Виталий Пенской. Кое-что о внешней политике Tyrann’a-5. 2-я Казанщина, и не только она
Продолжение интересного цикла статей из ВК историка-медиевиста Виталия Пенского, который, думаю, заинтересует читателей и коллег.
Мир крутится вокруг Казани? По крайней мере, такое впечатление могло сложиться, если почитать летописи и посольские книги 2-й половине 40-х гг. XVI в. Конечно, это не так, но все и для Москвы, и для ногаев, и для Крыма казанский вопрос был одним из важнейших, а к нему еще привязался и вопрос астраханский. Вот с него мы и начнем очередную серию нашего блокбастера.
Итак, в 1546 г. (когда точно — неизвестно) Сахиб-Гирей повторил успешный успех своего брата и взял Астрахань, нагнув попутно при этом ногаев. Шейх-Мамай и прочие Едигеевичи решили от греха подальше признать крымского «царя» своим сюзереном. Тем временем наш Сафа-Гирей, получив от ногайского нурадина Юсуфа войско, вернул себе казанское царское седалище. Алла-Алла, мог воскликнуть Сахиб-Гирей и поднять чашу с черным кумысом, я почти переплюнул старшего брата, Казань наш, Астрахань наш, Ногаи тоже наш, Литва платить нам дань, одна Москва непокорна да северокавказские горцы. Но на Москву идти боязно — один раз уже ходил, и как-то неприлично получилось, а вот Кавказ — другое дело, там все попроще, там — настоящее охотничье угодье, напасть на черкесов, подогнуть под свое царское колено этих мунафиков, нахватать полону, особенно молодых, гибких и горячих черкешенок, и с того сытым быть буду — что может быть лучше, отличный план, надежный, как швейцарские часы! А еще у меня есть Максим, а у них его нет (зачеркнуто) есть вундервафля (зачеркнуто) пушки и аркебузиры-тюфенгчи, а у этих мунафиков — нет, так шта…
В общем, Сахиб-Гирей после взятия Эджтархана повел себя странно, потерял темп, занялся Кавказом (хотя есть предположение, что эта странность вызвана грозным окриком из Стамбула — мы тут, панимаш, воевать с этими кызылбашскими зиндиками, а ты чем там занимаешься? А ну-ка, подтянул шаровары и вперед, в борьбу за правое дело!). В общем, Сахиб-Гирей успех развивать не стал, приголубил приползшего к нему на коленях Ямгурчи и вернул ему астраханское седалище, пообещав дать ему против ногаев вундервафлю (зачеркнуто) пулемет (снова зачеркнуто) пушки и тюфенгчи (в малой пропорции, у самого немного).
Шейх-Мамай и Едигеевичи от такого поворота колеса генотьбы малость офигели и решили, шо раз так, то и наше слово больше слово. Один из сыновей Юсуфа-нурадина, молодой и горячий (горячий, савсэм горячий!) Али с 10-тыс. войском получил наказ от дядюшки постеречь дорогу из Крыма в Астрахань, чтобы Ямгурчи неверный не получил пулемет (зачеркнуто) военно-техническую помощь от своего господина, но нарушил приказ. Разведка доложила точно, что Сахиб-Гиеря в Крыму нет, он в походе, и Али ринулся вперед очертя голову, намереваясь б повторить успех 25-летней давности.
Увы, разведка ошиблась, «царь» вернулся и ждал нашего нурадиныча и его джигитов. Бурная атака ногаев с саблями и копьями наперевес натолкнулась на рогатки, укрепленный табор с артиллерийскими телегами и залповый огонь царских тюфенгчи и захлебнулась, после чего Крымов контратаковали и опрокинули ногаев. Али сам-друг ушел, нот не всем ногаям так повезло — кто не был убит сразу или не сумел под покровом наступившей морозной ночи улизнуть, попал в плен, и торжествующий Сахиб-Гирей справил триумф и кровавую тризну по старшему брату, воздвигнув пирамиду из отрубленных ногайских голов, а других пленников набутылил (зачеркнуто) посадил на кол, остаток же он решил пока помиловать и бросил их в смрадный зиндан охолонуть (и там он просидят несколько лет, пока власть в Крыму не сменится).
Узнав об учиненной царем бойне (Ногай кыргыны), Шейх-Мамай впал в тоску-печаль и помер вскорости, так что в новый 1549 г. ногаи вступили с новым бием — Юсуфом. Юсуф же, преисполненный чувства собственного достоинства и величия (он же избранный, Куран читать умеет, с учеными улемами и и муллами на равных общается и все такое), засучив рукава, принялся за дело.
Первым делом Юсуф решился обострить отношения с Москвой — не буду, мол, подтверждать шерть, которую дал в прошло году Шейх-Мамай, бийское слово твердо, хватит с вас, гяуров, и моего обещания придерживаться условий шерти. Затем он начал точить зубы и на Сафа-Гирея, и на Ямгурчи — было бы неплохо и весьма аллахоугодно поставить их на место и напомнить про накопившиеся взимки, которые да-а-авно уже не выплачивались, а мне, бию, были бы совсем не лишними.
Ямгурчи, узнав об этой перемене, впал в уныние и решил на всякий случай подстелить соломки — в Москву срочно от’ехал его эмиссар, но, похоже, там он встретил холодный, совсем холодный прием. А потом вдруг под Астрахань явились музыканты (зачеркнуто) донские казаки и навели там шороху — Ямгурчи бежал, а казаки возвели (и кто бы мог подумать?) на седалище Ак-Кубека, приведя тем самым в изумление и негодование Юсуфа.
Юсуфу вообще как-то не везло с его начинаниями — то его Сафа-Гирей кинет через колено, теперь вот с Астраханью нехорошо получилось, да и в Москве на него стали смотреть как на УГ и сделали ставку на младшего брата Исмаила, который, будучи теперь нурадином, стал влиятельной персоной (его улус был весьма силен и многочислен, а поскольку кочевья Исмаила и его улусный людей находились на западе орды, то и торговля Исмаилова улуса и его благосостояние были завязаны на Русь, отсюда и его русофилия, продиктованная низким коммерческим интересом. Впрочем, зыбкая и аморфная власть кочевых династов покоилась на своего рода общественном договоре и умении династов поддерживать согласие между своими людьми посредством организации успешных походов, приносящих добычу и насыщающих вечно голодных и недовольных аристократов и харачу, и распределения даров, получаемых от соседей, и доходов от торговли, так что поведение Исмаила и его постоянные распри с Юсуфом были неизбежны — конфликт с Москвой был для нурадина палкой в колеса его арбы.
Но и Юсуф был в таком же положении, так то для него взимки с Астрахани, Казани и с Москвы (не много ни мало, а по старине, со времен Едигея, а 40 тышш алтын, т. е. а в каждом алтыне — 6 московских денег-полушек) значили немало, не говоря уже о регулярных поминках. Но ни Астрахань, ни Казань, ни тем более Москва платить не собирались, и от того Юсуф пребывал в черной меланхолии и вынашивал планы мести.
В Москве тем временем, пережив военную тревогу лета 1548 г. на крымской украине (Иван снова выезжал со двором на «берег», где собралось войско для отражения крымского набега) и успешно отразив несколько набегов казанцев (те решили, что раз уж русский поход не задался, то теперь наш черед, но на этот раз раз воеводы не сплоховали и татары, пойдя по шерсть, вернулись, далеко не все, кстати, стрижеными), готовились к новому раунду борьбы. И тут по весне 1549 г. в русскую столицу пришла весть — Сафа-Гирей, упившись араки, пошел в царскую комнату, запнулся о порожек, приложился буйной головушкой об умывальной теремец и отдал Аллаху душу! Вот так поворот судьбы. — не раз раненый на поле боя, переживший несколько дворцовых переворотов, битый и киданый судьбой, и такая нелепая смерть! И в самый неподходящий для Казарин, а для Москвы наоборот, момент. И после этого события завертелись. Казанская драма вступала в завершающую стадию.
To be continued.
