«Глаголь» над Балтикой. Глава 19 и 20

Величайшая бойня, равной которой еще не знал мир, выстилала поля Европы сотнями тысяч тел. С началом войны французы, союзники России по Антанте, двинули войска в Эльзас и Лотарингию. Французские штыки должны были вернуть своей стране ее исконные территории, трагически потерянные в прошлой войне, что сплотило бы нацию и подняло ее дух на невиданную высоту. А поскольку немцы также считали Эльзас и Лотарингию своей вотчиной, то следовало ожидать там главные силы кайзеровской армии. И если Франция смогла бы сокрушить их в генеральном сражении, то исход войны тут же стал бы ясен.

Наступление развивалось по довоенным планам, французы разбили и отбросили противостоящие им германские полки. Но главных сил кайзеровской армии ни в Эльзасе, ни в Лотарингии не оказалось: как выяснилось, проклятые гунны вовсе не собирались делать то, что ожидал от них противник. За десять лет до того, как французским и германским солдатам уготовано было вновь вцепиться друг другу в глотки, военный гений Альфреда фон Шлиффена измыслил способ, которым можно было сокрушить Францию всего лишь за месяц.

Французы сделали ставку на прямой и мощный короткий удар, но он пропал втуне: германский рейх вовсе не стремился удержать Эльзас и Лотарингию любой ценой. Немцы вели там лишь сдерживающие бои, в то время как основная масса кайзеровских войск стальным тараном грянула в границы ничего не подозревающей Бельгии.

Бельгийцы оказались не робкого десятка и яростно дрались, но не могли защитить свою страну, проигрывая в численности десять к одному. Один за другим пали Льеж, Намюр, Антверпен, а затем многочисленные дивизии немцев вышли к Брюсселю. И стало ясно, что немцам удался блестящий фланговый маневр, что их армия, лишь ненамного превосходившая численностью объединенные англо-франко-бельгийские силы, оказалась совсем не там, где ее ожидали видеть. Пока крупные силы французов топтались в Эльзасе и Лотарингии, всепобеждающий кулак кайзера вознесся над сжавшимся в ужасе Парижем.

Французские генералы совершенно не были готовы к такому и, конечно, уже не думали ни о каких наступлениях. Они срочно выводили войска с отвоеванных у немцев территорий, но теперь эти полки приходилось бросать в бой по частям, латая пробитые германским наступлением дыры. Такая стратегия, конечно, не могла дать победы: армия Франции утратила инициативу, и в развернувшихся сражениях союзники терпели одно поражение за другим. Немцы шли вперед, правительство Франции бежало в Бордо, и всем было ясно, что судьба Парижа повисла на волоске.

Германия была как никогда близка к своему величайшему триумфу.

А что же Россия? План Шлиффена строился на том, что огромные территории Российской империи, вкупе с относительно слабым транспортом не дадут русской армии вовремя отмобилизоваться. Педантичные офицеры имперского генерального штаба высчитали, что русские смогут развернуться лишь через два месяца после немцев, и это опоздание дает Германии драгоценную фору до вступления России в войну. За эти месяцы следовало разгромить Францию и принудить ее к миру, а затем развернуть свои главные силы на восточной границе: тогда Россия окажется в одиночестве перед штыками германской и австро-венгерской армий и ей останется только капитулировать. Ну а если все же русские проявят свое знаменитое упрямство, принимаемое многими за мужество – что ж, да свершится их судьба! Неумолимая поступь имперских полков всколыхнет гигантские просторы славянских земель от горизонта до горизонта, и армия России рассыплется прахом под их сапогами. Миражи «Третьего Рима» истают, пошатнувшись, рухнет замшелое самодержавие Романовых, и могущество Великой Германии воцарится на всем континенте, управив границы России по своему разумению.

Так видели войну в Берлине, так думал кайзер, говоря: «обед у нас будет в Париже, а ужин – в Санкт-Петербурге». Но у русских по этому поводу имелось свое, особое мнение…

Как ни странно, но царские генералы умели считать ничуть не хуже своих германских визави и о «дыре» в два месяца им было прекрасно известно. А потому Россия взяла за моду держать относительно некрупные силы на границе с Германией. Небольшая армия, мобилизацию и развертывание которой можно завершить в считанные дни. Победить немцев такой армией было нельзя, но если она, эта армия, с началом войны, не дожидаясь сосредоточения кайзеровских войск, сама вторгнется в германские пределы, пройдя огнем и мечом по прусской земле, срывая все планы и вынуждая немцев срочно искать силы для защиты… То немцы, в конце концов, ее остановят, и погонят назад, и может быть даже разобьют, но потратят на это время. То самое время, которое нужно Российской императорской армии, чтобы завершить все приготовления и встретить врага в полную силу.

Почему-то так вышло, что об этом, исполненном азиатского коварства плане, в Германии не знали. И когда с началом войны две некрупных российских армии внезапно перешли в наступление, это стало для всех очень неприятной неожиданностью. Кое-какие силы на прикрытие восточной границы имперский генштаб, конечно, оставил, дабы обозначить военное присутствие и тем заставить русских воздерживаться от озорства. Но сейчас этим силам предстояло остановить вполне серьезное, хотя и ограниченное в масштабах вторжение.

Немцы не преуспели. Их 8-я армия потерпела поражение под Гумбинненом и больше не имела сил, чтобы остановить русских, а это означало, что вся Восточная Пруссия будет потеряна. Известие об этом стало шоком для высоких политических кругов, сам кайзер признал такое положение дел нетерпимым: поэтому решено было не отдавать русским Восточную Пруссию, а снять часть войск с западного фронта и направить их на усиление 8-ой армии…

…И это стало ошибкой, похоронившей план Шлиффена, а также все надежды Германии на быстрое окончание войны. Как ни превосходно было стратегическое положение германских войск, находившихся так близко от Парижа, но они были истощены быстрыми маршами и отчаянным сопротивлением союзников. Два свежих корпуса да кавалерийская дивизия, что были отправлены на защиту Восточной Пруссии, стали той самой соломинкой, «сломавшей спину верблюду» и не позволившей кайзеровским войскам одержать победу в решающей битве на Марне. Париж устоял, союзные армии, хоть и оставив огромные территории Франции, все равно устояли тоже и были готовы защищаться, а вот кайзеровские войска утратили свой наступательный порыв. Для того, чтобы продолжать наступление, Германии нужны были свежие войска, но их не было – тем самым боевые действия на Западе зашли в тупик. И теперь перед Берлином во весь рост вставала совершенно безрадостная перспектива войны на два фронта, при том что шансов победить в такой войне у него практически не было.

А что же Россия? Вместе с дополнительными корпусами на восточный фронт убыли два великолепных германских стратега: Гинденбург и Людендорф. Они быстро вскрыли губительную ошибку русского генштаба, решившего, что битва за Восточную Пруссию закончена, и потому отправившего армии Самсонова и Ренненкампфа в расходящихся направлениях. Теперь русских можно было разбить по частям, чем Гинденбург с Людендорфом не преминули воспользоваться: сосредоточив имевшиеся у них силы, они атаковали войска Самсонова под Танненбергом. Русские сражались ожесточенно, но это не могло спасти их от разгрома – с каждым часом положение русской армии становилось хуже и хуже.

Но в тот самый момент, когда разгром, казалось, был уже неминуем, на поле боя появился Ренненкампф со своими войсками.

Каким-то шестым чувством осознав ошибочность полученных им приказов, он, отписав о своих действиях в Ставку, но не дожидаясь ответа командования, ринулся на выручку Самсонову. И все же успел, в самый последний момент, с ходу ударив немцам во фланг немногочисленным, едва волочащим ноги от усталости авангардом своей армии.

Этого было недостаточно для победы, но хватило для того, чтобы поражение не превратилась в катастрофу. Дивизии Самсонова понесли тяжелые потери, но все-таки не были разбиты. Вместе с подошедшим подкреплением они смогли отступить, сохранив боевые порядки и отразив атаки наседающих германцев. К несчастью, Ренненкампфу не суждено было увидеть всего этого – он погиб едва ли через час после атаки своих войск.

Сражение оказалось очень тяжелым для обеих сторон, потери были огромны, но у русских – все же несколько больше. Немцы трубили о своей победе. Россия ликовала спасению армии Самсонова, а Ренненкампф стал национальным героем. Ему припомнили все: и то, что, бросившись на помощь 2-ой армии, он нарушил приказ, и то, что они с Самсоновым без пяти минут ненавидели друг друга со времен русско-японской войны, и что Ренненкампф все равно не успевал помочь, даже если бы и решился. В силу всего этого у него не было никакой корысти идти на выручку, но он все же пришел. Один Бог знает, как, но вдохновил войска, и те летели как на крыльях, а затем атаковали, не щадя себя. Погиб сам, но сумел спасти множество жизней…

До битвы под Танненбергом все слышнее звучали голоса, что слишком уж много в Российской императорской армии офицеров с германскими фамилиями, а можно ли им доверять? Не случится ли измены и предательства? Подвиг Ренненкампфа показал цену этой пустопорожней болтовне: после Танненберга за такие слова били в морду, не разбирая чинов.

А затем на русско-германском фронте все замерло, потому что ни немцы, ни русские не имели больше сил для наступления. Самсонов, приведя в порядок свои войска и соединившись с армией покойного Ренненкампфа, предложил не отступать на границу, а держать оборону в Восточной Пруссии до тех пор, пока его не выдавят оттуда, на что у немцев сил покамест не хватало. Ставка одобрила. До конца года здесь еще вспыхивали бои местного значения, но крупных наступлений не случилось, потому что войска для этого не имелось у обеих сторон. Здесь, как и на западе, война зашла в позиционный тупик.

Иное дело – Австро-Венгрия. Австрийцы атаковали, но то же самое сделали и русские, и все это вылилось в гигантское встречное сражение на почти пятисоткилометровом фронте: позднее эту мясорубку назвали Галицийской битвой. Она представляла собой ряд не слишком связанных меж собою сражений, у которых было только одно общее: ни в одном из них австрийцы не преуспели. Их армии несли тяжелые поражения и откатывались вглубь страны, Россия вернула себе западные области Украины, и стало ясно, что Австро-Венгрия, при всей ее гонористости, России не противник. К концу 1914 года было совершенно понятно, что не то, чтобы победить, но хотя бы устоять без помощи Германии австрийцы неспособны.

Вот так на суше с началом войны пришли в движение огромные армии и битвы следовали одна за другой. Утоптанная солдатскими сапогами страдалица-земля принимала в себя столько пуль и осколков, что заступы мертвецких команд не могли копать бесконечные ряды братских могил, и трупы валялись неубранными во множестве. Смерть отложила свою косу, любовно охватив костлявыми пальцами рукоятки пулемета «Максим», и древние боги войны умирали один за другим, захлебываясь в озерах свежепролитой солдатской крови…

Иное дело – море. Конечно, война шла и здесь. Пали германские колонии, неуловимые крейсера фон Шпее, истребившие эскадру британского адмирала Крэдока, в свою очередь и сами нашли свой конец у Фолклендских островов. Страшный шок охватил Британию, когда Отто Веддиген на своей U-9 за один боевой выход послал на дно три могучих броненосных английских крейсера, явив миру мощь подводного флота. Англичане успешно атаковали легкие силы немцев у Гельголанда, те в ответ обстреливали английское побережье, но получили хорошую трепку у Доггер-Банки.

Но, по большому счету все это были мелочи, рутина войны. Главные силы хохзеефлотте и Гранд Флита оставались в гаванях, ожидая выхода соперника в море. Британские адмиралы мечтали разгромить вышедший из своих уютных баз германский флот, и тем покончить с претензиями кайзера на морское господство. Немецкие адмиралы рассчитывали застать врасплох и уничтожить какую-нибудь отдельную британскую эскадру, чтобы сравняться по силе с Гранд Флитом, и тогда уже дать британцам генеральное сражение. Но пока что мечтами да расчетами дело и ограничивалось.

То же самое происходило и на Балтике. Потеря «Магдебурга», «Газелле» и «Пантеры» всколыхнула немцев и разожгла в них желание как следует получить зарвавшихся балтийцев. Но сражение главных сил Балтфлота с 4-ой эскадрой закончилось с околоничейным результатом, а затем… Главные силы Балтийского флота не были готовы к активным действиям, а у немцев, сосредоточивших все новейшие корабли в Северном море, не имелось на это сил. Война вылилась в партизанщину: четырнадцать раз с начала войны уходили в море русские крейсера и миноносцы, чтобы набросать мин на путях кораблей кайзера. На них подорвался и погиб броненосный крейсер «Фридрих-Карл». Немцы бросили в бой подводные лодки, и в конце концов добились успеха – страшный взрыв погубил «Палладу» со всем экипажем. Но зато русский флот получил усиление двумя британскими подводными лодками, доблестные экипажи которых сумели провести их в Балтику. Немцы атаковали Либаву с тем, чтобы воспрепятствовать русским использовать ее в качестве базы для легких сил, но они ее и так не использовали. В последней, декабрьской, самой масштабной минной постановке русские «от неизбежных на море случайностей» потеряли два миноносца, но на выставленных ими минах подорвались крейсера «Аугсбург» и «Тетис». Хотя оба корабля сумели вернуться в порт, «Тетис» имел столь серьезные повреждения, что его решено было не восстанавливать.

Николай узнавал о новостях на бегу, из торопливо прочитанной поутру газеты или же разговоров в кают-компании. Работать приходилось не покладая рук, с раннего утра и до вечера, но и ночью случались тревоги. Увольнительные, конечно, случались тоже, но теперь за удачу можно было считать день на берегу за две недели корабельной службы.

Это расстраивало Николая, потому что мешало развиваться его роману с Еленой, а в том, что это роман, уже не было никаких сомнений. Но они виделись так редко… Ревность? О, нет, бравому кавторангу никогда бы не пришло в голову ревновать госпожу Русанову к кому-то еще. В отличие от Валерии, рядом с которой всегда находился целый выводок воздыхателей и ухаживание за которой было тем еще соревнованием, Елена достаточно быстро дала понять, что не намерена принимать знаки внимания ни от кого, кроме Николая. Безусловно, он нравился ей, но теперь кавторанг желал иных чувств между ними, а как их добиться, если они почти не бывали вместе? Как мыслилось кавторангу, в его отношениях с Еленой Александровной наметился некий застой, но увы – покамест он мало что мог с ним поделать.

С другой стороны, увлеченность своим делом в сочетании с бесконечной занятостью не давала Маштакову мучиться амурами, пока он на службе. Николай отлично знал, какое важное дело ему поручено, и надеялся подготовить артиллерию линкора к сражению: а в том, что битва неминуема, он не испытывал и тени сомнения. Соответственно, ему было безразлично, что за полгода войны бригада дредноутов ни разу не вышла из Финского залива: это «бездействие» воспринималось Маштаковым как дар богов, позволявший наилучшим способом приготовиться к бою.

Конечно, известия о рейдах крейсеров и миноносцев пробуждали в нем интерес, но все же это был, скорее, интерес наблюдателя: предложи кавторангу кто-нибудь перевод на крейсер, он бы отказался. Николай чувствовал себя вполне на своем месте – но увы, о других, более юных и менее опытных членах экипажа этого сказать было нельзя

Еще до Рождества трое лейтенантов – второй, третьей башни и носового плутонга – подали рапорты о переводе.

Объясняться с ними стало для Маштакова форменным мучением. Горящие глаза, жажда боевых свершений, чуть-чуть заметное пренебрежение начальством, якобы «устроившимся подальше от войны», и тут же – склонность только что в ноги оному начальству не падать, дабы оно похлопотало о переводе. Юношеский максимализм, твердая уверенность, что если прямо сейчас не сбежать на миноносец, то вся война пройдет мимо и, конечно же, абсолютная глухота ко всем аргументам начальства…

Хотя, положа руку на сердце, некоторые основания для хандры у молодых офицеров были. Никто не сомневался, что командующий Балтфлотом способен бросить в бой все, чем располагает, хотя бы и против превосходящих сил противника. Но власть фон Эссена имела границы: костяк Балтфлота, 1-ую бригаду новейших линкоров, куда входил «Севастополь», можно было использовать лишь по решению Ставки. И было ясно, что Ставка будет запрещать, а если и разрешит, то лишь тогда, когда уже будет поздно.

К счастью Николая, командующий Балтфлотом издал недвусмысленный приказ, запрещающий переводы с дредноутов 1-ой бригады, кроме как по прямому ходатайству контр-адмирала Кербера.

А затем пришел февраль 1915 г, окончательно сковавший льдом Финский залив, и выходы кораблей в море прекратились. Зимняя стужа умерила пыл жаждущих чужой крови наций, и война приостановилась – лишь затем, чтобы с приходом весны разгореться с новой силой.

ГЛАВА 20

– Повоевали, называется – буркнул старарт.

– А вот не все коту масленица. Повадились, понимаешь, кайзера обижать: в прошлом году «Газелле» с «Пантерой», месяц назад – «Мюнхен», эдак-то совсем хохзеефлот без крейсеров оставите! И то сказать – хоть «Аугсбург» и ушел, но «Ундине» все же на шведские камни загнали.

– Да не «Ундине» это! Не «Ундине»! Говорю же, это «Альбатрос», минный заградитель!

– Адмирал сказал – крейсер, значит крейсер.

– Ошиблись на «Макарове», точно Вам говорю. Но «Аугсбург»! В который раз уже сквозь пальцы! Проскочил мимо нас на пяти милях – только его и видели! Еще и пощечину залепил…

– Стопятимиллиметровую.

– Ага, точно.

– «O, du lieber “Augsburg”, “Augsburg”, “Augsburg”…», – замурлыкал штурман на мотив общеизвестной «Ах, мой милый Августин», но на него тут же зашикали со всех сторон, потому как мурлыкал он на редкость немузыкально.

– Ох, дать бы тому медведю в ухо – мечтательно закатил глаза Андрей Геннадьевич

– Какому?

– Который Вам на ухо наступил, Сергей Борисович!

– Ничего Вы, артиллеристы, не понимаете в высоком искусстве оперы и арии! У Вас одно в жизни предназначение

– Это какое же?

– Стрелять, куда Государь-Император прикажет!

– Неправильное предназначение, – подал голос зашедший в боевую рубку старший офицер.

– Это почему еще?! – возмутился старарт

– Стрелять-то любой сумеет, а ты попадать попробуй!

– Тьфу…

Разговор продолжился, с шутками и прибаутками, как, собственно, и было заведено среди офицеров «Баяна», но Алексею Павловичу шутить не хотелось совершенно. Весь сегодняшний рейд пошел через коромысло, а ведь все так хорошо начиналось…

Гибель «Магдебурга» в самом начале войны на фоне гигантской численности германского флота могла показаться незаметной, если бы не шифровальные книги, утопленные на мелководье и поднятые русскими водолазами. Отныне флоты союзников могли слушать радиосвязь немцев почти как свою собственную – кошмар, не приснившийся морякам хохзеефлотте в самых страшных снах.

Контр-адмирал Непенин, глава отдела разведки, доложил командующему о грядущих торжествах в Киле, где кайзер собирался почтить личным присутствием любимый им флот. Разумеется, фон Эссен, недавно оправившийся после тяжелой болезни, никак не мог упустить такой оказии засвидетельствовать свое почтение венценосной особе. Пользуясь тем, что все крупные корабли сосредоточатся в Киле, командующий флотом отдал приказ крейсерам дать подобающий случаю салют, немножко постреляв по Мемелю. Командование операцией поручили контр-адмиралу Бахиреву

В море вышла 1-ая бригада крейсеров: «Адмирал Макаров» под адмиральским флагом, «Баян» князя Еникеева, «Олег» да «Богатырь», а прикрывал их «Рюрик»: уже долгое время ничего крупнее броненосных крейсеров немцы на Балтике не использовали, а «Рюрик» и создавался как их убийца. Известно, что фон Эссен просил дредноуты на дальнее прикрытие операции, но, увы, не получил их – Ставка не расщедрилась, да и никогда не была она щедрой, если поднимался вопрос использования тяжелых кораблей. В море вышли «Андрей Первозванный» с «Императором Павлом I» – надо сказать, Ставка возражала и против этого, санкционировав только «Цесаревича» со «Славой». Но Николай Оттович резонно возразил, что броненосцы эти, хоть и старые, являются единственными кораблями обеих бригад линкоров, способными, случись чего, оборонять Моонзундский архипелаг, потому как остальным линкорам пройти в Рижский залив не позволяет осадка. Аргумент показался Ставке убедительным, но дредноутов фон Эссен все равно не получил. И сам комфлота выйти в море не смог, потому что был еще сильно слаб после болезни.

А дальше… Все пошло кувырком. Собирались взять с собой флотилию миноносцев, но она задержалась с выходом из-за сильного тумана, так что крейсера пошли с одним только «Новиком». По дороге туман осатанел совершенно, казалось, что пальцев вытянутой руки уже не видно, так что к Мемелю вышли, потеряв по дороге и «Рюрик» и «Новик». Оба корабля заблудились в тумане и были где-то совсем близко, но где – неясно. Все же четыре крейсера вышли к Мемелю и все было готово к обстрелу, но вдруг командующий повел крейсера назад.

Такая неудача всех расстроила. Понятно, что в таком тумане сколько-то точной стрельбы ожидать было нельзя, но и уходить без единого выстрела получалось как-то не по-человечески. Экипаж погрустнел, а старший артиллерист, с чувством цитировал Лермонтова:

• «Что ж мы? На зимние квартиры?
• Не смеют, что ли, командиры,
• Чужие изорвать мундиры,
• О русские штыки?»

Но наконец-то развиднелось: и вдруг прямо по курсу обнаружился отряд германских кораблей в составе легких крейсеров «Аугсбург» и «Ундине» (хотя Андрей Геннадьевич ручался, что это был всего лишь минный заградитель «Альбатрос») и флотилии миноносцев.

Четверке русских крейсеров такой отряд был на один зуб, всего-то и нужно было, что сблизиться и раскатать немцев в тонкий блинчик, но Бахирев зачем-то затеял сложное маневрирование с окружением вражеских кораблей и взятием последних в два огня. В результате крейсера садили по «Ундине» (или все же «Альбатросу»?) с большой дистанции, мешая пристреливаться друг другу. «Аугсбург» в который раз попытался увлечь русских за собой и тем спасти своего тихоходного товарища – это уже становилось традицией. Русские на это не повелись, ограничившись обстрелом, но также традиционно попаданий не добились. Зато «Аугсбург», пройдя в пяти милях от «Макарова», умудрился залепить в «Баян» снаряд, разорвавшийся на баке: никто не пострадал, но отхватить такую плюху от мелкого крейсера, ничем не отплатив взамен, было очень обидно.

Миноносцы противника тоже не решились идти «в последний и решительный». Они прикрыли «Альбатрос» дымовой завесой, а сами двинулись на сближение: но будучи встречены весьма интенсивным огнем трехдюймовок «Баяна» и «Макарова» вкупе с шестидюймовками «Олега», вынуждены были ретироваться, при том что один как будто даже загорелся.

В итоге «Альбатрос» раскатали, остальные немцы удрали, а бригада крейсеров повернула домой: такое завершение рейда трудно было считать успешным. Офицеры задавались вопросом, стоил ли «Альбатрос» тех снарядов, которые были израсходованы на его уничтожение, но к единому выводу не пришли, а «Рюрика» и «Новика» так нигде и не было видно.

«Хотели обстрелять Мемель. Не обстреляли.» – размышлял про себя Алексей Павлович: «Хотели разгромить отряд легких сил немцев. Не разгромили. Что-то не везет нам сегодня…». Но додумать свою мысль командир «Баяна» не успел – горизонт испятнали шесть дымов, неожиданно появившихся позади-справа уходящих на северо-восток русских кораблей.

* * *

Контр-адмирал Бахирев был мрачен и совершенно недоволен ходом операции. Чертов туман спутал все карты: мало того, что остались без сильнейшего крейсера и эсминцев, так еще и у Мемеля видимость была такая, что… Мемель, конечно, город немаленький, но зачем же стрелять вслепую по площадям? Бахирев полагал сосредоточить огонь по портовым сооружениям и стоящим в нем кораблям – в отличие от убийства городского населения в этом был смысл. Поэтому известие о некрупном вражеском отряде, оказавшемся к тому же между русскими крейсерами и родными пенатами, изрядно подняло контр-адмиралу настроение: вместо избиения гражданского населения он мог нанести удар по кораблям противника.

Разведчики перехватили радиограмму, из которой следовало, что в море неподалеку от Бахирева имеется два небольших немецких отряда, при том что местонахождение одного из них было неизвестно. Судя по тексту, немцы завершали какую-то операцию, вероятнее всего – минирование, которое осуществлял один отряд, а второй служил дальним прикрытием. Теперь первый отряд возвращался и искал встречи со вторым, сообщив ему свои текущие координаты, а также курсы и скорость.

Имея такие данные, поставить «шах и мат» немцам смог бы и ребенок. Судя по тексту радиограммы, у немцев в прикрытии шел всего лишь один «большой», сиречь – броненосный крейсер, судя по позывным – «Роон». Позывные немцы периодически меняли, но какая разница? «Макаров» и «Баян», хоть и были невелики размерами, но вдвоем могли на равных противостоять любому броненосному крейсеру Германии, а ведь у Бахирева имелись также и «Богатырь» с «Олегом». План боя определился моментально: перехватить слабый германский отряд и разбить его, позвав к себе «Рюрик». На разгром первого отряда он, конечно, не успеет, Бог знает где «Рюрик» сейчас. Но атакованные немцы наверняка будут вопить о помощи, и «Роон» ринется им на выручку. Если к тому моменту «Рюрик» объявится, то можно будет уничтожить и «Роон», а если нет… Тогда посмотрим, как будут развиваться события, но уж отбиться-то от «Роона» мы во всяком случае сумеем.

Итак, Михаил Коронатович отдал необходимые указания, и сперва все шло так, как он и предполагал. Обнаружив очень слабый немецкий отряд, он немедленно вызвал в этот квадрат «Рюрик», а сам решил немного поупражнять экипажи своих крейсеров в тактике, предприняв маневр окружения противника. Все-таки маневрирование в родном Финском – это одно, а под огнем неприятеля – совсем другое, даже если противник очень слаб.

Однако Бахирев вскоре понял, что ошибся в своем решении – время шло, гремели пушки, а толку выходило мало. Он искренне надеялся, что и «Аугсбург» от него не уйдет – все же новые методы стрельбы, которыми пользовался флот, подняли точность артогня на неведомые ранее высоты. Но видимость была так себе, а расстояния велики: в итоге уничтожить удалось только «Ундине», но какой ценой? Контр-адмирал ужаснулся, когда выяснилось, что его флагман израсходовал на это едва не половину боеприпаса! Теперь снарядов могло не хватить на драку с «Рооном», если тот объявится, а на адмирала продолжали сыпаться известия — одно хуже другого.

То, что германский командир, обнаружив у себя перед носом четыре русских крейсера, радировал открытым текстом: «Прошу выслать подводные лодки», было неудивительно и расценено Бахиревым как попытка дезинформации. Куда хуже было, что с «Олега» вскоре сообщили о перископе. На крейсере, конечно, могли и ошибиться, но теперь контр-адмирал задавался вопросом: не погорячился ли он, решив, что у Готланда нет германских субмарин? Хуже того – пришло сообщение из штаба флота, что какой-то отряд немцев, неясного состава находится сейчас у северной оконечности Готланда. Откуда он там взялся-то и что там делал?

Для немецких кораблей не было никаких целей в этом районе, они выводили туда корабли исключительно для прикрытия операций в районах Финского залива и Моонзунда. А это означает, что сейчас у Готланда находится ударная группа и Бахиреву грозит угодить в клещи между ней и «Рооном»? От этого контр-адмирал чувствовал себя не загонщиком, но дичью, и клял себя последними словами за «тренировку», уполовинившую боеприпас его кораблей.

Могли ли разведчики ошибиться? Такое тоже возможно, конечно, но последние данные были весьма точны. С другой стороны, здравый смысл подсказывал, что никаких немцев у северной оконечности Готланда все-таки нет: кто будет высылать отряд прикрытия, которому нечего прикрывать? Если только немцы поставили ловушку на его крейсера… но это тоже было бы странно. Во-первых, откуда им знать о рейде, а во-вторых – знай они, что русские в море, не отправили на задание небольшой отряд, разогнанный Бахиревым, без сильного эскорта. Но, опять же, могли и отправить, уповая на сильный туман… ведь не могли же немцы знать, что Непенин, дай ему Бог здоровья, читает их радиограммы? А может, разведка умудрилась группу «Роона» посчитать дважды?

В общем, сколько ни гадай, а все равно выходит либо так, либо эдак, и контр-адмирал решил ориентироваться на худшее: что впереди у него кто-то есть, и, быть может, этот «кто-то» равен или превосходит его в силах. Даже и в этом случае ситуация еще не вышла из-под контроля, потому что имелись козыри в виде «Рюрика» и двух могучих броненосцев. Бахирев попросил помощи прикрывающих его «Андрея» и «Павла» и пошел им навстречу, а «Рюрик» он вызвал к себе еще раньше. Теперь план был прост: соединиться с прикрывающими его вылазку броненосцами, а там действовать по обстановке. Если же вдруг, еще до встречи с прикрытием, его догонит «Роон» – принять бой на отходе, но на рожон не лезть, пусть с ним «Рюрик» разберется. Бахирев совсем не хотел решительной драки с «Рооном», после которой он, даже в случае победы, останется совсем без снарядов перед лицом неясной угрозы мифического северного немецкого отряда. А ну как тот окажется вовсе даже не мифическим, а вполне реальным?

А затем сигнальщик возвестил о шести дымах на горизонте.

* * *

– Поздравляю, господа, у нас гости! – объявил Алексей Павлович:

– Похоже кто-то жаждет наказать нас за бессовестное надругательство над маленькими. Кстати, Андрей Геннадьевич, не подскажете, кто бы это мог быть?

– Хмм… промолвил старший артиллерист, известный своей зоркостью. Впереди… Впереди идет «Любек» или что-то донельзя на него похожее, и это неинтересно. Что нам очередной легкий крейсер? Позади… голову даю на отсечение, что последние четыре дыма – миноносцы, тип пока неясен. А вот посередине… что-то большое и двухтрубное.

– Не «Роон», значит? А кто тогда?

– Нет, не «Роон», разве только ему кто-то две трубы скособочил…

– Может «Рюрик» постарался? Или сами спилили для секретности?

– Хорош зубоскалить! Кто там у немцев двухтрубный-то? «Принц Генрих»?

И в этот момент далекий силуэт непонятного корабля окрасился вспышками выстрелов.

– Ничего ж себе! Что, снарядов не жаль? Его старью до нас ни в жизнь не дотянуться, на такой-то дистанции! — авторитетно заявил штурман.

В ответ на эту сентенцию тяжелые снаряды с гулом пронеслись над «Баяном» и подняли четыре гигантских столба в нескольких кабельтовых за русским кораблем.

– Перелет?!

– Стоп, господа, – заговорил князь Еникеев. – У «Генриха» всего два орудия главного калибра, так что это точно не он. И кто же тогда почтил нас своим присутствием?

Неожиданно лицо вглядывающегося в бинокль старарта утратило природные краски, а уголки губ пошли вниз. Алексей Павлович совершенно не удивился этому, потому что высота, на которую взметнулось море, вздыбленное падением германских снарядов, уже сказала ему все, что нужно. Андрей Геннадьевич опустил бинокль и обернулся к командиру: Еникеев смотрел ему в глаза. Не шок, но злость и… обреченность. А затем его старший артиллерист произнес одно единственное слово:

– «Дерфлингер».

* * *

Контр-адмирал онемел от ужаса. «Дерфлингер»! Новейший линейный крейсер! Восемь двенадцатидюймовых орудий! Триста миллиметров брони! Бежать бесполезно – мощнейшие турбины придавали этому чудищу тевтонских верфей скорость порядка 30 узлов, а «Макаров» с «Баяном» с их котлами Бельвиля и в лучшие свои годы быстрее двадцати одного не ходили. Сейчас с горизонта на Бахирева скалилась сама смерть и никакого спасения от нее быть не могло. Будь здесь «Андрей» и «Павел», тогда еще… Впрочем, далеко не факт, что они и вдвоем справились бы. А крейсерам Бахирева и вовсе ничего не светит: восьмидюймовки «Макарова» и «Баяна» еще могли добросить свои снаряды до «Дерфлингера», но толку-то с них… Таких пушек у Бахирева четыре на весь отряд, вдвое меньше, чем у немцев, но один немецкий двенадцатидюймовый снаряд весит почти столько же, сколько четырех русских восьмидюймовых. В бою на шестидесяти кабельтовых «Адмирал Макаров» и «Баян» смогут разве что поцарапать врага – а тот будет расстреливать русские корабли как в тире, пробивая их на оба борта.

Но как Непенин умудрился прозевать выход линейного крейсера в море? Разведчики, морского бога в душу… А, впрочем, Бахирев тут же понял, что неправ. Немцы радировали о «большом крейсере», и он, привыкший к тому, что ничего крупнее броненосных крейсеров у кайзера на Балтике не водится, посчитал неизвестный крейсер «Рооном» или чем-то аналогичным. Но немцы в своей классификации не делили линейные и броненосные крейсера на разные классы, называя и те, и другие «большими». Так что Непенин все сообщил правильно, и если некий дурак в контр-адмиральских эполетах неправильно интерпретировал разведданные… То это проблемы дурака в контр-адмиральских эполетах. И вверенного его дурному попечению подразделения, разумеется.

Михаил Коронатович едва сдержал рвущийся наружу стон. Что ж теперь делать-то? Бежать?! Но до встречи с «Андреем Первозванным» и «Императором Павлом I» полным ходом часа три, а за это время его бригада крейсеров перестанет существовать. «Дерфлингер» догонит и растерзает их одного за другим, а затем без труда уничтожит «Рюрик».

Но должен же быть какой-нибудь выход?

На ум пришел прорыв «Гебена» в Истамбул. Тогда британский адмирал, имея четыре старых крейсера, уклонился от боя и за это пошел под суд. Потом вроде как был оправдан, но… но у него было четыре больших броненосных крейсера! А у Бахирева – два малых броненосных и два бронепалубных, к тому же «Дерфлингер» сильнее «Гебена» и лучше защищен. Никаких, ну вот совсем никаких шансов в бою, и даже если «Рюрик» вмешается, это ничему не поможет. Так же, как и самый слабый дредноут имел подавляющее преимущество перед самым сильным броненосцем, так и слабейшие из линейных крейсеров превосходили броненосный «Рюрик» с его четырьмя десятидюймовыми и восемью восьмидюймовыми пушками и шестью дюймами брони. А «Дерфлингер» был не слабейшим, а новейшим и сильнейшим линейным крейсером. Отвлечь на себя, на какое-то время связать «Дерфлингер» боем и, возможно, даже причинить какие-то повреждения «Рюрик» мог, но потом все равно погиб бы.

Неожиданно на контр-адмирала снизошло спокойствие: Бахиреву все стало ясно. Он проиграл и будет разбит. Российский флот получит еще одну Цусиму. Но если в дальневосточных водах наши моряки сумели взять с самураев кровью, то здесь состоится разгром «всухую»: первую бригаду крейсеров перетопят, как котят. Его первую бригаду… И что бы он не делал – избежать такого конца нельзя.

 Адмиралу казалось, он чувствует, как седеют вставшие дыбом волосы. Его жизнь окончена: даже если каким-то чудом он выживет, позор поражения останется с ним навсегда. Не будет славы лихого адмирала, не будет производства в следующий чин, а высший свет отвернется от него, как от зачумленного. Что бы ни случилось в ближайший час, контр-адмирал умер только что, в тот самый миг, как «Дерфлингер» появился на горизонте. Он мертв так же верно, как если бы германский двенадцатидюймовый разорвал его в куски.

А если он все равно мертв, так чего же ему терять?

Мужество отчаяния? А какая разница, усмехнулся про себя Бахирев.

– Развернуться строем фронта и уходим. Механикам – готовность дать полный ход сразу, как прикажу!

– Передайте Еникееву – пусть идет контргалсами, чтобы его сложнее было накрыть! Остальным – не вырываться вперед, держимся строем фронта. Увеличить интервалы до десяти кабельтов! И повторите радиограмму на «Рюрик»!

Какое-то время русский отряд пытался уйти от «Дерфлингера», но, как и предполагал контр-адмирал, это было бесполезно. Крейсера и так не могли держать свыше 20 узлов, а отчаянно маневрирующий «Баян» шел теперь еще медленнее, задерживая остальных.  Но пока его тактика давала плоды – лишь один тяжелый снаряд поразил его корму, не нанеся, впрочем, решительного повреждения и не сбив ход. По «Макарову» пока не стреляли, и Бахирев замер на мостике, до боли вглядываясь в низкий силуэт германского линейного крейсера.

И дождался-таки – прямо по курсу «Дерфлингера» встали два высоченных фонтана, которые могли дать только 254-мм снаряды «Рюрика». Крейсера, которым еще совсем недавно командовал некий капитан первого ранга, по имени Михаил Коронатович Бахирев…

* * *

Грохот разрывов снарядов о воду, и судорожный стук осколков в стену боевой рубки… Почти достал, собака.

– Два румба влево! – рявкнул Алексей Павлович.

Тевтон стрелял классической «вилкой» и, по идее, должен был уже прибить русский крейсер, но покамест Еникееву удавалось успешно оттягивать неизбежное. После каждого падения снарядов он менял курс в сторону вздымающихся фонтанов воды и это работало – до сих пор крейсер получил всего два попадания. Причем взорвался только один снаряд, к счастью ничего такого не повредивший, а второй, снеся прожектор с марса грот-мачты, полетел себе дальше. Но немец садил фугасными, разрывающимися при ударе о воду снарядами, отчего «Баян» засыпало осколками – впрочем, от такой напасти его броня вполне защищала. Кормовая восьмидюймовка отстреливалась, но больше для фасона – при таких рывках влево-вправо прицельный огонь был едва ли возможен.

«Эх, Маштакова бы сюда», – пришла совершенно несвоевременная мысль. Вместе с его «Севастополем», разумеется. Князь Еникеев не отказал себе в удовольствии пару секунд просмаковать эту картину: вот из-за дымки выступает строгий силуэт новейшего дредноута, застилая горизонт черным дымом из труб, его дюжина двенадцатидюймовых орудий развернуты на «Дерфлингер». Вот Николай, улыбаясь такой привычной, доброй и чуть ехидной ухмылкой, со словами: «А ну, кто тут маленьких обижает?» склоняется к своему визиру и… В том, что его друг способен за полчаса превратить чудо германской техники в пылающую руину, Алексей Павлович не сомневался ни секунды. Эх, мечты, мечты…

Он поднял к глазам бинокль, и мощная оптика приблизила силуэт «Дерфлингера» в момент, когда тот дал очередной залп. Красиво, черт побери. Все-таки есть что-то завораживающее в зрелище сражающихся стальных гигантов. Вот рявкнула кормовая восьмидюймовка… и два огромных фонтана встали по носу германского линейного крейсера.

– Андрей Геннадьевич, чего это Миронов расхулиганился? – обратился Еникеев к старарту: – Мало того, что Ваш мичман без разрешения перешел на десятидюймовый калибр, так еще и заряжает двумя снарядами сразу. Как Вы ему башню-то доверили?

Озадаченность на лице старшего артиллериста сменилась проблеском надежды, он вскинул бинокль к глазам и впился взглядом во вражеский корабль:

– Вы правы, похоже, «Рюрик» пришел, – сказал он через минуту. Самого крейсера видно не было, но частоколы от восьми- и десятидюймовых снарядов вокруг «Дерфлингера» были хорошо наблюдаемы и говорили сами за себя.

– А это мы сейчас узнаем, – сказал Алексей Павлович и продолжил:

– Что сделают немцы, обнаружив атакующий их крупный корабль? Разумеется, перенесут на него огонь. Так что, если это действительно «Рюрик», сейчас нам станет легче.

Силуэт «Дерфлингера» вновь окутался дымом залпа… Менее чем через минуту – еще одним… И еще… Но море вокруг «Баяна» оставалось спокойным.

– Точно – «Рюрик»! – резюмировал князь. Желающих спорить или комментировать его слова не обнаружилось.

Напряжение, царившее в боевой рубке, немного отпустило. Это было тем более странно, что все отлично понимали – «Рюрик» ничего не решит и от «Дерфлингера» не защитит. Но уже сам факт того, что кто-то пришел на помощь и по тебе больше не стреляют, чертовски поднимал настроение…

«Но что теперь?» – размышлял князь. Хорошо, мы поставили германцев в два огня и, можно сказать, окружили их. Но какой в этом толк, если у них все равно достаточно сил, чтобы разделать нас под орех? Чего хочет адмирал? И хочет ли вообще чего-то?» Алексею Павловичу внезапно подумалось, что для Бахирева приход «Рюрика» может оказаться сюрпризом – он наверняка вызвал его, когда избивали «Альбатрос», когда местоположение русского отряда ни для кого не было тайной и следовало соединить силы. И вот «Рюрик» пришел, а что теперь?

– Сигнал с флагмана, Вашблародь!!!

Однако! Все так засмотрелись на «Дерфлингер», что едва не проспали распоряжение Бахирева. Интересно, что же такого задумал Михаил Коро…

Князь глянул в бинокль на «Макарова», увидел поднятые сигнальные флаги. Опустил бинокль и протер глаза. Снова всмотрелся. Нет, это не обман зрения. На фалах «Адмирала Макарова» трепетали сигналы:

«Поворот все вдруг»

«Полный ход»

«Торпедная атака»

– О, майн готт!!! – почему-то по-немецки протянул старарт: – Что это нашло на старика?!!!

– Что ж такого? – стараясь, чтобы голос не дрогнул, ответил ему Алексей Павлович. Получилось.

– Шансов у нас никаких, а помирать – так с музыкой!

И действительно – фронт 1-ой бригады крейсеров растянулся сейчас почти на три мили и, бросившись сейчас на «Дерфлингер», получалась как будто атака с разных сторон… ну, не совсем, конечно, но чем-то похоже.

– Так что радиограмма, Вашсковородь!

Ого! Сигнал к торпедной атаке дублировали по радио. Это значит, пойдет и «Рюрик», а тогда…

Тогда получится атака с разных направлений. И как бы ни был силен «Дерфлингер», но пять атакующих крупных крейсеров ему не остановить, а убежать мы ему не дадим. Окружили кошку пять смелых мышек… «Дерфлингер» там не один, конечно, с ним «Любек» и миноносцы, но их-то мы сметем, как тараканов веником. Конечно, торпеды миноносцев опасны, но… Князь почувствовал, как боевой азарт вытесняет предчувствие неизбежной смерти.

– Сигнал отрепетовали?

– Не на чем, Вашсковородь, все фалы порезало!

– Микуленко, мне до фонаря, чего там у тебя порезало. Хоть сам на голову встань и сигнал к пяткам привяжи, но…

– Так что адмирал передает «Исполнять», Вашсковородь!

Ну да – «Олег» и «Богатырь» уже отрепетовали, и Бахирев распорядился… Вот его «Адмирал Макаров», вспенивая форштевнем море, покатился в циркуляцию. Разворот!

– Пойдем и мы, благословясь, – распорядился Алексей Павлович.

* * *

Михаил Коронатович Бахирев не утерпел и выскочил из боевой рубки на мостик. Зрелище 1-ой бригады крейсеров, идущих в героическую атаку на сильнейшего неприятеля, никого не смогло бы оставить равнодушным. Сам контр-адмирал никогда не был сторонником «бравады» (как это он про себя называл), за которую на флоте так любили, в свое время, Степана Осиповича Макарова. У Михаила Коронатовича были определенные планы на жизнь, и героическая гибель в них совершенно не вписывалась. Он служил честно – добровольцем не вызывался, но от приказов не отлынивал, стараясь выполнять порученное старательно и четко. Трусом не был, в герои не рвался.

Но сейчас, глядя, как четверка его крейсеров, развернувшись во фронт, полным ходом вспарывает стальную балтийскую волну, как летят брызги из-под форштевней, как яростное пламя выстрелов сверкает сквозь клубы дыма предыдущих залпов, и как вьются по ветру воздетые под клотики стройных мачт стеньговые флаги, он внезапно испытал прочно забытое со времен далекого уже гардемаринства ощущение первобытного, рвущего грудь восторга. «Дерфлингер» не менял курса, идя где-то на двадцати узлах, противники летели друг к другу на скорости, которой позавидовал бы любой буревестник. Вот выдвинулись вперед «Любек» с миноносцами, но это бесполезно, потому что им бригаду не остановить: Бахирев видел, как приземистый корпус вдруг полыхнул огнем, и миноносец завертелся на месте, окутавшись пеленою пара. До германского линейного крейсера оставалось уже не больше четырех с половиной миль, когда…

…когда «Дерфлингер» вдруг развернулся на 180 градусов и пошел от бригады полным ходом, прекратив сближение.

Это было плохо, но не слишком, потому что на новом курсе «Дерфлингер» должен был сходиться с «Рюриком», а на короткой дистанции орудия этого русского крейсера могли натворить бед. И торпеды на нем тоже были, и может быть, с ним идет потерявшийся «Новик». Но что-то резало глаз контр-адмиралу, только никак не получалось сообразить, что именно.

А потом понимание тяжким обухом рухнуло на его затылок: вокруг «Дерфлингера» больше не вздымались высокие столбы падений многочисленных десяти- и восьмидюймовых снарядов. «Рюрик» по линейному крейсеру больше не стрелял!

Но что такого могло случиться? На протяжении всей баталии «Рюрика» не было видно – слишком велико расстояние. Потопить его так быстро «Дерфлингер» не мог – времени прошло даже меньше того, что выдержал под обстрелом «Баян». Удачное попадание, взорвавшее погреба? Ерунда, они бы услышали, да и столбы дыма отсюда будет хорошо виден. Но тогда – что?

Какое-то время Бахирев тешил себя надеждой, что это какой-то сбой и сейчас «Рюрик» снова ударит по врагу из всех стволов: но секунды тянулись одна за другой, а ничего такого не было. Вот «Дерфлингер» дал залп… И четыре водяных столба встали прямо перед носом идущего на полной скорости «Баяна»!

Рука едва не выпустила ставший таким тяжелым бинокль.  Разворот «Дерфлингера» от его бригады и перенос огня на «Баян» могли означать только одно…

* * *

««Рюрик» вне игры! Черт, да что с ним случилось-то! О, Господи…»

– Четыре румба влево!

Поздно. Бахирев все поставил на одну карту, но ее побила Судьба, и теперь бригада обречена. Героически бросившись на врага, они сократили дистанцию до сорока пяти кабельтов, но теперь «Рюрик» куда-то делся, и бригада осталась один на один с линейным крейсером. С такой дистанции комендоры «Дерфлингера» уж точно не промахнутся. Можно атаковать, можно бежать, но «Дерфлингер», имея преимущество в скорости, не даст выйти в торпеды, а будет расстреливать их одного за другим. Конец. Финита ля коме…

Еникеева оглушил грохот и «Баян» сильно встряхнуло. Только что стрелявшую по врагу носовую башню развернуло и вскрыло, как консервную банку. Взвизгнули осколки, а старший артиллерист, нелепо взмахнув руками рухнул на пол боевой рубки. Слева раздался чей-то стон.

Алексей Павлович склонился над раненным старшим артиллеристом и едва не поморщился против воли – раны в голову и шею, кровь ручьем… Совсем плохо.

– Держись, Андрей!

– Ничего, – вытолкнул из себя артиллерист и судорожно сглотнул.

– Всегда… меч…чтал пог..гнать дред… ноут… нашей… вось…восьми…дюймовкой… И вот…. – он еще попробовал улыбнуться, но в горле что-то забулькало, предсмертная дрожь сотрясла тело офицера и глаза его закрылись.

«Баян» получил два попадания. Одно из них выбило носовую башню с 203-мм орудием, но второе оказалось куда страшнее. Удар пришелся в правую скулу корабля прямо по ватерлинии, аккурат под носовым казематом шестидюймовой пушки. Случись это ближе к середине корпуса, возможно, все бы и обошлось, но в этом месте бронепояс истончался до несчастных ста двадцати миллиметров и не мог, конечно, сдержать удар двенадцатидюймового снаряда.  Четырехсоткилограммовая, начиненная тринитротолуолом стальная чушка проломила бронеплиту и взорвалась, проделав в корпусе «Баяна» грандиозную дыру, куда немедленно устремились потоки холодной балтийской воды.

– Адмирал сигналит отступление, вашсковородь!

Ну правильно, что тут еще делать? Если сильно повезет, может быть, кто-то сможет уйти. Снова грохот и визг осколков – обернувшись, Еникеев увидел, как верхняя половина третьей трубы валится за борт, словно подрубленная гигантским дровосеком. Это совсем плохо – мало того, что упала тяга, так еще и германские снаряды дают массу осколков, наверняка повредили котел, а значит скорость…

Неожиданно в рубку влетел старший офицер, которому, вообще-то, в бою положено находиться где угодно, но только не в ней:

– Господин командир! Алексей Павлович! В носу дыра, что твои ворота, льет как из брандспойта! Центральный пост и погреба шестидюймовок затоплены, переборка в первое машинное подтекает! Может не выдержать, если скорость не сбросим!

Еникеев и сам чувствовал, что крейсер садится носом.

– Сколько узлов сможем дать без риска?

– Четырнадцать, не больше.

Вот и все. Может быть, кто-то из бригады и спасется, но не «Баян», это точно. «Ольга… Господи… Как же она теперь», – только и подумал князь. А потом – надвинул покрепче фуражку, и:

– Распоряжение адмирала нас не касается. Идем топить «Дерфлингер»! Приказываю: атаковать торпедами, а затем – таранить! Кто бы из нас ни остался в живых последним – отменять приказ запрещаю!

* * *

Бахирев наблюдал, как «Олег» и «Богатырь», следуя его распоряжению, повернули на обратный курс. «Баян» накрыли германские снаряды, крейсер пылал, но приказа почему-то не выполнил, продолжая идти вдогон «Дерфлингеру».

– Они что, не поняли приказа? Повторите! – бросил контр-адмирал, но вдруг увидел какие-то флаги, которые сейчас едва видимые фигуры пытались натянуть на поручни верхнего мостика горящего крейсера. Командир «Адмирала Макарова» вскинул бинокль:

– «Сблизиться и таранить неприятеля». Какого… Что они делают?!

Михаил Коронатович сглотнул внезапно скрутившийся комок в горле. Глаза предательски защипало.

– Они пытаются спасти нас, – только и ответил контр-адмирал.

* * *

Фон Ройтер, командир «Дерфлингера», предпочел проявить разумную осторожность. Бой складывался как-то странно – сперва, перехватив отряд русских крейсеров, он ожидал избиения младенцев, потому что противостоять его кораблю те никак не могли. Но потом из ниоткуда появился крупный крейсер, судя по всему – «Рюрик», и «Дерфлингер» оказался окружен, а русские ринулись в атаку. Затем «Рюрик» исчез столь же таинственно, как и появился, а затем три вражеских крейсера тоже отвернули: но не четвертый, продолжавший самоубийственную атаку. Что все это могло означать, и чего еще ожидать от этих сумасшедших?

И капитан цур зее решил не рисковать. Меньше четверти часа понадобилось его комендорам, чтобы расстрелять преследующий их корабль. Но почти все эти пятнадцать минут «Дерфлингер» шел прежним курсом, громя атакующий его крейсер на отходе и удаляясь от остальных русских кораблей на двадцати узлах, а они на тех же двадцати узлах бежали от него. Сейчас противников разделяло миль десять-двенадцать или даже больше, так что они потеряли друг друга из вида.

Впрочем, это не слишком волновало фон Ройтера. Он догонит русских через час-полтора, и тогда уж…