Глаголь над Балтикой (Глава 14)

Операция катилась в свиную задницу, но винить за это контр-адмирал Беринг мог только самого себя. А ведь все так хорошо начиналось!

Мишке, старый ипохондрик, неясно как выслуживший эполеты контр-адмирала, теперь в них и преставится, потому что производства в следующий чин ему не видать. Не то, чтобы Беринг имел против него что-то личное, но Мишке, командуя силами береговой обороны Балтийского моря, оказался явно не на своем месте. И к тому же сделал все, чтобы прискорбная для контр-адмирала перспектива сдохнуть от скуки в штабе Генриха Прусского воплотилась в жизнь. Беринг вовсе не искал такой смерти – цинизм и жажда сделать карьеру удивительным образом мешались в его душе с неуемной инициативой,  желанием настоящего дела и боя: лелея мечту дорасти когда-нибудь до командующего «Хохзеефлотте», он не желал становиться паркетным моряком. Однако ж Судьбе угодно было не пропустить честолюбивого контр-адмирала в действующий флот, законопатив его  прямо перед началом войны на штабную работу к гросс-адмиралу Генриху.

В иное время такое назначение можно было бы только приветствовать – как-никак Генрих Прусский был принцем и доводился братом самому кайзеру Вильгельму II. Заслужить благоволение столь высокого начальника для будущей карьеры дорогого стоило, так что случись это пару лет назад, Беринг был бы вне себя от счастья, но теперь… Беда заключалась в том, что царственный гросс-адмирал командовал силами Балтики. А настоящему делу суждено развернуться среди холодных волн Северного моря, где вот-вот должны были сойтись в титанической битве линейные колонны «Гранд Флита» и «Хохзеефлотте». Вся морская мощь Германии концентрируется в манящем грядущей славой, но таком недосягаемом для Беринга Вильгельмсхафене. Там, у неприветливых, вечно скрытых туманами берегов ждут своего часа исполинские дредноуты и могучие броненосцы, там в нетерпении замерли узкие высокобортные крейсера и низкие, незаметно-серые миноносцы… там где, увы, для контр-адмирала Беринга места не нашлось.

А ведь он жил в ожидании «der Tag»! В мире множество флотов: российский и японский императорские, итальянский и испанский королевские, прочие-другие… Величеств много, и потому всегда уточняется, какому именно из них принадлежит флот – русскому, шведскому, или же еще какому. И есть лишь один Королевский Флот, не нуждающийся ни в каких уточнениях: тот, который именем туманного Альбиона правит океанами Ойкумены.

Время бесконечно. Из будущего в прошлое тянется гигантская череда лет, которую не охватить человеческим взором: годы полками Вечности идут сквозь нас, меняя одно поколение следующим. С момента появления на свет окунается человек в череду отпущенных ему дней: от рождения до самой смерти текут праздники и трудовые будни. Всякому из них найдется свое описание, и мы говорим «А помнишь день, когда…». Этих дней бесконечно много для всякого живущего, но германские офицеры знают, что есть лишь один «День» (der Tag), который, как и Королевский Флот, пишется с загалвной буквы и ни в каких иных именованиях не нуждается. День, когда сойдутся в битве морская мощь Великой Германии с могуществом дряхлеющего британского льва и Нептун, наконец, рассудит, кому из них отныне править морем. В кают-кампаниях тост «За День!», давно стал ничуть не менее официальным, чем дежурное: «За здоровье кайзера!», причем за здоровье высшего из здравствующих ныне Гогенцоллернов пили, пожалуй, с меньшим энтузиазмом.  И вот, наконец, этот день, как никогда, близок, но где же встретит его контр-адмирал Беринг? Неужто протирая штаны в штабе гросс-адмирала?

Избавить его от этой участи мог бы Генрих Прусский, назначив Беринга командовать отрядом крейсеров, участвующих в боевых операциях. Беринг просил его об этом, но Мишке вовсе не стремился передать руководство молодому контр-адмиралу, которого считал чрезмерно порывистым и склонным к риску… Склонным к риску, ха!

Да вся нынешняя германская морская война на Балтике состояла из сплошного риска. Разумеется, сила русского флота, с его четырьмя броненосцами и до сих пор не вошедшими в строй дредноутами, не шла ни в какое сравнение с могуществом германского «Хохзеефлотте». В открытом бою русские будут сметены в полчаса и никакой Нельсон или Ушаков не смогли бы этого изменить. Эх, если б  можно было решить дело одним ударом…  Но русский флот забился в Финский залив, как барсук прячется в свою нору, попробуй вытащи его оттуда! Давить напролом, сквозь многочисленные минные заграждения и позиции подводных лодок, сквозь огонь береговых батарей и кораблей, которые будут сражаться с отчаянием загнанного зверя — бессмысленно. Русские будут уничтожены, но и «Хохзеефлотте» понесет потери, а этого сейчас позволить себе нельзя: Германия должна сокрушить Британию на море и для этого понадобятся все силы, которые она сможет собрать. Сколько бы ни был мощен германский флот, по численности он все же уступает английскому, а это значит, нужно ждать и ловить момент, когда противник допустит ошибку и подставится частью своих сил. Вот тогда-то и нужно, не мешкая, ударить всей имеющейся под рукой мощью, и всякий корабль будет на счету, так что тратить их на ничего не решающем, второстепенном морском театре было бы апогеем расточительности.

Получался интересный парадокс – несмотря на подавляющее превосходство в силах, «Хохзеефлотте» не мог сокрушить русский балтийский флот, он даже не был в состоянии прикрыть балтийское побережье Германии! Ибо сколь бы ни были слабы российские флотилии, они постоянно пребывали на Балтике, в то время как могучий германский флот сосредотачивался в Северном море.

Конечно, существовал знаменитый Кильский канал, которым несокрушимая германская воля связала воды Северного и Балтийского морей. Это детище тевтонского гения контр-адмирал Беринг ставил куда выше убогой Эйфелевой башни, изуродовавшей Париж.  Что толку в этой вознесшейся к небесам громадине? А через Кильский канал ничего не стоило перебросить несколько тяжелых эскадр, или даже весь Флот открытого моря с севера на Балтику и обратно. Но все же проводка кораблей по 53-мильному каналу отнимала известное время и если бы, к примеру, русские вдруг решились атаковать балтийское побережье Германии, то сколь бы ни были быстроходны линкоры и линейные крейсера, стоящие в Вильгельмсхафене, вернуться на Балтику и перехватить дерзкого неприятеля они не успевали. По той же причине нельзя было оставить сильную эскадру в Балтийском море, ведь в таком случае она рисковала опоздать на рандеву с флотом его британского Величества.

Все силы германского флота сосредоточены в Вильгельмсхафене, сотни тысяч тонн корабельной стали и брони, тысячи орудий, протянувшиеся до горизонта частокол мачт… все это там. А на Балтике осталось то, чему в решающем сражении места не нашлось: древние, еле ползающие по поверхности моря старички, которым давно уже не место в боевых порядках: 5 крейсеров, 7 миноносцев, пара подлодок и канонерка. Сверх того имелись еще 3 дивизиона тральщиков и невеликое число вспомогательных и учебных судов. Это войско, именуемое «Силами береговой обороны», можно было использовать разве что для брандвахтенной службы, а в остальном только тральщики могли быть полезны по своему прямому назначению.

Конечно, кроме этой коллекции раритетов имелись на Балтике и современные боевые корабли, но donnerwetter, как же их мало! «Аугсбург» и «Магдебург» — красавцы, скороходы, равных которым у русских нет, но это всего лишь небольшие крейсера со 105-мм артиллерией. К ним прилагались три приличных миноносца. И это — против дюжины крейсеров и целой своры эсминцев неприятеля!

Интересно, понимают ли русские, что их убогие, в общем-то, силы, с самого начала войны господствуют на Балтике? Похоже, что нет, хотя это и странно: их командующий флотом, фон Эссен, известен как опытный и инициативный командир, хорошо проявивший себя в русско-японской войне. Однако Германия объявила войну России уже почти месяц тому назад, а русские корабли сидят в Ревеле и Гельсингфорсе укрытые крепчайшей раковиной минных заграждений Финского залива и никаких операций не предпринимают. Дай-то Бог, чтобы так продолжалось и впредь!

В сущности, это и было целью принца Генриха – активными действиями малых сил, что были в его распоряжении, имитировать наступление и заставить русских бояться высунуться из-за своих мин:

— У нас нет мощи, но есть воля. Ее-то мы и должны ежедневно, ежечасно навязывать противнику! – говорил гросс-адмирал (имевший изрядную тягу к патетике) на последнем предвоенном совещании:

— Мы нанесем множество ударов, и пусть они будут слабыми, но зато создадут видимость большого наступления. Пусть русские гадают, когда же к нему присоединятся наши тяжелые корабли! Их командующие должны трепетать в преддверии нашего удара, они должны забыть обо всем, кроме обороны… Пусть мы слабы, но нужно сделать так, чтобы русский флот до самого конца войны тихо сидел в своих базах, не помышляя ни о каком наступлении!

Беринг полностью разделял идеи своего командующего, такая война был ему по душе. Но Мишке! Старый командующий сил береговой обороны не рискнул, конечно, возражать Генриху Прусскому, но выходил с того совещания, будто опившись горькой касторки. На предложение Беринга разрешить ему возглавить отряд новейших крейсеров, которые должны были вести имитацию наступления, ответил, что такая должность слишком низка для контр-адмирала, и что капитаны цур зее справятся вполне самостоятельно.

Беринг в этом сомневался. Беседуя с поставленным руководить крейсерами командиром «Аугсбурга» Фишером, он решил для себя, что сей офицер мало подходит к самостоятельному управлению набегами. Безусловно, Фишер — опытный моряк, но не было в нем той искры, которая иной раз заставляет командира принимать рискованные, и от того выигрышные решения. Ordnung, конечно, muss sein, но одной только прусской пунктуальностью задачи, стоящей перед германским флотом на Балтике, решить невозможно: тут нужна наглость, задор, огонь!  Увы — ничего этого Беринг в глазах вытянувшегося перед ним капитана цур зее не увидел.

И — закономерный итог. На следующий же день после объявления Германией войны России, «Аугсбург» и «Магдебург» отправились в свой первый боевой рейд. Им предстояло обстрелять русский военный порт Либаву и минировать подходы к нему, после чего следовать к Финскому заливу. Там осмотреться и разузнать, что поделывают русские и, между делом, набросать им немножко  мин.

Операция была спланирована настолько хорошо, насколько бездарным оказалось ее исполнение. Вместо лихого гусарского наскока все свелось к осторожному кружению вокруг Либавы  — порт обстреляли, но с предельных дистанций, так что вряд ли легкие германские снаряды причинили хоть какой-то ущерб. По возвращении Фишер доложил о куче эсминцев в порту, из-за чего он не  рисковал подходить ближе, но Беринг счел это форменным вздором. Во-первых, множеству русских эсминцев в Либаве взяться было неоткуда, если только русские не затевали какую-то масштабную операцию легких сил в центральной части Балтики. Но такую вероятность Беринг считал ничтожной, и был абсолютно прав — в дальнейшем ничего подобного не произошло. Во-вторых, обнаружив вражеские крейсера, эсминцы непременно вышли бы в море, если не атаковать, так хоть не стоять на месте мишенями для германских канониров,  однако Фишер ни о чем таком не докладывал. Так что, по мнению контр-адмирала, командир «Аугсбурга» перепутал эсминцы с какими-то иными судами, скорее всего и вовсе гражданскими.

В результате, убоявшись мифических русских флотилий, Фишер минировал подходы к Либаве из рук вон плохо – спешно набросав мин слишком далеко от порта, он даже не отметил место своих постановок на карте. Из-за этого брошенные в море мины оказались куда более опасными для германского флота, которому еще не раз предстояло наведаться к Либаве, нежели для русского. А к Финскому крейсера и вовсе не пошли, поскольку Фишер счел, что на «Магдебурге» кончается уголь, прервал операцию и поспешил вернуться в Свинемюнде.  Уже в порту выяснилось, что топлива на «Магдебурге» более чем достаточно, но имела место ошибка сигнальщика: флажный семафор с крейсера, пытавшегося уточить, какие именно береговые цели назначит ему Фишер для атаки, на «Аугсбурге» умудрились прочитать, как сообщение о нехватке угля…

Все это можно было бы списать на нервозность первых дней войны, но и в дальнейшем не произошло ничего хорошего: «Аугсбург» и «Магдебург» вновь вышли в море, чтобы обстрелять русские маяки в Бенгтскаре и на полуострове Дагерорт, но результаты не стоили израсходованного крейсерами угля. Тут уж даже до Мишке дошло, что «решительное наступление» превращается в никчемный фарс, так что следующая проведенная им операция имела более решительные цели и должна была продемонстрировать русским незыблемость германского господства на Балтике. На сей раз контр-адмирал не доверил командование Фишеру и сам повел корабли в море.

Над тем, что произошло впоследствии, хохотала половина «Хохзеефлотте». По плану, Мишке должен был провести минный заградитель «Дойчланд» под прикрытием своих крейсеров на 12 миль западнее острова Нарген – там, как стало известно «из достоверных источников», русские оставили проход в своей центральной минной позиции, на случай, если им понадобится срочно выйти в море. Идея заключалась в том, чтобы ночью, незаметно для русских, минировать этот проход и быстро отступить. Позднее, отправив тихоходный «Дойчланд» домой, следовало покрутиться у заграждений, выманить русских, чтобы их крейсера рванулись в погоню по «безопасному» проходу и…

Мишке запорол все. Он слишком рано вывел свои корабли к минным заграждениям и был обнаружен парой русских крейсеров, опознанных с «Аугсбурга» как «Богатырь» и «Олег». Расстояние между противниками составляло около 9 миль, но почему-то русские, имея превосходство в огневой мощи,  не стремились сблизиться и атаковать. Однако они и не уходили, наблюдая за действиями германцев.  Во всем этом не было ничего угрожающего или опасного, «Дойчланд» оставался в 20 милях по корме «Аугсбурга» и у русских не было ни малейшего шанса настигнуть того засветло, а догнать куда как превосходящие в скорости немецкие крейсера и эсминцы они не могли ни днем ни ночью. Так что командующему германскими силами достаточно было поводить русских за нос до темноты, а там подошедший минный заградитель выполнит поставленную задачу и уйдет задолго до рассвета. В крайнем случае, можно было просто отступить и отложить операцию до следующей ночи.

Вместо этого Мишке запаниковал. Он немедленно радировал на «Дойчланд» приказ начать минирование с того места, на котором находился заградитель и это было самой большой глупостью, каковую только можно было придумать. Командир минного заградителя, разумеется, выполнил приказ и 200 германских мин ушли в пучину вод не в Финском заливе, как планировалось, а у его входа. Эту минную банку обнаружили русские и… чуть-чуть дополнив ее собственными постановками, включили в систему обороны центральной минно-артиллерийской позиции.  В итоге, над тем как Германия («Дойчланд») помогала русским защищать Финский залив, смеялись все, кто знал об этом конфузе.

Этим «подвигом» карьера контр-адмирала Мишке была совершенно уничтожена: в звании его не понизили, но загнали командовать силами береговой обороны в Киле, где ему и предстояло шуршать бумажками до самой отставки. А Беринг, наконец-то, получил вожделенную должность командира отряда крейсеров.

Его первая операция должна была стать настоящим шедевром на фоне бессмысленной возни Мишке. К черту обстрелы маяков и эти кривляния перед третьестепенными русскими позициями! Отряд контр-адмирала Беринга проскользнет мимо вражеских минных заграждений и углубится в Финский залив, атакуя вражеские корабли там, где его совершенно не ждут. Еще Беринг собирался поставить в Финском пару-тройку небольших минных банок – тащить туда заградитель наподобие «Дойчланда» было самоубийством, но отчего бы не принять пару-тройку мин на палубы крейсеров, а потом не сбросить их в подходящем месте?  Все это могло здорово досадить русским, но психологическое воздействие такой операции Беринг ставил выше материального ущерба: сделать так, чтобы в защищенном  от вторжения заливе, в двух шагах от собственных баз русские не чувствовали себя в безопасности – вот истинная задача рейда! Контр-адмирал собирался ударить коротко и сильно, как бьет неясыть в ночи, и уйти до рассвета – чтобы не попасть под многочисленные пушки очухавшихся и взалкавших крови русских крейсеров.

Сложности начались с самого начала операции: Беринг собирался использовать только новые крейсера и эсминцы и хотел еще выпросить современную подводную лодку.  Как выяснилось, зря. Таких лодок в распоряжении гросс-адмирала не имелось, просить высшее командование ради Беринга Генрих не стал,  и в итоге контр-адмиралу досталась древненькая U-3.  Но в нагрузку к ней и к глубокому удивлению Беринга, принц Генрих зачем-то навязал ему крейсер «Амазон» и единственную на театре германскую канонерку, которые для задуманной операции были нужны, как пятое и шестое колесо в телеге: что делать с этими «подарками», Беринг не имел ни малейшего представления. Подводная лодка требовалась ему для того, чтобы подвести под ее торпеды преследователей, если таковые за ним увяжутся, когда он будет уходить после рейда, но U-3 была старовата для таких игр. А тащить в Финский залив допотопный бронепалубный «Амазон», который и в лучшие-то годы едва ли развивал проектные двадцать два узла, а теперь с трудом держал восемнадцать, было верхом абсурда. Проще было выдать команде по пистолету и приказать застрелиться еще до выхода в море – но отвертеться от дара гросс-адмирала не получилось.

И все же прошлым утром Беринг чувствовал себя почти счастливым, выводя свою эскадру к Готланду. Здесь, если не случится столь частого на Балтике тумана, он собирался задержаться до вечера, чтобы войти в Финский залив ночью. Но – не пришлось, погода оказалась к контр-адмиралу благосклонна, море затянуло густой серой пеленой.  Тогда Беринг развернул свои быстроходные крейсера строем фронта и повел их вместе с новейшими V-25, V-26 и V-186 к намеченной цели – туман скрывал его рейдеры не хуже сумерек. Что до «приблудышей», то их контр-адмирал с собой не взял, а отправил в район Дагерорта: угроза быть обнаруженными и подвергнуться атаке русских в том районе была, пожалуй, не больше чем в каком-либо другом, так что имелась вполне обоснованная надежда, что со «старичками» ничего не случится. К тому же, если за уходящими из Финского залива кораблями Беринга все же увяжется погоня, можно будет попробовать навести их на U-3…  Предварительно радировав, чтобы «Амазон» с «Пантерой» во весь дух убирались ко всем морским чертям.

Все было прекрасно и удача как будто сама шла в руки — а затем наступила катастрофа. Поскольку корабли немецкой эскадры, развернулись широким «неводом» и не видели друг друга в густом тумане, свои распоряжения контр-адмирал Беринг передавал по радио. В четверть первого ночи, когда отряд по счислению находился примерно в 5 милях от маяка Оденсхольм, с борта флагманского «Аугсбурга» радировали о смене курса, дабы не уткнуться в русский берег. Однако радисты «Магдебурга» умудрились двадцать минут расшифровывать радиограмму из двух слов, а командир крейсера Хабенихт, который, казалось бы, должен внимательно следить за тем, чтобы его идущий по счислению корабль не наткнулся на мель или иную гадость,  вместо этого в лучших традициях прусского военного идиотизма выполнял полученный им приказ, не задумываясь о последствиях… И в ноль часов тридцать семь минут новейший крейсер германского флота с громким скрежетом уткнулся в прибрежные скалы прямо перед русским маяком.

Беринг готов был рвать и метать, когда ему передали радиограмму с «Магдебурга». Блестяще задуманная операция была сорвана, сорвана окончательно и бесповоротно: на русском маяке была радиостанция, так что, безусловно, о германских кораблях русские уже знают. А если и не знают, то скоро будут знать и поделать с этим ничего нельзя – ни расстрелять этот маяк ни высадить десант в таком тумане не получилось бы.  Теперь нужно уходить, но главный вопрос, удастся ли снять с камней «Магдебург»?!

Не удалось.

Контр-адмирал вывел «Аугсбург» и эсминцы к Дагерорту, где его дожидались «подарки», но еще на рассвете отправил «Амазон» и «Пантеру» домой, сам же с эсминцами и подводной лодкой оставался на месте. Это, конечно, не более чем хорошая мина при плохой игре, однако небольшой шанс сравнять счет все же был: русские крейсера ходили где-то недалеко, одна их пара утром обстреляла «Магдебург», вынудив экипаж прервать спасательные работы и взорвать корабль. Беринг не слишком рисковал, оставаясь под носом у русских, все же его отряд превосходил в скорости все, что русские могли бы отправить за ним в погоню, и способен был уничтожить все, что могло бы его догнать. Так почему бы и не попробовать завлечь неприятеля под торпеды U-3?

Серое небо, серое море, свежий ветер – не из тех, что срывают барашки пены со штормовых валов, но все же весьма чувствительный. Задувая под китель, пробираясь до самых глубины человеческого нутра, он играет натянутыми струнами нервных окончаний и дрожь морозной мелодии разбегается мурашками по коже – то ли холод, то ли нервы… Небольшая волна неожиданно громко ударила в скулу «Аугсбурга»,  когда крейсер ложился на другой галс и брызги взлетели аж до самой верхней палубы, не попав, впрочем, на мостик.  Флагман Беринга, следуя малой для крейсера скоростью, медленно «нарезал» восьмерки вокруг тихоходной подводной лодки, с трудом державшей курс в свежую погоду. Из за этого «Аугсбург» периодически ставил свой стальной борт прямо под удары волны и тогда «шлепки» выходили достаточно звонкими. Но в этот раз море «постучалось» с каким-то глухим ворчанием, раз, другой, и снова подряд… Дьявол, это же не волны! Где-то в отдалении рокочут орудия! И почему-то контр-адмирал Беринг ни на секунду не усомнился, где именно…

На фалах «Аугсбурга» затрепетали сигнальные флаги: подводной лодке быть готовой к погружению, эсминцам – продолжать крутиться около U-3, а крейсер, тяжело выбрасывая дым из четырех своих труб, ложился на курс, которым ушли утром «Амазон» и «Пантера».  «Аугсбург» набирал разгон и сильный ветер, наполненный мелкими капельками морской воды, овевал сейчас высокий мостик, дуя прямо в ничего не выражающее лицо Беринга.

Больше всего на свете контр-адмиралу хотелось заорать, затопать ногами, и от всей души врезать тяжелым морским биноклем по постной роже Фишера, стоявшего сейчас совсем рядом. Конечно же, Беринг оставался совершенно невозмутимым, но командир «Аугсбурга», словно почувствовав настроение своего командующего, замер, всем видом своим демонстрируя немедленную готовность выполнить любой приказ.

А над горизонтом, подтверждая худшие ожидания Беринга, поднимался дым.

Спустя четверть часа никаких сомнений не осталось – «Амазон», напрягая старые свои машины и отчаянно пыхтя трубами, из последних пытался оторваться от своих преследователей, которых, к тому же, пока еще видно не было. Однако столбы, вздымающиеся у бортов бегущего крейсера, высотой своей намекали на восьмидюймовый калибр,  что было приговором для «Амазон» и плохой новостью для «Аугсбурга», потому что эти русские пушки были весьма дальнобойны. «Пантеры» нигде не было видно, но контр-адмирал не строил иллюзий, что канонерской лодке как-то удалось обмануть русских и бежать – скорее всего, она уже на дне. Присоединение «старичков» к отряду не было ошибкой Беринга, «подарки» были ему навязаны, но теперь, за их гибель, всех собак, конечно же, повесят на него.

А люди? На «Магдебурге» немного погибших, хотя конечно же миноносец, отправленный на помощь выбросившемуся на камни кораблю, никак не мог забрать весь экипаж. Кто-то наверняка попал в плен, но большая часть экипажа вернется и сможет и дальше участвовать в войне. Впрочем, пленные не слишком интересовали рационального контр-адмирала, к тому же он знал, что ничего страшного им не грозит: русские вовсе не звери, что бы там о них не писали съехавшие с катушек на волне военной истерии журналисты.  А теперь… «Пантера» наверняка погибла и та же участь скоро постигнет «Амазон».  Флага старый крейсер не спустит, не те традиции, но от русских крейсеров ему не уйти. Многие сегодня расстанутся с жизнью, и не потому что идет война и жертвы неизбежны, а просто так, по глупости вышестоящего начальства: Беринг не отличался сентиментальностью, но к подобным потерям испытывал едва ли не физическое отвращение. Десятки и, быть может, даже сотни моряков сегодня упокоятся ни за что: никакой боевой задачи они не выполнили, только глупо нарвались на превосходящие силы. И ведь даже поцарапать в ответ «восьмидюймовые» русские крейсера «подаркам» принца Генриха не под силу. А он, командующий, не в силах ничего изменить.

Почему «Амазон» не радировал о столкновении с русским дозором? Впрочем, может и радировал, да не услышали, станции на древних крейсерах ни к черту, к тому же, — Беринг внимательно вглядывался в идущий ему навстречу корабль – к тому же на крейсере разбита радиорубка. Да и чем бы помогла контр-адмиралу радиограмма попавшего в смертельный переплет корабля?

Песчаные замки надежд давно уже утекли сквозь пальцы невесомым прахом: операция провалена, корабли уйдут на дно, прихватив за собой множество моряков и карьеру одного чрезмерно рискового контр-адмирала… В подтверждение этого прискорбного рассуждения корма «Амазон» расцвела яркой вспышкой сильного разрыва, немедленно затянувшегося клубами черного дыма.

Контр-адмирал глубоко вздохнул и, безжалостно задавив подкравшуюся тихо истерику, вернул себя в настоящее. Жалеть о несбывшемся будем потом,  а сейчас следовало решать, что можно и должно делать дальше. Сегодня Провидение явило Берингу свое явное неудовольствие и фортуна повернулась к нему спиной продемонстрировав… кто же это там на горизонте? Ага, два четырехтрубных крейсера. Это или «Баяны» или «России», но важно сейчас другое: можно попробовать отвлечь русских от «Амазон» или же попытаться вывести их крейсера на U-3, но… почему бы не постараться поймать двух зайцев сразу?

— Все интереснее и интереснее, — протянул стоящий в боевой рубке «Баяна» Алексей Павлович.

— Что-то в море сегодня прямо как на Невском в воскресный день. И кто же это так бодро дымит прямо на нас?

Звонко и мощно грохнула носовая восьмидюмовка. Море бурлило под форштевнем разогнавшегося до двадцати узлов корабля, слышались звуки боя, но в боевой рубке воцарилась тишина — офицеры молчали, дожидаясь результата падения снаряда. Затем большой фонтан ввинтился в небеса прямо под самым бортом германского крейсера – не попали, но осколками, наверное, посекло знатно. Артиллеристов упрекнуть не в чем, чистое накрытие, а что попадания не случилось – так на то воля Господа, воплотившаяся в сухом канцеляризме терминов «круговое вероятное отклонение» и прочих статистических пределов погрешности…

Еще ночью на стоящие в двухчасовой готовности к выходу крейсера был доставлен приказ командующего: выйти на перехват германских кораблей, незнамо как просочившихся в Финский залив. «Баяну» и «Адмиралу Макарову», командование которыми принял князь Еникеев, надлежало следовать к Дагерорту, одному из возможных путей отхода неприятеля, вторая пара крейсеров их бригады пошла к Готска-Сандену. И ей не повезло – похоже на то, что все самое интересное достанется именно Алексею Павловичу.

Некоторое время назад на горизонте обнаружились дымы, и оба русских крейсера рванули со всей доступной им скоростью прямо на них: интересно было разобраться, кто это почтил до того безлюдные воды своим присутствием? Белые усы бурунов вздулись едва ли не до самых клюзов, погодка была свежей и «Баян» с «Макаровым» целеустремленно резали невысокую балтийскую волну — благо, с самого выхода держали пары под полный ход. Подозрения укрепились, когда оба замеченных морских странника вдруг резко развернулись, ложась на обратный курс, а клубы дыма из их труб, ясно видимые на фоне свинцового неба, неопровержимо указали на попытку набрать полный ход… плохо то, что кроме дыма теперь почти ничего не было видно, так что идентифицировать тевтонов не получалось.

— Ставлю шесть «Клико» против бутылки шиттовского, это «Аугсбург» с «Магдебургом» — авторитетным голосом заявил старший штурман, но спорить против очевидного желающих не нашлось. Кто еще мог бы рискнуть сунуть голову в пасть тигру, если не эти быстроходные, способные улизнуть от любой неприятности крейсера? Однако время шло, а «Баян» и не отстающий от него «Макаров» медленно, но верно нагоняли  пытающихся удрать германцев.

— Да кто же это такие, хотел бы я знать… Крайний вообще отстал сильно, еле движется… Тааак… — медленно цедил слова старший артиллерист «Баяна», половина лица которого скрылась за тяжелым биноклем. По всеобщему признанию, он обладал самым зорким глазом среди всей кают-кампании, так что остальные присутствующие внимали, затаив дыхание.

— Две мачты…две трубы…  маловат что-то для крейсера…   Да это же… — вдруг воскликнул старарт изменившимся тоном, но его опередил рев луженой глотки сигнальщика:

— Так что крайней канонирская лодка типа «Пантера», вашсковородь!!

В боевой рубке удивленно загомонили – всех чрезвычайно интересовал вопрос, с какого бы это перепугу осторожные и разумные немцы отправили к русским берегам эдакого тихохода, едва ли способного идти более 14 узлов?

— Вот зачем, спрашивается, мы на мачту телефон тянули, если Нечипоренко не то, что с боевого марса или там с клотика, а с небесной планеты Марс до боевой рубки доораться может? – поморщившись, задал риторический вопрос Алексей Павлович, и наступила тишина.

— Андрей Геннадьевич – обратился командир к своему старарту:

— А ведь уели Вас сигнальщики, как есть уели…

— Не совсем – улыбнулся в ответ невысокий, как и князь, но куда более молодой и худощавый офицер:

— Первым идет крейсер типа «Газелле», а наверху этого пока не видят.

Князь едва сдержал недоверчивый смешок. Судьба явно решила сделать ему великолепный подарок, уж неведомо и за что. С самого начала войны быстроходные германские рейдеры вели себя хуже надоедливых ночных комаров – вроде и невелик вражина, а попробуй прибей его! Крейсеры кайзера возникали из ниоткуда, пакостили по мелочи и невредимыми растворялись в морских просторах, потому что догнать их мог разве что новейший эсминец «Новик», который, однако, в одиночку с крейсером справиться не мог, а уж с парой тем более. В общем, пользуясь своей превосходной скоростью, германцы пиратствовали по маленькой, оставаясь неуязвимыми для русских крейсеров. Посему Алексей Павлович не сомневался, что и сегодня его ожидает фиаско, и вдруг – два древних германских кораблика, причем даже вместе они были куда как слабее и меньше «Баяна»: ни уйти, ни противостоять русским крейсерам немцы не могли.

С «Пантерой» покончили весьма быстро – тихоходный кораблик и так отставал от своего более быстроходного собрата по несчастью, а после второго попадания еще и резко сбавил ход – тем не менее флага не спустил и яростно отстреливался, почему и был безжалостно добит  «Баяном» и «Макаровым», немедленно перенесшими огонь на германский крейсер. Дистанция продолжала сокращаться и ничто не могло бы спасти наконец-то опознанный «Амазон», когда прямо по курсу возник еще один дым – корабль явно шел навстречу русским крейсерам, чем и вызвал большое недоумение на мостике «Баяна»…

— Кто бы это мог быть? – повторил вслед за Алексеем Павловичем артиллерист.

— «Кайзер»! –  с наисерьезнейшим выражением лица ответствовал старший штурман.

— Почему – «Кайзер»? – с удивлением переглянулись находящиеся в рубке офицеры

— А потому что день сегодня такой. Вот скажите, кто из нас ожидал увидеть немецкую канонерку у Моонзунда? Никто! Тем не менее — встретили. Неприятельский дредноут мы тоже видеть не рассчитываем, так почему б ему и не объявиться, раз пошли такие чудеса?

— Типун Вам на язык, Георгий Васильевич!

И действительно – если бы волею судеб здесь оказался вражеский линкор или линейный крейсер, то роли резко переменились: ни удрать, ни сражаться с таким врагом крейсера Еникеева не могли, и были бы сами потоплены с той же легкостью, с какой «Баян» и «Макаров» отправили на дно «Пантеру».

— Трехтрубный! – опуская бинокль, безапелляционно заявил старший артиллерист.

— «Аугсбург»! Задумали нагадить в Финском, это понятно, но зачем они с собой тихоходы потащили?

— Может, это «Аугсбург». А может и другой, трехтрубных крейсерков у немцев много — раздумчиво молвил князь:

— Вот только его командир возомнил, что стоит на мостике «Фридриха дер Гроссе». Иного объяснения его действиям я дать не могу.

И действительно – германский крейсер, не снижая скорости, нагло пер вперед, прямо на русские корабли. Вот он вошел в пределы досягаемости восьмидюймовых орудий, вот – разошелся контркурсом с горящим и прилично уже побитым «Амазон»… И вдруг по его темному силуэту праздничной гирляндой засверкали вспышки выстрелов.

— Недолет!

— Однако! Господа, он что, желает отогнать нас огнем?

Как бы ни было абсурдно зрелище небольшого корабля, под грохот своих игрушечных стопятимиллиметровых орудий идущего в самоубийственную атаку на два русских броненосных крейсера, но и любоваться им до бесконечности было нельзя. Безусловно, даже один «Баян» обладал подавляющим превосходством в огневой мощи над германцем, но никакое превосходство нельзя было реализовать, продолжая обстреливая «Амазон». Так что Алексей Павлович распорядился перенести огонь на неожиданно случившийся немецкий крейсер – и вскоре вокруг него взметнулись белопенные столбы падений восьмидюймовых снарядов.

А тот в ответ завертелся юлой, уходя из под залпов и сбивая наводку русским артиллеристам. Комендоры германского крейсера продолжали азартно палить в белый свет, как в копейку, хотя его залпы и падали большими недолетами. Этот «Аугсбург», или как там его, старался держаться на пределе дальности, постоянно менял курс, уворачиваясь от русских снарядов. С учетом того, что по нему сейчас могли стрелять только носовые башенные орудия – по одной восьмидюймовке с каждого крейсера – шансы на попадание были невелики. И он… ну да – он сейчас отступал, двигаясь иным курсом, нежели горевший «Амазон»

— Это что же, он так своего пытается выручить?! На себя отвлекает? Молодеееец…. – протянул Георгий Васильевич и тут же началась дискуссия:

— Заманивает, как есть заманивает!

— Куда?

— А на минное поле!

— Да откуда ж ему взяться-то здесь?

— Германцы всегда мины с собой таскают. Поди, пока мы гнались за их тихоходами, набросал их где-то рядом, а сейчас пытается нас от «Амазон» отвлечь и на свою минную банку заманить.

— Рисково больно…

— Так ведь и немец не лопух!

— Это точно, не лопух, – сказал Алексей Павлович, и в рубке вновь наступила тишина. Князь поощрял обсуждения своих подчиненных, в таких спорах нередко рождались необычные, но правильные решения, но уж если начинал говорить командир – умолкали все:

— Во-первых, этот немец изрядный нахал – а кто еще рискнул бы полезть в Финский залив легкими силами? Во вторых, вместо того, чтобы удирать после рейда куда глаза глядят, он тут с нами в пятнашки играет и пытается своего выручить, что опять же похвально. Следовательно, храбростью и разумом их командир не обделен, а значит и впрямь может пытаться заманить нас на минную банку. Поэтому идти за ним нам не нужно. Может, никакого минного заграждения и нет, а он просто пытается оттянуть нас в сторону, потом даст полный ход и – поминай его как звали, в скорости он нас узлов на шесть-семь опережает.  Так что курс прежний, артиллерия работает по «Аугсбургу» – «Амазон» от нас и так никуда не уйдет, сблизимся еще и расколупаем его в момент. А если Бог даст, — тут князь ехидно глянул на своего старарта:

— То и этого скорохода подобьем и будет у кайзера одним трехтрубным крейсером меньше…

Губы Беринга давно превратились в тонкую, бескровную линию. Вытащить русских на U-3 не получалось, они явно не собирались следовать за «Аугсбургом», предпочитая синицу в руках журавлю в небе. Два их «Баяна», хоть и били сейчас по флагману контр-адмирала, но с курса не свернули и продолжали настигать «Амазон». Расстояние между преследуемым и гончими продолжало сокращаться, пока по «Амазон» не стреляли, но с ним немедленно будет покончено, как только русские обратят на него внимание… осколок просвистел прямо над головой, воздух туго толкнулся в тулью морской фуражки, чуть-чуть ниже и…  Но что еще можно сделать?, — судорожно размышлял контр-адмирал, глядя как опадает стена воды, только что выросшая в каких-то полутора десятках метров от его корабля… Решение пришло мгновенно.

— Так что немец скорость потерял, вашблагородь! – Старший вахтенный офицер только кулаки сжал: что же, что бой, а за донесение не по уставу сигнальщик под ружьем настоится. Но ведь правда – после разрыва у борта германский трехтрубный крейсер покатился влево, резко теряя в скорости.

— Да неужто?!  — боевой успех воодушевил офицеров. Один вражеский корабль потоплен, да и «Амазон» недого осталось, эту пару все уже считали своим заслуженным трофеем. Но добавить к ним еще и современный крейсер – это же совсем великолепно! Вот сейчас командир скомандует поворот, «Баян» и «Макаров»  подойдут поближе к «Аугсбургу» и…

— А потерял, так и хорошо. Андрей Геннадьевич, работайте! – только и распорядился князь, не приказав, однако, изменить курса.

Снаряды ложились все ближе и ближе, а Беринг вглядывался в силуэты русских кораблей. Ну вот же я, израненный, беспомощный, неужели вы пройдете мимо? Идите сюда, добейте меня! Увы – русские, продолжая вести огонь по «Аугсбургу» курса не меняли. Еще оставался совсем мизерный шанс на то, что русские, убедившись в невысокой эффективности стрельбы почти на предельную дистанцию, все же…

Грохот разрыва ударил по ушам и контр-адмирал почувствовал, как палуба легко толкнулась в ноги, когда восьмидюймовый снаряд, пробив борт «Аугсбурга» взорвался внутри полубака. Верхнюю палубу изрядно вспучило, хотя носовые орудия крейсера не пострадали, однако похоже было, что внутри корабля начинался пожар.

Стрельба русских оказалась неожиданно хорошей, так не стыдно было бы стрелять и комендорам «Хохзеефлотте», и это значило, что засада окончательно сорвалась. Два русских крейсера будут расстреливать «Аугсбург», не приближаясь к нему, а он, изображая подранка, не может вертеться, уворачиваясь от накрытий. В конце-концов его подобьют, а потом уничтожат, тогда четвертый германский корабль погибнет без всякой пользы, и этого Беринг, конечно, допустить не мог. Он еще раз взглянул на горящий, пытающийся бежать и явно обреченный «Амазон». Мысль, что нужно уходить, бросая товарища, резанула по сердцу неожиданной болью, но контр-адмирал не колебался ни секунды: помочь морякам «Амазон» он не мог, так что увеличивать и без того избыточное количество сегодняшних жертв не имело никакого смысла.

— Я же говорил – заманивает! – авторитетно заявил Георгий Васильевич, глядя как получивший попадание «Аугсбург», быстро набрав ход, лег на новый курс с явным намерением покинуть поле боя.

— Ничего, для первого раза и без него неплохо будет!