Американская революция. Часть XXII Французский экспедиционный корпус
Содержание:
Только в конце ноября ситуация с болезнями в Южной армии англичан начала улучшаться. Корнуоллис достиг местечка Уинсборо, откуда писал Клинтону, что далее не двинется с места до тех пор, пока Александр Лесли не приведёт к нему подкрепления.
«Болезнь и антисанитария привели нас к гораздо большим потерям, нежели меч»,
— с горечью писал командующий Южной армией.
Во всём виноват Клинтон, Генри Клинтон
В январе к Корнуоллису подошли подкрепления Лесли (2000 человек). Южная армия возобновила движение в Северную Каролину. В марте Корнуоллис нагнал Грина у Гилфорд Кортхауса и решил дать бой, несмотря на то, что имел вдвое меньше сил (2100 англичан против 4-5 тысяч американцев).
Грин начал играть от обороны, разместив свои войска в три линии. Третья, последняя линия была самой сильной и состояла из регулярных солдат. В общем, Грин решил повторить Коупенс, но не учёл одного — его линии были расположены друг от друга слишком далеко (примерно в 400 ярдах друг от друга). То есть они не могли оперативно прийти на помощь друг другу. Первую линию составляли маунтинмэны, которые успели дать по англичанам 2-3 залпа. Когда «красные сюртуки» приблизились на 50 ярдов, пионеры просто разбежались, побросав своё личное имущество и оружие. Британцы же продолжили наступление и опрокинули вторую линию Грина. Одновременно Тарлетон, горевший желанием отомстить противнику за Коупенс, атаковал во главе драгун правый фланг третьей линии патриотов. Там англичанам удалось захватить пару 6-фунтовых орудий, развернуть их и открыть огонь во фланг континенталам. Оказавшиеся под перекрестным обстрелом с фронта и фланга, патриоты запаниковали и бежали в лес.
Сражение при Гилфорд Кортхаусе
Бой продолжался всего полтора часа. Несмотря на то, что англичане действовали в меньшинстве, победа оказалась за ними. Потери американцев — 126 человек убитыми, 185 — ранеными, более 1000 милиционеров просто бежали с поля боя. Потери британцев — 93 убитыми, 408 ранеными (из которых 50 человек умерли до начала следующего дня), то есть — почти 50% состава. Из-за этого действия Корнуоллиса при Гилфорд Кортхуасе вызвали резкое недовольство в Парламенте. Лидер оппозиции Чарльз Джеймс Фокс в своей речи утверждал:
«Ещё одна такая «победа» просто уничтожит всю британскую армию на юге!»
По сути, британская победа при Гилфорд Кортхаусе сократила авангард армии Корнуоллиса до 1 500 человек. Командующий решил отступить в Уилмингтон к побережью, чтобы дождаться там новых подкреплений и припасов. Грин же намеревался атаковать соединение Роудона у Камдэна. Корнуоллис встал перед сложным выбором — помогать ли Роудону или идти куда-то в другое место?
Первый Континентальный полк под командованием Натаниэля Грина отражает атаку британцев при Гилфорд Кортхаусе
10 апреля 1781 года командующий Южной армией предлагает главнокомандующему английскими войсками в Америке генералу Генри Клинтону новый план действий — лучше всего, считает Корнуоллис, двинуться на север, в Вирджинию, чтобы там соединиться с британским армейским корпусом из Нью-Йорка. Затем можно добраться обратно к Камдену, до Роудона, но вступить опять в Южную Каролину с её убийственным климатом — это обречь себя на тяжелые санитарные потери, и Корнуоллис
«не надеется в этом случае сохранить войска от смертельных болезней, которые почти уничтожили армию прошлой осенью».
И далее:
«Мы завоюем юг только тогда, когда Вирджиния будет под нашим контролем».
Собственно, 10 апреля 1781 года Корнуоллис по факту признал крах британской «южной стратегии». Причём крах этот был обусловлен не сильными позициями патриотов в южных штатах, не мастерством американских генералов — англичане проиграли «южную стратегию» климату Джорджии и Каролины. По самым скромным подсчётам, британцы из 11000 человек (8500 солдат Корнуоллиса и 2300 солдат Лесли) за кампанию 1780 года на юге от болезней и антисанитарии потеряли до половины состава. Зараза действительно оказалась сильнее меча.
Не дожидаясь даже ответа Клинтона, Корнуоллис двинулся в Вирджинию, чтобы в октябре угодить в катастрофу при Йорктауне. Но об этом позже. Что же касается юга, то бои в Южной Каролине продолжались ещё в течение двух лет до декабря 1782 года, когда британцы эвакуировались из Чарльстона. И вновь санитарные потери легли на обе противоборствующие стороны тяжелейшим невыносимым бременем. Армия Натаниэля Грина к декабрю 1782 года оказалась поставлена на грань мятежа. Многие солдаты-континенталы прямо угрожали дезертировать, если Грин
«не выведет войска на север в 1783 году, и придётся пережить еще одно лето в южных штатах».
Один из офицеров писал Грину:
«Ничто не является более ужасным для солдат, как мысли о том, что мы продолжим войну в этих местах ещё летом и осенью. Многие готовы пойти под расстрел, чем ещё раз столкнуться с этим ужасным климатом лицом к лицу».
Поведав о юге и провале «южной стратегии», зададимся одним из вечных русских вопросов — «кто виноват?». Ответ простой — генерал Генри Клинтон. Он сам перед началом действий в Южной Каролине говорил о губительности тамошнего климата и предлагал действовать с декабря по апрель. Однако после взятия Чарльстона Клинтон оставил там массу войск, которые были просто обречены на чудовищные санитарные потери. Более того, в декабре 1781 года (когда армия Корнуоллиса уже капитулировала при Йорктауне) Клинтон напишет секретарю по делам колоний лорду Жермену, что следующей весной ожидает нападения либо на Нью-Йорк, либо на Чарльстон. Во втором случае он, Клинтон,
«готов лично перевезти туда войска, если нападение американцев произойдёт не позже чем в начале апреля».
То есть Клинтон понимал, что вести боевые действия в Каролине летом и осенью — самоубийство. Понимал, но требовал именно в эти гибельные времена года в 1780-м от Корнуоллиса активных действий. Если бы командующий Южной армией получил приказ атаковать противника не в «сезон лихорадки», а позже — зимой-весной 1781 года, это вполне могло привести к возвращению штатов под руку короны.
«Местные дамы изяществом не превосходят коров»
Теперь перенесёмся на север, ибо в 1780 году произошло ещё одно событие, которое, по сути, решило борьбу за независимость США. Речь идёт об Expédition Particulière — Партикулярной (Специальной) экспедиции, вернее — о французском экспедиционном корпусе.
История появления французской армии в Америке берёт своё начало с 1775 года, фактически — сразу же с начала восстания. Именно тогда часть конгрессменов предложила пригласить французов воевать в Новый Свет, другими конгрессменами эта идея была воспринята неоднозначно. Тот же Джон Адамс в 1776 году резко заявил на одном из заседаний:
«Я не хотел бы видеть здесь французскую армию».
В начале 1778 года министр иностранных дел Людовика XVI Верженн пишет королю:
«Мне кажется, что в отношении нас американцы питают серьёзные подозрения».
Это и понятно, ибо для английских колоний почти полтора века слово «француз» было тождественно слову «враг». Так, 22 марта 1779 года преподобный Христиан Бадер из Хевронской Моравской Церкви в Ливане (штат Пенсильвания) сделал следующую запись в своём дневнике:
«В начале апреля 1779 года в Филадельфии ожидают французский флот. По слухам, все без исключения должны будут поклясться в верности королю Франции или будут убиты (stabbed to death)».
Тем не менее, неудачи 1776-1779 годов заставили кое-кого в Конгрессе вновь задуматься о возможном участии французских войск в боевых действиях на стороне повстанцев. Это сразу нашло отражение в переписке Франклина с Верженном, где первый сообщал второму:
«Некоторые депутаты убеждены в том, что без французской помощи у нас ничего не получится, однако они не смеют предложить эту идею в Конгрессе, поскольку по сути это будет просьбой ввести на землю Америки иностранную армию».
Затем настала пора переходить от слов к делу. Вернувшийся в 1779-м во Францию маркиз Лафайет на встрече с Верженном сообщил о просьбе Вашингтона прислать в Америку французские войска — хотя бы 4-5 тысяч. Французы взяли время на раздумье, но в итоге всё же решились. 2 февраля 1780 года был создан особый экспедиционный корпус для отправки в Новый Свет, командование которым поручили лейтенант-генералу графу Рошамбо. Корпус включал в себя 4 полка (Бурбонский, Суассонский, Сетонжский и Королевский Цвайбрюккенский (Royal Deux-Ponts), а также артиллерийский батальон, инженерную роту и два независимых формирования — полукампанию инфантерии и эскадрон гусар, объединённых в единый Легион Лозен. Всего 5300 штыков и 350 сабель при 10 орудиях (12- и 18-фунтовые пушки системы Грибоваля, а также две 13-дюймовые мортиры).
Жан-Батист Донансьен де Виме граф де Рошамбо
Для перевозки корпуса были задействованы 7 линейных кораблей (80-пушечный «Duc de Bourgogne», 74-пушечные «Neptune», «Conquérant», 64-пушечные «Provence», «L’Éveillé», «Jason» и «Ardent»), 3 фрегата, 3 корвета, один шлюп «эн флюйт», а также 36 транспортов. Морской частью экспедиции руководил шевалье де Терней.
Воспользовавшись туманом, 2 мая 1780 года французский флот смог незаметно выскользнуть из Бреста и отплыть к берегам Америки. 15 июля французы бросили якорь в Ньюпорте (Род-Айленд). Переход дался войскам непросто — корабли были сильно перегружены людьми и припасами (Людовик XVI заставил снабдить войска всем необходимым, включая деньги, для ведения двухлетней кампании в Америке). Сложнее всего было на линкорах. Так, например, на 74-пушечном «Conquérant» вместе с командой насчитывалось 1 089 человек вместо положенных по штату 700. На «Duc de Bourgogne» «квартировало» ещё больше — 1432 человека!.. В день на солдата полагалось 36 сухарей, разделённых на три приема — в 7 утра, в 12 дня, и в 6 вечера. Днем же подавался суп из пересоленного мяса, приправленный сливочным маслом. По воспоминаниям участников, есть эту бурду не хотелось совершенно, но
«единственной альтернативой было голодание».
Словом, если что и радовало солдат, то это
«хорошее красное вино»,
которое им выдавалось в день по полторы кружки (Schoppen, полпинты, или четверть литра). Иногда вино заменялось ликёром, но тогда доза снижалась до половины кружки. Если не было вина и ликёра, выдавали водку в объёме 1/8 кружки. Понятно, что в такой скученности и при недостатке питания начались потери. За время перехода умерли 152 солдата.
Сразу после высадки продуктовое довольствие увеличилось — теперь солдаты получали в день 1,5 фунта хлеба, 2 чашки риса и 1 фунт говядины.
Изначально американцы и французы отнеслись друг к другу насторожено. Для жителей колоний, как мы уже говорили, слова «француз» и «враг» очень долго являлись синонимами. С точки же зрения французов Америка была населена благородными дикарями (индейцами), которых убивали и обижали английские поселенцы, возводившие в Новом Свете одинокие заставы. Граф де Клермон-Кревекье отмечал:
«Местные жители, наблюдая высадку наших войск, очевидно видели в нас врагов, а не союзников».
Граф же Бризо де Браневилль прямо писал:
«Недоверие и отвращение к французам во многом вызвано многочисленными французскими беженцами XVII-XVIII веков, прежде всего гугенотами, которые, попадая в Новый Свет, распространяли всякие небылицы, преследуя свои политические цели».
Таким образом, если в глазах американцев французы оставались чужеземцами,
«к которым стоило бы относиться с подозрительностью и враждебностью»,
то американцы в глазах французов являлись извергами и людьми без чести! Приведём ещё одну показательную цитату:
«Французы оставались для колонистов сторонниками презренной, рабской религии, игрушками в руках властолюбивых и честолюбивых принцев, фривольными денди, у которых недоставало мужественности, причём как в их моральном, так и в физическом облике, и их одежда и предпочтения в еде, как считали американцы, ярко отражали это».
Многие деятели Конгресса называли франко-американский союз «противоестественным», и в этом смысле можно только восхититься лидерами обеих армий — Вашингтоном и Рошамбо, которые нашли в себе силы отринуть предрассудки своих наций и начать сотрудничество, приведшее к великолепным результатам.
План стоянки флота де Тернея и войск Рошамбо в Ньюпорте
Первые несколько недель в Ньюпорте показали местным жителям, что слухи о французах и их поведении сильно преувеличены. Уже 21 июля 1780 года секретарь по финансам Коннектикутской ассамблеи Роял Флинт сообщил Иеремии Вадсворту (французскому агенту по закупкам в Род-Айленде), что
«французские офицеры — это самые цивилизованные мужчины, которых я когда-либо встречал. Они умерены в еде и питье, благоразумны и чрезвычайно ответственны. Честно, я не ожидал, что эти джентльмены, как оказалось, вообще не имеют недостатков».
Такая же метаморфоза подтверждается и в письме майора Дэниэла Лимана от 8 августа. Майор пишет, что в Ньюпорте
«ощущается настоящая гармония между французами и американцами».
Единственную, пожалуй, американскую «жалобу» можно встретить в письме майора Цвайнбрюккенского полка Ханса Акселя фон Фрезена:
«Местные жалуются, если так можно выразиться, только на одно обстоятельство. Наша дисциплина замечательна, но они безмерно удивляются — почему мы их не грабим, как это делали англичане и их собственные войска?»
Что касается французов, то у тех жалоб имелось куда больше. Впрочем, все они относились к теме невыносимой скуки колониального бытия. Тот же Фрезен отмечал, что в Ньюпорте
«нет никаких званых ужинов, никаких театров, никаких представлений, я скучаю по Европе и по её культуре».
Абсолютно такие же «стоны» можно встретить в воспоминаниях Кромо де Бура («не с кем танцевать, местные дамы изяществом не превосходят коров!»), Клермон-Кревекье («местные девушки красивы, но совершенно фригидны»), да и самого Рошамбо («можно сказать, что характер этой нации менее всего приспособлен к общению»). Майор Бланшар отмечал разницу во времяпровождении:
«Они [колонисты] почти всегда сидят за столом и едят; зимой из дому почти не выходят и проводят целые дни дома, не читая и не делая ничего».
Отмечали французы и особенности местного социального устройства. Жозе-Эдуар де Кориолис, отец знаменитого французского математика Гаспара-Густава де Кориолиса, удивлённо говорил:
«Здесь совершенно другие правила, нежели в Европе. В Старом Свете, если войска идут маршем, они, проходя мимо какого-либо постоялого двора, могут своей властью взять лошадей, телеги, да что угодно — могут расположиться на постой, а если владелец откажется — пригласят жандармов. В Америке люди говорят, что они свободны, и если владельцу постоялого двора не понравится вид или цвет вашего лица — он вас просто не поселит и вам придётся искать жильё в другом месте. Таким образом, словосочетание «я не хочу» (I don’t want to) заканчивает любые дела и любое общение».
Столкновение двух цивилизаций с юмором описывает кавалер де Понтижбо (Pontgibaud):
«Однажды я слез со своей лошади и направился в дом одного хорошего американца, в котором я квартировал. Когда я вошёл, он сказал:
— Я так рад иметь француза в своём доме. Я спросил:
— Почему?
Хозяин дома ответил:
— Понимаете ли, до парикмахера мне далеко добираться, а вы будете в состоянии побрить меня.
— Но я не могу побрить даже себя, меня слуга бреет, может побрить и вас.
На что хозяин ответил:
— Это очень странно, я был уверен, что все французы либо парикмахеры, либо скрипачи. Я ещё никогда так не смеялся.
Наш разговор продолжился за обеденным столом. Когда принесли большие порции жареной говядины, мой домовладелец сказал:
— А как вам удалось, приехав в Америку, заставить себя начать есть говядину?
Я уверил его, что у нас во Франции все едят говядину, причём лучше качеством, чем подали сейчас к столу.
— Это невозможно, — ответил мой американский друг,— если бы вы ели говядину — вы бы не были таким тонким».
«Не рассчитывайте на американцев. У них ничего нет»
Раз уж мы заговорили о еде, то, пожалуй, пора затронуть вопрос о снабжении, поскольку тот был критически важен для военных действий в Америке. К тому же, как мы с вами помним по предыдущим материалам, именно пренебрежение логистикой стало настоящей ахиллесовой пятой английской армии, действовавшей против Тринадцати Колоний.
Брест – главная база французского атлантического флота
В отличие от британцев, французское правительство в деле снабжения своего экспедиционного корпуса изначально предполагало рассчитывать только на свои силы. Людовик XVI и де Верженн были в курсе, что их американские союзники испытывали недостаток практически во всём и что силы Рошамбо без поставок непосредственно из метрополии очень скоро перестанут представлять собой значимую военную силу. Поэтому было принято принципиальное решение — большую часть припасов французы должны привезти с собой. Однако уже в июле стало понятно, что даже эта «большая часть» недостаточна. Из письма Рошамбо Верженну:
«Пришлите нам войска, суда и деньги, не рассчитывайте на американцев и на их возможности. У них ничего нет».
За любые вещи колонисты требовали золото или серебро, Рошамбо писал, что чувствует себя
«во власти ростовщиков».
Аксель фон Ферзен в январе 1781 года говорил:
«Дух патриотизма здесь существует только в десятке человек, и они действительно приносят на алтарь свободы и независимости очень большие жертвы; остальные же думают только о личных интересах. Деньги — вот их Бог, их жадность просто невыносима. Они беспощадно запрашивают с нас чрезмерные цены за всё, и мы ощущаем себя больше врагами, нежели друзьями. Это люди без чести, поскольку честь для них не идёт ни в какое сравнение с золотом и серебром».
За трёхфунтовую буханку хлеба, согласно майору Флохру, колонисты ломили цену в 40-44 денье, тогда как французский солдат получал в месяц 150 денье.
«В результате денег хватало только на три дополнительных буханки хлеба в месяц и ни на что больше».
К тому же (вспомним прошлые части) — простые американцы уже давно потеряли веру в бумажные деньги, поэтому требовали с союзников исключительно золото или серебро. Это рикошетом ударило и по Континентальной армии — Вашингтон с возмущением писал, что его квартирмейстерам фермеры и купцы не готовы продавать товары, поскольку французы, в отличие от патриотов, платят серебряными ливрами или песо.
Рошамбо привёз с собой в Америку миллион ливров серебром в испанских песо, но 700 тысяч ливров его агенты потратили на закупки уже к августу. Министр финансов Франции Жак Неккер хватался за голову — содержание экспедиционного корпуса в Америке стоит в месяц 375 тысяч ливров, тогда как во Франции — втрое дешевле! В августе Неккер инициировал совещание правительства, на котором агитировал вывести войска из Америки. В споре «экономия vs возможность всыпать англичанам» экономия с треском проиграла — по итогам совещания было принято решение послать Рошамбо ещё 1,5 миллиона ливров, которые привёз в Ньюпорт фрегат «Astree». 28 февраля 1781 года в Новый Свет из Франции прибыло судно с 800 тысячами ливров в наличных деньгах, 15 августа фрегат «Magicienne» доставил в Америку ещё 1,8 миллиона ливров. Наконец в сентябре 1781 года адмирал де Грасс «подкинул» Рошамбо 1,2 миллиона ливров. В целом, финансирование экспедиционного корпуса Рошамбо обошлось французской казне в гигантскую сумму — 10 миллионов ливров, не считая 6,6 миллионов, которые Рошамбо одолжил Вашингтону, чтобы тот мог укомплектовать и снабдить к кампании 1781 года Континентальную армию.
Из-за разницы в менталитете и решения логистических проблем французская армия никуда не трогалась и провела в Род-Айленде всё лето и осень 1780 года. Зимой начались переговоры между Рошамбо и Вашингтоном о возможных совместных действиях весной 1781-го. Вашингтон настаивал на атаке Нью-Йорка, однако французы понимали, что без владения морем Нью-Йорк взять будет очень трудно. Рошамбо логично указывал Вашингтону, что для успешной атаки Нью-Йорка союзники должны получить преимущество над эскадрами Грейвза и Абернота, которые соединились 16 июля 1780 года. Де Терней имел 7 линейных кораблей, тогда как англичане у Нью-Йорка — 11. При таком соотношении сил французы не считали возможным успешную блокаду Нью-Йорка с моря.
Памятник генералу Рошамбо в Вашингтоне
Поэтому Рошамбо занялся созданием оборонительного периметра, дабы быть избавленным от атаки и с суши, и с моря. Вашингтону он пока выделил 2000 человек под началом Лафайета с просьбой произвести марши недалеко от Нью-Йорка. Генри Клинтон на тот момент планировал посадить 8000 человек на подошедшие корабли из эскадры Абернота и «порадовать» французов десантом в Ньюпорте, однако манёвры Вашингтона буквально в последний момент заставили Клинтона снять войска с кораблей.
В октябре 1780 года Род-Айленд бомбардировала эскадра адмирала Роднея, однако приблизившись к берегу, британцы обнаружили, что Ньюпорт и окрестности очень сильно укреплены. Несколько домов было разрушено залпами англичан, и Рошамбо предложил за счёт французов их бесплатно отремонтировать, но с тем условием, что зимой их займут французские солдаты и офицеры безо всяких оплат. На ремонт домов он потратил 20 тысяч ливров, в письме отцу Рошамбо, посмеиваясь, писал, что в ином случае аренда, даже по самым скромным подсчётам, обошлась бы не менее 100 тысяч ливров.
15 декабря 1780 года от подагры умер адмирал де Терней, его сменил Шарль Сош сеньор де Туш, который в ожидании обещанного подкрепления де Барраса решил активизировать действия флота. 16 марта 1781 года де Туш отправил в Чезапикскую бухту небольшой отряд под началом капитана Армана де Тилли, который смог захватить там 44-пушечный фрегат «Romulus» и 4 транспорта. Далее эскадра де Туша отправилась в Вест-Индию на соединение с де Грассом.
В мае 1781 года из Франции было отправлено подкрепление, которое достигло Ньюпорта 10 июля 1781 года. Теперь французский корпус в Америке насчитывал 7 800 человек при 64 орудиях. С учётом того, что в Континентальной армии имелось 8000 солдат и 3 100 милиционеров, общие силы, которые могли выставить союзники, составляли 18 900 штыков и сабель. Англичане имели 11-12 тысяч в Нью-Йорке и 7-8 тысяч на юге. Таким образом, у Вашингтона и Рошамбо появилась теоретическая возможность попробовать разбить группировки противника по частям. Практическая реализация этой затеи приведёт к Йорктаунской кампании и капитуляции армии Корнуоллиса. Но об этом мы расскажем уже в следующих частях нашего повествования.
источник: https://fitzroymag.com/right-place/francuzskij-jekspedicionnyj-korpus/
