Алексин дневник. День третий и Письмо первое.

1/13 мая. В Оренбурге

Почти все утро у меня ушло на то, чтобы ответить на телеграммы и письма.

 Сомневаюсь, что кто-то в здравом уме станет читать мой дневник и тем более изучать все эти письма от Мадам и дяди Кости, от Ксении и Оленьки, рапорты начштаба моей бригады
и заместителя командира роты воздухоплавателей, депеши из МИДа и комитета Сибирской железной дороги, срочные деловые сводки и отчеты управляющих имениями, фабриками и приисками.
Многие частные лица обращаются ко мне с посланиями и просьбами, которые я всегда читаю и стараюсь ответить самостоятельно, потому и сижу допоздна за бумагами.
Лишь к некоторым письмам я оставляю краткие пометки и отдаю секретарю, чтобы он составил шаблонный ответ. О, как обозлились бе все светские ядовитые языки, либеральные и
радикальные краснобаи, если об этом узнали. Однако это всё таки мои письма, и мне приходиться решать, как с ними поступить.
В день я общаюсь — пусть и письменно, — с большим количеством людей, чем некоторые встречают за всю свою жизнь. И затрагиваю такое количество вопросов, которые сам не могу
подсчитать. Вокруг меня все время трещит какое деятельное напряжение. Иногда я думаю, может мне все таки стоит просто взять выписать списком получаемые мною в день послания
на одном листе (если на нем хватит места) для наглядности. В среднем это выходит около 100 сообщений. Только за это утро я получил 34 письма и 11 телеграмм. Деловые и
рекламные открытки не в счет — их десятки. Однако опубликовать такой список невозможно даже в «Молнии» — это значило бы грубо нарушить тайну переписки всех моих корреспондентов и адресатов.  Хотя многие конечно позлорадствовали бы.
Многие люди.. такие «знатоки», считают, что я маниловствую, только и катаюсь на поезде и мараю бумаги с умным видом, якобы ничего ни в чем не смыслю. И все это за 100 тысяч
в год с дворцом, дачей в Крыму и яхтой (постройку которых я оплатил сам, без помощи казны). И так возмущаются, будто я эти 100 тысяч у каждого лично из его кормана вытащил.
Что ж, это конечно их право так думать и оставаться далекими от истины. Если этим людям как-будто нечем заняться, фантазия у них безудержно несется вперед, распирает. И они несут какую чушь, собирают какую то собируху о сильных мира сего. Разыскивают моих любовниц всех цветов волос и кожи, которыми можно укомплектовать кабаре. Считают моих незаконнорожденных детей во всех уголках мира, числом в целый школьный класс. Ищут по подозрительным физиономиям моих дружинников-бандитов и шпионов. Подводят баланс деньгам в моих карманах, биржевым спекуляциям с  банком б-ев Беринг. Уверяют, что я нашел клад во время Афганской кампании, украл его и застрелил при этом десять человек, то ли английских шпионов, то ли невинных горцев,  то ли марсиан или тибетских махатм. С самым умным видом г-н Гл.ов приписывает мне обладание золотыми копями, на которых работают в кандалах революционеры, похищенные по моему приказу жандармами. Прямо сам лично их видел, бил их плетьми и пил с их надсмотрщиками. Какая чушь.. какая несусветная чушь. Как же тонка ты, грань между прекрасной фантазией и чудовищной глупостью.
Много дури я слышал и видел за мой неполный 21 год жизни (ну будем честны, 15 сознательных лет, которые я веду дневники), и никак не могу перестать ей удручаться. Как много
глупости, злобы, зависти… Не понимаю, как вообще Мир от них не рушится и люди друг друга не уничтожают. Им и никакого сверх-оружия для этого не потребуется, даже драться
не нужно. Достаточно друг друга заплевать и уматерить, пока все люди не распадутся на атомы.
Некоторые письма и газетные листы я отправляю в пламя вагонной печки. От оскорблений до критики — один шаг, и часто его забывают сделать. Все же, перефразируя лорда Бабберлея, в положении великого князя есть свои приятные стороны — получая ренту и высокое положение по рождению можно.. не принимать близко к сердцу мнение отдельных перегретых голов.
В конце концов все это лишь слова, которые ничего не значат. Вероятно Ник так и относится ко всему этому в меру своих скромных сил. Ну, Его по крайней мере подкрепляет вера, я же не имею и этой отдушины. Забываюсь в той работе, какую у меня получается делать.

 Г-н Стрельцов сообщил в своей телеграмме, что тягачи и поливальные машины будут выведены на работу в поля в течение двух недель. Что ж, они могут принести какую-то
практическую пользу. Я направил ему исчерпывающие указания с тем, чтобы в Воронежской, Саратовской и Самарской губерниях спринклеры обработали на две линии* все яровые поля.
Для этого можно употребить запасы водосборников, а если потребуется, принять чрезвычайные меры.
Повинуясь какому-то смутному тревожному чувству, я добавил к депеше пометку, чтобы при нехватке воды дворцовое управление использовало запасы льда и прессованного снега,
заготовленных зимой. Прежде всего талой воду нужно пролить на полторы линии соседние с удельными поместьями поля в тех уездах и волостях, где дождей не было с начала сезона.
Воображаю какое возмущение и встряску это вызовет в управлении. Вылить на землю каким то крестьянам воду от льда на 100 тысяч рублей. Однако в обывательской среде
талая вода считается «живой». Садоводы-любители поливают ею проращиваемые семена и рассаду, деревенские знахари предписывают страждущим поить такой водой больных. Какой бы отчаянной и глупой не казалась такая мера (газеты и тут много выльют помоев), сейчас хворает все наше сельское хозяйство и продовольственное дело. Раз мы еще не можем управлять дождем,
распорядимся льдом.

(Продолжение От 10 утра)

Получил письмо от Дэлли! О, мy sweet diamond…mal élevé angelot. Каждая твоя весточка для меня как глоток свежего воздуха. Я буквально и плачу и смеюсь, и танцую и пою, когда вижу твой почерк и чувствую тонкий дух твоего парфюма на листе бумаги. Как маленькая теплая звездочка на моей ладони.

«Mon chéri Garçon insupportable!

Знаю, что Ты прочтешь эти строки в своем тряском вагоне, лежа на походной тахте в обнимку с дневниковой тетрадью на томике месье Верна, Диккенса или Эдгара По. В очках, 
которых так напрасно стесняешься. Надеюсь, ты здоров и раны тебя не беспокоят. Пусть путешествие твое будет благополучным, интересным, и, надеюсь, не слишком утомительным, и пусть мое письмо согреет твое сердечко и успокоит растревоженные мысли.

 Конечно, мне тебя очень недостает! Как ты вообще можешь придумать такую глупость, что твои ежедневные письма мне навязчивы. Глупыш, ты боишься, что мои или твои родители их  увидят и будут возмущаться? Ведь ты убежал на войну без спросу, перепугав весь Петербург.

 Норико и Хару целы и здоровы, только по тебе очень скучают. Не хотят учить французский, а японский мне дается непросто. Даже в русском ударения не так трудны. Однако  занятия у нас проходят весело. Душа радуется, что ты можешь научиться чему-то хорошему друг у друга.
 Мы много гуляем, катаемся верхом и на велосипедах, ходим по выставкам в Эрмитаж и на представления в театр Драйера, читаем в слух и вместе купаемся на Сестрорецкой даче. 
 И все же без тебя малышам делается как-то неуютно, тоскливо и одиноко. Из всего августейшего семейства нас навещает только дядя Костя и конечно Мими. Ее участие выручает 
меня.

Хару много тренируется, хочет вырасти к твоему приезду ещё на полдюйма. Однако читает он сейчас только сборник Фенимора Купера и  Генри Рейдера Хаггарда. Очень расстроился, что охотник Квотермейн погиб уже во второй книге и искренне радуется, что в «Аэше» он снова жив. Норико много танцует, читает много и охотно. Она очень  трогательно-серьезно относится к твоему пожеланию узнать ее мнение о прочитанном, правда особенно налегает на стихи и сказки. Ей тоже пришлись по нраву романы «Аэша» и «Джесс». Твои восточные ангелочки шлют тебе свои горячие приветы и поцелуи, с которыми посылаю Тебе свои (след от губной помады).

Конечно, chéri, я не трачу свои будни в светской скуке. Я хочу достичь хоть чего-то стоящего в моей жизни, и ты так меня в этом поддерживаешь. Мне хочется быть полезной, достойной тебя и подавать хороший пример малышам и всем вокруг. Так что работы для неприличной барышни из благородного семейства очень много. Я занимаюсь на высших курсах,  веду дела в нашем charitémag, регулярно хожу помогать в наш дом трудолюбия и по пятницам собираю у себя салон. После всей это кутерьмы, ухода за собой и времени с детьми  у меня едва хватает сил сидеть в седле на прогулках после воскресной службы. И все-таки когда все дела и все эти хлопоты даются мне легко. Когда ты просто со мной рядом,  я снова обретаю силы, ко мне возвращается хорошее настроение и пропадает всякий стыд. Тогда я могу сдвинуть горы.

А пока что от духоты пропадает всякое желание и силы испаряются. Жара установилась просто невообразимая! +28 по Цельсию в тени — и это в мае в здешнем климате. С полудня над дорогами стоит марево как над раскаленным песком в пустыне Египта. В Летнем саду вянут едва пробившиеся газоны. Люди из рабочих предместий ходят босиком. У фонтанов не протолкнуться. У лоточников кипит торговля, а скоро похоже закипит и талое мороженное с квасами.

 В Сестрорецке общими усилиями мы устроили для подопечных детей приюта морские купания. Благодаря твоему письму мы могли получить разрешение на аренду приличного павильона и привести в порядок полосу берега. Ведь это  доступная замена курортам и санаториям для тех маленьких петербуржцев и тружеников города, кому не по карману поездки в Крым и тем более на Ривьеру. Ребята и малыши очень радуются морской воде. Мне кажется уже этот заряд эмоций меняет их самочувствие к лучшему. Многие не представляли, что Финский залив может так прогреваться. Клянусь, я и сама не поверила, если  бы не зашла в воду. Свежа Балтика, однако вполне можно немного проплыть.

  Я вспоминаю то наше беззаботное лето на Средиземноморье три года назад. Мне часто сниться теплое море и выжженное южным солнцем голубое небо, дикая причудливая зелень с прекрасными цветами, кутающиеся  в дымках горы и золотые пески, где мы с тобой гуляли. Там было так удивительно, интересно и красиво! А с Великой Пирамиды открывается волшебный, неземной вид на восход. Знаю, что после этих слов ты лихорадочно начнешь собирать свою яхту в путь.

 Это мило, только я хочу предложить тебе кое что другое. Твои великолепные ласточки «Азия» и «Индия» простаивают без дела, больно смотреть, что эти чудесные пароходы дорого содержать и РОПиТу, и Доброфлоту. А ведь зимой их можно было бы отправлять в круизы вокруг Европы из Санкт-Петербурга в Одессу по 120 франков за билет. Подумай над этим, chéri, в твоих силах сделать ещё одно полезное доходно-общественное дело. Почему бы не помочь малодоходным туристам увидеть мир и испытать впечатления от путешествия? Ведь это даст заработок и необходимую стажировку торговым морякам и откроет доступный культурный отдых для многих людей, которые нигде никогда не бывали. А мы можем просто съездить в Кэп-Даго, где нам и малышам никто не будет мешать.

 Не хочу больше грузить твои плечи и мысли чужими проблемами и всеми этими неприятными историями. Я не могу промолчать об Оленьке. Она рассказала — проговорилась — что брату ее требуется участок под опытную ферму при его лаборатории. Ее это очень беспокоит, а в ее состоянии подобное напряжение может привести к тяжелым последствиям. Судя по всему, прямо администрация ему работать не запрещает, однако хода делу не дают. Боятся то ли его микробов, то ли его самого. Как биолог и химик Саша мог бы принять участие в твоем проекте лесопосадок. Учитывая, как много ты сделал для их отца и для Саши со времени вашего знакомства, Илья Николаевич и сам Саша банально стесняются просить тебя о чем-либо — ох уж эта благородная мужественность и честность у интеллигентов! 

Одного чуть не довела до инсульта, второго — до виселицы. Как это все ужасно. Столько способных и талантливых людей не могут достойно устроится, ступают на порочный путь озлобления и разрушения, губят и себя, и мир вокруг в борьбе за маниакальные идеи против ветряных мельниц.  Как дикари или невоспитанные дети восстают против того, чего не понииают, не умеют изменить и не хотят этого делать — только разломать. Ведь ради претворения в жизни любой идеи нужно много трудиться, а не просто ходить на митинги, слепо слушаться своих руководителей или пытаться кого-то убить в приступе негодования.

Знаю, chéri, как ты переживаешь из-за этого. Боль от травм и утрат едва не разрушила тебя, толкала к самому краю бездны. И все-таки ты выдержал. Ты так отчаянно сражался за свою жизнь. И Ты так борешься теперь за Меня и за малышей.

 Ты преодолел все и встал на ноги, и ты смело идешь вперед. Такой же как когда-то мальчишка убежал к отцу и деду на Балканский фронт, перепугав весь Петербург. Быть может на докладе о результате инспекции дорог ты сможешь поговорить с министрами, быть может с Его Величеством, о том, чтобы разрешить обществам и земствам привлечь добровольцев к высадке деревьев. Верю, если ты постараешься, то добьешься своего. Ты умеешь заставить их поворачиваться и краснеть. Один твой разговор, одно твое письмо, одно слово в «Молнии» ускорит дело. Пусть затея этого «субботнего пикника» звучит глупо, он может объединить людей за добрым трудом на природе, поможет им сделать шаг друг к другу, лучше понять друг друга. Пусть не получится сразу во всей стране, даже во всем Петербурге. Мы хотя бы подадим пример.

 Знай и ты, что в своих заботах всегда можешь положиться на твою mal élevé angelot. Я постоянно всех ворошу, убеждаю и толкаю локтями всех, кто у нас бывает, пристаю ко всем, кто может повлиять на принятие решения. Завтра буду на чае у твоей матери и не оставлю ее в покое, пока не получу согласия. Обещаю, что не стану ее шокировать слишком сильно.

Вместе мы сильнее. Своими стараниями Мы обязательно добьемся цели,, пусть идем к ней потихоньку, главное действовать, а не ждать.
Верю, это поможет нам уговорить родителей. Либо ты достанешь их всех
Верю. Хочу видеть снова. Жду и скучаю по тебе.
Любящая Тебя Твоя нареченная Дэлли»