17 сентября 1932 года. Пятница.
Москва. Большой Черкасский переулок.
…Левицкого взяли прямо в аэропорту. Некто, одетый под рассеянного сибирского художника: в старомодном, но теплом полупальто, в черной папахе, в сапожках — прохорях, с этюдником подмышкой, неожиданно подхватил Валентина Григорьевича под руки. От него слегка пахло краской, полупальто — дымом, папаха — табаком и дешевыми папиросами, а ещё какими — то забытыми бесполезными вещами. На кистях рук были видны следы плохо отмытой масляной краски..
-Ну, как дела — делишки? — весело поинтересовался некто у Левицкого. — Рад видеть вас, на родной московской земле. Ваше лицо бодрит и от вашего облика так и веет оптимизмом. Стоит вам улыбнуться и весь мир улыбнется вместе с вами! Не желаете портретик? Сей же час соображу!
Некто несильно ткнул рукой под распахнутый плащ Левицкого, Валентин Григорьевич послушно, машинально, опустил взгляд.
-Вот спросят невзначай — милостливый государь, вы какую партию изволите представлять? Что ответствовать будете? — весело спросил некто.
-Да вам что за дело, сударь?! И вообщ…
Валентин Григорьевич даже не осознал толком, как он очутился в черном просторном «делоне -бельвилле», с обеих сторон поджатый двумя дородными кряжистыми мужичками. На переднем сиденье устроился «художник», этюдник разместив в ногах.
-Послушайте, кто вы и по какому поводу? — возмутился было Валентин Григорьевич. — В конце концов, есть правила, условия, приличия!
-Иногда не до соблюдения приличий, лишь бы добраться до постели. — проворчал один из мужичков, неодобрительно глядя на Левицкого. — Собственно, соблюдение приличий — тоже разновидность «правил с условием»…
-Господа, потихоньку сжимая меня, вы тесните меня с краев в середину… — попробовал было разжалобить Левицкий сидящих по бокам мужчин.
-Чехов со своим бессмертным «…подъезжая к сей станции, с меня слетела шляпа…» — в гробу вертится. -недобро усмехнулся «художник». Левицкий замолк.
Всю дорогу Валентин Григорьевич мучился вопросом, что происходит. Он не любил неизвестности, считал, что следует знать где, что и почему происходит, и не следует для этого жалеть ни времени, ни денег.
Левицкого привезли прямиком в Департамент, на Большой Черкасский. Кабинет, куда привели Левицкого, обставлен был крайне скромно, ежели не сказать, скудно: канцелярский стол, стул посреди помещения. Беседовал с Валентином Григорьевичем, враз осунувшимся и растерявшимся, аккуратный седой чиновник ведомства с шарообразно обстриженной головой, с квадратным подбородком, имевший дружелюбный, даже несколько профессорский вид.
-Полагаете, что допрос я начну с обычного увещания: мол, мы все знаем; признавайтесь во всем; это облегчит ваше положение? — спросил чиновник.
-А что, вы намерены меня допрашивать? — осторожно спросил Левицкий.
Он постепенно начал приходить в себя, вспоминая уроки конспирации от Наума Дембовича — тот настойчиво, с присущей ему требовательностью и категоричностью, вразумлял Левицкого, что не следует знать лишних конспиративных тайн, и что он должен хорошо владеть лицом, потому как в охранном допрашиваемого старались усадить к свету.
-Намерен.
-Я не знаю, в чем меня обвиняют. Я действительно не знаю, в чем меня обвиняют! В чем причина моего ареста?
-Вот прежние, до вас, были орлы: они гордо заявляли: да, я это сделал. А теперь пошли какие — то воробьи.
-Что за ерунду вы говорите?! Какие воробьи?!
-Вляпались вы в такое дело, что отныне быть вам птицей покрупнее.
-Да что за дело такое?! — Левицкий спал с лица, почувствовал озноб и жар одновременно.
-О вашем возвращении из Литвы нас известили шифрованной каблограммой заблаговременно, так что не удивляйтесь своему появлению в стенах этого учреждения. — сказал чиновник.
-Но…
-Антимонии разводить не станем, верно, Валентин Григорьевич? — ласково спросил чиновник у Левицкого, выкладывая на казенный стол потрепанные блокноты, стопку фотографических карточек и… подложный паспорт, хранившийся в подкладке плаща.
Левицкий, неотрывно глядя на фальшивый паспорт, судорожно сглотнул и кивнул.
-Зовут меня, стало быть, Николай Александрович. Сразу к делу. Фотографические карточки посмотрим спервоначалу, а потом, поговорим про блокнотики, да — с…Как фамилия того, с кем вы встречались в Вильне?
-С кем встречался?
-Повторяю вопрос: как фамилия того субъекта, с кем вы встречались в Вильне?
-Да у меня в Вильне было несколько встреч. Кто конкретно вас интересует?
Чиновник открыл ящик письменного стола, достал и бросил перед Левицким несколько фотографий. Лицо «выборного» выражало досаду и обиду: досаду, что чиновник совершенно напрасно тратит свое и его драгоценное время, и обиду на то, что ему не верят. Но чиновник, видимо, не интересовался выражением лица Левицкого. Он неспеша разложил фотографии на столе и с минуту задумчиво разглядывал их. Наконец спросил у Левицкого:
-Так как его фамилия?
У Левицкого на секунду захватило дух; он как ножом, полоснул взглядом по фотографическим карточкам и тотчас же вцепился колючими глазами в чиновника, мгновенно вспотев при этом. Он понял, что вляпался и вляпался так глубоко, что теперь ничто не могло бы его спасти: с фотографий на него смотрел он сам, запечатленный с разных ракурсов, в Реформатском сквере в Вильне, и господин, так интересующий Департамент Государственной Охраны.
-Знаете, как в таких случаях выражаются американские гангстеры? — спросил чиновник сухим бесцветным голосом. — Это фиаско, братан…
-Да я понятия не имею, что вы от меня хотите…
-Не старайтесь казаться увертливым человечком, будто вы с головы до ног лампадным маслом намазаны. Не к лицу вам. Да и глупо с вашей стороны, господин Левицкий, отрицать очевидное.
-Я не знаю этого человека.
-Неужели? О чем же он вас просил?
-Ни о чем…он попросил отвезти кое — какие бумаги в Москву и передать их одному человеку.
-Кому? Что за человек?
-Понятия не имею.
-Вы должны были встретиться в Москве, здесь? Как? Каким образом?
-Было назначено свидание сегодня, вечером, напротив входа на стадион общества «Санитас», что возле Инвалидного рынка, на Нижней Масловке.
-В котором часу?
-В семь вечера. Сегодня. В пятницу.
-Как должна была пройти встреча?
-Собственно никак…В семь часов вечера я должен был подойти ко входу, человек должен был подойти ко мне и произнести обычную фразу: «Вы из Вильны? С бумагами?». Я просто должен был передать ему бумаги. И все.
-Все? Да не все. В блокнотиках сих, изъятых у вас, презабавные цифирьки. К примеру, 18, 21, 23, 41. Вам они ничего не говорят?
-Нет.
-Это номера позиций на карте — схеме.
-К… — какой схеме? — пробормотал Левицкий.
-Порта. Мемеля. А вот эти цифирьки — 34, 14, 51, 37, это все ответы к ним, то бишь характеристики объектов. Вот, скажем, нумер 34: новый корпус ангарного типа с воротами во всю высоту громадной торцовой стены. Видимо, в. этом эллинге ведется строительство судов, которые необходимо укрыть от посторонних глаз. А вот нумер 14 — строящийся корабль на стапеле, заслоненный щитами. И заметьте, совершенно новой конструкции. Так — с. Дальше…Нумер 51 — закрытая металлическим коробом конструкция на палубе ремонтирующегося на плаву судна. Странно ведь, да? Как может судно такого малого водоизмещения нести столь мощную конструкцию?
-Не знаю…- растерянно сказал Левицкий. — Я не знаю.
-Далее. — продолжил чиновник. — Нумер 37 — участок берега, занятый дровяным складом. Вот — с…С него можно хорошо рассматривать и даже фотографировать территорию одного из заводов.
-Я…Я не фотографировал…
-Вот. Изменения позиций…Нумера 18, 21, 24 зафиксированы. Наблюдения, сделанные в прошлый приезд на позициях 49, 63, 78, подтверждены. Найдено удобное место для фотографирования, под нумером 37. Если туда проникнуть, можно укрыться за штабелями дров и поработать. Эксперты будут довольны! Так?
-Так. Наверное. Я не знаю. — Левицкий совсем сник.
-С вами и говорить — то противно. — брезгливо сказал чиновник. — Вы не с царским режимом сражаетесь, а над Россией потешаетесь.
-Да что вы себе…
-На Шпалерке приходилось бывать? — словно между делом спросил Николай Александрович.
-Что?
-Я говорю — на Шпалерной, в следственной тюрьме, приходилось бывать? Старая, добротная, можно сказать, «образцовая тюрьма», на триста семнадцать одиночных камер. Есть и женские и мужские камеры. Есть также общие камеры. И карцеры. На семьсот заключенных в общей сложности. И вы знаете, пустуют многие камеры, да — с…
-Зачем вы мне это говорите?
-На Шпалерной получите изолированную комнату со всеми удобствами. — продолжил чиновник бесцветным, сухим тоном. — В последнее никакой иронии я не вкладываю — удобства налицо: миниатюрная раковина умывальника и самый натуральный унитаз с промывным бачком. Словом, все одиночные камеры на Шпалерной, имеют и ватерклозеты. Кроме того, в камере есть железная койка, железный стол и железное сиденье, накрепко приделанное к стене. Ну, есть и неудобства — жиденький, сомнительной чистоты матрасик на койке и подушка с солдатским одеялом. Так ведь, не дома — с, надо понимать…Ах, да, еще звуки…Арестант, лишенный возможности следить за временем по часам, привыкает определять его по звукам, проникающим в камеру извне. Звуки разнообразны. Они возвещают то об утренней уборке, то о раздаче пищи; иногда, раздаваясь в неурочный час, они говорят о таинственной, не совсем понятной жизни, которая идет своим чередом за замкнутой дверью. И ни прогулок, ни книг, ни бумаги, ни карандашей. Дело ваше серьезное, режим содержания подразумевается особый. Совсем не такой, как испытать на себе пришлось перед ссылкой в края беломорские. Да — с… Там — то было как — то по провинциальному примитивно, а большие общие камеры, не отличавшиеся чистотой, напоминали скорее клетки зоопарка, так как отделялись от коридора не стеной, а сплошной от пола до потолка решеткой…
-Да к чему вы мне про это? — снова воскликнул Левицкий, но восклицание вышло какое — то неубедительное, сдавленное.
-А к тому, чтобы… — чиновник сделал короткую паузу и рубанул резко, — Чтобы ты жопой не вилял, потрох сучий!
-Слушайте, вы! — фальцетом выкрикнул Левицкий. — О ловкости вашего ведомства известно немало!
-Откуда известно? Изволили прочувствовать на своей шкуре? Читали где — то? Слышали от кого — то?
-И прочувствовал, и читал, и слышал!
-Где? От кого?
-Какая разница?! Но вы глаза — то разуйте — перед вами выборный Земского Собора! Лицо по закону неприкосновенное!
-Спервоначалу я было решил, что вы станете держать себя «по — дамски», недоумевая, но молча, не без налета игривости. — сказал чиновник. — Но вы повели себя иначе…
Он подошел к Левицкому вплотную, наклонился и зашептал прямо в ухо:
-Я тебе, сволочь, сейчас не на словах, а на деле продемонстрирую, как наше ведомство работает ловко…
