— Кузяков! – окликнул Николай верного ординарца, только что постучавшегося в открытую дверь и откашлялся – голос его звучал на удивление хрипло.

— Расстарайся, голубчик, пару «шиттовского» похолоднее!

— Сию минуту, вашблагородь!

Одолев полбутылки пива одним глотком, кавторанг откинулся на стуле и вновь задумчиво воззрился на трубку – но решил все же отложить хотя бы до того, как закончится пиво. Горечь сегодняшней встречи с Ольгой отпустила, оставив после себя опустошение и крайнюю степень усталости. Делать ничего не хотелось, думать – тоже. Пожалуй, единственным желанием кавторанга было рухнуть в постель, уткнув лицо в подушку и проспать ближайшую тысячу лет, растворив все проблемы и переживания этого мира в спасительном забытьи сновидений.

Николай поднес было запотевшую бутылку к губам (свинство, конечно, пить из горлышка бутылки – но все равно ведь никто не видит), однако в этот момент в дверь постучали и Николай, сделав добрый глоток, со вздохом отставил пиво на столик, достав пару бокалов. Кого еще там черти несут?

— Войдите!

Дверь каюты открылась и на пороге возникла худощавая, жилистая фигура среднего роста, одетая в рабочее. Высокий лоб, светлые волосы, ясные голубые глаза и почти всегда – легкая, немного застенчивая улыбка. Николай подавил тихий стон: ну надо же, лейтенант Тырков собственной персоной. Офицер командовал кормовым плутонгом противоминных орудий и свое дело знал весьма хорошо, отчего на учениях почти всегда был на первом, редко на втором месте среди своих коллег. Николай мог бы радоваться такому подчиненному, даже невзирая на то, что лейтенант не так давно подавал рапорт на перевод. На бездействующем линкоре Тыркову не сиделось, но это, по мнению Николая, было совершенно в порядке вещей: в конце-концов, лейтенантам всегда до зарезу нужно в самый центр событий. Вот только другие два лейтенанта, также стремившиеся перевестись на крейсера или миноносцы, в конце-концов то ли вняли голосу разума, то ли просто смирились со своей судьбой, и вопрос по ним уладился, а вот по Тыркову — нет. Настойчивый офицер избрал стратегию «капля камень точит»: бумаг больше не писал, но раз за разом, при всяком, казавшимся Тыркову удобным случае, он заводил разговор о своем переводе. И, конечно, раз за разом получал от Николая твердый отказ. Но надежды не терял, а только замолкал на время, готовя аргументы к очередному «заходу»: Николая это сперва смешило, потом стало раздражать и в один прекрасный день он, не сдержавшись, сколько возможно вежливо, но твердо отправил подошедшего к нему Тыркова в те туманные дали, куда Макар телят не гонял. Но и это не возымело действия: лейтенант некоторое время молчал, а затем вновь взялся за свое. Сейчас, судя по целеустремленному выражению лица вошедшего, Николая ожидал очередной раунд грозивших стать бесконечными переговоров.

— Добрый вечер, Николай Филиппович!

— Добрый вечер Иван Дмитриевич, проходите.

Ну как же все-таки не вовремя! Сил на дебаты с лейтенантом не было никаких, а потому Николай молча открыл вторую бутылку пива и, взяв бокал, поставил их на столик перед Тырковым. Сам же дотянулся до кисета и взялся в третий раз набивать трубку – при этом вечная улыбка лейтенанта стала чуть менее естественной. Тырков не курил, а в каюте и так уже дым стоял коромыслом, хоть бердыш вешай. Впрочем, облегчать бытие несвоевременному просителю в намерения Маштакова не входило.

Лейтенант присел за стол, оказавшись тем самым напротив открытого иллюминатора, где все же было посвежее. «Севастополь» стоял так, что из каюты кавторанга открывался вид на выход из гавани, так что из всех кораблей эскадры виден был только старый угольный миноносец, дежуривший при входе. «Глаголь» — треугольный синий флаг на его мачте ясно сообщал назначение кораблика.

— «Прыткий» сегодня брандвахтенным – отметил Тычков.

Николай кивнул, поднеся спичку, и чуть поморщился про себя – все же эта трубка явно была лишней. Британский «кэпстен» уже не ласкал, а жег и царапал легкие, но не тушить же трубку, только что ее набив?

Молчание затягивалось, и Маштаков не выдержал:

— Давайте я облегчу Вам задачу, Иван Дмитриевич. Сейчас Вы посетуете, как скучно, наверное, команде миноносца стоять брандвахтой на охране гавани. Потом вспомните, что назначение это временное, и, быть может, уже завтра корабль пойдет минировать германские воды. И что нам, в отличие от этого миноносца, дальше «Маркизовой лужи», считая за таковую Финский залив, никто никуда выходить не даст. Вы скажете, что лучше было бы поднять «Глаголь» нашему линкору, раз уж все равно никаких боевых задач для нас нет и не будет. Что в то время, как остальные воюют, мы, первая бригада линкоров, превратились в брандвахту Гельсингфорса, и таковой пребудем. И что Вам, как человеку деятельному, в отличие от Вашего замшелого начальства, пребывать здесь и далее совершенно невыносимо…

— Ээээ… Николай Филиппович, вообще-то я бумаги подписать, на замену оптики для четырнадцатого орудия.

Николай почувствовал себя круглым идиотом. Быстро пробежав глазами стандартный бланк запроса, поставил свою подпись здесь… здесь и здесь, но тут Тычков снова заговорил

— Но Вы только что высказали ряд интереснейших мыслей, исключая замшелость начальства, разумеется. Разрешите вставить пару слов?

Кавторанг тяжело вздохнул.

— Валяйте

— Николай Филиппович, так как Вы только что замечательно изложили суть моих воззрений, должен ли я понимать, что Вы и сами видите их правоту? Мы ведь сейчас в положении первой артурской эскадры в русско-японскую – ничего не делаем и в море не выходим. «Беречь и не рисковать» над нами довлеет. Единственная разница в том, что Порт-Артур был в осаде и эскадра вынуждена была совершить попытку прорыва, чтобы спастись, а мы и этого ожидать не можем, потому что Гельсинки, слава те Господи, никто не угрожает. Ergo (следовательно — лат) и простоим мы тут до самого конца войны.

— Есть большая разница, Иван Дмитриевич. – затянувшись и выдохнув дым ответил лейтенанту Николай.

— Сам я, как Вы знаете, в первой тихоокеанской не служил, на войну пошел на второй эскадре. Но мне много приходилось беседовать с офицерами Порт-Артура, в том числе и теми, кто попал к японцам в плен. И, доложу я Вам, сходства между той эскадрой и нами сегодняшними нет ни малейшего. Ведь что было в Артуре? Артиллерийские учения в предвоенном году не закончили, старослужащих поувольняли – срок им вышел, к зиме корабли поставили в резерв, экипажи с них согнали на берег. Только вышли из резерва, растренированные, с молодыми матросами в экипажах – через несколько дней война. Японцы сразу подорвали «Цесаревича» и «Ретвизан», и до их вступления в строй эскадра в море, считайте, не выходила. Только при Степане Осиповиче подготовку возобновили, но он вскоре погиб, а тогда уж корабли снова на прикол встали. Много ль натренируешься стоя на якоре?

— И сравните с нами сегодняшними. Еще до вступления линкоров в строй экипажи гоняли вовсю, зимой готовились до самого льда, но и потом матросов на берег не отправляли, проводили учения   какие только можно. Первая тихоокеанская простояла на якоре до самого сражения, а мы, наоборот, постоянно в море. Интенсивность учений вообще запредельная, так, как сейчас адмирал гоняет нас с Вами, на Российском императорском флоте вообще никто, никого и никогда не гонял.

— Я согласен с Вами, Николай Филиппович, но вот что беспокоит – тренировать-то нас натренировали, а для чего? Ведь вся бригада готова к бою, давно уж готова, с раннего лета. А толку? За центральное минное заграждение нам дороги как не было, так и нет. Враг лютует, гоняет броненосцы к Либаве и дальше, а мы тут сидим, тренируемся, но в море – ни-ни! Сколько-ж можно-то?

— Сколько нужно, Иван Дмитриевич

— Николай Филиппович, я, конечно, чинами пока не вышел. Но даже зеленому мичману очевидно, что, выведи мы дредноуты в море, могли бы так по немцам вдарить у Либавы, что их ошметки до самого Берлина полетели. «Не смеют что ли командиры, чужие изорвать мундиры, о русские штыки?»

— Это Вы про командующего? Лейтенант, Вы, упрекаете в отсутствии боевого духа Николая Оттовича фон Эссена?!! – с совершенно ненаигранным удивлением воззрился на Тычкова Николай

— Конечно же нет, он превосходный командир, но ведь ему воли не дадут, есть и над ним начальство…

— А если считаете, что он компетентен и на своем месте, то будьте последовательны и окажите ему доверие. В том числе и в том, что в нужное время он сможет добиться разрешения Ставки на использование нашей бригады.

— То есть Вы уверены в том, что нас отправят в дело?

— Да, Иван Дмитриевич, уверен.

— И не опасаетесь простоять всю войну «под глаголем» брандвахтой?

— Послушайте, лейтенант. Вчера мне сообщили, что три дня тому назад взорвался «Баян» которым командовал мой друг, князь Алексей Павлович Еникеев – медленно закипая проговорил Николай:

— И сегодня мне лично прошлось сообщать об этом его жене.

Тычков покраснел и вскочил со стула

— Простите, господин капитан второго ранга, я… не вовремя. Разрешите идти?

— Стойте, лейтенант, и дослушайте меня. Мы с Алексеем Павловичем вместе сражались в Цусиме, и, если Вы не знали – мы с ним единственные выжившие с броненосца «Бородино». Мы вместе находились у японцев в плену и были не разлей вода до самой его смерти. Вы стремитесь воевать, а я, в ваших глазах, как будто и не стремлюсь. Вы верно думаете, что мне этого не нужно и что мне и здесь хорошо. – тут Тычков открыл было рот, но кавторанг не дал перебить себя и продолжил:

— Неужели Вы настолько «хорошего» обо мне мнения, считаете, что и после гибели князя я стану отсиживаться вдали от боев в уютном месте? Вы, видимо, считаете меня полной амебой, не так ли, Иван Дмитриевич? Поймите, если бы я сомневался в том, что наш дредноут пойдет в бой, то сам просил бы о переводе, но я этого не делаю. Не просите меня доказать, не могу, но я уверен – недолго нам в Гельсинки небо коптить. Поэтому я не подаю рапорт, и Вас не отпущу: Вы мой лучший командир плутонга на сегодня, и Вы нужны мне здесь, потому что я… чувствую, что ли – скоро мы будем драться.

Николай вознаградил себя глотком пива

— А вот теперь – я Вас не задерживаю, Иван Дмитриевич. Ступайте.