Предполагая в обозримом будущем переделать свой литопус, в настоящее время занят кое-какими переделками сюжета.Но чувствуя графоманский зуд, решил выложить для просмотра начальные эпизоды проекта…
Глава Вторая.
Полковой праздник.
7 апреля 1931 года. Понедельник.
Москва. Патриаршая слобода. Трехпрудный переулок.
…Колено болело теперь постоянно, с четверга. Болело пугающе — нудно, неприятно. Обычно устранить боль с воспалением Сергею Владимировичу Чечелю помогала растирка на спирту, основу которой составлял горький перец. Надо было взять чайную ложку с сабельником, эту траву залить стаканом кипящей воды, и настаивать несколько часов. Еще можно было мелко натереть картошку, смешать ее с корневой частью хрена. Еще — смешать равные пропорции горчичного порошка с медом, содой. Накладывать компресс на пораженный участок на ночь…
Всевозможными народными рецептами его от души снабжала квартирная хозяйка, женщина милая, чуткая, но несколько старомодная. Вот и сейчас она по старинке, как привыкла уже, на полную громкость включила в кухне черную тарелку репродуктора. В народе конусный бумажный диффузор, укреплённый на металлических держателях, совмещённый с электромагнитным механизмом, называли просто «радио» — это было неправильно, но красиво. Настоящее радио, то есть ламповый вещательный приемник, хотя и не был большой редкостью, и при желании Чечель мог бы его приобрести за небольшие деньги, но постоянно откладывал покупку. Массовая модель громкоговорителя проводного вещания его устраивала. Электрического сигнала, поступающего по проводам, было достаточно — он слушал новостные программы, репортажи со всевозможных спортивных соревнований, концертные записи, радиоспектакли.
Чечель прошел в кухню и увидел застывшую у репродуктора квартирную хозяйку — высокую, худую старуху с хищным выражением лица. Она стояла в почтительной позе.
-Татьяна Владимировна, что случилось? С улицы слыхать, в колокола звонят? Уж больно заунывно звонят, да и все в большие колокола. Что это значит? Кажется, набат?
-Ох, Сергей Владимирович! Что — нибудь, да неладно! Посмотрите — ка, посмотрите, как народ бежит по улице.
Чечель прошел вглубь кухни, открыл окно:
-Народ бежит… На пожар?
-Прогневали мы, грешные, Господа Бога!
-Ну?
-Худо, Сергей Владимирович! Очень худо! — сказала квартирная хозяйка, и мелко закрестилась на репродуктор. — Сейчас должны объявить. В парадной, внизу, сказали…Меня едва ноги донесли.
-Татьяна Владимировна, да скажите, не мучьте! Что наделалось? — спросил Чечель, хотя и знал, что именно случилось. По долгу своей службы знал. В достаточных подробностях знал, кои знать обычному люду совершенно не обязательно, потому как исторически в России власть устанавливала и меняла правила игры, исходя из своих интересов и пользы дела. Знал, потому как новостям, подобным той, что вот — вот услышат он и квартирная хозяйка, из репродуктора, куда престижнее появляться с утра, нежели вечером.
-Царь, говорят, очень плох! Уж изволил приобщиться и собороваться. Того и жди, что… — запричитала старуха.
Чечель, изменясь в лице, перекрестился на репродуктор.
-Ох, Сергей Владимирович! — продолжала квартирная хозяйка, вздохнув. — Сердце у меня замирает! Я боюсь, чтобы как бы чего не вышло. — От чего сохрани, Господи, так от такого же смятения, какое было в четырнадцатом году.
-Власти не допустят.
-Дай Бог. Что — то будет с нашими головушками, как батюшки — царя у нас не станет!
-Другой станет. — хмуро сказал Чечель. — А мы, как и полагается православным христианам, будем Бога помнить, царя почитать и ближнего любить.
-Разумные речи говорите, Сергей Владимирович, разумные речи! И Писание все это повелевает.
Из шипящего репродуктора послышалась траурная мелодия.
-Нашего батюшки — царя не стало! — сказала Татьяна Владимировна и после нескольких земных поклонов перед репродуктором, будто был это образ Спасителя, а вовсе не черная картонка, закрыла лицо руками. Слезы покатились по бледным щекам ее. — Упокой, Господи, душу его во царствии небесном!…
Вослед за траурной мелодией в черном диффузоре зазвучал бой курантов Фроловской башни Кремля. Чечель машинально взглянул на часы — пробило десять часов утра.
Над кухней раздался зычный, необычайно торжественно — величавый голос радиодиктора:
-Прослушайте важное обращение к народу российскому, патриарха Московского и Всея Руси Питирима…
Секунду — две в репродуктора шипело, затем возникла глубокая тишина и вдруг послышался стариковский скорбный патриарший глас:
-Лета 7439 — го от сотворения мира, а лета 1931 — го от рождества Христова, апреля в седьмой день, в понедельник, в десятом часу утра, преставился православный государь, царь и великий князь Алексей Николаевич. По воле Бога Вышнего, сотворившего небо и землю, в Его же Деснице судьба всех царств земных и народов, православный государь наш, царь и великий князь Алексей Николаевич прешел из сея временныя жизни в вечную. Да совершается святая воля Его и да будет благословенно имя Его. Ныне изволением и судьбами Божиими он, великий государь, оставя земное царствие, переселился в вечный покой. В сокрушении сердца вознесем мольбы о упокоении души преставившегося царя и о даровании сиротствующему граду сему и всей России царя нового. Благоверному царевичу Федору Алексеевичу подобает вступить на престол прародительский. Да помолимся Господу Богу, направляющему сердца праведных ко благу, и да преклоним колени перед царем и государем всея России».
Чечель, на мгновение крепко, участливо, приобняв хозяйку, в мрачной задумчивости вышел с кухни в свой кабинет. Смерть государя — какая потеря для отечества! Какая радость для врагов России! Смерть, насильственная, в не столь уж и старые годы и в такое время!
Он открыл шкаф, где среди прочего, висело цветное «государево служилое платье» Государевой Передней Стражи Лейб — гвардии Компанейского Конно — Егерского Его Величества полка, темно — зеленое. В этом полку он отбывал воинский ценз. Цветные «государевы служилые платья» русской лейб — гвардии были показателем их элитарности, а не парадными мундирами. Отставные обычно должны были сдавать парадную форму, сшитую не на заказ в царских мастерских за соответствующее вознаграждение, а полученную готовой от казны, новобранцам. Или их наследники после смерти передавали парадный мундир в полк для употребления другими, поступившими на место умерших или отставленных. «Служилые платья» можно было оставлять в свое полное пользование. И отставные оставляли, надевая их только по торжественным государственным событиям или по траурным государственным случаям…
Сейчас и был такой, траурный, случай. Чечель неторопливо стал облачаться в мундир. Закончив, подошел к большому зеркалу, беглым взглядом окинул себя, свой вид, добавил к петличке траурную черную ленточку.
…В дверь квартиры настойчиво, пронзительно позвонили. Чечель взял фуражку, вышел из кабинета. Квартирная хозяйка, еле слышно охая и причитая, то и дело мелко крестясь, суетливо выскочила в коридор, забрякала дверной цепью, отпирая замок. На пороге, в дверном проеме, возникли мужские силуэты.
-Прошу, господа. — громко сказал Чечель, и махнул квартирной хозяйке, озабоченно глядевшей на него от двери, — Впустите…
Вошедшие были в «государевых служилых платьях», с непокрытыми головами. Оба, природные татары по крови и по внешнему облику, молча кивнули Татьяне Владимировне, которая, продолжая мелко креститься, попятилась от двери, из прихожей, повернулась костлявым задом и юркнула в кухню.
-Готовы, Сергей Владимирович? — кашлянув, с хрипотцой, спросил один из вошедших, ротмистр Мустафа Туган — Мирза — Барановский, бывший эскадронный командир Государевой Передней Стражи Лейб — гвардии Компанейского Конно — Егерского Его Величества полка.
-Едем? — подал голос второй вошедший, бывший эскадронный адъютант Михал Киркор.
Чечель, бывший эскадронный станоставец*, кивнул…
-Что бледны так, Сергей Владимирович? — спросил Киркор.
-Всякое неожиданное известие производит на меня странное действие. Особенно такое, что нынче. — ответил Чечель. — Сам себя не понимаю…Однако, господа, я готов…
В скорбный день, в день смерти государя московское дворянство, чиновники, офицеры и всяких чинов ратные люди, даже и отставные, съезжались в присутственные места, в казармы, чтобы преклонится к общему молению о защите державы и быть приведенными к присяге новому государю. Крестоприводные записи, составленные по раз и навсегда заведенному с 1598 года образцу, с приказами о приведении к присяге уж разосланы и рассылаются по городам и весям. Присягу хранить надо было, как верный залог общего счастья. Чечель присягу помнил наизусть, хотя и полагал, что текст ее являет собой анахронизм. Для своего времени, крестоцеловальная грамота, с историческим вступлением о происхождении русских царей «от корени Августа кесаря» и судьбах династии Рюриковичей, начиная с первых киевских князей, составленная в строгом соответствии с принятыми в тогдашней деловой письменности формами, включавшая точные даты, с использовованием текстов других документов, скрепленная подписями и печатями, была, несомненно, весьма важной и торжественной формальностью, но в веке двадцатом смотрелась совершенно несоответствующей духу времени.
-Что ж, будем делать то, к чему нас обязывают честь и совесть. — сказал Туган — Мирза — Барановский. — Будем в готовности, ежели надобно, исполнить клятву перед царским престолом. Всякий да поспешит защитить государя от злодеев.
-Да еще каких! — подхватил Киркор. — немало их, умысливших пролить священную кровь царскую. Жизнь царя тесно связана с благом Отечества и с неприкосновенностью Церкви и нельзя даже допустить угрозы поколебать ее.
-Да, господа, клялись мы охранять государское здравие, а оно вон как повернулось. — сказал Чечель.
-Готовы мы были положить свои головы за государя, да вышло по — другому. — вздохнул Киркор.
-Лучшая клятва в верности царю — кровь, за него, за веру и за Отечество, пролитая. — ответил Чечель.
-Об том и целуем, вы, православные, крест, мы — Коран. — сказал Мирза — Туган — Барановский. — Об том за Московское государство стоять, и с изменниками биться до смерти…
=========
эскадронный станоставец* — эскадронный квартирмейстер (фурьер) был старшим эскадронным унтер — офицером, и ведал детальной организацией расположения эскадрона на отдых, походным движением эскадрона, организацией разведки и охранения, развёртыванием эскадрона для боя.
7 апреля 1931 года. Понедельник.
Москва. Храм во имя священномученика Климента, Папы Римского, что на Пятницкой.
На всенощную в Храме во имя священномученика Климента, Папы Римского, что на Пятницкой, одном из крупнейших храмов Замоскворечья, впервые упомянутом в 1610 году, по традиции жаловал кто — либо из представителей царской фамилии. В этот раз пожаловала двоюродная сестра почившего государя, великая княгиня Мария Григорьевна Сабурова, два года состоявшая шефом полка конных егерей.
Она была одета в скромное сиреневое платье и легкий плащ, по последней парижской моде. Мария Григорьевна волновалась, лицо ее, сохранившее, несмотря на возраст, былую красоту, покрылось красными пятнами, и она нервно теребила жемчужную нитку. Тем не менее, раскланявшись с несколькими знакомыми из числа бывших офицеров, коих помнила в лицо со времен шефствования над полком, она отстояла богослужение, оказавшееся скомканным (крестоприводные записи привезены не были, присяга новому государю намечена была на ближайшие дни), а также почтила присутствием скромный ужин, состоявшийся после всенощной в неподалеку расположенном ресторанчике. Отставных, присутствовавших на службе в храме, было немного, обстановка за ужином была камерная и выдержанная. Куда уж до веселья в столь скорбный час для государства Российского?
Едва ужин окончился, Мария Григорьевна, никем не провожаемая, кроме старшего из присутствовавших отставных конных егерей, полковника Александра Савостьяновича Колеттти, итальянца по происхождению, за двадцать пять лет строевой службы так и не удосужившегося правильно говорить по — русски, и смешно коверкавшего слова своим итальянским произношением. Великая княгиня, придерживаемая Колетти за руку, быстро проследовала к ожидавшему ее автомобилю. Перед тем как сесть в машину, Мария Григорьевна перебросилась с полковником Колетти несколькими фразами, тот накоротке отвечал, состроив слегка озабоченный вид. Великая княгиня милостливо кивнула на прощание отставным чинам, сгрудившимся у дверей ресторана.
…Расходились хмуро. Уже ясно было, что и в Звенигороде, куда назавтра обыкновенно порывались поехать некоторые отставные конно – егеря, никакого полкового праздника с торжеством и веселием не будет. Не будет залитого весенним солнцем полкового плаца, не будет разбитой в центре его царской палатки, украшенной зеленью и цветами, не будет церемониального марша…
Чечель распрощался с товарищами на таксомоторной стоянке, возле входа в метрополитен и в одиночестве, хромая пуще обычного, побрел по Пятницкой улице в сторону Серпуховской площади. Там проживал его старинный приятель. Хотелось нынче основательно выпить и выговориться.
Сзади Сергея Владимировича окликнули. Он обернулся — его нагонял полковник Колетти.
-Унтер, стойте! — Александр Савостьянович махал рукой, призывая Чечеля остановиться. — Комансэ, обратно!
Чечель подождал полковника.Тот, слегка запыхавшийся, поравнялся с Сергеем Владимировичем:
-Хромаете ви здороффо, но и уф перед преизрядно идиоте. Разгофор у меня к фам, унтер. Делоффой разгофор.
Картинки из прошлого — I.
…Проселочная дорога, которую унтер — офицер Чечель должен был осмотреть, чтобы определить ее пригодность для предстоящего передвижения конной батареи, пролегала по пересеченной местности. То к самым обочинам подступал хвойный лес, то в низинах, у берегов речушек поднимались темные кустарники, то вырастали, одетые в яркую зелень березовые рощи. Квартирмейстеры двигались цепочкой. Позади всех с блокнотом шел начальник штаба Государевой Передней Стражи Лейб — гвардии Компанейского Конно — Егерского Его Величества полка штабс — ротмистр Колетти, который руководил полевыми занятиями. Чечель, идущий головным, все внимание сосредоточил на дороге, стараясь по — хозяйски обследовать ее и был в общем — то доволен своей работой. Все шло хорошо. Смущал его только небольшой мост через речку, перерезавшую проселок невдалеке от леса. Как раз в тот момент, когда эскадронный станоставец унтер — офицер Чечель подходил к мосту, через него проехала крестьянская телега с сеном. Мост был ветхий, под тяжестью телеги он сильно сотрясался и было ощущение, что он вот — вот рухнет в речку. Хлипкие сваи моста вздрагивали, будто по ним кто — то колотил тяжелым молотом.
Мост не внушал доверия. Крестьянская телега проехать умудрилась, телега пройдет. А вот насчет конной батареи Чечель сомневался. Чтобы определить, выдержат ли сваи старого моста тяжесть орудий, он спустился к воде.
Течение реки было слабым. Казалось, что вода в ней стоит неподвижно. По поверхности ее сновали туда — сюда длинноногие водомерки, жуки. В мелкой заводи, в лучах солнца, мирно плескались, греясь, пескари. Чечель потрогал сваи рукой, прикинул, сколько потребуется для ремонта бревен, потом поднялся на дорогу.
Телега была уже далеко. Чечель записал в учебную легенду к маршруту свои расчеты и хотел было двинуться дальше, но его остановил свисток штабс — ротмистра Колетти, означавший сигнал о прекращении занятий, и его ехидный, с акцентом, голос:
-Люпуетесь речними фидами, унтер?
-Никак нет, господин штабс — ротмистр.
К мосту подтянулись другие квартирмейстеры. Колетти присмотрел удобную лужайку, совсем рядом с мостом, и отвел туда станоставцев.
-Ну, фот сейчас ми посмотрим, кто как нарапотал. — сказал штабс — ротмистр, опускаясь на молодую траву. -Дафайте ви, Чечель, ви шли перфым, фам и карты ви руки.
Чечель раскрыл тетрадку, в которой была записана легенда, и слегка запинаясь перед товарищами, начал свой доклад. Колетти слушал не перебивая, молчал. Когда Чечель закончил докладывать, он коротко спросил:
-Фсе?
-Так точно, все, господин штабс-ротмистр.
Колетти вздохнул, шумно выпуская воздух:
-Не кусто, унтер. Софсем не кусто. Или иначе гофоря — сопсем мало. Ви забыли, что по услофиям игры это район нами только что отбит у неприятеля. Он отступил, но недалеко. Ви же не слофом не обмолфились о подозрительных местах по сторонам дороги, откута мог появиться фраг. И ви не сказали, что за люти фам фстречались по дороге. Никого не фстретили, никого не слышали?
-Телега прошла только что. С сеном. Проехала по мосту, господин штабс — ротмистр.
-Фот фидите, телега. С сеном. А кто ей упрафлял?
-Крестьянин.
-Какой? Молотой, старий?
-Не приметил…
-Кто еще фстречался фам по дороге?
-Не приметил, господин штабс — ротмистр.
-Ф том и дело, унтер, что ничего не приметили. А должны были приметить и сделать вифоды. Какое би задание фи не фиполняли. Постоянно помнить о враге, искать его. Фраг хитрый. Он может оказаться ф самом неожиданном месте…
Глава Третья.
«Второй каприз Марии».
7 апреля 1931 года. Понедельник.
Москва. Успенский переулок.
Полковник Колетти был женат на младшей дочери одного из потомков служилого иноземца Фридриха Аша, вступившего на русскую службу после Полоцкого похода 1623 года, Анне Максимовне. Семья Ашей была многолюдной и быстро породнилась с самыми знатными русскими родами, но к российскому трону приблизиться так и не смогла, оставшись в ранге «служилых». Полковника Колетти это, впрочем, мало волновало. Он женился по любви, в жене души не чаял, кроме дома и службы, да еще поигрываний в карты да в бильярд в офицерском собрании, и пикников, ничто его особо не интересовало. Выйдя в отставку по выслуге (немалой), с приличной пенсией, он поселился со своим семейством в сельце Изварине, на речке Лекове, неподалеку от Переделкина, в двух верстах от железнодорожной станции Внуково, в поместье, доставшемся его жене. В Москве полковник бывал нечасто, наездами,был тих, неприметен и потому Чечель не сильно удивился, что великая княгиня Мария Григорьевна именно его выбрала посредником для щекотливого дела. А непосредственным исполнителем оного назначила Чечеля. Благо, ему довелось уж раз участвовать в исполнении «щекотливого поручения» и пострадать, ибо окончилось все отставкой со скандалом и без пенсиона.
…У великой княгини Марии Григорьевны, взволнованной неудобствами, вызванными Бахрейнским кризисом 1928 года, свалившимися как снег на голову и грозившем привести две великие державы, Россию и Великобританию к военному противостоянию, были и другие, свои, насущные проблемы. Она оставила свое любимое летнее зеленое платье в Ницце и ей было жизненно необходимо вернуть его. С этой целью она привлекла нескольких преданных ей людей, задействовала через высокие сферы русского консула в Марселе, чтобы вернуть платье. Чечель был в числе «преданных» людей, благо являлся сотрудником Департамента Государственной Охраны, и как наиболее опытный из привлеченных, разработал и осуществил задание. В частном порядке операция была известна под названием «каприз Марии». В разгар политического кризиса на Ближнем Востоке платье Марии Григорьевны нашли и доставили в ценности и сохранности благодарной великой княгине. Правда, во время операции, заинтригованные развитием событий англичане предположили, что русские проводят секретную миссию и предприняли ряд контрмер, в результате чего с обеих сторон были и разоблаченные агенты, и даже раненные. И все это ради летнего зеленого платья. Когда тривиальный характер просьбы великой княгини перестал быть секретным, и был раскрыт, все были поражены. Пресса выразила свое отвращение, некоторые официальные лица, оказавшиеся причастными к операции «Каприз Марии» поплатились должностями. В их числе был и Чечель, отправленный в отставку с позором. Это была сакральная, необходимая жертва, чтобы как — то стушевать разгоревшийся скандал, затрагивающий царскую династию.
Впрочем, истинные причины операции «Каприз Марии» остались под покровом тайны. Кое — какие документы деликатного политического характера, завернутые в коричневую вощеную бумагу и перевязанные бечевкой, были вывезены из Ниццы именно Чечелем. Чтобы перевести ценную добычу ему понадобился грузовик и пара дней. А итоги операции проявились в серии публикаций российскими властями некоторых из вывезенных документов, ставших международной сенсацией и эффективным ударом по британским планам в отношении Ближнего Востока. Документы были крайне неудобными для британского правительства, они доказывали, если отложить в сторону цели гласности и пропаганды, захватнические цели планов Лондона. Дальнейшая публикация бумаг не состоялась — Форейн — оффис* составил сверхсекретную записку в секретариат британского премьер – министра, затем последовал поток дипломатических телеграмм, произошло радикальное переосмысление «ближневосточного вопроса» в Лондоне и британская сторона экстренно нажала на тормоза, принявшись неистово торговаться с Москвой.
Круги от «Каприза Марии» расходились еще долго…Не сразу оценив потенциал компромата, находившегося в русских руках, англичане приняли меры к уничтожению дневников, документов, писем, дипломатических депеш и других важных артефактов по «ближневосточному вопросу» в замках, дворцах, посольствах, министерствах и департаментах, чтобы посторонние глаза не увидели ни одного уличающего доказательства относительно британских планов по Ближнему Востоку.
Стройная, гибкая, с огромными синими глазами, официантка ресторации «Буфф», что в Успенском переулке, приблизилась к столику, занятому полковником Колетти и Чечелем. Она посмотрела на Чечеля. Губы официантки вздрогнули:
-Что желаете?
На официантке была строгая синяя юбка, белоснежный передник и кокетливая наколка. На вид ей можно было дать не больше двадцати. В ее красоте, в наигранной наивности синих глаз пряталось что — то настораживающее. Чечель улыбнулся:
— Хотим выпить кофе.
Смерив полковника и Чечеля взглядом, официантка ответила нейтрально:
-Пожалуйста, я слушаю.
-Гренки с сыром и с солью есть?
-Да, есть.
-Вам, Алесандр Савостьянович, что?
-Сыт. Но…Кофе со слиффками. Два.
Чечель смотрел, как официантка быстро записывает в блокнот заказ; красивые руки, длинные пальцы, ухоженные ногти…
-Все?
-Да.
-Хорошо, сейчас я все принесу.
Да, в этой официантке было все, чтобы нравиться мужчинам. Стройность, легкость, уверенность в себе. Это чувствуется во всем: в глазах, в манере говорить, в каждом движении.
-Она дейстффительно хороша. — заметил полковник Колетти. — Но я фот о чьем: княгиня Мария Григорьеффна желала бы поручить фам одно маленькое дельцо.
-Что, опять? Последний раз, когда я занимался маленьким дельцем великой княгини, для меня это закончилось плохо.
-У фас есть свойстфо, унтер: никто искуснее не умеет завязыффать отношьений с людьми влиятельными. Это редкий талант — обладающий умом и интеллектом, ласкоффой радушностью, фы в то же время можете мгновенно продемонстрировать хффаткость, самоуфференность, рациональистичность. Фы не боитесь показать пренебрежение к традициям, если эти традиции мешали службе. Это не мои слоффа, но я мог бы к ним присоединиться.
-Так.
-Мария Григорьеффна предложила фам встретиться с ней. Но не ф кабинете, не ф ресторане, не на квартире, или фо дворце, где невозможно было бы свободно говорить, а в безлюдном месте в Нескучном саду. Фы там уже фстречались…
Да, встречались…Было одно чудесное местечко, где Сергея Владимировича всегда ожидал покой: он опять и опять возвращался в Нескучный сад — там, рядом с маленьким круглым прудиком, под березками, стояла деревянная скамейка. Он открыл это место очень давно, в один теплый сентябрьский вечер. Ощущение покоя здесь, в центре города, было настолько глубоким, что казалось им порожденным каким — то важным событием минувших лет. Там, в покое, на скамейке, Чечель дал согласие участвовать в операции «Каприз Марии».
-Когда назначена встреча?
-Сегодня, фa одиннадцать часофф фечера. Я буду с фами, но в фашем разгофоре участия, как фы понимаете, принимать не стану. — добавил полковник Колетти и умолк, увидев приближавшуюся к столику официантку.
Подойдя, официантка осторожно поставила на стол кофейник, кувшинчик со сливками, накрытую салфеткой тарелку с гренками и ушла. Сделав вид, что занят кофе, Чечель заметил уголком глаза: остановившись в проходе, официантка что — то коротко сказала метрдотелю, тот невозмутимо кивнул, тут же исчез.
-Александр Савостьянович, кажется, нас засекли. — сказал он полковнику.
Не поднимая головы от кофейника, Колетти покосился:
-Не может быть.
-Может, и причина простая: сейчас все, что как — либо, даже косвенно, связано с царской фамилией, заряжено на проверку. Мы оба с вами здесь, в форме. Отставники, лейб — конные егеря…
-Я никогда не быффал здесь. — слегка заволновался Колетти. — Да я и вообще не хожу в форме. Только сегоднья, по случаю…
-Это не имеет значения.
-Унтер, я фыгляжу глупо, да? — спросил полковник Колетти.
-Самую малость, ваше высокобродие.
-Да уж… — Колетти покачал головой.
-Ничего, мы свое дело сделаем, сейчас наша задача красиво откушать гренок с кофием, а после, так же красиво уйти. Сможем?
-Лично я — постараюсь.
-Александр Савостьянович, сделаем так: я останусь, вы уйдете. Погуляете в городе, возьмете таксомотор и к половине двенадцатого ночи приедете в Нескучный сад. При разговоре вы присутствовать будете, и свое присутствие обозначить вам следует. Вы его и обозначите своим приездом в Нескучный сад, в назначенное время встречи. И будете охранять высокую особу.
-Хорошо.
Полковник Колетти ушел, сделав это еще более красиво, чем Чечель ожидал, не допив кофе, стремительно и незаметно для метрдотеля. Примерно минут через пять, выскользнув из — за портьеры и сделав дружелюбное лицо, официантка подошла к столику:
-Что — нибудь еще?
-Спасибо, ничего. Посчитаете?
-Конечно. — девушка смотрела на Чечеля, как полагается хорошо подготовленной официантке. — Рубль двадцать четыре.
Чечель положил на скатерть два рубля.
-Большое спасибо. Кофе был замечательным. Сдачи не надо…
Взяв деньги, официантка улыбнулась, но на этот раз улыбка оказалась нарочито деревянной.
-Простите, что — то не так?
-Нет, все так.
-Всего вам доброго.
===============
Форейн — оффис (Фо́рин — о́фис, или Фо́рин О́ффис) — внешнеполитическое ведомство Великобритании, один из департаментов британского правительства.
7 апреля 1931 года. Понедельник.
Москва. Нескучный сад.
-…Слушаю вас, ваше высочество. — сказал Чечель как можно более почтительным тоном.
В Нескучный сад Чечель приехал из дома, где переодевшись во все серое и неброское, аккуратно покинул квартиру через заколоченный черный ход, который он только накануне расчистил. Сергей Владимирович тщательно проверился, зафиксировав слежку возле дома, и слегка покружившись по центру города, добрался до места встречи на таксомоторе и пешком. Место у скамейки он занял заблаговременно, таким образом, чтобы ни с какой стороны его видно не было. — прислонился к дереву и буквально слился с ним.
Великая княгиня быстрым, но уверенным шагом подошла к скамейке через несколько минут. Полковник Колетти, старый часовой, словно преданный пес, занял место в нескольких шагах от великой княгини. На темном фоне хорошо видны были теперь два силуэта — его и Марии Григорьевны. Будто двое остановились побыть в тиши, обмолвится несколькими трепетно — возвышенными словами. Со стороны все именно так и выглядело. И отвечало замыслу Чечеля.
По Москве — реке текли в сторону Перервы грязно — коричневые и черные баржи…Пахло сыростью.
-Сергей Владимирович, вы, отчего — то выглядите завзятым прожигателем жизни. — зачем — то сказала Мария Григорьевна.
-Благодарю за комплимент, ваше высочество…
-Времени у нас мало, я так думаю? — спросила Мария Григорьевна. — В пять минут уложимся?
-Полагаю, да.
-Вас не интересует, почему я хочу именно с вами поговорить?
-Интересует, но…Я привык не быть любопытным. Но если вы так хотите — почему?
-Прежде всего. — твердым голосом сказала великая княгиня. — Про вас нельзя сказать, что вы легко переходите от одних к другим, знаете наших и ваших. Далее…Я не верю…Не верю вашим бывшим начальникам. Они обошлись с вами довольно жестоко и бесцеремонно.
-У них были на то основания. — ответил Чечель мгновенно.
-Это же горстка ничтожеств. Большинство ваших вышестоящих начальников ничего общего не имеют с идеалами, за которые вы готовы были жизнь отдать. Мещане, глупцы, предатели, воры, спесивцы…
-Одно хорошее следствие, непосредственно вытекающее из внимательного наблюдения за человеческой натурой, состоит в том, что мы перестаем удивляться тем действиям, которые люди привыкли считать полностью необъяснимыми, поскольку ничто не возникает без причины. — ответил Чечель.
-Это вы к чему?
-Ваше высочество, если бы, наблюдая природу и развитие аффектов, мы были бы в состоянии проследить каждое действие от самого его зарождения до его завершения, что бы тогда было? Знай наперед, что мотивами действий Катилины была жестокая ревность, а Тиберия — необузданное честолюбие, стали бы люди восхищаться их деяниями? Поступки людей также естественны, как свет возникает из жара или как любое другое следствие вытекает из своей причины.
-Впадаете в философствование.
-Скорее, прибегаю к эстетике.
-Бога ради. Я вам собрала нечто вроде небольшого досье на одного человека. Внимательно изучите, подумайте, каким образом он мог оказаться причастным к гибели генерала Матвеева… — голос великой княгини сорвался, она закашлялась, но взяла себя в руки, продолжила. — Дворцового коменданта…
Великая княгиня протянула Чечелю небольшую кожаную папку.
-Я весь во внимании, ваше высочество…
-Человека этого…его могли использовать. Он получил на свой счет в шведском банке шестьсот тысяч фунтов и должен был на днях отбыть в Стокгольм, где полагал деньги эти снять со счета, наличными.
-Человек…Он, полагаю, также из бывших гвардейцев, из старой гвардии?
-Из конногвардейцев. — быстро ответила великая княгиня.
-А стало быть — привилегированный, близкий к царской фамилии. Так?
-Так.
-И к вам близкий? Уж простите мне мою смелость…
Глядя на Марию Григорьевну, даже в темноте угадывая мягкие соблазнительные изгибы ее ног, пухлые округлости груди, Чечель понимал, что несколько лет тому назад великая княгиня сводила с ума безумно многих людей. Да и сейчас сводит многих. Он отрешенно думал о том, что за кукольно — прелестным, хотя и увядшим с годами, личиком, за роскошным, просто — таки постельным телом, скрывался ныне сильный характер волевой женщины, знающей цену всему.
-Прощаю. Вам прощаю, Сергей Владимирович. В досье этого нет, конечно, вам же скажу так: да, был близок ко мне. Старомосковский быт канул в прошлое. Уж речи не идет о каком — то затворничестве русских женщин и теперь они не лишены возможности любовных похождений, не правда ли? Можно дать волю своим сердечным страстям. Времена, когда духовным отцам предписывалось спрашивать у кающихся грешниц не «подмигивает ли» мужчине и «не наступала ли ему на ногу», давно прошли. Больше об этом не будем…
-Хорошо.
-Теперь это все другое. Расчет… — Мария Григорьевна натянуто улыбнулась. — К высокому своему положению он присовокупил миллионное состояние, удачно и расчетливо женившись на одной из дочерей кавказского нефтяного короля хана Нахичеваньского…Я, не скрою, порой прибегала к его услугам, когда речь касалась некоторых финансовых вопросов.
-Ваше высочество, что вы желаете знать?
-Я хочу получить ответ на вопрос — зачем ему, при его финансовой обеспеченности, такая значительная сумма наличными? Полагаю, вам достаточно ясно, что ежели он как — то связан с покушени…, с убийством генерала Матвеева, и это все каким — то образом всплывет, то… Его могут обвинить во всех смертных грехах. Это обстоятельство бросит тень и на меня, и на всю фамилию царствующего дома. Пауки в банке, прогнившая династия, и пошло — поехало. Если бы люди только знали, что происходит за ширмой!
-Ваше высочество, время от времени такого рода сведения просачиваются в прессу, разражается очередной скандал, но мало — помалу все как — то сходит на нет, скандал всегда стараются загладить.Так уж повелось.Сенсации хватит на неделю — другую, а потом все забудется.
-Знаю, как повелось и как может повестись. Помните, как в том анекдоте: ложечки — то нашлись, а осадочек остался. Какой — нибудь полоумный начнет распространять сплетни и покатится…Пресса раздует кадило, раскрутит, она обожает мусолить всякую грязь, черт возьми, не мне вам об этом говорить, вы и так знаете прекрасно.
-Э — э, знаю…
-Об операции этой, с деньгами, знали, кроме него, двое. Знала я, вернее узнала от него самого, он проговорился невзначай, и знал его помощник, специалист по биржевым операциям, Мануил Сергеевич Маргулиес. В папке на него есть справочка, посмотрите после…Маргулиес происходит из еврейской семьи, при этом имевшей потомственное дворянство, что встречается весьма редко. Как и любой биржевой делец он непременно связан с банками. Родился в Киеве, окончив юридический факультет Новороссийского университета продолжил образование во Франции, на медицинском факультете университета Сорбонны. Затем вернулся в Россию, поселился в Москве, где занялся юридической практикой. Получив статус присяжного поверенного Московской судебной палаты, Маргулиес стал активным участником общественно — политической жизни столицы. Выступал защитником на ряде политических процессов. Организовывал бесплатные юридические консультации для рабочих и бедных, и даже пытался организовать собственную партию радикально — демократического толка, однако успеха в политике не добился. Возможно, в силу этого решил заняться коммерцией. Благодаря своему авторитету специалиста в области права Маргулиес получил приглашение в юрисконсультские службы нескольких компаний, а в дальнейшем, приобретя необходимый опыт в предпринимательской области, и сам превратился в активного участника акционерного дела и биржевых операций.
-Преинтересная комбинация вырисовывается, ваше высочество.
-Именно. Великая княгиня, ее бывший любовник, — Мария Григорьевна снова натянуто улыбнулась, — биржевой делец с радикалистским душком и соответствующим происхождением, близкий к верхам, шведский банк, огромная сумма наличными…Подобная комбинация свалит кого угодно, верно? Молва по Москве такая пойдет, а уличить или уловить — то и некого будет. А переполох выйдет на Москве знатный.
-У меня практически нет никаких возможностей повести дело. — сказал Чечель. — Я вне службы. Отставка с позором. И потом…Я редко когда работаю по найму.
-Это мне известно. Знаю также, что чем больше людей привлечено будет к расследованию, тем больше неразбериха и больше возможностей для ошибки и неверных толкований. В данном случае каждая ошибка будет еще и раздуваться.
-Смогу ли я помочь?
-Сможете. — великая княгиня, слегка улыбнувшись, взглянула на смущенного Чечеля. — Связи остались, не правда ли? Воспользуйтесь ими и развейте подозрения. Или подтвердите их. Я не циничная дура, Сергей Владимирович, и не чудачка, я верю в то, что делаю, в то, что должна делать. Я знаю, что сейчас я должна беспощадно и жестоко драться за свое Отечество и за свое первородство; и не забывайте, что это и ваш долг!
8 апреля 1931 года. Вторник.
Москва. Патриаршая слобода. Трехпрудный переулок.
Долг…Его долг…Хм — м. Ничто не выдавало его волнения. А он злился. Он подавлял злость, как и все остальные чувства. Эмоции на службе Чечель не высказывал никогда, в речах выражал только часть своих мыслей, был замкнут, скрытен. Из тех, кто не открывает себя сослуживцам и даже собственной жене.
Нельзя было сказать, что Чечель лишь один из тех безродных и неизвестных, которых так охотно брали к себе на службу Годуновы, легко продвигали по лестнице чинов и должностей, награждали щедрой рукой. Он был предан, да, он мог быть деятельным, был способен поспевать за собственными замыслами и замыслами сильных мира сего. Был ленив, но какой русский не ленится?
Потомок выходца из Литовских земель, сын простого мелкого придворного чиновника, Чечель сумел получить хорошее образование, закрепить собственное положение личными связями. Отбыв положенный воинский ценз в полку лейб — гвардии, он поступил на службу в Департамент Государственной Охраны и вскоре оказался на положении особо доверенного сотрудника, чиновника для отдельных и деликатных поручений. А таковых хватало с лихвой, и некоторые, исполненные с незаурядной прытью и решительностью, заканчивались для Сергея Владимировича, для его здоровья, иногда и плачевным образом.
Чечель прекрасно понимал и осознавал, что он лишь винтик, маленький винтик в чудовищной, огромной машине, но однажды решившись прийти на службу в Департамент Государственной Охраны, он был готов приспособиться к немыслимым условиям. И приспособился, удовлетворившись пониманием себя винтиком в механизме, который и изменил, и изолировал его от обычных людей. Да и хрен бы с ним! Уж такова она, служба в ведомстве, подчас занимавшемся темными и крайне грязными делами. Что поделать, интересы государства требовали уничтожить или подавить людей, изменить существующее определенное положение вещей, и при этом надо было постараться, не будоражить обывателей сомнительными средствами и приемами, которыми Госохрана была наделена для защиты державы.
Вернувшись домой далеко за полночь, через черный ход, будто бы заколоченный еще с зимы, Чечель просмотрел досье, врученное им великой княгиней Марией Григорьевной. Восседая в рабочем кабинете за столом, словно патриарх, Чечель откусил кончик душистой абхазской папиросы, закурил и углубился в изучение содержимого папки с великокняжеским вензелем.
Что и говорить, тип был презанятный: Александр Андреевич Роща — Долгорукий, чей род сильно поднялся при первом государе династии, Борисе Федоровиче, да так и оставался у вершин русской власти…Бывший конногвардеец, близкий к царской фамилии. Свиты Его Величества генерал — майор, а ныне, рано выйдя в отставку — расчетливый нефтяной делец и продолжатель дела нахичеваньских керосиновых магнатов на Ближнем Востоке. Связи при дворе, связи в Европе, связи на Ближнем Востоке, в Сан — Франциско, связи с купечеством, с банкирами. Компрометирующих сведений практически нет: игрок, но не азартный, делец, но осторожный, в меру волочившийся за юбками, умеренно выпивающий.
С фотографий, вложенных в папку, на Чечеля смотрел мужчина лет пятидесяти, высокий, крепкий, моложавый, мускулистый. Тяжеловатый подбородок с ямочкой, нижняя губа больше верхней, взгляд с прищуром…
8 апреля 1931 года. Вторник.
Москва. Патриаршая слобода. Трехпрудный переулок.
…Стоявший у дома низенький неприметный человечек, затянутый в полупальто едкого горохового цвета, притоптывая задубевшими от холода ногами, в два часа ночи наконец дождался, чтобы в квартире Чечеля погас свет, и наконец отправился спать, крякнув от облегчения. По пути в теплую домашнюю постель, человечек размышлял о том, что, раз уж этот Чечель такая важная птица, то пусть выделяют еще помощника, или парочку, для установления круглосуточного наблюдения. Он там в тепле нежится, а тут в апрельской ночи ноги уже одеревенели, черт бы их побрал!
Человечек глубоко и сердито вздохнул и подумал о стакане водки на сон грядущий…
8 апреля 1931 года. Вторник.
Москва. Патриаршая слобода. Трехпрудный переулок.
-Вчера вы поздно вернулись. — сказала квартирная хозяйка, наливая Чечелю чаю.
-Дело заняло несколько больше времени, нежели я рассчитывал. — ответил он. — Все в порядке?
-Да.
-Меня никто не спрашивал вчера вечером?
-Нет. Свет в вашем кабинете я не выключала, как вы и просили.
Чечель кивнул. Квартирная хозяйка отошла к окну. На душе у нее было легко и спокойно. Она видела мир таким, каким хотела его видеть…
8 апреля 1931 года. Вторник.
Москва. Никольская улица.
-Великая княгиня Мария Григорьевна этим вечером была в Нескучном саду? — заведующий командой ОА, Охранной Агентуры Управления Дворцового Коменданта, подполковник Репьев поднял глаза на докладывающего сотрудника.
-Да. Зафиксировали там. Была встреча. Или рандеву.
-Или кенгуру. — шеф команды оборвал докладывающего сотрудника. — С кем была встреча?
-С полковником конных егерей Колетти.
-Вот как?! Что, этому старому хрычу на закате дней улыбнулась удача?
-Романтика, платонические чувства, любовь старого служаки к своей госпоже. Великая княгиня два года была шефом полка.
-Угу. Простор для плохого бульварного романиста, вы не находите?Ладно. Продолжайте заниматься этим Колетти.Вы уже решили, кто это будет?
-Дело весьма щепетильное, может затянуться…
-Или оказаться вовсе бесполезным. Может, все это беспочвенная выдумка, но пока мы не узнаем правду, относиться к делу следует серьезно.Тут есть над чем работать. Ее высочество не глупая и не легкомысленная особа. Что по Чечелю? Ведь с ним обменивался парой словечек полковник Колетти в ресторации в Успенском переулке, прежде чем исчезнуть из оного заведения?
-Ничего. Спокойно докушал, расплатился, отправился на Серпуховскую площадь, у него там приятель какой- то живет, но того дома не оказалось и Чечель поехал домой. По дороге ни с кем в контакт не вступал, из дома не выходил, мы на всякий случай наблюдение за квартирой вели до часу ночи.
-Из дома он не мог выскользнуть?
-Черный ход заколочен с зимы, чердак закрыт наглухо. Не думаю, чтобы он участвовал в игре.
-Мне кажется, вы не понимаете Чечеля. Недооцениваете его. — сказал Репьев. — Что этому старому полковнику понадобилось от Чечеля?
-Они служили вместе…
-«Служили два товарища в однем и тем полке»… — шеф, фальшивя, напел строки из известной солдатской песенки. -Полковник и унтер — офицер. Кадровый служака и вьюноша, отбывавший воинский ценз в конных егерях. И вы хотите сказать, что их связывают воспоминания о службе? Я так не думаю. Помнится, этот Чечель несколько лет тому назад был уже замешан в какой — то авантюре, связанной с великой княгиней Марией Григорьевной?
-Да.
-Он в игре. Он потенциально в игре, я это чувствую. Он не дурак. Он — первоклассный сотрудник политической контрразведки, по воле судьбы вдруг ставший ненадежным и отправленным в отставку. При стечении некоторых обстоятельств я за него не ручаюсь. Бабушка надвое сказала, будто он просто повернулся спиной к нам…
