13 июля 1932 года. Вторник.
Москва. Ильинские ворота.
Кабинет товарища министра иностранных дел Хитрово располагался возле Ильинских ворот, в модернистском здании с куполом и башенкой. Из окна кабинета открывался прекрасный вид на Лубянскую площадь и конструктивистское офисное здание Московского Биржевого Комитета.
Здание, новая по стилю конструкция углового здания, заметно выделялось среди старой скучной архитектуры из арок и колонн и возвышалось над старыми малоэтажными домами, простирая, как крылья, свои надстройки и подавляя эти дома. Архитектор сделал фасад с использованием алюминия, а верхние этажи — из железобетона. Фасад здания был украшен полосами и скульптурными элементами, что придавало ему динамичные и футуристические формы …Хитрово стоял возле окна, любовался видами и неспешно отхлебывал из грубоватого граненого стакана почти густой как деготь, черный чай.
Александр Дмитриевич Хитрово второй год занимал пост товарища министра иностранных дел Российской империи. Его дипломатическая карьера, начавшаяся в 1906 году, тесно связана с Азиатским Департаментом МИДа. Тогда, в 1906 — м, он, двадцатидвухлетний юноша, был зачислен по Министерству Иностранных Дел и приступил к переписке бумаг в так называемом японском столе Азиатского департамента. Департамент разделялся на два отделения: Ближнего и Дальнего Востока. Состав Азиатского департамента был двойственный. Туда поступали такие, как Хитрово, молодые люди, стремившиеся получить дипломатические посты, и специализирующиеся по восточным языкам, окончившие соответствующие высшие учебные заведения и предназначенные для драгоманской и консульской службы на Востоке. Отбыв воинскую повинность, в 1907 — м, в Лейб — гвардии гренадерском Измайловском полку, Хитрово вернулся обратно на службу в Азиатский департамент, где последовательно служил в политическом столе (так называемом архиве) и в японском столе, которым временно заведовал. Через год его неожиданно назначили вторым секретарем русской дипломатической миссии в Штутгарте, «пообтесаться». В 1911 году Хитрово в качестве второго секретаря миссии был направлен в Сеул, в 1912 — м году около шести месяцев исполнял там должность первого секретаря миссии, потом принял должность первого секретаря миссии в Пекине и, наконец, в начале 1915 — го года был назначен первым секретарем миссии в Токио. В 1922 — м году, отозванный в Москву, Хитрово возглавил в министерстве японский стол. Прожив в Японии около семи лет, вернувшись в Россию, он то и дело демонстрировал себя чистым японцем: улыбался, всплескивал руками, голову втягивал в плечи так, как это делают исключительно японцы. В министерстве, за глаза, его стали именовать «самураем». Речь Хитрово была, также как и повадки, не менее причудлива: сочетание старомодных русских слов, произносимых с японскими интонациями. Не сразу, через два года, Хитрово согласился принять назначение, больше похожее на синекуру — посланником в Копенгагене. Назначение на дипломатическую службу в Европу было связано с тем, что министр иностранных дел, князь Долгоруков желал присмотреться к Хитрово перед назначением на более высокую и самостоятельную должность. В Копенгагене Хитрово прослужил в течение двух лет, с 1924 — го по 1926 — й, затем, уже в ранге посла вернулся в Японию. Отставка Бориспольского, главы Азиатского департамента, в 1930 — м году вновь вызвала перемены в дипломатической карьере Хитрово. Он возвратился в Москву в начале 1931- го года, чтобы уже более не покидать ее на длительный срок — принял Азиатский департамент, позже переименованный в Азиатскую Часть Министерства Иностранных Дел, стал товарищем министра. Богатый опыт дипломатической службы на Дальнем Востоке помогал ему разбираться в хитросплетениях японской политики, хотя в Японии ему, пожалуй, было труднее, чем на всех прежних дипломатических постах…
-…План, собственно, состоит из трех этапов. — разглагольствовал фон дер Лауниц, удобно устроившись за письменным столом товарища министра иностранных дел. — Благополучным результатом переговоров о нормализации отношений по линии прессы и культурных связей, о принятии взаимного уважения друг к другу, завершился бы первый этап. Второй этап должен состоять в нормализации торгово — кредитных отношений. А вот после этого следует переходить к третьему этапу, поставив вопрос о политическом сближении.
-Чай пить будете? — предложил Хитрово. — Или позволительно испить рюмочку джина? Джин, скажу вам, отменный.
-Джин. И не разбавляйте, как англичане, лимонным соком со льдом.
-Варварство, бр — р…
-Сплошное. — засмеялся фон дер Лауниц.
-Что мы сможем предложить японской стороне для предметного обсуждения? — спросил, поворачиваясь к фон дер Лауницу Хитрово. — Для начала?
-Прежде всего: решение вопроса о японских рисовых концессиях на озере Ханка, рыболовную конвенцию и гарантии японских экономических интересов на крайнем Востоке. Сперва попытаемся поднять перед японцами в обычной дипломатической манере какой — нибудь безобидный, но неотложный вопрос, чтобы убедиться в том, что они готовы вести деловой разговор.
-Неудобно говорить, обсуждая вопросы чисто кредитно — торгового характера, об улучшении политических отношений. Это нелогично. — задумчиво сказал Хитрово.
-При известных условиях, за разговором о кредитно — торговых вопросах, последовали бы далеко идущие политические беседы, позволяющие выяснить возможность заключения между двумя странами хотя бы временного соглашения.
-Мне кажется, в этом есть неуместное и неудобное забегание вперед.
-Разговор будет носить ни к чему не обязывающую форму.
-Как вам видится это?
-Я полагал бы желательным направить в японское министерство иностранных дел не посла, а скажем, торгового атташе, чтобы он, упомянув о каких-нибудь экономических вопросах, мог бы лично, от себя, в произвольной форме, заявить, что он — де не хочет касаться политики, но считает, что между Россией и Японией остаются открытыми все возможности. Предложим японцам высказаться о политических намерениях. Это была бы абсолютно неофициальная форма контактов…
-Это в Японии, мы, возможно добьемся от японцев конкретизации интересов Токио. — сказал Хитрово. — А здесь, в Москве? Возникнут сложности. Известно, что японский посол симпатизирует Англии.
-Говорят, что вера японского посла покоится на двух китах: англофилии и русофобии. Я верю и в то, и в другое.
-Русофобия его убедительна. — подтверждающе кивнул головой товарищ министра иностранных дел. – Так чем ответим англичанам? Они ведь практики.
-Не думаю, что англичане сильнее нас в исторической перспективе.
-В Токио могут так далеко не заглядывать. Не решатся. А вот, говоря о тактических преимуществах, мяч, по — футбольному, конечно на стороне англичан. Тут преимущества у Лондона.
-Но может быть, есть возможность лишить Англию этих преимуществ? Или по крайней мере, дать понять, что не все козыри у Лондона, а?
-Есть мысли на этот счет?
-От Англии ничего хорошего ждать не приходится. Но…,почему бы не указать японской стороне на ее главную опору — суверенное право народа, нации, быть сильной и процветающей? В союзе с Россией?
-Это что же, прессу собрать и ей втолковывать про преимущества русско — японского континентального союза? — пробурчал Хитрово. — Да нас с потрохами сожрут своры европейских газетчиков! Всю мировую прессу развернут против нас!
-Разговор с мировой прессой отложим на потом. А прежде поговорим с Токио о невозможности действия права навязывать суверенной державе свою волю. Ведь именно этим определяется господствующая в сластолюбивом Лондоне точка зрения.
-Предлагаете японцам выбор: прозябать на задворках, под плотным политическим, военным и экономическим колпаком Англии, или утвердиться на мировой сцене в числе ведущих держав?
-Континентальный союз не решит проблемы возможности или невозможности войны в будущем, но сделает, во — первых, Японию неуязвимой в вопросах экономики и, во — вторых, приведет к отказу от взгляда на Японскую империю как на мир низшего порядка.
-А не находите ли вы, что такая постановка вопроса, как вы ее тут излагаете, вызовет в Европе толки о том, что Россия сталкивает Запад и Азиатский Восток и тем провоцирует войну?
-Пусть вызовет.
-В Европе скажут: противопоставив Азию Западу, мы сталкиваем эти две силы не без умысла.
-Ну, скажут. Пусть. Мы печемся об интересах России, а заодно желаем восстановления справедливого порядка — даже в Европе не возьмутся отрицать, что нынешние ее отношения с Китаем или с Японией носят полуколониальный, а следовательно, несправедливый характер.
-И как будем говорить с японской стороной?
-Почему бы не создать канал для неофициальных контактов? Для связи? По — которому мы будем вести истинный обмен информациями, по — которому мы будем договариваться с японской стороной, и который будете курировать вы?
-Канал? Почему канал?
-Известно, что в России все тайно, но ничего не секрет. Так сделаем тайну, которая кое для кого будет большим секретом. Кто более всего заинтересован в том, чтобы расстроить наши контакты с Японией? Англия. У англичан богатая фантазия, посему они могут представить себе ближайшие перспективы сближения Москвы и Токио. И перспективы долгосрочные. Если мы выиграем битву за сердца и умы японцев, что помешает нам заключить настоящий союз с Японией? Англия перед Японией в долгу неоплатном. В конце концов, японскому терпению, как и всякому другому, есть конец. Ничего не получая взамен, блюсти интересы Великобритании на Дальнем Востоке? Не хватит ли? Таким образом, налицо кризис доверия японо — английских отношений.
-Погодите — ка, князь, дайте разжевать ваше блюдо…
-Что?
-Если ваша догадка верна, и между Лондоном и Токио существуют разногласия, — сказал Хитрово, — Есть и спор. Что может быть предметом спора? Будущее Японии? Китай? Дальний Восток, британские колониальные владения? Торгово — кредитные отношения? Это насущные вопросы. Здесь явно может попахивать англо — японской потасовкой. Если интересам Великобритании, короне, угрожает опасность, то она таится в том, что между Москвой и Токио может возникнуть прямой диалог. Тогда это угроза великоимперским амбициям и вожделениям Лондона.
-К этому я и подвожу!
-Я бы не стал радоваться. Пока не стал бы. Все еще неопределенно. Первый момент. Наибольшие затруднения будет представлять обсуждение вопроса о компенсациях в Китае. Японцы обязательно пожелают обсуждать пределы «жизненного пространства» для своей империи на материке. Постановка вопроса о «жизненном пространстве» ясно и точно продемонстрирует, что японская сторона с самого начала зондажа думает о переделе, в смысле практического захвата, китайских территорий. В этой связи мы должны постараться убедить японцев, что стремимся к установлению добрых союзнических отношений, а не намереваемся покупать благосклонность Токио в обмен на согласие захвата Китая. Теперь момент второй. Англичане вынуждены будут считать своим нынешним политическим призванием воспрепятствование тому, чтобы между Россией и Японией установился доверительный канал. А есть у нас способы и возможности обмануть бдительных британских стражей?
-Создадим второй канал — для дезинформации.
-Для дезинформации кого?
-Заинтересованных сторон. Согласитесь, когда начнется интенсивный обмен информациями, когда неофициальные контакты начнут обретать силу, трудно будет сохранить все в тайне? Наш второй канал возьмет на себя миссию дезинформировать англичан о поиске доверительных контактов с японской стороной и неудаче в их установлении! Канал будет фонтанировать правдоподобными сведениями, конфиденциальными слухами, неофициальными отчетами, он будет наполнен кипучей деятельностью. Пусть в Лондоне зреет уверенность, что Япония предлагает формат ни к чему не обязывающих разговоров, что переговоры могут претерпеть серьезный ущерб, что японцы намеренно затягивают их. Одним словом, все постепенно сводится в тупик и стороны подумывают о смене внешнеполитических приоритетов. Обратившись, например, к Пекину.
-К Пекину?
-Да. Посадим в Азиатском департаменте нескольких сотрудников и поручим им делать вырезки из китайских газет. Будем собирать сведения о пышно расцветающем, ничем не прикрытом, великодержавном китайском шовинизме. Обхаживать китайских дипломатов. Кормить их икрой и блинами, накачивать водкой из запотевших графинов. Сочувственно цокать языком на все их речи про китайскую гегемонизацию мира, про китайские амбиции устрашать и потрясать земной шар, распоряжаясь государствами и тесня пять континентов.
-Кто будет курировать второй канал? Вы?
-Номинально курировать буду я. Каналом же официальным займется Чебышев, Владимир Иванович. Это дело как раз ему сподручнее вести, по линии заведующего политической канцелярией Цифирного комитета. Основной канал, первый, будете курировать вы.
-Хорошо. В больших делах не до мелких недостатков. Приступайте. Есть необходимость согласовать все со статс — секретарем*? Согласуйте со статс — секретарем, если это потребно. Только не вы, а Чебышев пусть согласовывает. Продумайте все, определитесь с организатором основного канала связи. Желательно, чтобы это был человек, знакомый с подобного рода деятельностью, но возможно вне службы, государевой или частной…Самое трудное впереди, в конце…Как говорят азиаты, «для проходящего сто ри половина пути — девяносто ри»*.
==============
Согласуйте со статс — секретарем* — статс — секретарь Председателя Совета Министров координировал деятельность специальных служб.
«для проходящего сто ри половина пути — девяносто ри»* — цитата из китайского древнего письменного памятника «Планы сражающихся царств», означающая, что самое трудное — последний шаг, завершение дела.
14 июля 1932 года. Среда.
Москва. Головин переулок.
-Какие новости, милый Кациус? Обсуждали аграрный вопрос по Михайловскому? Вижу по вашему виду, что в том, что вы имеете мне сказать, не столь уж много приятного…
Кациус и коммерческий советник британского посольства Каррингтон сидели в подвале жилого дома в Головином переулке и неспешно пили кофе. Здесь располагалось маленькое уютное артистическое кафе, устроенное при театральной студии Мансурова. Каррингтону нравилось здесь бывать. Всего несколько ступенек вниз вели в небольшое фойе, оформленное в стиле арт — нуво. В кафе, почти всегда пустовавшем, было восемь столиков и почти никогда не бывало посетителей. А те, что бывали, всегда оказывались на виду. Очень удобно. И кофе подавали отменный. В маленьких, словно лилипутских, чашечках, по здешнему обычаю густо — коричневым, без сахара.
Кациус поморщился.
-Что вы, Леонид Фридрихович? Чем недовольны?
-Ваша речь напомнила мне скверных одесситов. Я не смею вас задерживать, но действительно готов вам кое — что сообщить.
-Я вас слушаю. — произнес англичанин, откладывая газету на край столика.
-Кто бы ни стоял за вами, господин Каррингтон, правительство, «Интеллидженс Сервис», банковские дельцы Сити, все равно я не верю в их здравый смысл в русском вопросе. Вы не можете не свихнуться в противорусские цели. Поэтому полностью доверяться вам наивное дело. Вами можно пользоваться, только с осторожностью и в каких-то пределах. Ваша сила в деньгах. И в подкупе.
-Глаз у нас кривой, так что ли прикажете вас понимать?
-Вы, все ваши действия, заточены на разрушение национальной государственности под соусом разрушения неугодного политического режима.
-И что? Вы — то, милейший Леонид Фридрихович, спокойно сотрудничаете с врагом русской национальной государственности.
-Пока вы субсидируете и направляете принудительно единство борьбы против нынешнего политического режима России, у нас сохраняется возможность повлиять на судьбу противоборства.
-Как ваше опереточное движение намерено бороться с Кремлем? Войной? Ну не думаете же вы всерьез, что воевать будут англичане с Россией в интересах русского государства? Это ведь абсурд.
-Военный разгром России невозможен. А вот успешное реформирование русской политической системы возможно только изнутри. Недовольство, вызревающее в обществе, пока не может вылиться в массовый политический протест в масштабах всей страны. В России легальная оппозиция есть. Но она почти одомашненная, беззубая и рыхлая. Та группировка в высших сферах, назовем ее «реформистской», может усиливать свои позиции только при условии крайне осторожных действий, укрепления своей защищенности со стороны окружающих ее структур, имеющих иное представление о необходимых шагах. Поэтому ключевое значение для выбора варианта реформ и момента их начала, имеет скрытое выдвижение реформистов в высшие эшелоны власти. Сигнал к нарушению равновесия может подать группировка, неуязвимая со стороны других. До поры она должна камуфлировать свои планы под соусом осторожного реформизма, усложняя и запутывая социальную расстановку сил, замысловато переплетая интересы, на которые накладываются противоречия политических тенденций.
-Так вы, стало быть, запутываете? Усложняете и переплетаете, опираясь на благословенную Англию?
-Между прочим, сегодня Британская империя символ регресса…
-Все проходит, пройдет и это. Изменится. И тогда станут говорить, что империя полезна людям. Половина человечества говорит по — английски.
-Пока не произошло. — заметил Кациус. — Так, что, стоило бы вам заручиться хотя бы каплей русского расположения и доверия. Я догадываюсь, что вам, англичанам с нами, с русскими, всегда было трудно и сложно работать. Но сотрудничество необходимо. И вам стоит проявлять терпение настолько, насколько существует хоть малейший шанс того, что оно проявится в ближайшее время. Ибо и вам, англичанам, хочется, чтобы мы, русские, помогли испечь пирог.
Каррингтон вскинул глаза на Кациуса:
-Стоп, милейший. Начинается сфера русских и британских интересов. Вы готовы стоять за свое. Я готов биться ради своих. И вот еще…Желание печь пирог я вижу. А вот насчет готовности к совместной стряпне, на это, наверное, не сможет ответить и Букингемский дворец.
-Мы от своих взглядов не отказываемся. Но и в решающие атаки, способные изменить нынешний режим не переходим. Мы пока готовимся к такому наступлению, к решающей борьбе за умы общества и верхов. В некоторой степени вы можете опереться на представителей интеллектуальной элиты. Настроения витают? Витают. Осторожное сближение с западом, расширение гражданских прав и свобод — эти идеи распространены среди русской элиты.
Кациус вздохнул.
-Что, Леонид Фридрихович, осточертело все хуже редьки?
-Хуже горькой редьки. — поправил Кациус.
-Один хрен. — медленно ответил Каррингтон и засмеялся, глядя на удивленно — вытянутое лицо Кациуса. — Что, не ожидали от меня эдакое услышать? А? Я, к вашему сведению, родился и первые четырнадцать лет прожил в Москве, в Замоскворечье, мама моя русская, и я говорю по — русски. Но, простите, ради бога, это так, небольшая разрядка.
-Первый раз встречаю такого англичанина. Просто удивительное исключение. Игра в русскую душу?
-Я англичанин. — улыбнулся Каррингтон, — Но с русскою душою. И поэтому сам склонен, иногда погрязнув в фантазиях, оглядываться на историю, черпая эрудицию с первой страницы учебника. И снисходительно смотрю на то, как в Москве иностранцев водят глядеть на самый большой колокол, который никогда не звонил, и на самую большую пушку, которая никогда не стреляла.
-Удивительный город, в нем достопримечательности отличаются нелепостью. — тихо пробормотал Кациус.
-Что вы говорите, Леонид Фридрихович?
-Вы мне только что процитировали слова Чаадаева, я лишь дополнил их…
-Так это Чааадаев говорил? В самом деле? А я по сию пору был уверен, что эта мысль пришла мне в голову первому.
