Геополитические интуиции Константина Чхеидзе: взгляд на цивилизационную проблематику из 1927 г.
«Я — русский грузинского происхождение». Авторство этой фразы приписывают Сталину. Вполне реально, что именно так Сталин и говорил, тем более что бьющая через край русофобия в сегодняшней Грузии – не дань исторической преемственности, а явление постмодернистское, как прелюдия к окончательному и бесповоротному уходу Тбилиси в атлантистский лагерь. Традиционным для грузинской интеллектуальной элиты было как раз лояльное отношение к России, как многовекового гаранта безопасности Грузии. В этом ключе и велись размышления многих выдающихся грузин о судьбах народов, в т.ч., в сфере геополитики. Наверняка не ошибусь, если назову Константина Чхеидзе (1897-1974) одним из проницательных интеллектуалов своего времени, который с похвальной интуицией обозначил основные геополитические тенденции государственного устройства России, неотъемлемой частью которой он считал и Грузию. Тенденции, которые актуальны до сих пор.
Грузинское происхождение по отцовской линии и даже католическое вероисповедание его родителя не помешали Чхеидзе смотреть на политические задачи преимущественно православной России сквозь призму трезвого реализма и взвешенного научного подхода. Как белогвардейский офицер славной Дикой дивизии, Чхеидзе был вынужден покинуть родину в лихолетье Гражданской войны. Очутившись после долгих блужданий в Праге, он знакомится с Николаем Савицким, главным идеологом евразийского движения. С той поры Чхеидзе становится ярким приверженцем евразийской идеи, осмысливает её геополитические грани и выносит на публику своё видение внешнеполитической проблематики существования России как сильной и независимой державы.
Геополитический очерк «Лига Наций и государства – материки» Чхеидзе опубликовал в 1927 г. Касаясь вопроса создания Лиги Наций (предтечи ООН), автор усматривал в ней ловкий инструмент влияния стран Запада на мировую политику в целом. «Взаимоотношения государств могут строиться или на принципе координации, или на принципе субординации», — пишет он и, продолжая мысль и указывая на номинальное равенство стран-участниц Лиги, подчёркивает, что эмпирически некоторые «равнее» других, когда «более равные» диктуют «нормы вселенского правопорядка». Лига Наций у Чхеидзе – прообраз «мирового правительства», положение о Лиге Наций «предусматривает возможность для Лиги Наций поставить некоторые условия и государству, не состоящему членом Лиги», особенно в случае вооружённого конфликта. Поэтому невхождение в Лигу рассматривается этой наднациональной структурой как нечто «ненормальное и временное», чему должен быть положен конец. Сама же идея учреждения столь мощной дипломатической структуры как Лига Наций «заключает в себе живой и жизнеспособный эмбрион будущего "координационно-субординационного" правительства Соединенных Штатов Европы». Европа, обескровленная мировой войной, чувствовала, что теряет жизненные соки, а пальма первенства в вопросах внешней политики уверенно перекочёвывает в руки американцев. Создание единой Европы, предчувствуемое Чхеидзе, могло бы превратить этот континент в равнозначный США полюс силы (почему этого сегодня нет, отдельная тема).
Параллельно с этим шли процессы национально-культурной дифференциации. В Европе о себе, как о суверенных государствах, заявили Польша и Чехословакия. В Азии услышали голос Индии и Китая. Объединение наций обусловливалось не только материальными, но и духовными предпосылками – задатками расовой психики, общего культурного наследия, преемственности исторических традиций государственного строительства. Чхеидзе обозначал эти составные элементы ёмким понятием «единства исторической судьбы». Это единство, соотносясь с «месторазвитием» (по терминологии евразийцев) народов, т.е. с комплексно понимаемым совпадением во времени и пространстве природных, культурных, политических, экономических и иных условий его исторического развития, ведут к образованию т.н. государств-материков или «миров». Сам Чхеидзе выделял пять формирующихся «миров» (государств-материков): панъевропейский, панамериканский, панисламистский, паназиатский и панъевразийский. Каждому из «миров» соответствует особая пан-идея, которая обосновывает существование данного мира со стратегической, политической, социальной и духовной точки зрения. Если спроецировать эту теорию на современную карту мира, то мы увидим мощную идеологию англосаксонской избирательности, на которой зиждется здание панамериканского «мира»; идеологию единой Европы, преемницы ведущих исторических традиций в рамках всего континента, как идеологический фундамент современного Евросоюза; концепцию «всемирной уммы» как идеологию объединения всех мусульман на планете в единый духовный организм.
Сегодня панъевропейский «мир» частично можно воспринимать как продолжение «мира» панамериканского». Антиамериканские настроения в Европе присутствуют, но их накал недостаточен для отката от проамериканской внешней политики.
Наиболее невнятной является идеология паназиатского «мира», где нет чётко выраженного лидера. До недавнего времени эту «должность» пыталась взвалить на себя Япония, но безоговорочное следование в фарватере американской политики превратило её в стратегический «придаток» США, т.е. панамериканского «мира». К тому же, поднимающийся Китай не готов согласиться с ведущей ролью Токио и стремится к превращению в самодостаточный полюс притяжения для азиатских государств. Для Пекина это – задача-максимум, рассчитанная не на одно десятилетие.
Панисламистский «мир» — своеобразное явление, не имеющее чётких географических границ, территориально расплывчатое и с потенциальными центрами «кипения» исламской жизни в любом регионе планеты, где присутствует мусульманское население. С лидерами тоже проблема. Одни из самых влиятельных и богатых исламских стран либо управляются из Вашингтона (Саудовская Аравия, Объединённые Арабские Эмираты, Оман) либо являются членами НАТО, несмотря на некоторые разногласия и чувство регионального соперничества с Белым домом (Турция). Единственный независимый полюс силы – Иран, конкурирующий с Турцией за место регионального лидера и испытывающий колоссальное давления со стороны Вашингтона и Тель-Авива.
И, наконец, панъевразийский «мир», геополитическим ядром которого служит Россия, отдельная страна-материк и, по мысли евразийцев, самобытная цивилизация, не похожая ни на Европу, ни на Азию. Читаем у Чхеидзе: «Россия-Евразия, как государство-материк, должна рассматриваться в двух планах, открывающих, так сказать, два ее естества. Собственно Россия представляет собою единство геополитической, этнической и культурно-исторической системы. Части, составляющие единое тело собственно России, плотно слиты, монолитны, неразъединимы. К России, как особому миру, тяготеют близлежащие страны, стремясь вовлечься в орбиту ее мощной интегрирующей силы. И в этом смысле можно говорить о конкуренции между панъевропейским, паназиатским и панъевразийским «мирами».
80 лет назад Чхеидзе обозначил основные векторы будущей цивилизационной проблематики – конфликтность в отношениях коллективного Запада (позже к Европе в её противостоянии с Россией присоединятся США и даже перехватят инициативу) с Россией-Евразией, а также реверсивное давление по линии Россия-Китай. Пока же у части российской интеллектуальной элиты присутствует инерционное мышление, отрицающее экзистенциальное противостояние панамериканского «мира» с его стремлениями к унификации планеты по собственным лекалам, и панъевразийского «мира» в лице России и её союзников.
«Внутри каждого такого «мира» отношения строятся (или должны строиться), по принципу субординационному», — подчёркивал Чхеидзе, и в этом свете рассматривал проблему национальных окраин России в своей работе «Из области русской геополитики». В ней он утверждал: «Громадная система равнин, именуемая российско-евразийским миром, как бы самой природой созданный колоссальный ассимиляционный котел. На пространствах России с замечательной наглядностью могут быть наблюдаемы два встречных процесса. С одной стороны, от центра к периферии, идет поток русификации. С другой стороны, от периферии к центру — процесс "окраинизации" — возрождение национальных культур: татарской, узбекской, армянской, грузинской и др.; и восприятие единой общероссийской евразийской культурой отдельных периферийных элементов». «Окраинизация» — это ослабление централистского властного начала с угрозой дальнейшего сепаратизма и небывалого стратегического упадка панъевразийского «мира». Задача власти – прибегать к пропорциональному подходу, когда наряду с русификацией сохраняются традиционные формы локальных идентичностей. Гармоничный баланс по формуле «централизм-периферийность» — залог мощи России-материка. Кстати, сам Чхеидзе воплотил свои теории на собственном примере: будучи грузином, спасение и Грузии, и всей России он видел в геополитическом симбиозе центра и окраин без губительной абсолютизации этнонациональных особенностей каждой провинции.
Автор Владислав Гулевич
