9 августа (27 июля по русс.ст.) 1932 года. Вторник.
Москва. Воробьевы горы. Комплекс зданий северо — американского посольства.
Со времен царя Бориса, основателя династии Годуновых на российском престоле, так называемый Посольский квартал на Москве традиционно располагался в бывшей Немецкой слободе и около нее. Много иноземцев появилось в Москве во время Ливонской войны: тогда русские войска взяли так много пленных, что ими торговали в городе — за мужчину давали по гривне, а девка шла по пяти алтын. Часть ливонских пленников Иван Грозный поселил отдельно, и они — то образовали первую в Москве Немецкую слободу, получившую такое название из — за того, что москвичи всех иноземцев прозвали «немцами», «немыми», то есть не говорящими по — русски. Находилась слобода на правом берегу Яузы, возможно, несколько ниже по течению, чем основанная позже. Ливонцев было около четырех тысяч, и их поселение оказалось довольно крупным. Улицы в нем носили название по тем городам, откуда были родом их обитатели: Дерптская, Нарвская… Чтобы не тратиться на содержание пленных, царь Иван разрешил им выделывать и продавать вино, пиво и другие напитки, что обычно было монополией казны.
Вскоре милости, оказанные Борисом Годуновым, покровителем многих иностранцев, еще и приумножили богатства и достаток поселения. В начале XVII века Немецкая слобода была вполне благоустроенна, имела даже три лютеранские церкви ( в одной из которых был похоронен принц Иоанн Датский, жених царевны Ксении, дочери царя Бориса), одну реформатскую, одну католическую и одну англиканскую. Возле них были отведены небольшие места под католическое и английское кладбища.
С 1608 года в Немецкую слободу стали постепенно переноситься «посольские дворы». В те времена привилегии послов в Московском государстве состояли, прежде всего, в личной неприкосновенности и беспрепятственном проезде, а затем — в освобождении от пошлин и в бесплатном содержании. Для послов, особенно часто приезжавших в Москву: польско — литовских, крымских, ногайских, были устроены особые дворы, другие послы располагались в частных домах, а с начала XVII века на Ильинке уже существовал Посольский двор для всех иностранных послов. Первыми «посольскими дворами» в Немецкой слободе стали французское посольство и посольство Ганзейского Союза. Потом появились австрийское, шведское, венецианское, голландское…
Впрочем, предприимчивые иностранцы на Москве селились в разных местах — там, где им было удобно. Более или менее крупные поселения существовали в районе Покровки, Огородной слободы, в Замоскворечье. На Ильинке традиционно остались «старые» посольства — дипломатическая миссия папского нунция, польское, несколько позднее, после разрыва польско — литовской унии, Великого Княжества Литовского. Много позже, в веке XIX, на Ильинке расположились посольства «великих держав» — германское и испанское, на Покровке — норвежское, сардинское, португальское, на Софийской набережной, прямо напротив Кремля — резиденция датского посла, на Варварке — посольства абиссинское, сиамское, итальянское, у Арбатских ворот — японское и турецкое, на Маросейке — дипломатическая миссия Персии, в Выползовом переулке, в тихой Мещанской слободе устроились посольства Афганистана, Хивы, Бухары и Коканда…Сербское, греческое и болгарское посольства разместились у церкви Святых Кира и Иоанна на Солянке, китайское — на Чистопрудном бульваре. Все остальные иностранные дипломатические миссии и представительства располагались отныне исключительно в Немецкой Слободе…Несколько неожиданно почти идеальный ранжир размещения посольств на Москве был смят и нарушен. Это сделали американцы в середине XIX века. Для своего нового посольского здания они облюбовали Воробьевы Горы. Не на набережной Москвы — реки или хотя бы на Варварке и Волхонке, а на Воробьевых Горах, стоящих в стороне от больших дорог столицы. Комплекс построек северо — американского посольства включал в точности скопированное поместье третьего президента САСШ Томаса Джефферсона в Монтичелло.
Фон дер Лауниц любил бывать на коктейлях и фуршетах в «домике Джефферсона» или, в «Sparrow Hills House» — как его еще называли, в «доме на Воробьевых горах» — бывшем особняке промышленника Чоколова, превращенном практичными американцами в гостиницу и административные офисы.
Полномочные министры и чрезвычайные посланники, атташе, промышленники средней руки, светские бездельники, съезжались на запах вкусной еды, в надежде попутно выудить какой-нибудь эфемерный политический секрет, чтобы переслать его в свою столицу, разнести по салонам и удостоится похвалы.
Увеличение капитала знакомств фон дер Лауница интересовало мало, на подобных мероприятиях он предпочитал «поохотиться». Изобразив на своем лице скромность и нежность, титулярный правитель Феодоро доверительно брал под локоток какого — нибудь скромнягу — дипломата из португальского посольства и шепотом излагал ход работы по составлению каталога книг Аптекарского приказа, хранящихся в фондах Государевой библиотеки. Или, осторожно оглядевшись по сторонам, доверял швейцарскому посланнику абсолютно достоверную информацию о том, что итальянский чрезвычайный и полномочный министр возможно свой отпуск проведет в поместье валашского господаря в Синайе, но летом там жарко, что он еще не решил, хотя валашский князь так настойчиво приглашает…Болгарскому дипломату фон дер Лауниц рассказывал, разумеется, тет — а — тет, о переносе сроков рассмотрения новых тарифов в Международной дирекции Дунайских гирл*, с французским атташе по культуре беседовал, напустив мрачный вид, о книге «Христианство у вотяков со времени первых исторических известий о них до XIX века». Или, к неожиданности многих, фон дер Лауниц отходил к окну со специальным советником Секретаря Рейнского «Союза народов»* , бездарным графом Гронингом, которого пытались двигать по службе, но в связи с полной неспособностью к чему — либо назначили в Секретариат Комиссии и отправили с длительным вояжем в Москву…
Полагая, что в задуманную комбинацию необходимо вводить Сергея Владимировича Чечеля, титулярный правитель Феодоро, пользуясь положением в Департаменте государственного протокола Министерства Иностранных Дел, выхлопотал для того приглашение на раут в «домик Джефферсона». И теперь он с удовольствием наблюдал, как Чечель «обрабатывает» британского торгового атташе Малькольма Каррингтона и его спутницу — сотрудницу шведского посольства Гудрун Нильссон
…Гудрун Нильссон была обворожительна. Пепельные волосы ее были аккуратно подстрижены и эта прическа шла к овальному лицу с несколько выдающимися скулами. Ее можно было бы назвать просто красавицей, если бы не глаза богини. Зеленые, с золотистыми искорками, они представляли собой первую линию обороны от всего мира, взгляд их, неизменно пристальный, настороженный, держал собеседников на расстоянии. Как и подобает богине, вставая за сервированный фуршетный столик, она смерила Чечеля столь уничтожающе — ледяным взглядом, что Сергей Владимирович невольно поежился.
-Не обязательно было приглашать меня в американскую харчевню. — сказала она, обращаясь к своему английскому спутнику. — Это бесполезно. Американская едальня — это почти всегда лотерея. Никогда не узнаешь, вкусная ли еда и можно ли вообще это есть, прежде чем не попробуешь.
-Не любите лотереи? — улыбнулся Каррингтон.
-Я не люблю лотереи. Я не люблю жирные котлеты. Я не люблю сэндвичи. Это ерунда, а не еда.
-Предпочитаете азиатскую кухню? — делая вид, что накладывает бутерброд с консервированной ветчиной, встрял в разговор Чечель и тотчас извинился. — Простите, что невольно вклинился в ваш гастрономический разговор…
-Азиатская стряпня, по-моему, еще хуже американской. — фыркнула Гудрун.
-Американская кухня — это сплав различных стилей и способов приготовления пищи. Из — за того, что вначале страну заселяли английские колонизаторы, большое распространение получили именно национальные блюда Англии. — сказал Чечель и небрежно глянул на англичанина.
-Однако со временем местная кухня изменилась и не в лучшую сторону: привычки коренных народов Америки, а впоследствии и жителей других стран, переселившихся в США, смешались и адаптировались друг под друга. Ужасная смесь всего, бр — р…
Чечель обсмотрел ее наново.
-Вы ошибаетесь. — мягко, успокаивающе, ответил он. — Азиаты — одна из немногочисленных рас, представители которой могут похвастаться идеальными формами. Проблема лишнего веса им неизвестна. Все дело в том, что они выстроили особенный рацион питания — низкокалорийный и полезный, богатый овощами, фруктами, морепродуктами, которые не только препятствуют накоплению новых жировых отложений, но и способствуют активному сжиганию старых.
-А мяса почти нет. — вставил, улыбаясь Каррингтон.
-Азиатская диета ограничивает употребление всех видов мяса, зато может похвастаться изобилием рыбы и морепродуктов.
-Мне нужно мясо. — сказала шведка. — Мы ведем войну с русским генералом Рыдзевским.
-В каких сражениях отличился генерал Рыдзевский? — спросил Каррингтон, переходя от темы кухонно — диетических приоритетов к приятной праздно — деловой беседе.
-В спортивных.
-В каких?
-Генерал Рыдзевский ведет «спортивную войну» с нами. В прошлом году на легкоатлетических соревнованиях в Стокгольме, по мнению генерала, мы вели себя в отношении русских спортсменов столь бесцеремонно и вызывающе, что им было решено взять реванш. Рыдзевский инициировал «ответный ход»: как представитель России в Международном Олимпийском Комитете, накануне Олимпийских игр в Барселоне он возбудил дело о «профессионализме» знаменитого шведского бегуна Пааво Нурми, заявленного на играх на дистанции в пять, десять тысяч метров и на марафонский бег, где ему не было равных и где он должен был победить. Рыдзевского поддержали некоторые представители международных спортивных организаций, в итоге Нурми не разрешили выступить в Барселоне. «Русская интрига» сильно ударила по спортивному престижу Швеции и отняла у нее три верные золотые медали. Рыдзевский, однако, на этом не успокоился: он привел в действие все рычаги, чтобы вытолкнуть наших спортивных руководителей из Олимпийского движения, где они занимали прочные позиции. Под русским давлением большей части шведов был вынесен вотум недоверия. А Бу Экслунд, председатель Шведского Спортивного Союза оставил свой пост после скандала о дутых рекордах шведских легкоатлетов.
-Я слышал о нем. — сказал Чечель. — Рыдзевский предъявляет спортсменам жесткие требования. Особое значение он придает волевым качествам. Он требует, чтобы спортсмен всегда помнил, что защищает честь державы, а потому выкладывался полностью, особенно на международных соревнованиях. Вам будет непросто.
-Нам и так непросто. — вздохнула обворожительная шведка.
-Генерал отмежевывается от узких социальных рамок, протестуя против того, чтобы считать спорт уделом круга избранных и выступает за массовый спорт, в котором видит одно из могучих средств политического объединения нации. Это значит, что русским спорт нужен не в качестве таблетки от кашля и просто физического здоровья, а как национальное обновление, приток гордых национальных чувств, сознание национальной способности и силы.
-А это уже политическая позиция. — сказала Гудрун.
-И что теперь? — спросил Каррингтон.
-Теперь идет бешеная переписка. Мы настаиваем на возвращении Бу Экланда, русские протаскивают свою кандидатуру.
-Это все, чем ответила великая Швеция? — с легкой улыбкой, но без малейшей тени насмешливости, поинтересовался Чечель, осторожно пробуя «чили кон карне» — острое блюдо из мяса с перцем чили.
-На «спортивную войну» Швеция ответила мерами политическими и экономическими: с июня введен бойкот российских внешнеторговых фирм, выдвинуты требования разорвать торговый договор с Россией, был ограничен вход русских торговых судов в шведские порты…
-Да, я слышал…
Чечель был осведомлен о том, что шведов крайне беспокоила позиция России в отношении Финляндии, за последние пятьдесят лет превратившейся из «смирной покорной окраины» по сути во враждебное Швеции «государство в государстве», откормленное и разбогатевшее за шведский счет.
-По всем этим вопросам ведется усиленная переписка и обмен нотами. — сказала Гудрун, посматривая на Каррингтона. — Понимаете, Малькольм?
-О, да.
-Бумаг выше русского Эльбруса.
Каррингтон деловито кивнул — ему было известно, что Стокгольм готовится отозвать своего посла для «консультаций», что начались прямые провокации в отношении России — пограничные инциденты, угрозы взорвать русское консульство в Гельсингфорсе. Апофеозом стала неудачная попытка похищения с последующим убийством, председателя умеренной шведской народной партии Карла Стольберга — труп его намеревались подбросить на русскую территорию близ пограничной станции Ловиса. В последний момент похищение сорвалось и Стольберг с женой благополучно выехали в Копенгаген, где готовились дать показания международной комиссии. Курс шведских ценных бумаг на европейских биржах резко понизился, Швеции отказали в новых кредитах, международный авторитет королевства оказался изрядно подпорчен.
-Гудрун, попробуйте тыквенно — картофельный суп со сливками. — посоветовал Каррингтон. — Обещаю, после этого мы отправимся в лавку за антиквариатом. Она здесь, недалеко. Я сделаю вам небольшой подарок за вашу самоотверженную попытку приобщения к американской кухне в Москве.
Гудрун Нильссон улыбнулась в ответ.
-Кстати, русский Эльбрус выше французского Монблана на каких — то восемьсот метров. — заметил Чечель. — А вы слышали историю про покорение вершины Эльбруса?
Гудрун отрицательно покачала головой.
-Году эдак в 1874 — м, решено было покорить западную, наиболее высокую вершину Эльбруса. Английскими альпинистами во главе с Гроувом и проводником из местных жителей.
-Вот как? Английскими? — вскинулся британский торговый атташе.
-Да. Позвольте обрисовать вам природу, а там пойдет суть дела. Островерхие вершины гор, покрытые вечными снегами, неприступные массивы горных громад…Круторогие утесы каменистых кряжей…Уходящие в небо отвесные скалы, от одного взгляда на которые у опытных альпинистов кружится голова…И вот, одновременно с Гроувом и его альпинистской группой, в Приют Одиннадцати — это, знаете ли такой временный лагерь в районе скальной гряды, прибыла русская воинская команда горных стрелков. Прибыла для соответствующей учебы на местности. Русские и англичане познакомились. Попили чаю, так сказать, на лоне природы. Грове подробно рассказал, куда они хотят забраться. какой у них маршрут намечен…
-И что?
-Ранним утром, еще до выхода альпинистов Гроува на маршрут, на западную вершину Эльбруса русские отправили…музыкантскую команду.
-Зачем? — Гудрун отставила тарелку с бутербродами и с неподдельным интересом слушала рассказ Чечеля.
-Ну, пожелали сделать приятное англичанам. — Сергей Владимирович развел руками. — Встретить ободряющей музыкой в знак уважения и приветствия, и под звуки походного марша или вальса проводить их на штурм вершины. Так вот. Музыканты поднялись к западной вершине по еще никем и никогда нехоженному маршруту. Даже барабанщик не отстал и тащил свой инструмент. Пришли на площадку, крохотную, но все же было место куда поставить барабан и ледорубы…
-Потрясающе…
-Музыканты успели закусить и даже чего — то там выпили…А через час — полтора к вершине вышли английские альпинисты. Трое. Их встретили веселым маршем…Представляете — музыка среди вечных снегов. Волшебно…
-Я бы даже сказала — изумительно… — пробормотала Гудрун.
-Но, в конце концов, вершину покорил Гроув? — спросил деловито Каррингтон.
-Разумеется.
-Отличный исторический анекдот…
-Это не анекдот. — покачал головой Чечель, поглядывая на Гудрун. — Мне эту историю рассказала Кэти Гарднер. Ее отец был одним из тех, кто с Гроувом поднялся на западную вершину Эльбруса…
Когда Каррингтон отошел, под благовидным предлогом необходимости пожатия десятка знакомых рук, шведка недовольно передернула плечами и бесцеремонно спросила Чечеля:
-Вы слишком пристально меня рассматриваете, не так ли? Почему?
-Это наказуемо?
-Нет, но…
-Я рассчитываю на продолжение нашей милой светской беседы…
-А — а, понятно…Что, крепость отказалась выбросить белый флаг, однако вы не теряете надежды продолжить ускоренную атаку?
Чечель споткнулся о ее вопрос, словно о камень:
-Поражен вашей наблюдательностью, сударыня.
-Невелик труд заметить то, как я вбила вас в паркет по пояс одним своим взглядом.
-Я, собственно, пока не тороплюсь вступать в поверженный город на белом коне. — ответил Сергей Владимирович, отвесив шутливый поклон.
Она удивилась, или сделала вид, что удивлена, усмехнулась, оглядела его с ног до головы.
-Мою крепость вы, пожалуй, не взяли бы ускоренной атакой, — наконец сказала она.
-Не торопитесь с выводами, сударыня. Они могут оказаться поспешными и…неверными. — заметил Чечель снисходительным тоном.
Она обернулась к нему с недовольным выражением на лице, похожая в эту минуту на великовозрастного ребенка, закурила легкую испанскую пахитосу*, выпустила тоненькую струйку серовато — белесого дыма и спросила:
-Откуда вы такой взялись?
Чечель, слегка возбужденный, ответил с неожиданной молодецкой удалью:
-Боюсь, что мой ответ может показаться вам скабрезным.
-Я люблю скабрезности. — серьезно сказала она и прищурившись, выпустила в потолок струйку дыма.
-От скабрезности до пошлости идти недолго.
-Говорю как есть. — резко ответила она, — Это располагает к откровенности. Вы так не думаете?
Чечель пожал плечами.
-Боитесь быть откровенным? — насмешливо спросила она.
-Я предпочитаю изо всех сил притворится взрослым, сильным и уверенным, — усмехнулся Чечель, -К тому же, момент искренности рано или поздно минует, и станет даже неловко за излишнюю откровенность.
-Боитесь продемонстрировать своё настоящее «Я»?
-Не люблю чувствовать себя неуютно.
-Но сейчас вы откровенны?
-Отчасти. А вы?
-Такие минуты откровенности, чаще всего, у меня происходят со случайными попутчиками в поезде, когда каждый уверен, что это последняя остановка и больше он никогда не увидит другого. Как вас зовут?
Чечель представился.
-Гудрун. — ответила она просто.
-Прекрасное имя. — пробормотал Чечель.
-И зачем вы строите из себя загадочную личность? — перебила она Чечеля, — Хотите произвести на меня впечатление?
-Мне кажется, я все — таки произвел на вас хорошее впечатление. — сказал он.
-Вам кажется.
-Тогда ответьте, я хотел бы знать: какое впечатление я на вас произвел?
-Это вы и сами должны понять. Да и трюк довольно старый.
-Вероятно, многие пытались проделать этот трюк с вами.
-Многие.
-Ну, положим, во мне — то ничего загадочного нет. И все — таки, произвел я на вас впечатление?
-Вы достаточно скучный человек.
-Не люблю утомлять людей своими рассказами.
-Предпочитаете удивлять холодной эрудицией больше чем безрассудной страстью? — язвительно спросила Гудрун.
-Когда как. Например, сегодня я готов удивить вас безрассудной страстью, сударыня.
Она окинула его полным значения взглядом и ответила:
-Вы самоуверенны. К тому же я никогда не строю планов на столь долгое время. И уж тем более в моих планах вряд ли найдется место для вас. Уж простите мне мою откровенность.
-Мы с вами едва знакомы. Может все же стоит исправить эту ошибку и…
-Сергей, э-э…
-Просто Серж…
-Серж, знаете ли, тоже люблю брать все, что мне приглянется, но я не позволяю, чтобы кто — то завладел мной.
Чечель предложил, несколько грубовато, что в — общем-то, ему, столбовому дворянину, лицеисту и выпускнику «Кадашей»*, было не совсем присуще:
-Я все же хотел бы продолжить наше знакомство. Планировал сегодня вечером дух перевести за городом. Поедемте и поужинаем?
-Вы назойливо настойчивы, Серж. Настырны. Полагаете, я вот так, запросто, согласившись поехать, помогу заодно раскрыть вашу душу, душу маленького, испуганного ребенка…глубоко чувствительную и влюбчивую натуру?
-Не поможете?
-С чего вы взяли, что помогу?
-Вы не боитесь показывать своё неистребимое желание быть открытой всем и каждому.
-Не боюсь. Если не давать выхода своему желанию быть открытой, то оно так и будет погребено в хламе пустых разговоров.
-Мне это импонирует. — кивнул Чечель. — В ваших словах тоже есть что — то от безрассудной страсти. А без страсти невозможно существование настоящих убеждений. Чувства — корень всех глубоких идей.
-Убедительно. — ответила шведка, — считаете, что подготовили меня к доверительной беседе?
-Почему бы нет?
-Однако вы сейчас испугались. Собственных слов испугались. — сказала она.
-Испугался. — ответил Чечель. — По — моему, нормальная реакция.
-Самое ужасное, что, даже не стесняясь обнажить тело, человек боится обнажить душу. — тяжело вздохнула она. — Мы много говорим, глядя на античные статуи, о том, что греки, не стесняясь, восхищались красотой человеческого тела — заметьте, обнажённого тела! Но нельзя забывать, что ещё больше они восхищались красотой обнажённой общением души. И именно это позволяло не превратиться восхищению телом в пошлость.
-Увлекаетесь древними греками?
-И античными временами. Кто вы? Чем занимаетесь?
-Я юрист. Специализируюсь на международном праве.
-Впервые встречаю столь откровенного юриста.
-А я очаровательного знатока древних греков.
-Так кто вы?
-Обыкновенный советник и консультант. — уклончиво ответил Чечель.
-Набитый деньгами? — насмешливо спросила Гудрун.
-Что вы! Советую и консультирую.
-Вы женаты?
-В каком — то смысле. — сказал Чечель.
-Живете отдельно?
-Разъехались. — это было похоже на допрос, но он отвечал терпеливо.
-Бедняга. Но вы дворянин, надеюсь?
-Разумеется. Самый что ни на есть. Столбовой. Так поедем или нет?
-Разумеется, нет. — она покачала головой. — Вы очень прямолинейны.
-Не люблю тянуть кота за хвост. И потом, я ведь предлагаю вам общение душ, а не тел. Простой ужин без намека на пошлость, как вы сейчас, наверное, предполагаете. Вы согласны или не согласны?
-Почему вы решили предложить поужинать?
-Мне не хватает ваших…глаз. Вашего взгляда. Я готов взять и прямо сейчас умереть именно за этот ваш взгляд, пристально — настороженный.
-Почему? — кажется, она впервые смутилась, услышав его комплимент.
-Я знавал много людей с таким же взглядом. Люди, которым жизнь, походя, наносит удары, уходят в себя, становятся более ранимыми, недоверчивыми, менее приветливыми и более сосредоточенными.
-Вот как? Знавали? А мне кажется, вы родились с серебряной ложкой во рту, — усмехнулась Гудрун.
Кто — то из гостей «домика Джефферсона» шутливо — приветливо окликнул ее и она тотчас вскинулась, слегка прикусив губу. Чечелю показалось, что в ней что — то дрогнуло, в глазах вспыхнула едва уловимая искорка потаенной боли.
-Не без этого. — сказал он, — Как говорят мои знакомые кавказцы — «Родился под счастливой звездой». Так едем? Думаю, наше с вами пребывание на празднестве можно считать исчерпанным: нужные слова произнесены, почтение засвидетельствовано, самое время откланяться.
-Нет. Не едем.
-Жаль. В таком случае…
-Спрашивайте, спрашивайте. Вы ведь спросить хотите? Или попросить?
-Пожалуй, попросить. Известно давно: все плохое тянется нестерпимо долго, зато все хорошее пролетает, как один миг. Могу ли я в дальнейшем рассчитывать на то, что наше знакомство не примет вид мимолетного свидания, но перерастет в более доверительные отношения?
-Вероятно. — ответила Гудрун едва слышно. Она не смотрела на Чечеля, а разглядывала присутствующих в зале. И снова в глазах ее вспыхнуло потаенное, на этот раз — грустное…
-Тогда, может быть, поужинаем завтра?
-А почему бы не позавтракать завтра?
-Позавтракать? — Чечель был слегка ошеломлен.
-По заведенному обыкновению я встаю рано, в пять сорок пять утра, выпиваю чашку ароматного чая с лимоном и с сахаром и после еду в Химки, где располагаются одни из лучших в Москве крытые теннисные корты.
-Корты?
-Да, корты, принадлежащие пивоваренным королям Казалетам*, вы верно их знаете? Я играю там около часу в лаун — теннис…
-Одна играете? — с легким оттенком ревнивости в голосе спросил Чечель.
-Одна или с традиционными партнерами, такими же ранними «жаворонками». — пожав плечами, сказала Даурия. — Например с немецким посланником, с русским князем Юсуповым, графом Сумароковым — Эльстоном, совладельцем известного московского футбольного клуба «Вега», или с князем Мещерским…Затем возвращаюсь домой, принимаю ванну, завтракаю по — английски…
-Наша очаровательная Гудрун не любит нарушать устоявшийся распорядок жизни. — сказал подошедший в этот момент Малькольм Каррингтон, с бокалом эля в правой руке. Он с легкой рассеянностью во взгляде глянул на Чечеля.
-Соблаговолите адрес. — сказал Чечель. — Я заеду к восьми часам утра и мы отправимся завтракать. За английским завтраком и поговорим. Я по утрам больше расположен пить по чай, обычно — черный, крепкий, но иногда — жулан, настоящий жулан*, вывезенный из Кяхты.
-Жулан? Это какой — то напиток? Специфический? Как кумыс?
-Кумыс — это лошадиное молоко? — уточнил Каррингтон по — русски.
-Кобылье.
-Монголы его пьют. Я читал. — с серьезным видом сказал англичанин.
-Вы знаете, настаивается жулан до багряного цвета, а ароматом, не сильным, не пряным, как пахнут садовые цветы, но благоухающим, тонким, лесного цветка, не пьянящим, не дурманящим, бодрящим, освежающим и запоминающимся, попросту сражает наповал. — сказал Чечель. — Чай пью не спеша, как принято пить по — сибирски. Чай — напиток, за которым думается лучше. Посему, не понимаю, как чашку с сиропом неторопливо опорожняют завсегдатаи павильонов сладких вод. А вообще, заварка чая — это искусство. Сугубо русское.
-Как и иконопись. — вставил Каррингтон. — Русское искусство.
-Англичанам, к примеру, заварка чая не дается. Рационализм, знаете ли…А чтобы хорошо приготовить чай, нужно быть немного поэтом.
-Знаете, я вдруг представила вас с куском черного рижского хлеба, луковичкой и стаканчиком водочки с утра. Вкусно ж до жути! — неожиданно фыркнула Гудрун и рассмеялась.
-Я признаться, грешен, могу стопарик опрокинуть, не дожидаясь «адмиральского часа»*. — засмеялся в ответ Чечель.
-Кто вы, коллега? — улыбаясь, поинтересовался британский торговый атташе.
-Коллега…
-Он юрист. — сказала Гудрун. — Большой дока в международном праве.
-Юрист? Очень интересно. Наверное, работы у вас сейчас прибавилось?
-В настоящее время я занят свинским делом. — ответил Чечель. — Причем, в буквальном смысле свинским. Мы ввезли немцам через Венгрию большие партии свиного сала, тогда как поставки американских мясных промышленников в Германию резко сократились. А американцы запротестовали, начали предъявлять ноты, начали кампанию в прессе. Упирают на квоты. Но немцы берут наше сало — оно дешевле.
-Как скучно. — сказала Гудрун.
-Именно поэтому вы здесь, в американском посольстве? — спросил Каррингтон, обращаясь к Чечелю.
-Поэтому, да…
…Когда прием в «домике Джефферсона» заканчивался и гости разъезжались, фон дер Лауниц на крыльце остановил Чечеля.
-Как дела? О чем вы так мило беседовали с британским торговым атташе и этой, обворожительной, дамой?
-Ничего, щупал почву…
-Удачно?
-Вероятно, да. Вы же знаете, в большой политике, а мы ведь с вами играем в большую политику, не так ли, не бывает случайностей. Если событие кажется случайным — это всего лишь означает, что нет информаций об его истоках.
-А почему именно Каррингтон?
-Не хотел отбивать у вас ваш хлеб: вы так мило смотрелись в кучке гостей, сознающих собственную малозначительность, что, право, тревожить разочарованных насмешников, мне показалось неудобным. Да и иронические комментарии из вашего угла в адрес блестящих и знаменитых гостей, вероятно, были особенно пикантны. Вы должны были сполна насладиться этим перцем. А Каррингтон…Мы с ним старые знакомые, но, конечно же, заочно. Я работал против него в «английском столе», а он тогда заведовал консульской службой британского дипломатического представительства…
-Вот как?
-Вы, знаете, одним из этапов по разработке британской резидентуры в Москве стало создание стационарного поста наружного наблюдения. Мы расположили его напротив входа в консульский отдел: взяли в аренду кафэшку, на кухне и в квартире выше, оборудовали фотоаппаратуру и даже киносъемку. И фотографировали всех посетителей консульского отдела. Через некоторое время почти весь штатный состав английской «станции» секретной службы Его Величества в стольном граде Москве был идентифицирован.
-Значит, Каррингтон установленный сотрудник секретной британской службы? Отлично!
-Рутина. К тому же нам не удалось окончательно получить улики его деятельности: не пил, шельмец, в карты не играл, за женщинами не волочился…
-Ну, что — то же все же выявили?
-Что — то выявили, да…Активную работу на пишущей машинке и визиты в респектабельные особняки в пригородах.
-Как вам обворожительная дама?
-Шведка? О, magnifique*, как говорят в одном приятном европейском городке, слывущем законодателем мод. Но, сдается мне, ушки прелестницы могут расти с острова Кунгсхольмен, что в славном городе Стокгольме.
-Что за остров?
-Там находится отделение политической полиции государственного полицейского управления Швеции…
-Вот как! Однако, простите, глаз на нее вы успели положить! Намерены нынче прощупать скандинавские ушки?
-Надеюсь.
=====================
в Международной дирекции Дунайских гирл* — Международная Конвенция 1921 года приняла решение о создании Международной дирекции Дунайских Гирл, для управления и поддержания судоходного режима на Дунае.
со специальным советником Секретаря Рейнского «Союза народов»* — «Союз народов» («Union des Peoples»)/
Предтечей современной Международной Юридической Организации стала созданная в 1803 году Международная администрация судоходства, ответственная за взимание централизованной платы с судов, проходящих по Рейну, а также за установление международных правил судоходства и сбора пошлин по рекам Мозель, Маас и Шельда, которые служили границей государств или же протекали через владения нескольких государств. Договором от 15 октября 1804 года официально образована Центральная комиссия судоходства по Рейну. Членами Комиссии стали представители государств, граничащих с Рейном, штаб — квартиру в Майнце Комиссия унаследовала от Международной администрации.
В марте 1911 года по предложению американского президента в Майнце была созвана международная конференция для учреждения главного координирующего органа международной политики. 31 марта была подписана Майнцская Конвенция, согласно которой в Майнце, для содействия идеям открытой дипломатии, свободы морей, разоружения и признания суверенитета государств, учреждалась Свободная Ассоциация Наций – «Рейнский Союз народов». За основу идеи был взят проект русских юристов Ротштейна и Сабашникова. Основными органами организации были Собрание ( где все члены организации имели по одному своему представителю), Международный Постоянный Арбитражный суд, Постоянная исполнительная комиссия и Постоянный Секретариат ( в него рекомендовалось набирать представителей всех государств путем ротации). Главной ее задачей являлось поддержание мира и предотвращение новых войн, арбитраж, равенство всех государств.
лицеисту и выпускнику «Кадашей»* — московский университет, расположенный в Замоскворечье, в бывш.Кадашевской слободе.
закурила легкую испанскую пахитосу* — Пахитоса*: тонкая папироса из табака, в виде соломки, в которой вместо тонкой бумаги используется лист, покрывающий кукурузный початок
пивоваренным королям Казалетам* — Эта шотландская фамилия была хорошо известна в России. Казалеты являлись основателями и хозяевами канатной фабрики, первого в России промышленного пивоваренного производства — «Казалет, Крон и K°», которое в 1862 году было преобразовано в «Калинкинское пивоваренное и медоваренное товарищество» (его учредителями были указаны великобританский подданный Уильям Миллер, потомственный почетный гражданин Эдуард Казалет и прусский подданный Юлий Шотлендер). Среди прочего, предприятие поставляло элитные сорта пива и к императорскому двору. Казалеты же были инициаторами открытия в Москве и в Нижнем Новгороде первых коммерческих банков, владели в столице несколькими доходными домами. Кроме того, Казалеты оставили свой след в истории Нижегородского стеаринового товарищества, Товарищества русских паровых маслобоен, а также, основанного шотландскими коммерсантами Арчибальдом Мерилизом из Абердина и Эндрю Мюром из Гринока (с 1867 года московский купец 1-й гильдии) сначала в Риге, а затем и в Москве, промышленного и торгового Товарищества «Мюр и Мерилиз» (в 1886 году в результате раздела фирмы в Риге образовалось товарищество «Оборот», которое вело оптовую торговлю во взаимодействии с московским «Мюр и Мерилизом»). Казалеты вошли в историю московского игрового спорта как великолепные организаторы и как меценаты. Кроме того, с их помощью развивался спорт и в подмосковных Химках и Малаховке, где у Казалетов были собственные дачи.
жулан* — калмыцкое название (перешедшее в русский язык), зелёного чая высшего сорта с крупными чаинками. Относится к байховым, т. е рассыпным. зеленый листовой чай. Жулан продавали в бумажных пакетах или коробках. Этот чай прекрасно тонизировал и обладал неповторимым ароматом.
не дожидаясь «адмиральского часа»* — Адмиральский час: укоренившееся со времени царя Федора Борисовича шуточное выражение, обозначающее час, когда следует приступить к водке перед обедом.
magnifique* (франц.) – великолепный.
28 июля 1932 года. Среда.
Москва. Патриаршая слобода. Трехпрудный переулок.
Гудрун Нильссон вышла из ванной комнаты в короткой юбке для лаун — тенниса и маечке, облегающей ее небольшую грудь. Чечель, расхаживающий в спальне по мягкому ковру, охнул, увидев ее, с голыми щиколотками, в носочках и теннисных тапочках, со слегка подкрашенными губами и глазами.
-Что? — спросила она, услышав его вздох, и добавила скучным голосом, — Признаю, я выгляжу очень волнующе.
-Более чем. — кивнул Чечель.
Гудрун слегка пригладила волосы, поправила голубую ленту на голове и подошла к большому зеркалу в спальне.
-Вы неплохо устроились, Серж. Не ожидала…
…Квартировал Чечель в Трехпрудном переулке. В начале XVII века, по смерти Его Святейшества Иова, на месте Козьего двора устроена была резиденция Патриарха Иоакима, а на месте болота — Патриаршая Слобода. Иоаким приказал вырыть близ слободы три пруда для разведения рыбы и разнообразия постных трапез. Такие пруды или рыбные садки были устроены в разных частях Москвы. На Пресне, к примеру, разводили дорогие сорта рыбы, в Патриарших прудах — более дешевые, для ежедневного обихода. Местность для Патриарших прудов была очень подходяща. С XVII века, постоянно освежаемые подземными ключами, содержались они в порядке и чистоте, а после 1760 года вокруг них разбили сквер. От этих «Трёх прудков», как говорили в старину, появилось название Трехпрудного переулка.
Район, прилегающий к патриаршему подворью, очень быстро стал относиться к числу престижных. Ручьи и речушки убрали в трубы, овраги закопали, поверхность земли по возможности выровняли. Территории вокруг Патриаршей слободы были разделены на участки, которые город раздавал под застройку. Задумано было создание вокруг прудов и подворья Его Святейшества места, удобного для жизни, с садами и со скверами, с широкими площадями и удобными улицами. Конечно, аристократия и богатеи предпочитали шумный респектабельный центр, зато служилое дворянство и простые горожане предпочитали селиться именно здесь.
Почти все дома были небольшими, в один — два этажа, в основном, каменными. Но промышленный бум стал быстро менять облик города. Население увеличивалось, жилья требовалось больше. Соответственно, земля стремительно дорожала. На месте дворянских городских усадеб повсеместно стали возникать многоквартирные доходные дома, то есть, многоэтажные здания в которых квартиры сдавались внаем. Патриаршие пруды постепенно обретали современный облик и превращались в довольно престижный жилой район. Не элитарный, а скорее, интеллигентский, академический, немного богемный. Впрочем, здесь появлялись дома разного уровня, аренда квартир в которых и стоила по — разному.
Целый район в Трехпрудном переулке был возведен на средства графской семьи Волоцких, строил их архитектор Эрнст — Рихард Нирнзее. Забавно, что почти все подъезды в домах были разные — владельцы не имели достаточно средств, а кредит брать не хотели, посему возводили их постепенно, по мере накопления ресурсов. При этом учитывали запросы жителей и по ходу меняли проект…
Гудрун Нильссон подобрала под себя ноги, по — домашнему усевшись в кресле. Ее, казалось, ничуть не заботило то, что он мог видеть часть гладких белых бедер.
-Действительно, волнующе. — сказал Чечель.
-Ничего не поделаешь. — ответила шведка, покусывая ноготок.
Она все же одернула юбочку, слегка прикрыв заголившиеся ноги и озорно хихикнула. Над правой бровью, у самой переносицы, у нее появилась нежная ямочка.
-Давно хотела вас спросить, Серж…Вы сильно хромаете…Последствия ранения? Вы из бывших военных?
-Хромаю? Да…Право слово, не самые приятные воспоминания, Гудрун. Я, знаете ли, не спортсмен. А моя хромота — последствия неудачного падения с лошади…
Картинки из прошлого — VIII.
…Поезд был очень хороший, настоящий, санитарный. Княжеский. Оборудованный на средства княгини Веры Игнатьевны Гедройц из древнего и знатного литовского княжеского рода Гедройц. Кригеровские вагоны с ярусными койками во всю длину. Вагоны II — го и III — го класса со станками Коптева на рессорах для легкораненных и больных. Перевязочная, аптека, вагон — кухня, столовая, прачечная, кладовая с ледником, багажная. Служебные вагоны. Свет, чистота. Внимательные врачи, сестры, няни.
…«Ягеллончики» протиснулись в вагон — лазарет для тяжелораненных, оборудованный станками Кригера, с примкнутыми штыками, и увидели деревянные носилки, вставленные в специальные подставки, заполненные раненными.
-Пся крев!
-Назад!
-Нех их!
-Не трогайте раненных!
-Нех их вишеци дьябли ведмо!
-То нет!
-Забичь вшистских!
-Прекратите!
-Драни! Закончичь!
-Гниде безрадне!
-Люди вы или нет?!
-Выйщце!
…Поляки перебили всех раненых — они разбивали им головы прикладами. Раненые солдаты вопили от ужаса. Затем «ягеллончики» принялись за сестер милосердия — с них срывали одежду, и слышно было на перроне, как женщины визжали…
…Возле пакгауза стоял рев, как на соревнованиях по боксу. Пьяный польский офицер в барашковой шапке стоял посредине пакгаузного двора, у наспех сооруженной виселицы, где уже болталось несколько раздетых до исподнего трупов и безумно хохотал. Сестер милосердия из санитарного поезда гнали через двор раздетыми догола с руками за головой. С их ног стекала кровь. За ними тащили доктора и старуху княгиню в разорванном платье. Всех подогнали к виселице. Когда «ягеллончики» вешали первую из сестер милосердия, пьяный хохочущий офицер сам выбил у нее из — под ног кирпичи, на которых она стояла. Чечель больше не мог на это смотреть…
-Почекай, москаль, почекай. — злорадно крикнул «ягеллончик» и сильно ткнул Чечеля штыком в ногу.
От боли Чечель потерял сознание…Он уже не видел, как польский солдат, прижав шею молоденькой сестры милосердия к кирпичной стене пакгауза, деловито вспорол ее тело от живота до горла…
