Содержание:
В кампанию 1916 года участники Первой мировой вступили изможденными и изрядно потрепанными затянувшейся войной. Уничтожить противника в одной быстрой кампании не удалось никому. Попытки переломить ситуацию в 1915 году тоже с треском провалились. Центральным державам удалось нанести России серию тяжелых поражений, однако получившая болезненные удары империя так и не была подломлена. От стратегии сокрушения стороны перешли к истощению неприятеля. В германском Генеральном штабе считали дело с Россией практически решенным и полагали, что русских вскоре уничтожат их собственные внутренние неурядицы. В этом смысле германское военное руководство не ошиблось. После тяжких ударов, полученных Россией в 1915-м, она не выглядела серьёзным противником. Эта кампания съела все русские успехи первых восьми месяцев войны и добавила новые потери, так что теперь начальники штабов, немец фон Фалькенхайн и австриец Конрад фон Гетцендорф, могли исходить из предположений о фатальной слабости России. В 1916 году центр тяжести немецких усилий вновь смещался на запад, а австрийских — и вовсе на юг, против Италии. Германцы предполагали, что Франция воюет на пределе сил, и крупная операция на значимом участке фронта окончательно обескровит французов, заставив их сдаться просто из-за нехватки солдат. Эти соображения вскоре привели к грандиозной мясорубке под Верденом и жестоким сражениям на Апеннинах. Однако в ходе кампании 1916-го все пошло не так, как было задумано. И огромную роль в этом «не так» сыграла уже списанная со счетов Русская императорская армия.
Сражение, называвшееся Луцким (или «Четвертой битвой за Галицию»), а позднее получившее именование Брусиловского прорыва — одна из самых странных и парадоксальных битв Первой мировой войны. Крупнейшая победа была достигнута там, где ее никто не ожидал, и в самый непредвиденный момент. Тактические приемы, шедшие вразрез с нормами военной науки и не оправдывавшиеся позднее именно здесь и в этот момент принесли полный успех. Обстоятельства, которые в ином случае могли бы стать исчерпывающим объяснением неудачи, здесь оказались залогом триумфа. При этом другие наступления, готовившиеся долго и составлявшие предмет больших надежд, потерпели полное фиаско.
ПОДНЯТЬСЯ ИЗ НОКДАУНА. ФРОНТ В НАЧАЛЕ 1916 ГОДА
1915 год завершился для России и ее армии самым печальным образом. Германия после общей неудачи в наступлении на западе повернула на восток, и теперь, после Великого отступления, линия фронта проходила через западные области Украины, Белоруссию и Прибалтику. Немцы рассчитывали на «паралич ударной силы колосса» по крайней мере до осени. Однако, как и во Франции, отступление вовсе не означало краха. Германцы стояли на территории Империи, но не в ее глубине, основные нервные центры страны не были задеты. Если в германских штабах дело считали почти сделанным, то русская ставка была полна решимости грубо прервать поминальный банкет.
У немцев действительно были основания для самодовольства: русская армия в ходе кампании 1915 года понесла тяжелейшие потери. Но за время затишья она пополнилась 4,7 млн человек к февралю 1916 года и получила крупный резерв — полтора миллиона человек в запасных частях. Ставка допустила серьезные недоработки в том, что касается подготовки войск, однако благодаря длительной тишине на передовой пополнение интенсивно обучалось в ближнем тылу непосредственно на фронтах. Снарядный голод 1915 года удалось преодолеть: производство артиллерийских боеприпасов к 1916 году нарастили втрое. Армия получила недостаточное, но куда большее чем прежде количество стволов артиллерии всех типов и калибров. Германские войска оставались лучше вооружены, но о трагедиях 1915 года, когда противник мог действовать почти безответно, теперь речи не шло. Что касается живой силы, то накачка людьми не останавливалась, и русские смогли создавать все более крупные запасные части, которые очень пригодились в кампанию 1916-го. Обычно молодое пополнение получало несколько офицеров, опытных унтеров и старых солдат, и в нескольких километрах от фронта интенсивно тренировалось, причем инструкторы сами были фронтовики, которые вскоре должны были драться с этой молодежью бок о бок. Такое обучение длилось сравнительно недолго, всего несколько недель, но шло с предельной интенсивностью. Пополнение обкатывалось в небольших частных операциях. На выходе армия получала не идеального, но вполне полноценного солдата, готового к бою. Серьезный недостаток страна испытывала в офицерах: кадровые командиры были выбиты в предыдущих кампаниях. Россия вступила в войну, имея в строю 43 тыс. офицеров кадра, до 80 тысяч вместе с призванными по мобилизации и выпуском офицерских училищ лета 1914 года. Однако за 1914–1915 годы 45 тысяч выбыло из строя, и их пришлось заменять свежеобученными офицерами и прапорщиками. Тем не менее нехватка не была губительной, а находящиеся в строю были готовы идти в бой и отыграться за прежние унижения. Собственно, для германцев и австрийцев 1915 год не стал избиением младенцев, и нам даже в кошмарную предыдущую кампанию удалось нанести противнику несколько болезненных контрударов.
Настрой солдат постепенно улучшался: как раз к февралю 1916 года военная цензура начинает отмечать восстановление у бойцов уверенности в своих силах и конечной победе.
С другой стороны, пренебрежение, которое теперь испытывали к России не только противник, но и союзники, в каком-то смысле оказалось русским на руку. Поскольку для Австрии и Германии приоритетными становились другие направления, русские могли рассчитывать на успех удара в затылок расслабившемуся врагу. Тем большим разочарованием стали первые операции 1916 года, только усилившие ощущение общей безнадежности.
На Западном фронте сражения в 1915 году имели сравнительно небольшой масштаб. Это позволило союзникам отмобилизоваться, перевести промышленность на военные рельсы и начать наращивание сил, в перспективе губительное для Германии. Перемолоть прибывающие силы Антанты немцы решили наступлением против Вердена. Эта крепость, с одной стороны, торчала бельмом на глазу немецкого командования, находясь в каких-то 20 км от немецкой железнодорожной сети, с другой, — для французов Верден был важным узлом обороны, который те готовились защищать до последней капли крови. 21 февраля 1916 года немцы обрушились на Верденский укрепрайон и быстро сделали положение французов критическим. Верден, хотя и обладал мощными укреплениями, как ни странно, недооценивался в качестве узла обороны собственным командованием: вооружение фортов последовательно демонтировалось, гарнизон выводился, чтобы влиться в полевые войска. Все это привело к острому кризису в начале сражения. После артподготовки германцы сломили сопротивление французов на передовых позициях, и теперь медленно, но неуклонно прогрызали фронт в глубине обороны. Вскоре пал форт Дуомон, сильный узел сопротивления французов. В принципе, союзники могли справиться с этой проблемой, но им было критически необходимо время для переброски резервов и оборудования новой линии защиты взамен промятой.
24 февраля состоялся военный совет в Могилеве с участием императора, начальника штаба главнокомандующего Алексеева, командующих фронтами и других высокопоставленных офицеров. Речь шла о сроках и направлении наступления в рамках коалиционной стратегии.
Вскоре после начала Верденского сражения русским передали просьбу о помощи, исходившую от фельдмаршала Жоффра. Нажим на Верден должны были ослабить англичане наступлением на Сомме — и русские, атаками на своем фронте. Первый удар русской армии последовал в Прибалтике, южнее Двинска. В принципе, русские в любом случае должны были активно действовать. Протяженность фронта вынуждала к собственным атакам, иначе неприятель неизбежно отыскал бы слабое место в 1200-километровом фронте и смог бы повторить успехи 1915-го. Однако надо заметить, что русские отказались от своих планов в пользу спасения союзника. Изначальные задумки русского штаба состояли в том, чтобы совместно с частями Антанты ударить по австро-венграм от Галиции и Салоник, в перспективе выходя на Будапешт. Этот план имел свои достоинства: противник получал удар там, где был слабее всего. Австро-Венгрия постепенно утверждалась в роли чемодана без ручки, который немцы не могли бросить, но и тащить тоже были не в состоянии. Поэтому крушение австрийского фронта безусловно заставило бы Германию перебрасывать войска на помощь, ослабляя нажим на Францию. А перемалывать немецкие резервы, прибывающие на фронт с колес и небольшими порциями, было бы гораздо удобнее. Однако для реализации этого плана от союзников требовались стальные нервы: такой удар не сразу принес бы эффект, Фалькенхайн должен был еще отреагировать на австрийские призывы о помощи. В то же время удар по самим немцам сразу же заставлял тех отвлечься от своих забот у Вердена. Вот только бить противника предстояло в том месте, где он был заведомо сильнее. Вместо податливых чехов, мадьяр и хорватов предлагалось сокрушать закаленные в боях немецкие войска. Как бы то ни было, русским не хватило твердости, чтобы продавить свое видение коалиционной войны, и вместо атак против австро-венгров пришлось импровизировать удар на Вильно. Заметим, кстати, что англичане, в отличие от русских, категорически отказались менять собственные планы и переходить в наступление на Сомме ранее установленного срока.
Итак, русские готовились наступать на Вильно в районе озера Нарочь. Это направление имело свои перспективы: в случае успеха из германского фронта вырывался важный пункт коммуникаций. На этом достоинства наступления в Прибалтике заканчивались, и начинались проблемы: русским предстояло идти на противника, лучше оснащенного технически, и вдобавок оборонявшегося на удобной позиции: район Нарочи изобилует лесами, кустарниками, болотами, речками. Наконец, речь идет о конце марта, когда распутица превращает и без того немногочисленные дороги в кашу.
Недостатки местности усугубляли организационные проблемы. Разведка имела лишь ограниченный эффект из-за сложной топографии и отсутствия воздушного наблюдения, артиллеристы получали задачи, невыполнимые с имевшимся количеством боеприпасов. Наконец, требование как можно скорее начать наступление привело к тому, что атака планировалась в режиме «давай-давай», войска просто не получили достаточно времени на подготовку. В результате Нарочская операция, начавшаяся 18 марта, осталась примером альтруистической и совершенно лишней мясорубки: пехота застряла еще перед передовыми линиями противника, снаряды, подвозимые из тыла, вязли в болотах. Связь между атакующими войсками терялась, а люди были вынуждены сутками сидеть по пояс в ледяной жиже, что вело к быстрому выходу из строя от болезней. Среди болот часто не получалось не то что нормально окопаться, а даже толком залечь.
В результате наступление быстро завязло, а после первых местных успехов немцы оттеснили русских контрударами почти на исходные позиции. Но противника удалось отвлечь. По словам Фалькенхайна, начало отвлекающего наступления на востоке стало еще более неожиданным, чем отсутствие таковых на западе, а под Верденом союзники получили драгоценные несколько дней передышки. Впоследствии начальник немецкого генштаба писал об этих усилиях с презрением, что, однако, слабо вяжется с приостановкой наступления на Верден. Людендорф, который находился гораздо ближе к земле, утверждал, что обстановка несколько дней была критической. Однако русские исчерпали силы раньше немцев. По распоряжению Николая 28 марта операцию свернули. Император мрачно написал по этому поводу:
«Настала такая сильная оттепель, что позиции, занимаемые нашими войсками, где мы продвинулись вперед, затоплены по колено, так что в окопах нельзя ни сидеть, ни лежать, дороги быстро портятся, артиллерия и обоз едва передвигаются. Даже самые геройские войска не могут сражаться при таких условиях, когда даже невозможно окопаться. Поэтому-то наше наступление было приостановлено, и нужно выработать другой план.»
Нарочская битва стала типичным для Первой мировой неудачным наступлением. Подобные операции раз за разом разыгрывались и на Ипре, и на Сомме, и под Пашендейлем. Однако у русских выбыло из строя до 80 тысяч человек при почти нулевом продвижении. Еще недавно войска вступали в новую кампанию уверенные в своих силах и готовые начать все с чистого листа, теперь командиры и солдаты в растерянности взирали на новый провал. Однако на войне отдыха нет — пришлось встать, учесть ошибки и снова взяться за дело.
ИСПЫТАНИЕ НЕРВОВ. ПРИГОТОВЛЕНИЯ К НАСТУПЛЕНИЮ
Из неудач 1915-го и начала 1916 года были сделаны выводы. Военный министр Поливанов отправился в отставку как не справившийся с задачей насыщения армии необходимыми припасами. Его заменил Дмитрий Шуваев, не гениальный, но аккуратный службист, внимательно следивший за качеством снабжения. Министр устроил ревизию тылового снабжения, жесткими мерами улучшив качество работы и частично устранив воцарившийся в интендантском деле беспорядок. В это время на западе продолжал грохотать Верден, быстро превратившийся в лобовую бойню. Однако на сей раз русские не собирались выступать в роли альтруистических самоубийц: летнее наступление предстояло как следует подготовить.
Новое совещание в Могилеве собралось 14 апреля. Генералы проанализировали неудачный опыт Нарочи и начали определяться с планами на лето. Основной целью по-прежнему оставалась Вильна. Германцев предполагалось сокрушить огромным превосходством в силах, создав многократный численный перевес. Юго-Западное направление рассматривалось как вспомогательное: в этом районе русские армии имели наименее плотные порядки. Однако важным отличием юго-запада было качество противника: вместо немцев здесь стояли австро-венгры. Вдобавок австрийцы ослабили свой фронт в пользу операций против итальянцев, тоже устроивших по просьбе французов активное наступление. У австро-венгров как раз начал намечаться серьезный успех, и теперь уже Италия попросила русских о помощи (справедливости ради это была бы ответная услуга — весь 1915-й итальянцы героически, но совершенно безрезультатно бились лбом об Альпы, заставив австрийцев снять с русского фронта заметные силы).
Алексеев, однако, возражал против какого бы то ни было изменения сроков:
«Наши решения в частностях всегда будут приниматься, исключительно образуясь с обстановкой и требованиями собственного фронта; стремиться к удовлетворению переменчивых желаний союзников под влиянием такой же переменчивой обстановки недопустимо.»
В конечном счете русские все же начали наступление несколько ранее намеченного срока, но подготовка к этому моменту уже была вполне завершена.
Одним из наиболее энергичных сторонников наступления стал недавно назначенный на должность командующего Юго-Западным фронтом Алексей Брусилов. Из всех командующих фронтами именно главкоюз оказался самым воинственным. Генералы Эверт и Куропаткин, возглавлявшие Западный и Северный фронты, в успехе сомневались и желанием наступать не горели. Не следует догматически рассматривать их скепсис как признак трусости и бездарности. Оперативная обстановка на севере объективно была хуже, чем на юге. Вместо податливых австрийцев там стояли германцы, к тому же на более сложной местности. Тем не менее именно разгром Второго рейха считался приоритетной задачей, поэтому резервы сосредотачивались в основном против германских сил.
Чем объясняется такая, казалось бы, странная ситуация? С одной стороны, Эверт и Куропаткин совершенно законно опасались тех трудностей, которые вызовет прорыв прочной полевой обороны. Хотя снарядный голод был преодолен, немцы серьезно превосходили русских в тяжелой артиллерии, и атака могла стоить дорого. Со своей стороны Алексеев исходил из того, что если удастся достичь прорыва, превосходство в живой силе поможет скомпенсировать этот недостаток: бои перейдут в маневренную фазу, и германские гаубицы потеряют свое прежнее слишком высокое значение. Любопытно, что настрой генералов был вызван еще и опытом отношений с союзниками. Командующие Северным и Западным фронтами искренне не понимали, зачем усердствовать в помощи союзникам, которые вовсе не рвались очертя голову на помощь России в 1915 году. Тем более что перед глазами стоял призрак Нарочи. Помня обо всех этих обстоятельствах, легко понять раздражение обоих командующих и их нежелание биться о позиции сильного противника.
Характерно, что ударным в кампании 1916 года все равно считался Западный фронт, который должен был наступать из района Молодечно. Северный и Юго-Западный фронты имели лишь вспомогательные задачи. Уже тогда прозвучали ключевые тезисы плана наступления ЮЗФ: ударная армия — 8-я, основная цель наступления — Луцк.
На своем участке Брусилов был уверен в успехе, несмотря на скепсис коллег. Главкоюз даже убедил Алексеева в необходимости начать наступление первым.
Что это был за человек? До Первой мировой войны Алексея Брусилова тяжело было назвать закаленным в боях генералом. Родившись в 1853 году, в 14 лет он поступил в Пажеский корпус, а по окончании учебы — на службу в 15-й драгунский полк. В 1877 году будущий генерал воевал на Кавказском театре против турок в качестве полкового адъютанта, в огне оказался человеком храбрым, однако на этом его боевой путь надолго прервался. Тем не менее он достаточно быстро приобрел известность как квалифицированный военный. Любопытно, что в начале ХХ века пересеклись пути Брусилова и еще одного знаменитого персонажа европейской истории — Маннергейма. Будущий президент Финляндии получил назначение в Петербургское кавалерийское офицерское училище, которым руководил Брусилов. Мнение Маннергейма о нем было лестным:
«Офицерское кавалерийское училище представляло собой технико-тактическое учебное заведение, им руководил кавалерийский генерал Брусилов, который и тогда уже был очень известен. Впоследствии генерал Брусилов снискал себе славу на полях Первой мировой войны. Он был внимательным, строгим, требовательным к подчинённым руководителем и давал очень хорошие знания. Его военные игры и учения на местности по своим разработкам и исполнению были образцовыми и донельзя интересными.»
Характерно, что тогда Брусилов уже считал вероятным мировой катаклизм. Маннергейм среди прочего замечал:
«Мою службу в офицерском кавалерийском училище прервала русско-японская война, на которую я записался добровольцем. Генерал Брусилов не одобрил мой поступок. Он считал совершенно бесполезным участие в такой незначительной войне и уговаривал меня отозвать прошение. Ведь скоро, считал Брусилов, начнётся реальное противоборство, которое, возможно, перерастёт в мировую войну, именно поэтому мне следовало поберечь себя.»
Однако оставаться на преподавательских и административных должностях Алексей Алексеевич не хотел, и при посредстве великого князя Николая Николаевича Младшего получил строевую должность. Дальше Брусилов благодаря профессиональным качествам и протекции быстро шел по служебной лестнице, и к Первой мировой войне командовал корпусом, а с ее началом возглавил армию.
В качестве армейского командира на поле боя Брусилов показал высокие качества. Первое же сражение обернулось блестящим успехом его 8-й армии. Русские заняли Львов, разметав противостоящие австрийские войска, а затем войска под началом Алексея Алексеевича отразили отчаянный контрудар австрийцев. Впоследствии Брусилов удачно оперировал в Карпатах, как и другие, терпел поражения в период снарядного голода 1915 года, и, наконец, в марте 1916-го возглавил Юго-Западный фронт. Если в его довоенной карьере присутствовали скачки через должности, то сейчас никто не мог бы сказать, что фронт возглавляет случайный человек. Брусилов мог похвастаться зримыми успехами на поле боя, и, в отличие от многих командиров, обладал решительным и амбициозным характером, желанием навязать противнику свою волю.
Смысл задуманной операции состоял в том, чтобы ударом против австрийцев поколебать устойчивость всего фронта, переведя сражение в маневренную фазу. Именно подвижные бои были той стихией, где русские чувствовали себя лучше всего. Русские генералы помнили не только свежую Нарочь, но и собственные победы в Галиции и Польше в 1914 году: выбить противника из равновесия, заставить идти в бой с марша, использовать собственную многочисленную кавалерию. Неудивительно, что именно Брусилову сильнее всего хотелось навязать противнику такой стиль войны: он участвовал в разгроме австрийцев в Галиции осенью 1914 года, и, разумеется, хотел повторить тогдашний успех. К тому же позиция Эверта и Куропаткина, при том, что ей не откажешь в известной логике, содержала неустранимый порок: уход в окопы означал сдачу инициативы противнику, а тяжелые орудия германцев никуда не делись бы, реши немцы наступать. Заметим, что часть исследователей клеймила Эверта за нерешительность, а другие авторы объясняли его взгляды гуманистическими соображениями. Едва ли это справедливый комплимент: военное истощение действовало и при сидении в окопах, а пропусти русские немецкий удар, последствия неудачного оборонительного сражения оказались бы куда тяжелее, чем результаты провалившегося наступления. Наступление очертя голову губительно, но сидение в окопах стократ губительнее, и именно этим обстоятельством объяснялось упорное желание русских действовать активно.
Главная роль в наступлении Юго-Западного фронта отводилась 8-й армии. Прежде ей командовал сам Брусилов, теперь армию возглавлял генерал от кавалерии Алексей Каледин. Вместе с Брусиловым они воевали с самого начала мирового катаклизма. Каледин, окончивший артиллерийское училище, а затем Николаевскую Академию Генерального штаба, служил с 1879 года и имел до войны весьма разнообразный опыт: он руководил и артиллерийскими, и кавалерийскими, и пехотными частями, служил при штабе. Во время войны он последовательно возглавлял кавалерийскую дивизию, корпус, а в апреле 1916 года, наконец, принял армию. Хотя его отношения с Брусиловым не были безоблачны, в профессиональном смысле на Каледина не мог пожаловаться никто: он отлично проявил себя в прежних операциях и был очевидным кандидатом на роль командира ударной группировки. Его задача выглядела очень масштабной: от Каледина требовали захвата Луцка, а затем даже Ковеля и Бреста, то есть планы простирались удивительно далеко. От остальных армий ожидали поддержки порыва. Любопытно, что будущий лидер Белого движения первоначально не был уверен в необходимости решительного наступления, но вскоре честолюбие и желание добыть победу пересилило: Каледин быстро стал одним из локомотивов наступления. Его задачей стал прорыв на Луцк, причем удар должен был объединяться с атакой Западного фронта.
Наконец, существенную роль — чего никто не ожидал — в будущем прорыве сыграл Платон Алексеевич Лечицкий. Этот немолодой генерал обладал большим опытом. В полковники его произвели за удачные действия во время подавления восстания ихэтуаней в Китае, генералом он стал по итогам Японской войны, где, несмотря на общую неудачу кампании, проявил профессионализм и мужество. В Первую мировую Лечицкого серьезно помотало по фронтам — в частности, в 1914 году он участвовал в тяжелом осеннем сражении за Польшу. Мало кому известный, лишенный ярких поворотов карьеры, он оказался в итоге разумным и деятельным командиром.
План русских содержал много необычных нюансов. В частности, основной задачей был не захват территории, а уничтожение австрийских войск перед своим фронтом. Нужно отметить, что Юго-Западный фронт имел совсем небольшой численный перевес перед противником, так что идея не просто взломать фронт, а истребить неприятельские войска, выглядит трудноразрешимой. Тем более австрийские линии обороны представляли собой достаточно современные рубежи. Это были полосы, разнесенные в глубину и неплохо оборудованные. Промежутки между узлами обороны были заранее пристреляны. Наконец, хотя австро-венгерские части уступали германским по боевой устойчивости, наивно представлять армию Двуединой монархии как сборище солдат Швейков, готовых при виде первого казака бежать в плен, воткнув штык в землю. Напротив, опасаясь братаний между русскими и панславистски настроенными частями, австрийцы старались посылать на русский фронт венгров, хорватов, поляков и немцев. Это был серьёзный противник.
Брусилов исходил из того, что как следует замаскировать массу войск не удастся, да он и не имел сильных резервов, собранных вместо этого под Вильной. Поэтому армии Юго-Западного фронта рассчитывали только на себя. Время перед наступлением посвятили тщательной разведке позиций неприятеля. Передовая сделалась местом паломничества артиллерийских офицеров и командиров инженерных частей. В это время собственные солдаты отрабатывали штурм на макетах австрийских позиций. Русские подтягивали окопы к неприятельским позициям, сокращая нейтральную полосу. Одновременно создавались специальные окопанные плацдармы в ближайшем тылу для развертывания резервов, доставки припасов, эвакуации раненых. Эта идея принадлежала начальнику инженерного корпуса фронта Константину Величко.
Артиллерия готовилась тоже. Многочисленные легкие орудия получали задачи на уничтожение проволочных заграждений и пулеметных позиций, тяжелые пушки — на разрушение наиболее прочных укреплений. Немногочисленную тяжелую артиллерию русские выдвинули на передовые только за сутки перед ударом — для обеспечения внезапности. При этом часть легкой артиллерии отрядили для непосредственного сопровождения пехоты, что повышало ее самостоятельность и ударную силу. Для этого использовались горные трехдюймовки, более легкие, чем полевые орудия.
Изюминой плана стала подготовка сразу большого количества участков прорыва. Несмотря на то, что наиболее важную задачу получили войска Каледина, свои участки прорыва имелись у всех армий. Вообще-то это рискованный шаг: силы фронта неизбежно распылялись. Однако русские были уверены в своем превосходстве над противником и надеялись таким образом раздергать и силы неприятеля. К тому же армейские командиры придирчиво выбирали места для атаки, в частности, требуя наступать на участках наименее сильного сопротивления. Алексеев со скепсисом отнесся к такой новации, но в конце концов предполагалось, что Брусилов ведет отвлекающее наступление, поэтому комфронта получил карт-бланш на реализацию своих идей.
На руку нам сыграло даже отсутствие сильных резервов. Русские располагали 630 тысячами солдат против 593 тысяч австрийцев, при этом уступали противнику в численности тяжелой артиллерии. Однако обратной стороной недостатка сил была возможность сохранить в тайне направление удара. Брусилов одновременно изображал подготовку к наступлению в 19 местах, только часть из которых была действительными направлениями атак. Сила же наступления не могла быть правильно оценена разведкой австрийцев — не было никакой масштабной переброски с других участков.
Для наступления фронт получил дополнительные пулеметные команды (вообще ЮЗФ оказался насыщен пулеметами даже сверх штата). В целом тактика пехоты совершенствовалась по ходу войны. Проходило распределение ролей: отдельные гренадерские отряды отряжались для зачистки траншей в качестве штурмовых групп, отдельные — для закрепления в отбитых траншеях перед неприятельскими контратаками.
В мае генерал Алексеев сообщил Брусилову о поражении итальянцев и поинтересовался, насколько войска готовы наступать. Тот сообщил, что удар можно наносить уже сейчас. В это время австрийцы еще пребывали в блаженном спокойствии за целостность своего фронта. Активные земляные работы, которые вели армии ЮЗФ, были неверно интерпретированы как подготовка оборонительных рубежей. Между тем австро-венграм уже пришел конец — они просто этого еще не поняли. 4 июня над просторами Галиции заревела артподготовка Юго-Западного фронта.
ОТВЛЕКАЮЩИЙ УДАР, СТАВШИЙ ГЛАВНЫМ
«Со всех сторон гремит наша и австрийская артиллерия, — писал домой 5 июня молодой прапорщик Евгений Герасимов. — Сплошной гул, отдельных орудийных выстрелов почти не различишь. От этого грохота у всех нас болит голова. Мимо нас несут «оттуда» и идут легкораненые и контуженные. К нам сюда залетают только редкие снаряды, потерь пока, слава Богу, никаких, но передним приходится туго. Час тому назад двинули вперед нашу 1-ю роту, а теперь у нее уже около 40 человек потерь убитыми и ранеными. Через час-два, вероятно, наступит наша очередь. Настроение спокойное и сосредоточенное… Не могу больше писать: артиллерийская стрельба замолкла, несколько времени было затишье, а теперь поднялась отчаянная ружейная и пулеметная трескотня. Должно быть, наши пошли в атаку. Сейчас узнаем по телефону. Пока прощайте, мои дорогие, Бог даст — до следующего письма. Если даже наше дело не завершится победой, — не думайте о нас плохо: помните, что мы были честны и сделали, что могли».
Через день прапорщик напишет последнее письмо и погибнет в бою. Он стал одной из первых жертв громадного наступления, гремевшего по всему Юго-Западному фронту.
Русские собрали сильную артиллерийскую группировку для своего удара — к тому же она на сей раз обладала достаточным количеством боеприпасов. Австрийские окопы заволокло густой стеной дыма, и в эту стену орудия продолжали методично вгонять новые и новые снаряды, перемалывая блиндажи и огневые точки. Потом обстрел умолк. Австрийская пехота бросилась в окопы… и попала под бешеный прицельный огонь: прекращение артподготовки было ложным. Такой прием повторился два раза. На третий австрийские солдаты первой линии на некоторых участках просто не вышли из блиндажей и были захвачены прямо в укрытиях атакующими стрелками. 5 июня три из четырех армий ЮЗФ проломили австрийский фронт. На южном фланге 9-я армия генерала от инфантерии Лечицкого сочетанием газовой атаки и обычного артобстрела вычистила окопы перед собой и бросилась в прорыв на Черновцы, к юго-западу от своих позиций. Австрийскую артиллерию удалось подавить практически сразу, сосредоточенным огнем. Русские, заранее разведав наблюдательные пункты австрийцев, выбили их первым делом, а позиции пехоты просто перемололи. На артиллерийские батареи сыпалась смесь обычных и химических снарядов. Эффективность артподготовки оказалась настолько высокой, что один из полков (128-й из Старого Оскола) проломил все три линии обороны, потеряв только троих человек убитыми. В сущности, это означало уничтожение передней линии австрийской 7-й армии одним артиллерийским огнем. Скорость наступления 9-й армии ограничивала скорее необходимость перебираться через воронки, чем сопротивление противника. Нужно отметить, что именно в полосе 9-й армии удалось достичь наилучших результатов артиллерийского удара: здесь его подготовкой руководил полковник Кирей, человек небольших чинов, но большого энтузиазма в том, что касается артиллерийского дела. Перед наступлением он много дней посвятил организации маскировки, отработке расписания действий даже отдельных батарей — и теперь пожинал плоды трудов.
Солдат Евгений Тумилович писал о начале этого потрясающего наступления:
«Вдвоем с Золотницким в углу блиндажа вскрыли мы неразорвавшуюся австрийскую бомбу, зажгли тротил и, как обычно, повесили котелок с водой, чтобы согреть чайку, в обществе которого всегда приходит успокоение возбужденных нервов, а его горячая влага выгоняет из организма озноб от сырого ночного тумана. И вдруг в этот короткий миг ничтожного блаженства, в затаенной тишине небесного свода раздался страшный свист, рев и грохот, как будто небо разорвалось на две части и все предшествующие летние громы обрушились на грешную землю. Рев нарастал с невероятной силой и скоростью, блиндаж задрожал, земля посыпалась в котелок и чашки. Мы выскочили на воздух. К грохоту орудий присоединилась нестерпимая трескотня пулеметов. Шестидюймовые снаряды безжалостно разрушали первую и вторую линию обороны противника. Вместе с огнем и столбами черной земли кверху летели бревна, кровати, шинели, трупы людей. Трудно описать и еще труднее представить не видавшему эту ужасную работу нашей прекрасной артиллерии. К ее бешеному урагану примкнули отдельные потрясающие взрывы огромных мин. Австрийская артиллерия пыталась беспорядочно отвечать, но никакого влияния на темп нашей артиллерийской атаки не могла оказать, быстро была подавлена и уничтожена. Линия австрийских укреплений постепенно превращалась в подобие свежевспаханной пашни, поднятой невидимым колоссальным плугом. Пулеметы не ослабляли своего треска, резали и рвали в клочья сплошную сеть проволочных заграждений. Разрушив передние укрепления, артиллерия переместила огонь на более глубокие тылы. Шрапнель осыпала свинцовым дождем ходы сообщений и районы командных пунктов. Солдаты в боевой готовности воспаленными болезненными глазами, полными неясной тревоги, молча наблюдали за работой свистящего металла и ждали атаки.»
Интересно, что австро-венгры на участке 9-й армии развили до предела усилия по совершенствованию полевой обороны. Дело дошло даже до электрифицированных проволочных заграждений в 69 рядов. Вся эта машинерия оказалась бесполезна. Австрийские войска откатывались за Прут и Серет, усеивая дороги брошенным имуществом. Этот прорыв сыграл огромную роль в изменении позиции Румынии. Правительство этого государства под впечатлением от операции Юго-Западного фронта окончательно склонилось на сторону Антанты.
Следующей к северу наступление начала 7-я армия Щербачева. Ее усилия не должны были стать такими же заметными: она играла роль перемычки между ударными группировками. Артиллерия Щербачева была вдвое слабее неприятельской, поэтому о столь же эффектном наступлении на этом участке, казалось бы, нечего и думать. Испытывая недостаток орудийных стволов, Щербачев стянул имеющиеся у него огневые средства на узкий участок и собрал в один корпус всю тяжелую и основную часть легкой артиллерии. Место прорыва выбиралось с таким расчетом, чтобы пробить наименее устойчивое звено австрийского фронта: один из тех немногих секторов, где позиции занимали славяне, не особенно желавшие воевать со славянами. Вдобавок русским удалось скормить разведке противника дезинформацию: прибывшие на участок прорыва части якобы только сменяли уже находившиеся там.
Наконец, Щербачев использовал достижения высоких технологий своего времени: слабость артиллерии ему компенсировала эскадра бомбардировщиков «Илья Муромец». В результате при малых средствах русские добились успеха за счет тактической внезапности и правильно выбранного места удара. После многочасовой артиллерийской подготовки пехота ворвалась в окопы противника, а бомбардировщики изолировали поле боя, разрушая коммуникации и воспретив подвоз резервов. «Муромцы» произвели замечательный психологический эффект, далеко превосходящий непосредственный результат бомбардировок. Наступающие собрали массу пленных в тактическом тылу австрийцев — это были солдаты резерва, попрятавшиеся в лес от бомбежки.
Недостаток огневой мощи все равно сказался на масштабах наступления 7-й армии и ее потерях, однако сама по себе ситуация, при которой одна из сторон отступает, оставляя пленных и трофеи, при своем двукратном огневом превосходстве, замечательна. Щербачеву удалось выбить противника из равновесия и навязать встречный бой резервам, где более подвижные русские части имели все козыри на руках. Во фронте в 47 км длиной образовалась брешь. Закрыть эту брешь австрийцы смогли лишь с помощью немецких резервов.
К северу, в сторону Львова, наступала 11-я армия генерала Сахарова. Его задача оказалась наиболее сложной, поскольку русские практически не имели здесь тяжелых орудий и могли полагаться разве что на атаки бронеавтомобилей. Тем не менее тщательная подготовка и разведка местности повысили эффективность удара и здесь. Владение инициативой позволяло русским совершать дерзкие перегруппировки на направлении главного удара. К примеру, командир 3-й пехотной дивизии оставил лишь слабые заслоны на 18-километровом фронте, собрав в ударный кулак все наличные силы. Тем не менее на этом участке прорыв оказался сравнительно неглубоким по недостатку сил: противник имел не только огневое, но и численное преимущество, так что пришлось ограничиться взломом тактической полосы. Как ни странно, Сахаров даже при имевшемся недостатке сил имел возможность добиться большего: австрийцы были деморализованы распадом обороны севернее и южнее. Тем не менее даже такой скромный результат при превосходстве неприятеля выглядит существенным достижением. Любопытной чертой наступления 11-й армии стали успешные атаки броневиков: бронеотряды атаковали вдоль шоссе и добились существенных успехов при прорыве.
Наконец, наиболее масштабным стало наступление 8-й армии Каледина. Алексей Максимович в итоге обеспечил самый масштабный успех всего прорыва. 8-я получила наиболее сильный артиллерийский кулак и вовсю его использовала. Здесь русские располагали численным превосходством (225 тыс. человек, 716 орудий против 147 тыс. человек при 549 орудиях). Несмотря на холодок между Калединым и Брусиловым, последний в интересах дела не пожалел сил и средств для накачки ударной группы.
Эффект от артиллерийского удара оказался едва ли не более страшным, чем в 9-й армии, благо его готовил тот же самый полковник Кирей. Заранее разведанные позиции противника были изувечены скоординированным артналетом, передовая линия окопов смешана с землей. Антон Деникин, тогда командир 4-й дивизии, живописал происходящее:
«С моего наблюдательного пункта видны были, как на ладони, все линии окопов дивизии и вражеские. Никогда еще такого огня стрелки не слышали… Временами орудийный грохот сливался в протяжный рев, словно разверзлись бездны и выбросили в мир хаос звуков, сотрясающих землю. Тысячью фонтанов в окопах австрийских вздымалась кверху черная земля, с обломками бревен, со спутанными комьями колючей проволоки… Наши легкие орудия раскалялись от частой стрельбы, их обливали водой и продолжали огонь. Даже на наших стрелков этот гул производил сильное впечатление, а там был ад: после занятия австрийских окопов в них находили людей помешанных… Первый раз наша артиллерия получила возможность выполнить основательно ту задачу, которая до тех пор достигалась ценою лишней крови. (…) Огневая атака велась блестяще, заслужив полное признание стрелков. К концу первого дня уже были произведены капитальные разрушения в первой полосе неприятельских укреплений, причем легко подавлялся огонь противодействующих австрийских батарей; веденный с 9 ч[асов] вечера в течение всей ночи шрапнельный огонь не допускал исправления повреждений; под прикрытием его батальоны были переброшены за р. Осинище и заняли окраину дер[евни] Жорнище, бывшую в нейтральной полосе. 23-го с 4 ч[асов] утра наша артиллерия продолжала громить первую полосу, доканчивая разрушение. (…) Так как и на других участках ударного фронта армии результаты огневой атаки были благоприятны, ген. Каледин сделал общее распоряжение — начать прорыв в 9 утра. Я отдал краткий приказ: «В 9 часов приказываю войскам дивизии атаковать, и да поможет нам Бог!»»
«Нервное напряжение росло. Бездушная проволока телефонов отражала великое томление от долгого изнуряющего ожидания — людей, густо усеявших передовые окопы; волновались и командиры… В 9 часов наша артиллерия разразилась ураганом, доведя огонь до предельной скорости: полевая — по первой линии, помогая стрелкам преодолеть ее, тяжелая — скачками ко второй полосе, препятствуя подводу неприятелем резервов… На моем наблюдательном пункте большое оживление — много «гостей», инспектор артиллерии фронта, некоторые чины штабов фронта и армии, иностранные военные агенты — свидетельство особого доверия к Железной дивизии… Картина незабываемая!.. В мгновение ожило поле. Тысячи людей высыпали на брустверы и стремительно ринулись вперед; рассыпались по полю, собираясь кучками в проходах проволочных заграждений, и… скрылись. Опять поле — пусто. Идет невидимая штыковая работа в двух линиях, в ходах сообщений, в убежищах первой полосы… Прошло часа два. Артиллерия громила вторую полосу. Вдруг далеко впереди за первой полосой показались редкие цепи наших стрелков — такие, казалось, одинокие и затерянные… Под сильным огнем австрийской артиллерии они шли на вторую полосу; вел их подполковник Тимановский — один из храбрейших железных стрелков, знаменитый «Степаныч», впоследствии — начальник Марковской дивизии. Шел в открытую, опираясь на палку — в атаку он всегда ходил без оружия, — не спеша, останавливаясь, подзывая кого-то рукой. Появление этого батальона произвело большое впечатление на «гостей» наблюдательного пункта; они высыпали на открытый холм, чтобы лучше видеть, а наиболее экспансивный из них, итальянский военный агент, подполковник Марсенго, хлопая в ладоши, надрывая грудь, кричал: — Браво, браво!.. Стрелки не слышали, конечно. Ответом было лишь несколько очередей австрийской шрапнели. (…) К 6 часам вечера дивизия закрепилась на занятой линии, выполнив возложенную на нее задачу и захватив при этом 147 офицеров, 4.400 солдат, 29 орудий и огромную добычу, которую считать было некому и некогда. Там и заночевали.»
Корпус, в который входила дивизия Деникина, шел на острие атаки. Австрийская 4-я армия буквально за день прошла путь от расслабленной позиционной обороны на спокойном участке до полной дезорганизации. Части смешались, из-за разноязычия никто не понимал команд, об управлении и взаимодействии забыли и думать. Через три дня такого наступления Деникин вломился в Луцк на плечах бегущих. Пока дивизия штыками и гранатами зачищала Луцк, рядом другие части форсировали Стырь на плечах отступающих. Вместе с австрийцами русские опрокинули и германский корпус, пытавшийся укрепить оборону более слабого союзника.
Между тем русские, безошибочно проведя первый этап наступления, начали осторожничать. Преследование противника было организовано достаточно вяло, что позволило остаткам австрийских войск отступить, оставляя, правда, массу трофеев. Русские уделяли очень много внимания неразрывности фронта. Понятно, что генералов сдерживал опыт тяжелых битв прошлого, когда немцам удавалось контрударами окружать отдельные части. К тому же резервы, которые могли помочь развить наступление, оставались на Западном и даже Северном фронте. Брусилов постоянно имел в виду возможность контрударов с фланга — от Ковеля. Поэтому наступление сдерживалось. К тому же штаб ЮЗФ надеялся на наступление Западного фронта Эверта. Темпы продвижения снизились. Проблема была в том, что никто — включая самих наступающих — не ждал решительного успеха именно на этом направлении, поэтому штабам приходилось импровизировать: все прежние планы оказались в хорошем смысле опрокинуты.
По всему ЮЗФ противник более или менее быстро отступал. Вдобавок австро-германцам пришлось вкусить все сомнительные удовольствия быстрого латания пробитого фронта. Русским навстречу бросались наспех сформированные маршевые части, которые зачастую сходу попадали в плен.
Первые залпы артподготовки прозвучали всего несколько дней назад, а положение дел серьезно изменилось — в масштабах не то что русского фронта, а всей мировой войны. На месте 4-й австрийской армии зияла дыра, она просто перестала существовать. 7-я армия, попавшая под артиллерийские изыски полковника Кирея как под товарный поезд, бежала. Между ними оставались силы отступившей, но сохранившей организацию 2-й армии. К 23 июня русские взяли 200 тысяч пленных, 400 орудий и бомбометов, и будущее фронта Центральных держав вдруг сделалось смутным. Первым эффектом от русского удара стало свертывание австрийских операций в Италии. Уже 13 июня австрийцы перешли к обороне и начали переброску сил на восток. Одновременно перетасовку сил начали и немцы, снимая дивизии из Франции и с других участков русского фронта. Военачальники Центральных держав знали своё дело, и теперь русским предстояло столкнуться с энергичными контрмерами австрийских и особенно германских войск.
ПОТЕРЯТЬ КОВЕЛЬ, НАЙТИ КАРПАТЫ
Репутацию вооруженных сил Австро-Венгрии прорыв Юго-Западного фронта просто похоронил. Начальник генштаба Германии фон Фалькенхайн характеризовал союзника уничижительно:
«Применение Брусиловского способа разведки было, естественно, возможно только при условии, что генерал имел определенные поводы слишком ничтожно расценивать способность к сопротивлению своего врага. В этом он не ошибся.»
Немцы не просто постарались восстановить фронт, они перехватывали управление на участках, за которые прежде отвечали союзники. Австрийцы были сочтены слишком ненадежными партнерами для самостоятельного командования. Впоследствии им оставят для самостоятельных действий лишь небольшой участок на юге.
Правда, на этом этапе сыграли и упущенные возможности. Преследование, к сожалению, оказалось организовано не так хорошо, как можно было ожидать с учетом превосходства русской кавалерии. Это обстоятельство сыграло скверную роль: австрийцы понесли тяжелые людские потери, но сохранили штабы, тылы, часто — артиллерию. Все это помогало им в восстановлении фронта. К участку прорыва быстро подтягивались немецкие и австрийские части. В это время на русской стороне перетряхивали планы. Эверт предложил перенести основной удар своего фронта с Вильно на южную Белоруссию. Ставка согласилась, и Западный фронт начал приготовления к атаке на новом направлении, причем получил отсрочку аж до июля.
В это время Брусилов столкнулся с новой проблемой — снарядные ящики начали показывать дно, а основная масса боеприпасов шла Эверту, готовившему свое наступление.
Сам Брусилов в это время продвигался на Ковель, по-прежнему ожидая поддержки со стороны Западного фронта. Это решение впоследствии обсуждалось, и иной раз осуждалось, но командующий Юго-Западным фронтом имел основания поступить именно так: он по-прежнему не имел резервов, а на ковельском направлении уже начали попадать в плен германцы; от Ковеля можно было ждать контрудара. А продолжение наступления на запад, на Львов и Рава-Русскую могло грозить выходом в тыл Юго-Западному фронту. Однако именно это направление было перспективным, и прорыв на Львов окончательно делал Юго-Западный фронт локомотивом всего наступления, после чего Брусилов легко мог рассчитывать на любые резервы.
При этом Алексеев исходил как раз из того, что ЮЗФ следует наступать именно на Львов. Увы, генералу хватало профессионализма, но не хватало настойчивости, и он просто не смог удержать в руках нити управления. В результате русские оказались перед дилеммой: либо развивать успех в интересах одного фронта — и наступать на запад, либо действовать в интересах стратегии уровнем выше — и идти на Ковель на соединение с Западным фронтом. К сожалению, по ряду причин ни один из этих вариантов так и не был по-настоящему реализован. Фактически двое командующих фронтами вели свою собственную войну, не обращая внимания на распоряжения начальника Генерального штаба, причем если Эверт старался избежать любых проявлений активности, то Брусилову решимости было не занимать — но он перекраивал планы вышестоящего руководства… рассчитывая на активность Эверта. В конечном итоге Брусилов сломал собственного начальника Алексеева о колено и убедил наступать именно на Ковель.
Между тем именно в Ковель, который обороняла группа немецкого генерала фон Линзингена, стягивались прибывающие резервы. Непримечательный волынский городок вскоре должен был оказаться в центре жестокого противостояния.
Эверт, в пользу которого и предпринимались все эти усилия, в принципе не хотел никуда наступать. Трудно сказать, было это мудростью провидца или оправданиями неудачника. В конце концов, убежденность в грядущей собственной неудаче — это прогноз, работающий сам на себя. Отметим, однако, что командир, который заранее отказывается брать на себя ответственность за успех наступления, явно находится не на своём месте.
Как бы то ни было, Эверт постоянно отодвигал сроки — притом что у него имелись на руках значительные силы, и вдобавок Гвардейский отряд из одного кавалерийского и двух пехотных корпусов. Теперь вместо Вильно с его же подачи для наступления был выбран район Барановичей. Объективно это была, конечно, не лучшая идея. Брусилов готовился к своему наступлению долго, теперь для импровизации у Барановичей оставалось меньше времени в худших условиях. Увы, в 1916 году оперативная мысль постоянно бросалась от плана к плану. В итоге после долгих дебатов все же остановились на ударе у Барановичей.
Хотя Эверт был не лучшим генералом, нельзя сказать, что он, получив приказ наступать у Барановичей, целенаправленно саботировал подготовку к наступлению. Проблема в том, что долгие метания и нерешительность сделали успешное наступление на этом участке крайне маловероятным делом. Никаких земляных работ для оборудования исходных позиций, сыгравших такую полезную роль в наступлении Брусилова, провести не успели. Разведка, пристрелка — на все это не хватало времени. Парадокс, но, несмотря на все отсрочки, в конце концов не хватило именно времени.
Первоначально войска, наступавшие у Барановичей, сумели добиться тактических успехов. Отдельные полки даже пробили фронт и начали уничтожать тыловые подразделения противника. Но дальше оказалось, что взаимодействие между частями поставлено плохо. Захватив первые линии окопов, русские встретились с контрударами из глубины. Отдельные части по-прежнему показывали высокие боевые качества, на некоторых участках русским удавалось даже занять позиции тяжелой артиллерии, забрав пушки и пленив обслугу. На немецких позициях шли жесточайшие бои, противник обстреливал химическими снарядами собственные оставленные окопы. Немецкая артиллерия била по ближнему тылу русских, нанося тяжелые потери подходящим резервам. Вообще, битва у Барановичей самым прискорбным образом напоминает мучительное сражение на Сомме — свою сестру-близнеца. Уже через несколько дней Эверт остановил сражение.
Это было неоднозначное решение. Командующий Западным фронтом не хотел посылать своих людей на смерть, это понятно, но немцам сражение у Барановичей тоже обходилось дорого, и резервы армии Войрша были близки к исчерпанию. Решительность в наступлении еще могла принести пользу, однако остановка сделала страдания и смерть солдат бессмысленными. Русские потеряли до 80 тысяч человек убитыми и ранеными, вывели из строя в лучшем случае втрое меньшее число германцев и остановились почти на исходных позициях.
Был ли провал у Барановичей чем-то необычным? Нет. По той же логике развивались десятки сражений Первой мировой. Нарочь, Сомма, Ипр, Аррас, «Бойня Нивеля»… Но и командованию фронта было нечем гордиться. Брусилов с самого начала перетягивал на себя одеяло, а Эверта в итоге с трудом заставили идти в наступление после долгих мучений с выбором направления главного удара.
Слева: беженцы в окрестностях Ковеля. Справа: разведывательный аэроплан под Ковелем
Нет смысла опять ругать Эверта как командира: ему перемывают кости уже сто лет. Бездарностью он не был — он показал себя как неплохой аналитик, старательно рассчитывавший последствия каждого своего шага… и не делавший этих шагов. Вероятно, Эверт превосходно проявил бы себя в роли теоретика, обобщающего опыт войны и на его основании дающего рекомендации. Однако война, по выражению Драгомирова, дело больше волевое, чем умовое, и Эверт — печальный пример командира, так и не переставшего быть кабинетным экспертом.
Между тем южнее тоже разыгрывалась драма.
Несмотря на стоп-приказы, наступление фронта Брусилова продолжалось. На юге Лечицкий разметал с огромным трудом возведенную австро-венграми новую линию обороны и взял Коломыю. Русские упредили австрийский контрудар и застали противника врасплох в неудобной позиции. На севере под Ковелем армия Каледина втягивалась в жестокие встречные бои. В конце июня германцы попытались восстановить свое положение локальным контрнаступлением. Каледин хладнокровно отразил его. Линию фронта формировал обмен ударами: австрийцы и германцы пытались восстановить положение, русские — взять Ковель. Следующим шагом стала контратака австрийцев против 11-й армии. К 8 июля русские отбили и ее. Но Каледин повернулся для помощи соседу, и Линзинген сумел отвести свои помятые войска за речку Стоход. Противник опять отступал тяжело: русские преследовали его по пятам, собирая пленных и трофеи. Наши солдаты все чаще сталкивались с германскими частями: австрийцы в глазах немцев потерпели полное банкротство, и их приходилось подпирать на всех угрожаемых участках. В июле судьба свела на поле боя две элитные дивизии — немецкую 20-ю Стальную и русскую 4-ю Железную. Стрелки Деникина отбили все контратаки противника — 42 за сутки.
Переброска свежих сил тормозила русское наступление, но восстановить положение и вернуть утраченный Луцк немцы уже не могли. Сам город горел под ударами бомбивших его немецких самолетов. Русские в ответ ввели в бой истребительную авиагруппу, завоевав превосходство в воздухе. Фактически Брусиловский прорыв завершился, но инерция успеха толкала войска вперед. Тем более что зримых причин прекращать наступление не было: немецкие контрудары сдерживали продвижение наших частей, но сами по себе неизменно проваливались.
14 июля на станции Киверцы разгружался лейб-гвардии Кирасирский полк. Шедшие на смерть люди успевали насладиться летним утром. Кирасир Георгий Гоштовт вспоминал:
«Заря еще только разгоралась когда кирасиры строились вдоль большой дороги по опушке леса. Золотые полосы протянулись по небу. Вслед за ними начало тихо всплывать летнее багровое солнце. Везде еще блестела роса, — загорались и рдели крупные росинки на свежей, точно вымытой траве. От мокрой земли тянуло здоровыми крепкими запахами. Все дышало свежестью прекрасного летнего раннего утра и радостью жизни!»
Русские входят в Коломыю
Несколько позже он оставил описание Стохода, любопытное с точки зрения условий, в которых приходилось воевать:
«Кирасиры заняли вырытые Волынцами лунки. Перед ними раскидалась широкая болотистая, покрытая поросшими кустарником кочками, зеленая полоса, прорезаемая причудливо извивающимися, серебрящимися на солнце рукавами реки Стоход. Противоположный, более высокий берег поднимался довольно круто. — Там начинались уже засеянные поля, на которых выделялись одинокие невысокие деревья. Среди лохматых зарослей пшеницы и сорных трав, еле различима была линия неприятельских окопов. Немцы притаились… ни одного звука, ни одного выстрела…»
На картах и фотографиях Стоход не впечатляет, ее ширина тогда не достигала и 20 метров. Однако эта речка глубокая, с широкой болотистой поймой, илистым дном и множеством рукавов, ее тяжело форсировать. К тому же резервы, наконец тонкой струйкой потянувшиеся на Юго-Западный фронт, приходили постепенно. Они оказались как нельзя кстати: немцы и австрийцы продолжали отчаянные контратаки. В этих схватках в последний раз блеснула кавалерия старой России: поскольку линия фронта не везде успела закостенеть, всадникам иной раз удавались даже атаки на неприятельскую пехоту в конном строю.
В мешанине атак и контратак русским удалось слету вырваться за Стоход и создать плацдармы. За них тут же развернулись жестокие бои, и на сей раз козыри оказались уже на руках у германцев: с плацдармов было некуда деваться, и тут же сказалось преимущество немцев в артиллерии.
Только теперь, когда уже провалился удар у Барановичей, на Юго-Западный фронт пошли резервы. В частности, в распоряжение ЮЗФ прибыла гвардия. По новому плану гвардейцы наступали на Ковель, Каледин — на Владимир-Волынский, 3-я армия, переданная в ЮЗФ в конце июня из Западного фронта, — на Ковель с севера. Увы, никто не подозревал, как быстро немцы сумеют превратить Стоход в прочную линию полевой обороны.
В заболоченной долине Стохода плохо подготовленное наступление быстро разбилось об оборону противника. Вести массированную атаку не получалось — войска скучивались на узких проходах через трясину. Перед Стоходом гвардейцы и армейские части эффектным ударом взломали немецкий фронт и отбросили неприятеля, однако наступление через болота постиг полный крах. Русские на излете своих усилий сумели вновь создать плацдарм на западном берегу, но этим дело и ограничилось. Бои на Стоходе вылились в многодневную мясорубку под артиллерийским огнем. Наши части лишились 48 тысяч человек убитыми и ранеными, из которых более 30 тысяч потеряла гвардия, но добиться настоящего успеха уже не смогли. Правда, южнее австро-германцы вновь попытались затеять контрудар по армиям русского центра — и вновь разбились о русскую оборону, откатившись на исходные позиции.
Стоход. Последний бой Преображенского полка
Последний успех этого громадного наступления был добыт 9-й армией, на которую никто особенно не рассчитывал. Пока под Ковелем русские бились о позиционный фронт, здесь наступление продолжалось с поразительным для Первой мировой успехом. Австрийские войска окончательно деградировали, поэтому армия Лечицкого, уже давно ведшая свое отдельное сражение, продолжила избиение уже в предгорьях Карпат. 9-я армия, несмотря на минимальную поддержку резервами, продвигалась к венгерской границе. Противник замедлил этот порыв традиционным способом — использовав немцев в качестве пожарной команды. 7-ю армию Австро-Венгрии, впрочем, это уже не могло спасти: бойцы Лечицкого совершенно ее изуродовали. Мало того, попытки австрийцев перейти при помощи немцев в контрнаступление окончились все тем же: русские проломили центр боевых порядков австрийцев и загнали их в горы. Кульминацией этого сражения стало взятие Станиславова. Наша артиллерия задавила неприятельскую чрезвычайно успешным артналетом, а потом стрелки ворвались в город, пополнив свою коллекцию 20 тысячами пленных. Этот успех позволил соседней 7-й армии тоже продвинуться вперед, выровняв линию фронта, и окончательно убедил румын в необходимости вступить в войну на стороне Антанты. Дальнейшие бои уже не дали таких результатов, хотя наступление продолжалось до холодов.
Сражения шли уже без прежнего энтузиазма. Новый штурм Ковеля в октябре ничего не дал. Фронт утонул в грязи и крови. Тяжелейшая кампания 1916 года подошла к концу.
ХЛОПОК ДВЕРЬЮ
Дальнейшее — это уже история не Брусиловского прорыва и даже не Первой мировой. Всего через несколько месяцев после того как стихла стрельба на берегах Стохода, в Петрограде произошла революция. Крах государства отодвинул далеко на второй план не только 1916 год, но и всю войну. Новые линии фронтов пролегали теперь не через Полесье и Бессарабию, а под Новочеркасском и Царицыным, по улицам Москвы, по Транссибирской магистрали.
Кровавые сражения осени сгладили летние успехи. Речь шла о мировой войне, поэтому даже победы стоили невероятных жертв. Безвозвратные потери Юго-Западного фронта (погибшие, пропавшие без вести и пленные) составили около 355 тысяч человек. За это же время австрийцы и германцы потеряли в его полосе — тоже безвозвратно — не менее 475 тысяч солдат и офицеров. Русские, правда, понесли огромные потери ранеными — более миллиона человек на ЮЗФ против 360 тысяч у противника. Кроме того, наши части взяли более тысячи орудий и минометов и 1795 пулеметов в качестве трофеев. Австро-Венгрию Брусиловский прорыв уничтожил, и она в значительной степени потеряла способность к самостоятельным действиям, окончательно повиснув гирей на ноге союзника. Германия постоянно наращивала численность дивизий на Восточном фронте — иначе коллапс Австро-Венгрии оказывался неизбежен, а скорое «Боже, царя храни» над Веной означало окружение и в ближайшей перспективе крах самой Германии.
Брусиловский прорыв, безусловно, стал одним из самых решительных сражений позиционной фазы войны. Джон Киган, к примеру, дал превосходную характеристику этой операции:
Наступление Брусилова, по меркам Первой мировой войны, когда успех измерялся метрами, доставшимися с боем, было величайшей победой, одержанной на любом из фронтов с тех пор, как два года назад на Эне появились первые линии окопов.
Контекст наступления, однако, заставляет отнестись к успехам Брусилова и его фронта более сдержано. После стремительного крушения австрийского фронта русская Ставка не смогла ни остановиться, ни сменить направление приложения сил, а удары на других направлениях не дали внятных результатов. В результате краха всего фронта по принципу домино не случилось, вместо этого наша армия понесла тяжелейшие потери в бесплодных боях на Стоходе. Однако даже с учетом всех недостатков русские могли записать себе в актив одну из крупнейших побед войны — на западе продолжались кровавые сражения за избушку лесника, и наш прорыв на этом фоне выглядел ошеломительно.
Слева: пулеметная команда на марше, август 1916 г. Справа: походная операционная
В советский период Луцкое наступление превозносили как эпохальное событие. Впоследствии эти успехи были подвергнуты ревизии, причем маятник качнулся в противоположном направлении: прорыв начали рассматривать как бессмысленную и малозначительную пиррову победу. Как водится, реальность обнаруживается посередине. Особенностью позиционной войны середины Первой мировой была принципиальная невозможность грандиозного наступления, приводящего победителя в сердце вражеской державы. Сломать хребет противнику могли длительная последовательность операций и общее истощение. Сокрушительного удара по Германии или хотя бы Австрии не получилось, да и не могло получиться.
Стоит при этом помнить, что успех был добыт после тяжелейшей кампании 1915 года, после совершенно безуспешного Нарочского наступления, когда у многих в Ставке просто опустились руки. Прорыв давал новый импульс русским войскам и серьезно подрывал силы противника. Тем более Первая мировая полна примеров совершенно безрезультатных мясорубок. Когда мы говорим, что Брусиловское наступление не достигло всех своих целей, приходится вспомнить, что миллион убитых и искалеченных на Сомме не дал вообще никаких внятных результатов. Русские могли показать взятые Луцк, Черновцы и Станислав — не самые грандиозные успехи в смысле территориальных приобретений, но очень много по меркам войны, на которой тысячи и тысячи людей ложились в землю за сотню метров изрытой воронками грязи.
Первая мировая была коалиционной войной, и операции в Карпатах отзывались эхом за многие тысячи километров. Брусиловский прорыв серьезно облегчил жизнь союзникам и, по замечанию Лиддел Гарта, косвенные последствия этого наступления оказались даже более значимыми, чем прямые. Одновременно с битвой под Луцком на востоке шли сражения на Сомме, под Верденом и в Италии. В западной Европе, в Альпах, на Салоникском фронте дивизии Центральных держав вместо наступления грузились в эшелоны и убывали на восток. В результате немцам удалось превратить полный крах на Востоке в полупоражение только ценой окончательного крушения всех надежд на других направлениях. В каком-то смысле повторялась — в несравненно больших масштабах — ситуация 1914 года, когда Германия не смогла сосредоточиться на операции против Парижа из-за решения частных задач и необходимости спешно перебросить часть сил на восток. Теперь многочисленные дивизии Центральных держав отбивали атаки русских частей — в тот самый момент, когда верденский Молох требовал все новых кровавых жертв.
Вообще вопрос переброски германских и австрийских резервов по результатам Брусиловского прорыва требует детального рассмотрения. В результате русского наступления на Восточном фронте оказались 4 дивизии стратегического резерва, одна — с Балкан, семь из Франции, шесть — австрийских из Италии. В литературе обычно говорится о более чем 30 переброшенных против ЮЗФ дивизиях, но значительную их часть составляли подразделения, стянутые с других участков Русского фронта.
В 1916 году силы Второго рейха и Двуединой монархии, по выражению Зайончковского, «заметно умалились» в сравнении с возможностями Антанты. На карте успехи союзников в этом году выглядят незначительными, однако именно в 1916 году чаша весов склонилась на сторону Союзников, а Центральным державам война начала обходиться все дороже и дороже.
«Наступление это, — замечал Лиддел Гарт, — имело вначале настолько разительный успех, что возродились радостные мечты о непреодолимом русском «паровом катке», который был величайшим и наиболее опасным заблуждением войны. Вместо этого конечный результат этого наступления явился предвестником гибели России, ее похоронным звоном. Наступление, парадоксальное по своим последствиям, являло еще большие парадоксы в своем развитии. Это — конгломерат обманчивых целей, ошибок, ведших к успеху, и успехов, ведших к поражению, которые отметили, быть может, наиболее неустойчивую войну в истории. (…) В последний раз Россия пожертвовала собой ради своих союзников, и несправедливо забывать, что союзники являются за это неоплатными должниками России».
Здесь нельзя не упомянуть о выдержанной в критическом духе статье современного историка С. Г. Нелиповича. Автор, указывая на высокие жертвы, понесенные русской армией, утверждает, что Брусиловский прорыв подорвал силы русских войск и способствовал будущей Февральской революции. В этой позиции есть рациональное зерно: без тяжелых потерь Первой мировой революция едва ли была бы возможна. Однако называть именно Брусиловское наступление соломинкой, сломавшей хребет верблюду, нельзя, да и саму Февральскую революцию породил скорее управленческий хаос в тылу, чем тяжелое положение на фронте. Русские в 1916 году одержали победу страшной ценой — но Германия и Австро-Венгрия получили только страшную цену без всяких побед, и никаких революций там не случилось. Истоки Февраля стоит искать в других местах.
Слева: генерал Селивачев в траншеях с солдатами. Справа: пулеметное гнездо, осень 1916 г.
Таким образом, говоря о реальном результате Брусиловского прорыва, следует удержаться от крайних оценок. Битва завершилась Ковельским тупиком, не делающим чести никому, в том числе победителям при Луцке. Первоначальный же успех, сотрясший фронт, отрицать невозможно. Любопытно, кстати, что кампания 1916 года увенчалась отставкой начальника немецкого генерального штаба Эриха фон Фалькенхайна — по совокупности неудач Центральных держав в 1916 году, включавших провал верденского наступления и разгром в Галиции.
Вскоре наступление Юго-Западного фронта стало предметом самых разнообразных идеологических игрищ. Первоначально оно именовалось Луцким прорывом, по названию ключевого пункта, что вполне обычно для любого сражения. По имени Брусилова операцию начали называть только с 20-х годов, причем по обе стороны советской границы. В Советском Союзе Брусилова глорифицировали по политическим соображениям: человек, одержавший крупнейшую из русских побед, служил красным. Но термин ходил и в эмиграции, в частности, знаменитый автор «Истории русской армии» Антон Керсновский уже оперирует оборотом «Брусиловское наступление». Надо отметить, что в Гражданской войне Брусилов не участвовал, в РККА пошел служить только в 1920 году, не командовал там непосредственно никакими войсками и не запятнал себя причастностью к террору. Белые относились к нему равнодушно: по мнению, скажем, Деникина, он был оппортунист, но не фанатик идеи. Кстати, сам Антон Иванович называл прорыв лета 1916 года «победоносным наступлением Брусилова». Попытки отвязать название прорыва от фамилии победителя из-за его политических убеждений (вернее, как раз из-за их реального отсутствия) выглядят довольно глупо и мелочно. Полководцы живые люди, и не могут целиком отвечать представлениям о разумном и прекрасном у потомков — которые, кстати говоря, и сами люди, со всеми присущими им качествами.
Сложно обойти и вопрос о распределении заслуг. В силу того, что командующие Брусиловским прорывом стали фигурами не только военными, но и политическими, позднейшие комментаторы склонны преуменьшать или, напротив, возвеличивать того или иного участника операции. До того как Гражданская война развела победителей при Луцке по разные стороны баррикад, сами офицеры едва ли поняли бы смысл такого противопоставления. Разумеется, Брусилову принадлежит здесь пальма первенства — именно командующий фронтом настоял перед штабом главнокомандующего на наступлении. Развитие прорыва было не слишком вдохновляющим, но сама его организация оказалась образцовой, с чем мало кто возьмется спорить. Заслуги Каледина также невозможно игнорировать: действуя на наиболее важном участке прорыва, он добился крупного успеха, уничтожив противостоящую австрийскую армию. Интересно, что Платон Лечицкий оказался почти забыт. Фамилия командарма мало что скажет нынешнему читателю, а ведь именно ему удалось вести самое длительное и продуктивное наступление, имевшее не только оперативные, но и серьезные политические последствия. Платон Алексеевич Лечицкий не участвовал в революционных бурях, сразу после Гражданской войны поступил в РККА на административную должность, через неделю попал под арест за руководство контрреволюционной организацией (трудно сказать, руководил ли он ей на самом деле) и быстро умер в тюрьме. Вообще в Брусиловском наступлении участвовало множество людей, еще не знавших, что им вскоре предстоит стрелять друг в друга. Герои прорыва — Каледин, Деникин и Тимановский — станут знаковыми персонажами Белой гвардии. Их командующий пойдет на службу к красным. Кавалерист Федор Келлер всего через несколько месяцев окажется и вовсе среди офицеров гетмана Скоропадского, а потом погибнет от рук петлюровцев. Начальник штаба ЮЗФ Владислав Клембовский окажется на службе в РККА на своеобразной должности председателя Военно-исторической комиссии по изучению опыта мировой войны, а затем умрет в Бутырке от голода. Логика Гражданской войны безумным образом перетасовала бывших братьев по оружию.
Если бы Россия сохранила устойчивость в 1917 году, Луцкий прорыв стал бы одним из серьезных шагов к победе. Изменило бы это ход войны в лучшую сторону? Безусловно. Центральные державы продолжили бы воевать на два фронта и не получили бы ресурсов оккупированных территорий, прежде всего Украины. Война бы кончилась раньше, обошлась человечеству дешевле, а Россия — с полным правом — оказалась бы в числе победителей. Однако произошло то, что произошло. В феврале 1917 года Российская Империя прекратила существование, и началась уже совершенно другая история.
источник: https://vk.com/@catx2-norin15
