Уважаемые коллеги! Продолжаю работу по вот уже …надцатой переделке своего графоманского литпроекта. Времени не хватает, особливо перед Новым Годом…Но вот накропал,переделал…
Книга первая.
= «Дети железного века».=
Как вам живется, дети железного века, века, когда
исчезли, позабылись такие слова, как «сострадание»,
«милосердие», «жалость»?…
Пролог.
…Ее обложили к полудню, плотным кольцом, на большом полузаснеженном поле. Ползком, припадая к вязкому суглинку, перемешанному со снегом, она пыталась ускользнуть в лес, но ее заметили. Упав плашмя на межу, она застыла без движения, чтобы отдышаться, успокоить стук запаленного сердца и на мгновение закрыть глаза. Прорваться сквозь кольцо ей не удастся, сдаваться она не пожелает. Оставалось умереть.
Проверив обойму в пистолете, машинальным движением она стряхнула с измазанной и мокрой юбки невидимые снежинки и пригладила ладонями волосы. Залегла на меже и стала отстреливаться.
-Ты что, сдурела, тетка?! — закричали ей. — А ну, бро…
Из черного дула маузера на крик полыхнуло пламя.
-Ох же, дура! — громко и сокрушенно воскликнул кто — то, невидимый ей и грубо выругался.
Она приподнялась на одно колено, не целясь, выстрелила. Ответная пуля не ударила, ужалила в грудь, насмерть…Подавшись к земле, она коснулась ее белыми, ватными руками…
Глава Первая.
Первый акт многоактной пьесы.
1 марта 1931 года. Суббота.
Подмосковье. Голицыно.
…От тела на прозекторском столе пахло дешевой галантереей и, неожиданно, чистыми волосами. На лице трупа — девушки лет двадцати пяти, застыло сосредоточенное выражение.
-Доктор, приступайте. — равнодушно сказал Дворцовый комендант генерал Матвеев.
Он глянул на изящные колени убитой, обтянутые недешевыми, сильно испачканными и местами порванными, шелковыми чулками.
-Вы будете присутствовать? — ровно, бесстрастно, поинтересовался паталогоанатом, деловито раскладывая инструменты: дуговую ножовку, металлический молоток с загнутой на конце ручкой, малые ампутационные ножи и прочее…
-Я? Что там у вас по плану?
-Хм — м, по плану…Судебно — медицинское исследование в полном формате предполагает снятие с трупа одежды, наружный осмотр и вскрытие трех полостей: черепно — мозговой, грудной и брюшной. Помимо этого неизменно проводится исследование полости рта, области шеи, мышц и костей. При наружном осмотре тело умершей переворачивают на спину и живот, определяют степень окоченения и объем движений верхних и нижних конечностей в плечевых, локтевых, тазобедренных и коленных суставах…
-Увольте от подробностей. — генерал Матвеев поморщился и посмотрел в окно.
За окном было сумрачно и сыро. Весна этот год, кажется, выдастся затяжной. С низкого, не по — мартовски тяжелого неба сеялась снежная крупка. Сыпалась на сугробы, прихваченные ледяной коростой, на колдобины дорог, где то и дело соскальзывались люди…
-Пожалуй, смотреть не стану. Делайте свою работу, доктор, а я подожду результатов на свежем воздухе…
Дворцовый комендант шагнул к выходу из прозекторской, но, открывая дверь, внезапно остановился. Обернулся и сказал, ни к кому не обращаясь:
-Странно, отчего у нее такие чистые волосы?
…На дворе, у морга Голицынской земской больницы, Матвеев тотчас выпростал из пальто портсигар и взялся за папиросу. Возле него с подчеркнутой почтительностью держались двое: начальник Особого Отдела Осведомительной Агентуры подполковник Семенов и начальник дворцовой полиции подполковник Шевяков.
Генерал Матвеев с любопытством и, одновременно, с плохо скрываемой досадой смотрел на подполковника Шевякова. Дворцовому коменданту известно было, что для начальника дворцовой полиции Шевякова в жизни не было большей радости, чем видеть свою жену, смотреть, как она управляется с домашними делами, а когда, вернувшись домой позже обычного, заставал ее в постели — румяную, разогретую, с рыжими распущенными на белоснежной подушке волосами, он просто возносился на небеса. Кобелиный восторг Шевякова читался на его лице даже сейчас, у порога морга Голицынской больницы.
-Вы понимаете, что произошло, подполковник? Что произошло в государевом дворце в Больших Вяземах и в его окрестностях? И какой резонанс может иметь произошедшее? На кону стоит, ни много ни мало, репутация державы.
-Вполне понимаю, ваше превосходительство.
-Необходимо выяснить, и возможно в кратчайшие сроки, кому и зачем понадобилось подсылать к государевой резиденции эту…девицу. Крайне важно понять, подполковник, что именно произошло. Ты, вот что, Шевяков…Дворцовую охрану нужно усилить всенепременно, позаботься об том немедля. Обшарь все окрестности в лесу. Теперь по розыску… — Дворцовый комендант поворотился к Семенову. — Дело требуется объединить в одних руках. Твоих. Расследование веди своими силами. Привлеки только свою агентуру, особо доверенных людей. Еще. Нужен расторопный сыскарь. А лучше два, для черновой работы, и трое — четверо филеров, можно и из отставных. К делу никого не подпускать. Докладывать только мне. Дело государево. Речь, ни много ни мало, идет о безопасности царя…
-Понял, ваше превосходительство.
-Как вы вообще вышли на эту девицу? — генерал строго посмотрел на Семенова.
-Накануне, точнее вчера, мой агент обратил на нее внимание…
-Он по долгу службы обязан обращать внимание. — сердито перебил Матвеев.
-Ехала она вечерним, предпоследним пригородным поездом. — продолжал Семенов виноватым тоном, — народу в вагоне мало, вернее, почти никого…Но филерское наблюдение ведется — то круглые сутки, как и полагается инструкцией…Девица сидела на правой скамейке, перед выходом. Ну, такая, с перманентной завивкой на светлых волосах и легким макияжем с красной губной помадой. Агент к ней, с напускным равнодушием, исподтишка присмотрелся. Особенно к глазам ее. А присмотревшись, отметил странную окаменелость, остекленевшие глаза. В глазах бессмысленная решимость и какая — то неодолимая злоба…
-Ясно. Такие женщины и мне хорошо известны. — сказал Матвеев. — Фанатичка. Но ты сейчас излагаешь так, словно роман авантюрный пишешь. Давай сухо и по делу.
-С перрона станции в Голицыно девица углубилась в Царицынский лес, направилась по дорожке в сторону Озерков, к дачам. Утром агент снова ее заприметил, только на этот раз она из лесу шла к станции. Без помады и без завивки. И без чулок…
-Что? Как без чулок?
-С вечера, агент обратил внимание, девица была в заячьих, теплых чулках. С утра шла в обычных, шелковых…
-Тэк — с…
-Как раз подавали на второй путь утренний московский поезд…
-Ну? — Дворцовый комендант засопел, начав проявлять признаки нетерпения.
-Девица к кассе. Агент к ней. Парень опытный, притерся у окошка, слегка ощупал — она в пальто двубортном, парижской моды, знаете, таком, приталенном сильно… А под пальто — ствол. И калибр соответствующий, не для самостоятельной обороны от вечерних налетчиков, и не для субтильных барышень. Агент и заволновался, напускного равнодушия вмиг не стало.
-Тут — то все, полагаю, и случилось? — усмешливо подытожил генерал Матвеев. — Агент раскрылся, засвиристел в свисток, девица в панику и в бега?
-Паники с ее стороны не было. Сняла с головы шляпочку и ею агенту в лицо, а после попыталась в поезд вскочить. Шум, однако, уж поднялся, на перрон городовые высыпали и девица бросилась в лес, обратно к дачам. А уж на ходу и маузер выпростала. Преследование было начато немедленно…
-Брось, откуда немедленно — то? Ее же к полудню только обнаружили. — сказал Дворцовый комендант. — А где твой агент расторопный, но шибко взволнованный?
-Тут, я его на всякий случай прихватил. Для опознания и…
-Вот и давай его сюда. — приказал Матвеев. Со своими подчиненными Дворцовый комендант был доверительно — покровительственно на «ты».
…Филер — молодой бородатый парень с тяжелым лицом, тупыми скулами и неожиданно ясными, осмысленными глазами, на задаваемые Дворцовым комендантом вопросы отвечал бойко, деловито, не терялся и высокого начальства не боялся нисколько, что Матвееву понравилось.
-В контакт на станции она ни с кем не вступала? — спросил генерал у филера.
-Каких — либо контактов отмечено не было.
-А на твой взгляд, куда она шастала, в лес? — раздумчиво поинтересовался генерал Матвеев. — Вот и без теплых чулок она, по твоим словам, на станцию заявилась, и без помады…
-Не из лесу — это точно. Разодета, но не шибко. С достатком барышня.
-Почему так думаешь?
-Сапоги…
-Сапоги?
-Растоптанные сапоги заграничного, итальянского кроя, с ремешками и вырезами на голенищах. — пояснил филер. — Общеизвестно, что итальянцы шьют разную обувь и у тамошних мануфактур, где тачают малыми партиями, вручную, есть свои секреты и свои патенты на пошив. В одном месте, к примеру, никогда не склеивают подошву — только сшивают каждый ее слой вручную, в пятьсот стежков. В другом месте используют кожу экзотических животных, древесину, солому. На изготовление одной пары может уйти до полутора месяцев, но в результате — красота, удобство, качество…
-И цена… — Матвеев потер выбритую щеку, покачал головой.
-У кого — то в гостях была, не иначе. — сказал все примечающий филер.
-На дачах, в Озерках? — быстро спросил дворцовый комендант.
-В том и закавыка, простите ваше превосходитство…
-Ничего. — поощрительно кивнул Матвеев.
-На дачах тех, почитай с осени, никто и не живет почти. Генерал один, престарелый, с любовницей бывшей, она в Военно — Законодательном Совете журнальной частью заведует, в Москву ездит каждый будний день. Лебедева ее фамилия. Еще пара — тройка служителей дворцового ведомства с семьями, их всех наперечет знаем. Вот, пожалуй, и все.
-Не в Озерки значит, шла? А куда? Куда свернуть могла?
-А выходит, по — моему размышлению, девица эта никуда иначе не могла иттить, кроме как во дворец.- ответил негромко филер. — По тропке шла, все правее забирала, аккурат ко дворцу, значит…
-Во дворец…Теперь понятно, отчего у нее такие чистые волосы… — Матвеев милостливо кивнул филеру, подозвал Семенова, — Молодца этого представь к награде. И наградных выпиши, не скупись.
-Слушаюсь. Есть еще один преинтересный момент, ваше превосходительство. — негромко, доверительно, сказал начальник Особого Отдела Осведомительной Агентуры.
-Преинтересный? Излагай.
-Кассирша на станции, которая девице убитой билет продавала, показала, что смахивает она на литовку…
-По каким таким признакам она литовка? — с легкой степенью недоумения поинтересовался генерал Матвеев.
-Дмитрий Иванович, я кассиршу на всякий случай прихватил сюда, с собой. — сказал Семенов. — Как чувствовал…
-Нюх прорезался? — усмехнулся генерал Матвеев. — Есть две вещи, Семенов, которые мне всегда не нравились: служебные собаки, лишенные обоняния, и подполковники с нюхом…
-Сейчас она расскажет, Дмитрий Иванович. — подполковник Семенов сделал вид, что не слышал грубоватой реплики генерала. — Ксения, подойдите сюда…
Кассирша, худенькая, пышноволосая, с уставшими глазами, подошла к Дворцовому коменданту. Матвеев увидел в ее волосах приметную паутину первой седины, на виске под тонкой кожей билась голубая жилка.
-Ксения, как вас по батюшке величать?
-Ксения Александровна. — сказала билетная кассирша голосом, явно растратившим прежнюю строгость.
-Ксения Александровна, растолкуйте мне, отчего интересующая нас девица, смахивает, по — вашему, на литовку?
-Я разговаривала с нею. Она покупала билет до Москвы, до Смоленского вокзала.
-Так, и что?
-По некоторым признакам я предположила, что…
-По каким признакам, Ксения Александровна?
-Ну, скажем, в литовском языке аффрикаты парные по звонкости и глухости, твердости и мягкости, тогда как в русском — аффриката всегда мягкая и глухая. — ответила ему кассирша. — Также вокализм в русском и литовском языках различается сильнее, чем консонантизм. Система гласных фонем в современном литовском языке больше и сильнее, чем в русском языке. Сильно отличается артикуляционная база русского и литовского вокализма.
-Вы, Ксения Александровна, простите, не филолог часом, по образованию?
-Лингвист. Окончила двухлетние курсы. Занималась переводами, когда — то, давно уж… — она сделала легкий, почти незаметный вздох и улыбнулась, грустно, чему — то своему, потаенному.
-Извините, перебил вас, продолжайте, покорнейше прошу…
-Артикуляция русских гласных в общем характеризуется ненапряженностью, вялостью речевого аппарата, в результате чего многие русские гласные получают скользящий, дифтонгоидный характер.
-Какой? — спросил Дворцовый комендант.
-Дифтонгоидный характер…На произношение русских гласных сильно влияют сосед…
-Ясно. — коротко сказал генерал Матвеев. — Не сердитесь…Литовка так литовка…Я благодарю вас, Ксения Александровна, за вашу помощь…Я, признаться, теряюсь в догадках, что могло привести в билетную кассу лингвиста, способного с большей для себя и окружающих, пользой реализовывать свои знания, и…Может быть, вы не откажетесь, в качестве небольшой благодарности, принять некоторое, э…, воспособление?
-Вот этого, прошу господин генерал, не делать. — неожиданно резко ответила кассирша. — За такую штуку я ведь и в самом деле могу рассердиться. А сердиться мне, право слово, не хочется.
-Прошу простить, Ксения Александровна, коли задел чем трепетную вашу душу. — суховато сказал Матвеев.
Он резко отвернулся от заметно побледневшей кассирши и отошел к автомобилю, стоявшему неподалеку. Тотчас рядом вынырнул личный шофер, Филипп Медведь, преданный, неизменный, служивший уже лет пять. Шофер на немецкий манер щелкнул каблуками.
Матвеев недовольно поморщился:
-Филипп, что ты все время каблуками норовишь щелкнуть? Оригинальничаешь?
-Не могу знать, ваше превосходитство. — дурашливо ответил Медведь. На правах «своего» человека в ближайшем окружении Дворцового коменданта, он иногда позволял себе фамильярничать с начальством. Впрочем, меру знал, лишнего не позволял…
Генерал глубоко вздохнул, сказал приблизившимся к нему Шевякову и Семенову:
-Чем занимается эта самая Лебедева из Военно — Законодательного Совета?
-Она занимается кодификацией военного законодательства. — доложил Семенов. — Конечно, там можно что — то эдакое выловить, но сущие крохи.
-Выясняйте, господа, как можно скорее, к кому во дворец девица, с литовским акцентом, могла направляться. И что за девица, тоже выясняйте. Mädchen für alles* с маузером под пальто, устраивающие перестрелки с дворцовой охраной, в царскую резиденцию не шастают…
========================
Mädchen für alles* (нем.) — девушка для всего.
1 марта 1931 года. Суббота.
Подмосковье. Голицыно.
Нехорошее чувство испытывал генерал Матвеев, разглядывая вещи, найденные у убитой девицы. Перед ним лежали маузер, брелок с ключом, железнодорожный билет Москва — Голицыно, немного мелочи из маленького дамского ридикюля, сам ридикюль, серебряный дамский портсигар, набитый папиросами, две смятые трехрублевки и половинка картонного вкладыша от папиросной коробки, из серии «Оружие Британской империи».
Он повертел железнодорожный билет и отложил в сторону.
-Где — то в Москве или во дворце государевом, сидит человек, у которого лежит вторая половинка папиросной картонки. — тихо сказал Матвеев подполковнику Семенову. — Фокус старый, но удобный. И главное — ухватиться пока не за что…
Подполковник Семенов молча пожал плечами.
-У убитой нашли портсигар…
-Ни одной папироски не скурила. — удивился Матвеев, разглядывая так и эдак портсигар. — Странно…Берегла, выходит, папиросочки. А почему берегла? Есть вопрос.
-Может некурящая?
-Некурящий человек папиросы таскать не станет. А она курящая. Пальцы на руках зажелтевшие. Курила много и часто.
Тщательный осмотр позволил обнаружить в одной из папирос туго скатанную записку. Генерал осторожно развернул прозрачную бумажку:
-Да тут целое послание…«Во избежание прошлой ошибки я нашел возможным выработать свой пароль. Предлагаю следующее: кто в какой — либо форме или фразе скажет слова «дирижировать» и «оркестр», и в то же время дотронется рукой до правого уха, тот и будет сносится со мной»…тТам еще есть. Надо, Семенов, записку просмотреть до самой распоследней запятой. Займись этим спешно.
Подполковник кивнул.
-Чуешь, чем пахнет, нюхач? — спросил Матвеев. — Заговором пахнет…Стало быть, делом государевой безопасности…Ты, вот что…Кассиршу билетную уже отпустил, или она здесь еще?
-Здесь.
-Фамилия как ее?
-Маковская.
-Надо бы мне с ней еще раз словом перемолвиться…
Ксения Александровна, кассирша с лингвистическим образованием, смотрела на подступившего к ней генерала Матвеева с подчеркнуто — демонстративным равнодушием.
-Знаете, Ксения Александровна, есть такая юридическая памятка…Если второй и третий раз встречаешься с одним и тем же свидетелем, это обычно означает, что ты недостаточно квалифицированно провел с ним первый разговор. — сказал Матвеев. — Ксения Александровна, не могли бы вы мне сказать, встречали ли вы эту девицу ранее? Покупала ли она у вас, именно у вас, билет на поезд до Москвы?
-Было, было. Один или два раза. Недели две назад. Или около того.
-Угу. — генерал смотрел на билетную кассиршу неотрывно.
-Мне кажется, что вы, генерал, вдобавок ко всему, еще и меня сосредоточенно изучаете.
Матвеев усмехнулся.
-Можете не усмехаться. Это рассеивает ваше внимание.
-Вы, кажется, тоже изучаете меня. Я, однако, замечаний вам не делаю. — заметил Дворцовый комендант.
-Я лишь любуюсь вами.
-Вы так откровенны, Ксения Александровна. Никогда бы не подумал, что комплименты, адресованные мужчине, могут так подействовать…Будь наше знакомство более тесно и доверительно, я бы стремился приложить умение и старание, чтобы вы почувствовали исключительную приятность.
-Вы, господин генерал, говорите так, словно консервы открываете. — холодно ответила кассирша. — А я не очень люблю консервы.
-Вот как? А я предпочитаю стандартный вкус.
Он как мог изобразил на лице располагающую улыбку, но у него плохо получилось, он это понял, досадливо поморщился, развернулся и ушел.
1 марта 1931 года. Суббота.
Подмосковье. Голицыно. — Москва. Староваганьковский переулок.
В машину генерал Матвеев сел нахмуренный, застегнутый на все пуговицы.
-Теперь домой, Дмитрий Васильевич? — спросил Медведь.
-В Москву гони, в Аптекарский приказ…
Генерал Матвеев сидел в «паккарде» и противоречивые мысли роились в его голове. Одну — неприятную, почти болезненную — сменяла другая — еще более тревожная, мучительная. Дмитрий Иванович отгонял их, но невеселые мысли возвращались с раздражающей настойчивостью.
«Паккард» бойко бежал по Смоленскому тракту в сторону Москвы. Шум мотора иногда казался генералу Матвееву оглушительным в ночной тишине, фары выхватывали провалы сводчатых подворотен, литые решетки особняков, глухо запертые ворота и двери подъездов…
На ночь глядя Матвеев ехал в Москву. «Потеребить связи» — так называл он то, что планировал сделать. Связи — это необходимый и важный ресурс. Чтобы снизить издержки установления и поддержания связей, необходимы компетенции и репутации. Компетенций у него было маловато, а вот репутации у Дворцового коменданта хватало с избытком. Генерал Матвеев, несомненно, вызывал у окружающих страх. Он не был ни страшен внешне, ни кровожаден, ни угрюм. Наоборот, Дмитрий Иванович Матвеев был человек светский, вежливый, обходительный. Люди боялись не Матвеева, а системы, которую он представлял, ощущали безжалостную мощь той машины, которая стояла за его спиной. Матвеев сумел стать человеком незаменимым, неприступным хранителем высших государственных тайн, стоящим как бы над людскими страстями и борьбой партий. Одновременно он был ловок и, как тогда говорили, «пронырлив», мог найти общий язык с разными людьми. Перед ними разворачивалось все «грязное белье» царской династии и все ее грязные закулисные дела.
Матвеев был причастен к власти. Власть приносила огромное, не только материальное, но и моральное удовлетворение. Она возвышала человека над всеми остальными. Это своего рода морфий, наркотик, без которого морфинист не может жить. Власть нередко мифологизировали, придавали ей какие — то сверхъестественные черты. И сам носитель власти порой не чурался приписать себе божественное происхождение. Властью злоупотребляют, и тогда трудно приходится тем, кто находится под такой властью. Но ее можно использовать на благо всех чинов общества. Такую власть люди готовы уважать. Матвеев верил, что его уважают, не только боятся.
Уважению связи не мешали, способствовали. Связи — ключевой источник новых возможностей. Чем выше поднимаешься, тем дороже становятся связи. Умение их выстраивать позволяет несколько снизить цену.
Дмитрий Иванович ехал в Москву, в Староваганьковский переулок, почти к стенам Кремля. Ехал к человеку, чья служебная деятельность мало кого занимала, а знал о ней довольно узкий круг лиц. Известно было, что человек этот не столько руководил одним из ведомств большого государственного аппарата, сколько поставлял логические решения проблем для аргументированного ответа на любой поставленный вопрос. В Старом Ваганькове располагался исторический комплекс зданий бывшего Аптекарского приказа. Раньше Аптекарский приказ находился в Потешных палатах Московского Кремля, поскольку связь его с царской фамилией была достаточно тесной и именно при нем находились царские врачи. Важными составляющими частями приказа были государева аптека, так называемый Аптекарский огород (то есть место, на котором выращивались лекарственные растения), кабинет редкостей, где собраны были в первую очередь гербарии, и…царская библиотека.
Из книжного собрания Аптекарского приказа появилась царская библиотека, старейшую часть которой составили книги, находившиеся у основателя династии, царя Бориса Федоровича Годунова, его сына, Федора Борисовича, ближнего боярина Семена Никитича Годунова, умершего в 1612 году и западноевропейские издания, привезенные в Москву английскими купцами Флэтчером и Голсуортом в начале 1609 года.
Аптекарский приказ изначально был призван стать чисто дворцовым ведомством, занимавшимся всем, что относилось к здоровью самого Ивана Грозного и царицы. Но очень скоро Аптекарский приказ расширил свою компетенцию и включил в сферу своей деятельности, помимо забот о здоровье царского семейства, еще и заботу о придворных царя, ближних боярах, военачальниках, а затем и о царском войске. Именно на этот приказ была возложена борьба с терзавшими русскую землю «моровыми поветриями» — эпидемиями опасных инфекционных болезней. С годами назначение Аптекарского приказа, а точнее, одной из важнейших его частей, государевой аптеки, — обслуживание, главным образом, царя и членов его семьи, существенно изменилось. Приказ стал основой для личной секретной службы царя.
В середине семнадцатого столетия Аптекарский приказ перевели из Кремля в Старое Ваганьково. Когда — то местом у Ваганьковского холма заинтересовался Иван Грозный, построивший неподалеку Опричный дворец. Теперь же в обширном Аптекарском дворе, обустроенном в Староваганьковском переулке, в каменных палатах, подвергшихся значительным переделкам и перестройкам, разместилось ведомство Государственной Охраны, впоследствии названное на европейский лад Департаментом Государственной Охраны.
Он был немал и объемлющ. Его основными задачами являлись защита интересов обороноспособности и экономического развития России, экономическая контрразведка и промышленная безопасность, наружное наблюдение и охрана иностранного дипломатического корпуса, охрана членов правительства, государственных объектов и специальных грузов, для чего Директору Департамента подчинен был Корпус Городовой стражи.
Департамент Государственной Охраны состоял из нескольких делопроизводств — оперативных отделений, имел в своем распоряжении один из лучших филерских летучих отрядов, обширную сеть осведомителей, собственные информационный и технический отделы, первоклассную фотолабораторию, картотеку, архив, экспертов — лингвистов, искусных парикмахеров и гримеров.
Глава Вторая.
«Песьеголовое» ведомство.
1 марта 1931 года. Суббота.
Москва. Староваганьковский переулок.
…Открыв тяжелую дверь, Матвеев, на стене напротив, увидел песьи головы — символ опричников царя Ивана Грозного. Холодок страха обдул сердце и Дмитрий Иванович слегка поежился.
Кабинет Директора Департамента Государственной Охраны был меблирован совсем не в строгом соответствии с протоколом и положением в иерархии занимавшего его чиновника. В кабинете на первом плане располагались старомодный письменный стол, сделанный, по всей видимости, еще при царе — Горохе, и шкаф — сервант. Возле одной стены стояли два деревянных стула с высокими прямыми спинками, обтянутыми кожей, у другой стояли кожаный диванчик и стул. В правом углу расположился пузатый сейф.
Директор, Георгий Васильевич фон Эккервальде сидел за письменным столом. Он даже не поднял голову, услышав, как кто — то входит в его кабинет. Глава Департамента слыл человеком малоаристократическим, несмотря на приглушенные «старомосковские» манеры, галантность в общении с дамами, отстраненную вежливость с подчиненными, тонкий породистый профиль и редкую, даже на Москве, скрытность.
Со своей обычной пунктуальностью фон Эккервальде занимался синими министерскими пакетами, которых прислано ему было в изрядном количестве.
-Здравствуйте, Георгий Васильевич. — поздоровался Дворцовый комендант. — Не удивлены мои поздним визитом? Да все служба. Служба…
Фон Эккервальде наконец оторвал взгляд от стола, вышел навстречу генералу Матвееву и крепко пожал протянутую руку.
-Не удивлен, Дмитрий Иванович, не удивлен. — сказал Директор, еще не решив, радоваться ли ему приходу неожиданного гостя или поскорее отделаться от него. — Гора с горой не сходится, а вот человек с человеком…
Директор Департамента Государственной Охраны шутливо развел руками.
-Да и слухами земля полнится…
-Значит, Георгий Васильевич, таперича здеся обретаетесь? — лениво поинтересовался Дворцовый комендант, пропуская мимо ушей последнюю реплику фон Эккервальде и одобрительно покачал головой. — Неплохо, ей — ей. В центре, но в спокойном месте, подальше от лишних человеческих глаз.
-Стараемся жить в ногу со временем. Аккуратно.
Несколько часов назад на рабочий стол Директора Департамента Государственной Охраны легли две совершенно секретные шифровки.
В первой из них, по данным надежного источника, утверждалось, что у представителей английской секретной службы в Москве есть информатор и Лондон придает ему исключительное значение. В шифровке было всего несколько строк. Ни имен, ни подробностей. Только бесценная информация — в Москве у англичан есть высокопоставленный источник. Теперь предстояло его сыскать. И обезвредить мерзавца. Вот только где искать? Впрочем, с того момента, как Директор наложил на шифровке короткую и решительную резолюцию, махина государева сыска завертела свои жернова — в работу включились десятки людей…Во второй шифровке речь шла о дневном происшествии в окрестностях Больших Вязем, царской подмосковной вотчины и государевой резиденции.
-Полагаю, Дмитрий Иванович, столь поздний ваш визит ко мне как — то связан с утренним происшествием, случившемся в Голицыне?
Матвеев взглянул на Директора Департамента. Фон Эккервальде обладал непередаваемым личным обаянием. Уже один легкий взгляд прозрачно — светлых глаз на удлиненном несколько лице порождал в любом собеседнике чувство доверия. Но он умел быть и деловым, в высшей степени организованным человеком.
-Действительно, земля слухами полнится… — пробормотал Матвеев, несколько обескураженный осведомленностью фон Эккервальде.
-Полагаю также, что вы, господин генерал, обеспокоены этим происшествием? Однако, Дмитрий Иванович, вы и сами не очень верите в вариант с готовящимся цареубийством, не так ли?
-Отчего же?
-Я постараюсь рассуждать с точки зрения здравого смысла. Я думаю, что подобные акции, я говорю о цареубийстве, подготавливаются месяцами. Но пока, смею вас заверить, дорогой Дмитрий Иванович, моим ведомством какой — либо активности в данном направлении отмечено не было. Были, не скрою, кое — какие противоречивые сведения. Они требовали тщательной проверки: якобы один беглый финансовый туз за полмиллиона нанял трех боевиков, грузинских офицеров, для подготовки цареубийства. Сведения не подтвердились. Теперь дальше…На первый взгляд, убийство государя — типичный случай политического террора, а именно акт насилия, в лучшем случае не лишенный какой — либо внятной политической цели или мотива, в худшем же — вызывающий куда более кровавые ответные репрессалии. Террористический акт такого масштаба обычно приобретает форму картинного подвига, способного поднять волну общественного возмущения, брожения масс. Так?
-Так.
-Что же можем увидеть мы в данном случае? Бессмысленность преступления налицо. Никакой не политический гамбит, кем — то спланированный, никаких потуг с подготовкой к принятию уязвленной властью мер возмездия в виде чрезвычайных актов, никаких фанатиков, готовых отправиться на эшафот. Нет ни «пешек», ни «козлов отпущения», ни «полезных идиотов»…А перспективы от убийства каковы? Государь, и вы прекрасно о том знаете, смертельно болен. Успешное устранение царя со сцены? Помилуйте…
-Нет ни «пешек», ни «козлов отпущения», ни «полезных идиотов», говорите вы, Георгий Васильевич, нет фанатиков… — задумчиво повторил генерал Матвеев. — А что же есть? Думаю, вы ответ знаете.
Фон Эккервальде взглянул на Дворцового коменданта непонимающе.
-«И все ж, дефекта не тая, замечу я в итоге: намордника не вижу я на бешеном бульдоге»… — неожиданно продекламировал Матвеев и добавил, поясняя, — Я тут давеча карикатуры в «Коммерческом вестнике» просматривал…Там на пьедестале изображен такой типичный британский Питбуль в котелке и с сигарой в зубах. А на поводке у Питбуля маленькая лошадка…Смешно, ей — богу…
-Не исключено. — помолчав, сказал фон Эккервальде и внимательно посмотрел на генерала Матвеева. — Не исключено…
1 марта 1931 года. Суббота.
Москва. Староваганьковский переулок.
Туманный Лондон традиционно считался одним из центров антирусской агитации и европейской сети политической деятельности российских эмигрантов. Именно в Лондоне располагалась когда — то Первая Вольная Типография, отцом-основателем которой был Александр Герцен, именно здесь нашли пристанище Петр Лавров, Сергей Кравчинский, Феликс Волховский, Дмитрий Желябов, беглый царедворец и дипломат Иван Трегубов…Присутствие выходцев из России стало одной из отличительных черт жизни Англии, и особенно Лондона. В британской столице насчитывалось пять русских издательств. Большое количество периодических изданий способствовало росту активности русских эмигрантов в Англии. Кроме того, в Англии насчитывалось шестнадцать русских обществ взаимопомощи, они оказывали поддержку беглецам и стремились создать прочную основу для дальнейшей жизни в этой стране (биржа труда, школы, санатории и другое).
Вот уже с полгода, а то и больше, в заграничных газетах все чаще и чаще появлялись заметки о деятельности эмигрантского Русского Политического Комитета, основанного беглым российским промышленником Николаем Коноваловым, возжелавшим путем «коренных политических реформ» осуществить «меры по восстановлению в России цивилизационного, конституционного порядка». Комитет, по замыслу создателя, был создан для координации антигодуновской агитации. В состав комитета вошли видные политические эмигранты, издававшие еженедельный бюллетень, на который были подписаны британские министерства финансов и иностранных дел. Помимо коноваловского комитета в Лондоне существовали и другие политически ориентированные эмигрантские организации: праворадикальное «Русско — Британское братство», «Народоволие», лондонские отделения «Русского национального Центра» социал — демократической рабочей партии и народно — трудового союза.Эти организации придерживались разных политических взглядов и ставили перед собой разные политические цели.
Для бюллетеня Коновалова писали многие эмигранты, в числе которых был, например, Александр Титов, один из виднейших деятелей русской социал — демократии в эмиграции. Его статьи подавались как интересные, в первую очередь для британских лейбористов. Русский Политический Комитет, имевший в числе своих членов беглого дипломата Трегубова и профессора Эдинбургского университета Чарльза Саролеа, проводил по всей Великобритании «русские встречи», на которые в качестве ораторов приглашались русские беглецы и изгнанники или «знатоки» России. Коновалов, бывший лесозаводчик -оптовик, ворочавший сотнями тысяч, отправлявший за границу пароходы отборного пиловочника и мачтовой пинежской сосны, близко сошелся с английским банкиром Тэлботом, и взялся на паях финансировать выпуск газеты, выходившей два раза в неделю, с целью «снабжать широкую общественность в зарубежных странах, интересующуюся событиями в России, точными сведениями в отношении ее политической, экономической и социальной ситуации». Для газеты писали британские парламентарии, бизнесмены, представители духовенства, но также публиковались статьи и письма русских эмигрантов. Английская публика довольно хорошо принимала коноваловскую газету, особенно те ее публикации, в которых речь шла о русских, как о ленивых, аполитичных и испорченных людях. С восторгом принимались статьи про царскую семью, взяточничество, мздоимство «верхов», про консервативный поворот в России. Гораздо сдержаннее англичане реагировали на статьи о британском рабочем движении. Но Коновалов и не скрывал, что это были весьма формальные отчеты, основанные исключительно на лейбористском ежегоднике и призванные показать, что у русской политической эмиграции нет шансов на успех в политической деятельности вне пределов России.
У Коновалова были широкие связи в английском правительстве. Многие из русских эмигрантов были лично заинтересованы в том, чтобы сотрудничать с Русским Политическим Комитетом, поскольку это давало статус гарантированного получения единовременного пособия и последующих регулярных выплат, невеликих по сумме, но не лишних при заграничной жизни, особенно в Лондоне, где царили дороговизна и застой: британская столица казалась русским неподвижной, неспособной найти выход из чрезвычайной скуки.
Слепому было ясно, что создать буквально за несколько недель так профессионально оформленную связку со всеми признаками корпоративного ордена, могли только профессионалы. О том, что это непростой кружок случайных людей, сведенных эмигрантским житьем — бытьем, но ядро будущей политической силы, свидетельствовали блестящая информированность входящих в связку о происходящем в России, согласованность и безупречная синхронность политических акций и поддержка британского правительства….
Обо всем этом и еще кое о чем, генералу Матвееву удалось переговорить с фон Эккервальде. В кабинете Директора Департамента Государственной Охраны.
-Итак, Георгий Васильевич, подводя итог всему сказанному, обговоренному, вы утверждаете, что политического заговора нет? — спросил генерал Матвеев.
-Дмитрий Иванович, я утверждаю, что заговора с целью цареубийства нет. — ответил, после небольшой паузы, фон Эккервальде. — Но есть политический заговор. Против державы нашей. До недавнего времени я считал, что результаты британских политических игр никогда не становятся очевидными сразу. Для этого требуются недели, месяцы, годы, иногда даже десятилетия. Британские имперские стратегические планы не терпят спешки. Возможно даже, я вполне допускаю сие, Великобритания выявила и идентифицировала «нужный» тип нынешнего русского монарха, руководителя, способного «использовать» возможность правления к выгоде Лондона. Однако теперь я так не считаю. Тому есть причины.
-Какие?
-Евразийский континентальный союз. Евразийское объятие уже почти свершившийся факт. В Центральной и Юго — Восточной Европе нам почти удалось примирить амбиции, создав, таким образом, противовес надвигающейся осаде со стороны морских держав, в первую очередь Великобритании. Теперь англичане проводят в жизнь следующий акт своей зловещей антиевразийской пьесы. Лондон стремится как можно быстрее вбить клинья в будущий союз. В Европе британцы натравливают всех на нас и на Германию, ибо, ежели Россия и Германия объединяются в той или иной форме, евразийское объятие становится реальностью: то есть в самом центре огромного материка возникнет монолитная евразийская империя, опирающаяся на огромную по численности славянскую армию и германский технический прогресс. Только представьте, если Европа, Ближний Восток и Азия смогут образовать устойчивую конфедерацию? Да их объединенные минеральные, водные и естественные ресурсы в виде нефти, зерновых, воды, древесины, предоставят гигантской евразийской лиге такие оборонительные преимущества, которые сведут к нулю всякую морскую блокаду! Евразийский союз сможет до бесконечности противостоять любому эмбарго. Перед Великобританией во весь рост встает тень могучего врага, обладающего гениальным сплавом русской жизненной силы, немецкой изощренности и азиатского трудолюбия. В долгосрочной перспективе Британия окажется бессильной перед лицом такого слияния. Исходя из этого предположения, британская стратегия становится предельно ясной: для того, чтобы отвлечь угрозу появления смертельно опасного соперника, остается обложить осадой. Как? Вбив клинья в жизненно важные узлы континентального массива. Великобритании следовало бы при этом выбрать путь наименьшего сопротивления и назначить своим главным противником Германию, так как рейх предположительно явился бы динамической движущей частью русско-германской угрозы, и Германию можно достаточно легко окружить и блокировать с помощью союза соседних с нею государств. Но для этого надо установить дружественные отношения с Россией, традиционным британским антагонистом. Этого не происходит. Значит, можно предположить, что главным вероятным противником выбрана не Германия, а Россия. Значит, у англичан для этого есть веские причины. Теперь, далее, о вбитых клиньях…На Ближнем Востоке — втиснутая в самое сердце арабского мира иудейская Палестина, на Дальнем Востоке англичане всадили несколько шипов в бок Китаю — Корея, японская Формоза, Тибет…В Центральной Азии — межплеменные столкновения…Исчерпывающе излагаю, Дмитрий Иванович?
-Вполне. Почему же Россия, не Германия?
-Вероятно, у нас недостаточно высок династический дух. Принято считать. Что Германия духом сим поражена, из всех прочих стран, в патологической степени. Россия несколько меньше. С германским династическим духом, вредоносность которого обусловлена непомерным, фанатичным и непредсказуемым раздуванием, невозможен никакой компромисс. Этот дух следовало бы вырывать целиком. С корнями и всеми побегами. А с нами, стало быть, есть вероятие договориться. Или отучить от архаичных предубеждений, от всех этих дворянских сословий, фамильных привилегий, иным путем…
-Иным путем…
-К примеру, англичане могут предложить Москве экономическое партнерство, которое будут оплачивать Германия, от которой отсекут часть ее национального достояния, и…сама Россия…Как вам, Дмитрий Иванович, такой иной путь?
-И что, есть на такое надежды у англичан?
-Кто знает, Дмитрий Иванович, кто знает…Угольки — то тлеют. Тлеют угольки…В Европе полным полно пышущих злобой эмигрантских гнезд. Все эти беглые российские тузы, у которых уплыл жирный кус из рук, проворовавшиеся банкиры, неудачливые политики, обиженная титулованная знать, объединенная ненавистью к Годуновым. Они могут пойти на все. Сами знаете, самодержавие — есть аполитичная система власти и надежд на ее изменение путем естественной эволюции нет. Политическая борьба в такой системе может вестись только в форме гражданской войны.
-А вы, стало быть, со своим ведомством, узнаете об их намерениях?
-Обязаны узнавать. Как говорится, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.
-Песьи головы помогают?
-Помогают, Дмитрий Иванович. Работа нашего ведомства неблагодарна в личном отношении, но ответственна в государственном. — ответил фон Эккервальде. — Хотя, в то же самое время, она полна некоторых искушений. Желаете взглянуть?
-На искушения?
-На следственную работу. — сказал фон Эккервальде.
-Увольте. У вас, верно пытают по старинке, как при Иоанне Грозном заведено было.
-Так всегда говорят. — притворно вздохнул фон Эккервальде и добавил с апломбом отца русской криминалистики, — Что может быть оригинального в следственной работе? Ничего — с! Решительно ничего — с!
Он подошел к столу, поднял трубку, сказал отчетливо, после короткой паузы:
-Виктор Анатольевич, здесь Эккервальде, да… Поднимите ко мне в кабинет этого, приват — доцента…Да, для приятной полуночной беседы.
1 марта 1931 года. Суббота.
Москва. Староваганьковский переулок.
…Приват — доцент Иван Сергеевич Крипаль, крупный сорокапятилетний брюнет, не потерявший самообладания, сидел в кабинете фон Эккервальде и только поблескивал темными глазами.
-Все, что вы мне тут напредъявляли, господин хороший, это не улики. — заявил он сходу, едва войдя в кабинет и усевшись на стул. Ну, нашли вы какие — то бумаги, и что? Это наши с вами политические разногласия. Вы сторонники одних идейных убеждений, я — других.
-Из двух мнений — одно ошибочно. — заметил фон Эккервальде и подмигнул генералу Матвееву, мол, сейчас интересное будет.
-Вы, конечно, считаете, что ошибаюсь я? Вполне логично. Однако, если бы в этом кабинете мы поменялись местами, оценки наши существенно бы изменились.
-Наивно. Вас привлекают к ответственности не за политические убеждения, но за конкретную противоправительственную деятельность.
Крипаль шевельнулся на стуле и глянул в темное окно.
-Я не отрицаю того, что вел переписку со своими единомышленниками, приватно высказывая некоторые свои выводы и давая оценки современным событиям. — сказал он.
-Вы погодите про оценки. Вас обвиняют в призывах к противоправительственным действиям. — сказал фон Эккервальде.
-Обвинять можно в чем угодно. Необходимо обвинения доказывать.
-Доказательства есть.
-Есть? Предъявляйте. А ваши пустые слова — просто сказки.
-Предъявим. — пообещал фон Эккервальде. — Значит, утверждаете, что вели только переписку с единомышленниками?
-Утверждаю.
-И для подобной безделицы вы шифровали свои письмена, так?
-Разве это запрещено?
-Давайте представим, что зашифрованные записи содержат некие государственные секреты.
-Давайте без давайте. — грубо ответил Крипаль. — Для того, чтобы заявлять такое, даже гипотетически, вам следовало бы сначала записи расшифровать и прочитать. Вы же этого, как я понимаю, не сделали до сих пор?
-Так ведь шифр.
-Да. Шифр. — подтвердил приват — доцент. — Прочитать не удается? Это вам не «собачка на веревочке»!
Фон Эккервальде и генерал Матвеев усмехнулись одновременно, не сговариваясь: забавно было слышать из уст приват-доцента, преподавателя математики, выражение «собачка на веревочке» — так именовали шифр, привязанный к тексту определенной книги, газеты, журнала, календаря или справочника. Похоже, приват — доцент такой примитивщины не признавал.
-Георгий Васильевич, позвольте взглянуть… — попросил Матвеев записи приват — доцента. — Эге, да здесь применена более хитроумная система. Взгляните, Георгий Васильевич, чаще других повторяются единицы, парами и в одиночку. Их дополняют комбинации цифр от ноля и до, до…,до сотни, так…Наверняка использованы и условные обозначения, смысл которых может меняться, в зависимости от даты записи, дня недели и прочих условий.
-Сталкивались с чем — то подобным? — фон Эккервальде выглядел по — настоящему заинтересованным.
-Позвольте полюбопытствовать у вас, господин Крипаль, вы какой области математики отдаете большее предпочтение? — спросил Матвеев. — Знаете, у каждого преподавателя, профессора, всегда есть свой, так сказать, конек, на нем он всегда и старается выехать.
-Вам зачем?
-Затем, что ежели вы теорией множеств увлекаетесь, то у вас к шифровке будет один подход, а ежели теорией групп — совершенно другой…
Крипаль вздохнул, сказал надтреснутым голосом:
-Я понимаю, что из ваших лап мне уже не вырваться. Жестокость и произвол царских опричников известны по всему миру и заставляют содрогаться все цивилизованное человечество. Но знайте! С нами уже тысячи! Десятки тысяч! Культурные люди, истинные патриоты, готовые отдать жизни за Россию, спасти ее от торжествующих невежд.
-Это в ваш огород, Дмитрий Иванович. — улыбнулся фон Эккервальде. — Экий вы невежда, едва взглянув в шифровки, изъятые у господина Крипаля, подсказали, где нашим криптографам стоит поискать ключ.
-Невежды! — снова сказал Крипаль.
-Зачем же так — то?
-История не простит вам подобного произвола.
-История — дама покладистая. Она предателя за героя выдаст, а преступника за революционера. — возразил Директор Департамента Госохраны.
-Вы правы. Подождем. — сказал приват — доцент, усмешливо оттопырив нижнюю губу. — И вам, приспешникам тирана, все воздастся.
-А чего подождем — то? Революции? Любая революция — это ведь просто борьба за власть, дорогой мой приват. — Не помню о каком политике сказано: он обольщал народ фразами и ничего не сделал для народа. А вообще — то, во время революции власть остается за теми, в ком больше злодейства.
-Не боитесь со мною так откровенничать?
-Не боюсь. Я же борьбу веду со скверной, вроде вас. С открытым забралом веду, заметьте.
-Знаем прекрасно ваше забрало! Все культурные люди…
-Прекратите. — вяло отозвался фон Эккервальде. — Разглагольствуете о культурных людях, а сами сидите с матерчатыми завязками от полосатых кальсон наружу. Интеллигент вшивый!
-Любопытная эволюция понятий… — Крипаль пришел в себя от минутного замешательства и снова излучал спокойствие и хладнокровие. — Каждое высокое звание, которого люди добиваются с риском для жизни, когда — нибудь становится ругательством. Так случилось со словом «интеллигент»…
1 марта 1931 года. Суббота.
Москва. Староваганьковский переулок.
-Ловко вы с приват — доцентом… — сказал фон Эккервальде генералу Матвееву, когда Крипаля увели. -Благодарю. Чаю, может?
-Не откажусь. Касаемо же приват — доцента…Я в университете еще увлекался линейными уравнениями, да не пошло дело.
-Дам криптографам указание поглядеть работы его в Аптекарской библиотеке — сказал Директор Департамента Госохраны.
-Пусть также посмотрят работы Лаппо — Данилевского. — подсказал Матвеев. — Есть интересные моменты…
-Хорошо. Но сей приват, так сказать, лишь один срез, маленький, с того, с кем и с чем приходится иметь дело нашему ведомству. Конечно, попадаются все больше перманентные заговорщики, мечтающие о власти и личном богатстве…
-По связям его пройдетесь?
-Безусловно. За ним, несомненно, стоят более опытные и хитрые.
…Принесли чай. Секретарша — дама среднего возраста прошествовала к столу и поставила на край поднос. Фон Эккервальде не удостоил ее взглядом. Когда дама закрыла за собой дверь, Директор жестом предложил пить чай. Для гостя фон Эккервальде в подстаканнике, для хозяина кабинета — в китайской медной чашке.
-Напиток богов. — сказал Матвеев, отхлебывая ароматный густой черный чай из массивного стакана с подстаканником.
-Я люблю пить по вечерам чай, обычно — черный, крепкий, но иногда — жулан, настоящий жулан*, вывезенный из Кяхты. — сказал фон Эккервальде. — Настаивается он до багряного цвета, а ароматом, не сильным, не пряным, как пахнут садовые цветы, но благоухающим, тонким, лесного цветка, не пьянящим, не дурманящим, бодрящим, освежающим и запоминающимся, попросту сражает наповал. Чай пью не спеша, как принято пить по — сибирски. Чай — напиток, за которым думается лучше, и оттого я китайскую медную чашку опорожняю неторопливо. Такое, надеюсь, читали?
Фон Эккервальде протянул Матвееву со стола листок бумаги:
-Извольте…«Допустимо внесение хаоса, допустима дезорганизация работы государственных органов. Допустимо всяческое нарушение установленного порядка управления»…Ну, и так далее.
-Что это?
-Из последних указующих «директив» господина Коновалова своим сторонникам здесь, в России. Каково?
-Таковое следует строго карать.
-Вы вспомните, как карал Иоанн Грозный. Без присяжных обходился. У нас же руки связаны. Только попугать можем, чтобы похолодало между лопаток…
-Есть у вас соображения насчет того, что произошло сегодня в Голицыно? — спросил Матвеев. — Услуга за услугу, Георгий Васильевич…
-Разумеется, Дмитрий Иванович. Всегда пожалуйста. Обращайтесь. В любое время и по любому вопросу. У нас пустяков, к сожалению, не бывает. Рядовой налет шпаны на квартиру или убийство с целью ограбления подчас могут оказаться нитью к противоправительственному заговору. И наоборот. Первоначальные материалы заставляют насторожиться, заподозрить хорошо организованную группу, а на поверку оказывается — элементарная уголовщина. Значит, говорите, девица, дворец, на ночь глядя к кому — то ходила…Знаете, политики и государственные мужи, подобно другим людям, живут сексуальной жизнью и даже «это» может иметь политические и интеллектуальные последствия. Многие политики сохраняют верность женам, нередко с примесью горечи, а другие непрерывно ищут приключений. Третьи и вовсе оказываются тайными содомитами, часто крайне озабоченными опасностью разоблачения в лице добропорядочных людей. Я не считаю, что это имеет особое значение, но полагаю, даже эта далекая от политики сексуальная сторона жизни соприкасается с миром деятельности политика и связана с ним.
-Некоторые, когда меняют свои профессиональные интересы, меняют также жен или любовниц. — сказал Матвеев и отхлебнул чай. — Но в данном случае, девица разгуливала с пистолетом. С маузером. На одно лишь тайное свидание не очень — то и похоже.
-Я могу только предположить, к кому она ходила, девица эта…И как ее звали — величали. — спокойно сказал фон Эккервальде. — Вот — с…
Он взял со стола газету, какой-то московский листок:
-Любопытно, вот здесь…скромненько, посреди «жирных» эффектных заголовков, на предпоследней странице, петитом. Ознакомьтесь.
«Дочь конторского служащего при литовской торгово — дипломатической миссии в Москве Эдвардаса Адамкавичюса, Юргита Адамкавичюс, жительствовавшая в меблированных комнатах «Северное подворье» на Верхней Посадской, что у Обводного канала, исчезла в ночь на 23 февраля. Она вышла из дома в десять часов вечера и не возвращалась с той поры, не оставив по себе никаких следов. В последнее время девушка служила при торговой миссии Великого Княжества Литовского, как и ее отец, но исчезнув, на службу не являлась, о ее дальнейшей судьбе никто ничего не может сказать. К розыску сыскной полицией приняты соответствующие меры. Можно полагать, что мы имеем дело с таинственным, ловко задуманным и спрятавшим концы в воду преступлением».
-Вот и все. — сказал фон Эккервальде. — Заметка эта глухая, утром позавчера появилась и тотчас затерялась самым основательным образом. Кто там помнит про дочь какого — то конторского служащего, пусть даже и из торговой миссии Литвы. Кто там думает о судьбе исчезнувшей девушки?
-Но вы вот вспомнили…
-По долгу службы. Политика примешана. Литва, торговая миссия…
-Пишут, полицией приняты соответствующие меры. Что за меры?
-Обычные. В меблирашки набилось с десяток полицейских чинов, дворник в тяжелых сапогах, околоточный, понятые, столичный пинкертон. Все, как полагается…
-Теперь вопрос, полагаю, состоит в том, чтобы выяснить, к кому ходила девица Юргита. У вас есть предположение. Подскажете?
-Сначала дам совет. Дело вести надобно тихо. Без скандала и без огласки. В делах политических необходимо, чтобы все тихо было, гладко, без сучка — задоринки…
===============================
Жулан* — это калмыцкое название (перешедшее в русский язык), зелёного чая высшего сорта с крупными чаинками. Относится к байховым, т. е рассыпным. Сегодня можно назвать жуланами все высшие сорта зелёного чая. Выбор последних огромен.
2 марта 1931 года. Воскресенье.
Подмосковье. Большие Вяземы.
Традиционно резиденция русских царей располагалась в Кремле. Но Московский Кремль лишь официально являлся государевой резиденцией. Годуновы предпочитали подмосковные вотчины.
…Большие Вяземы — вотчина Годуновых, отданная во владение царем Федором Иоанновичем в 1585 году, так и оставшаяся для династии загородным царским селом. Отсюда происходили богатство и размах здешнего собора — пятиглавого, белокаменного, на высоком подклете, в окружении нарядных открытых террас — гульбищ храм во имя Преображения Господня. Даже звонница у храма, с внутренней росписью «годуновской школы», и великолепным убранством, была необыкновенная, в три яруса поставленных друг на друга арок.
В дворцовой усадьбе было несколько больших и малых зданий для свиты царя и придворных служащих. Свитский дом находился в северо — западном углу парка и представлял собою комфортабельное помещение с отдельными комнатами, общей столовой, бильярдной, ваннами. Невдалеке от дворца находилась группа зданий, образующих целый городок. Тут были кухонные постройки, дворцовые конюшни на сорок лошадей, галерея с прачечной и телефонной станцией, цейхгауз, дом для служителей конюшни, большое трехэтажное здание для гофмаршальской части, дом смотрителя дворца, сараи, ледники, пекарня, машинное здание, егерский дом, электрическая станция…
Царский дворец, однако, большую часть времени пустовал. Ныне здравствующий государь Алексей Алексеевич, давным — давно, еще будучи наследником престола, часто живал в Больших Вяземах, а взойдя на трон, облюбовал себе левое крыло небольшого деревянного дома под вековыми липами и кленами, с балконом и широкой лестницей в сад. Правое боковое крыло — флигель Малого «Царева дома» было отдано детям с няньками, мамками, прислугой, в березовой рощице между «Царевым домом» и воротами, выводившими на аллею, тянувшуюся к Смоленскому тракту, под грачиными гнездами, ежедневно, по непонятной, но ставшей традиционной, царевой прихоти, накрывался к обеду и чаю стол, застеленный отливавшей синевой туго накрахмаленной скатертью.
…Ныне в государевом крыле царского дворца в Больших Вяземах было тихо и малолюдно. Царь умирал. Семьдесят два года, неизлечимая болезнь. Счет жизни и смерти шел пока на недели и дни, но очень скоро он должен был пойти на часы. Царь умирал. Всякое движение причиняло ему мучительную боль. Он передвигался с большим трудом, плохо понимал происходящее вокруг, он не мог даже долго лежать в постели, а каждая произнесенная фраза давалась с трудом. Врачи ничего не могли предпринять. Они лишь назначали смертельно больному государю новую диету и настаивали на приеме болеутоляющих лекарств, к которым царь относился с недоверием.
Немного легче государю становилось лишь тогда, когда его оставляли на открытой террасе Малого «Царева дома», в огромном, малинового цвета, вольтеровском кресле. Несмотря на свое, откровенно плачевное состояние, царь продолжал работать. Почти ежедневно, на час — полтора перед обедом, принимал на террасе вернейшего и ближайшего человека: Дворцового коменданта генерала Матвеева и медленно надиктовывал ему «Стратегию постепенных шагов» — программу, которой должен был следовать наследник, сын, чтобы не сорваться на резком повороте, не наделать ошибок, не «резать по живому» и научиться понимать суровую реальность и контролировать исполнение царских решений не только на стратегическом уровне.
Царь надеялся на наследника, рассчитывал на него, как продолжателя дела, но опасался за его жизнь и здоровье — царевич Федор, со своей любовью к скачкам, с еле уловимым понятием об осторожности и чувстве самосохранения, известный безрассудством, казалось, всем своим поведением пытался бросить вызов судьбе, бросаясь в крайности. Беспокойство по поводу поведения наследника было небеспочвенно — после падения с лошади в 1926 году во время парфорсной охоты, он несколько часов находился без сознания, и царь с генералом Матвеевым с трудом настояли на том, чтобы он перестал участвовать в гонках и скачках, добавлявших царевичу в глазах общества неоспоримой романтической привлекательности, популярности и мальчишеского обаяния к образу.
Царь знал, что наследник обладал непередаваемым личным обаянием. Уже один легкий взгляд прозрачно — светлых глаз на удлиненном несколько лице порождал в любом собеседнике чувство доверия. Наследник умел быть деловым и деловитым, в высшей степени организованным человеком. Если это было нужно для дела.
Иное дело — старшая дочь, царевна Мария Алексеевна…В последнее время окружение царевны было столь разнородно, что не прибавляло ей популярности в обществе. Уж сколь говорено было — круг, в котором вращается представитель царствующей династии, должен быть предельно выдержан. Иначе пойдут нехорошие разговоры и возникнет скандал, могущий принять опасные для монархического принципа размеры. Речь ведь идет не просто о частной жизни царя и членов его семьи. Премьер — министр, верный Измайлов, с детства воспитанный в безотчетной преданности особам царствующей фамилии, готовый, не задумываясь, отдать за царя жизнь, попросился давеча его принять (и государь согласился дать аудиенцию, потому что отказ мог только подкинуть дров в огонь, а печь и так слишком горяча), и говорил о том, что Патриарх намерен выступить по поводу Марии Алексеевны…Что же, политическое влияние государя стало настолько оспоримо? Даже монархически настроенные лица позволяют себе негодовать вместо того, чтобы сплотиться вокруг трона?
Нужно было предпринимать какие — то меры. Но какие? Царь склонялся к варианту, при котором проблема рассосется сама, сойдет со временем на — нет. Можно ведь нащупать взаимоприемлемое решение, компромисс, устраивающий все заинтересованные стороны?
А что же Измайлов? Председатель совета министров на протяжении доброго десятка лет, умнейший человек, от которого государь рассчитывал услышать нечто обнадеживающее, говорил о том, что ситуация нынче такова — разные группы элит, так называемые контрэлиты, в лице лидеров либерально — радикальной общественности, желали бы сами руководить политическими процессами и на волне скандалов подле царского трона отнять власть у старых элит. Конфликт интересов…
Конфликт интересов…Он возникает тогда, когда под влиянием внешней среды изменяются предпочтения одной из сторон. В этом случае правящая элита может начать субсидировать новую группу. Но только при том условии, что она в состоянии игнорировать интересы старой. Если же зависимость настолько велика, что ее преодоление грозит слишком высокими рисками, а стороны несут обязательства не только друг перед другом, но и перед третьей стороной, власть вынуждена будет поддерживать сложившуюся систему, даже когда та перестанет быть выгодной.
Измайлов говорил так, потому что иного сказать не мог. Его щекотливому положению не позавидуешь. С одной стороны, он понимает необходимость принятия немедленных мер, с другой — чувствует, как мешают этому различные подспудные течения, которые всегда особенно активно влияют на политику. По своему многолетнему опыту царь знал, что одно дело, когда против стоит десяток — другой смутьянов, среди которых полно колеблющихся, и совершенно другое, когда есть заговор, устраиваемый сплоченной, злобной группой.
Итак, заговор…Заговор…Он, вероятно, вынашивался годами; главная ставка заговорщиков была на само положение в державе и в Европе, ибо напряженность между Москвой и Западом накапливалась на протяжении последних лет. Ох, ты, Русь московская…Здесь следовало завсегда спервоначалу кнут показать, а уж потом — про благословение русской земли, про разумный замысел, не опрокидывающий государство. Триста с лишком лет Годуновы именно так и старались править…
Заговор…Утренний доклад Дворцового коменданта генерала Матвеева по событиям минувшего дня, когда в лесу, недалеко от царской резиденции, в перестрелке с агентами дворцовой полиции, была ликвидирована неизвестная женщина, вроде бы как даже подтверждал наличие заговора. Царь устало выслушал генерала и присоветовал повесить на всю эту историю крепкий замок. С соответствующими грифами секретности и печатями…
