Англо-Французская война. Год 1893-й. Повод к войне
Во второй половине 90-х годов англо-французские отношения становились все более напряженными. Нарастало англо-французское колониальное соперничество. К делам аравийским присоединялись проблемы отсутствия договоренностей в вопросах азиатских и африканских…
Британская внешняя политика к этому моменту оказалась в глубоком кризисе, умудрившись испортить отношения практически со всеми (!) державами. Всю вторую половину XIX века Великобритания оставалась в состоянии «блестящей изоляции», что позволяло ей, лавируя между другими великими державами, действовать в своих интересах, не делая взамен серьезных уступок. Придерживаясь курса «блестящей изоляции», она играла на противоречиях между державами и сохраняла роль арбитра. Этот курс не мешал Лондону заключать временные соглашения, способствовавшие осуществлению его внешнеполитических целей. Однако правящие круги в Лондоне все с большим беспокойством отмечали тенденцию, при которой роль арбитра становилась уже не столь востребованной в Европе, а между некогда враждующими политическими блоками наметились определенные сдвиги в процессе договорного сближения по многим животрепещущим позициям.
Авантюристическая политика на периферии приводила к конфликтам между европейскими державами. В последнем десятилетии XIX в. одной из главных реалий международной жизни был англо-французский конфликт. Одновременная экспансия двух стран в разных частях мира вызвала к жизни ряд сложных международных проблем, которые ставили под угрозу мирное сосуществование двух колониальных империй.
Симптоматичным эпизодом стал сиамский кризис июля 1893 г. Это было наиболее серьезное ухудшение англо-французских отношений, приведшее в итоге к вооруженному противостоянию двух держав и последовавшему вслед за этим вступлению в конфликт поддерживающих их коалиций.
Для Великобритании и для Франции сиамский вопрос имел по большей части значительное внутриполитическое содержание. Экономические группы давления могли, в зависимости от ситуации, требовать от правительств непреклонной защиты «жизненно-важных» интересов в Индокитае или, напротив, подталкивать их к взаимовыгодному сотрудничеству с недавним соперником.
В начале 90-х годов произошли весьма важные изменения в международной обстановке. Франции удалось заключить дипломатический союз с Россией, который она намерена была использовать прежде всего против Германии в Европе и Англии в Азии и Африке. Добившись дипломатических преимуществ, французская буржуазия активизировала свои действия по созданию колониальной империи. Согласие Англии дипломатическим путем урегулировать территориальные вопросы в Индокитае было умышленно оставлено без внимания французским министерством иностранных дел. Колониальные круги Франции в начале 90-х годов стали готовить общественное мнение страны к войне с Сиамом, обвиняя последний в узурпаторских, агрессивных действиях против французской колониальной империи.
Сиамский кризис стал следствием соперничества Англии и Франции на территориях, разделявших английскую Бирму и французские владения на востоке индокитайского полуострова (Тонкин, Аннам и Кохинхину). Камнем преткновения стала северная часть Лаоса (выше 18-й широты), так как эти земли имели важное стратегическое и политическое значение для гегемонии на полуострове. Французам нужна была естественная граница по Меконгу, которая позволила бы объединить разрозненные индокитайские владения в одно целое и получить плацдарм для оказания давления на англичан из-за близости этих территорий к английской Бирме и южному Китаю. Кроме того, французы прекрасно осознавали, что в случае войны на море Франция может рассчитывать только на негативный исход. В таких условиях т.н. «колониальной партией», сформировавшейся во французском парламенте, во главе с П.Думером предлагалось совершенно обоснованное средство решения проблемы безопасности Индокитая — превращение индокитайской колонии Франции в «континентальный блок». Под этим термином подразумевалось значительное усиление позиций Индокитая путем создания вокруг его территории мощной системы укреплений, которые должны были обеспечить безопасность колонии даже в случае войны французской метрополии в другой части света. В качестве основных направлений возможных ударов с вражеской стороны французы выделяли районы Сайгона, Турана (Дананга), а также всю территорию Тонкина. Эти территории традиционно являлись наиболее важными со стратегической точки зрения: Сайгон — ввиду его положения как центра житницы страны Кохинхины, Дананг — ввиду его стратегического положения между Югом и Севером страны, Тонкин как ресурсный центр. Укрепление именно этих позиций и должно было создать континентальный блок. А блок должен получить существенное территориальное «подкрепление», прежде всего, за счет Сиама. О камбоджийских провинциях французы мечтали давно. В 1863 г. губернатор Кохинхины Луи Адольф Бонар описывал их как богатейшие: «Эти провинции — буквально золотая жила …там выращивается много риса, производится древесина отменного качества; там же находятся рудники, без сомнения лучшие в Кохинхине, Сиаме и Камбодже».
В свою очередь, англичане стремились создать пояс защиты индийских рубежей, что предполагало сохранение независимости территорий выше 18-й широты на обоих берегах Меконга в качестве буфера между Бирмой и Тонкином.
Депутат французского парламента Делонкль в своей речи во время дебатов в парламенте, в начале 1893 г. подвел итог этой кампании против Сиама. Французское правительство, доказывал он, является наследником феодальных прав Аннама, власть которого, по словам Делонкля, простиралась до восточного берега р. Меконг. Таким образом, Франция претендовала не только на лаоссские, но и на шанские княжества в верховьях Меконга.
Первоначально в Лондоне заняли выжидательную позицию, наблюдая за действиями Парижа, оставляя за французами урегулирование спора, но по мере развития кризиса британское правительство стало решительнее вмешиваться в его ход. Ведь английские компании, такие как: «Торговое товарищество Бомбей-Бирма» («Bombay-Burma Trading Corporation») и «Борнео Кампани» («Borneo Company») инвестировали более одного миллиона стерлингов в сиамскую торговлю тиковым деревом.
В Англии в этот период произошла смена кабинета. Новый министр иностранных дел лорд Розбери подтвердил прежнюю позицию английского правительства в вопросе о Сиаме: сохранение последнего как буфера между владениями Англии и Франции. Англия не возражала против продвижения Франции к восточному берегу р. Меконг. Но за эту уступку английское правительство желало получить соответствующие уступки Франции в верховьях Меконга — предполагаемого пути в южные провинции Китая; борьба за этот путь велась между английским и французским капиталом с конца XVIII в. и достигла наивысшего напряжения в 80-90-х годах XIX в.В конце XIX в. французы стремились освоить водный путь в Южный Китай и предпринимали с этой целью научные экспедиции в верховья реки Меконг, по берегам которой располагались многочисленные государства — данники Китая и Сиама. В 1890 г. между колониальной администрацией Франции в Индокитае и правительством Сиама было заключено соглашение, по которому левый берег Меконга признавался Францией владением Сиама, за исключением района Сипсонгчаотхай на Черной реке. Активизируя деятельность по освоению лаосских земель, Франция в 1892 г. преобразовала вице-консульство в Луангпхабанге в торговое агентство и открыла ряд новых агентств на лаосских территориях. В сентябре 1892 г. сиамские губернаторы Кхаммуана и Нонгкая изгнали со среднего Меконга нескольких французских торговцев, обвиненных в торговле опиумом. Луангпхабангский консул Масси, возвращаясь в Сайгон, умер, а на его место был назначен Огюст Пави.
В южной части Лаоса экспансия французов в направлении Бангкока, вызванная как необходимостью консолидировать свои колониальные владения, так и экономическими потребностями Кохинхины, ставила под угрозу независимость Сиама, торговля которого практически полностью зависела от Британии. Большую важность имел камбоджийский вопрос, так как потенциальная аннексия французами двух важных провинций — Ангкор и Баттам-банг, к которой стремился королевский двор Камбоджи, могла привести к расчленению Сиама, поскольку эти территории давали доступ к наиболее богатым районам сиамского королевства в долине реки Менам, что также встречало отпор и неприятие англичан.
Однако до июля 1893 г. эта ситуация волновала в основном специалистов по Индокитаю, а также членов колониальной администрации в обеих империях. Тем более в колониальном соперничестве двух держав хватало и иных эпизодов, которые могли привести к серьезному ухудшению взаимоотношений: Египет, конголезский вопрос, нигерский вопрос, начавшаяся англо-французская борьба за обладание Суданом и т.д. Прологом к действительно масштабному кризису, впоследствии ставшим более известным как «Большая война» стали военные операции, начатые французами весной 1893 года на территориях южного Лаоса.
В феврале 1893 г. французское министерство иностранных дел направило в Лондон ноту, в которой вновь были подтверждены мнимые права Франции как наследницы Аннама на все территории по левому берегу Меконга. «Эти права, — говорилось во французском послании, — слишком важны, чтобы от них отказываться и слишком обоснованны, чтобы сиамцы продолжали оспаривать их, когда Франция полна решимости помешать их попранию».
События развертывались с исключительной быстротой. Французская дипломатия, убедившись в том, что английское министерство иностранных дел заняло вполне удобную для Франции позицию в индокитайском вопросе, перешла к дипломатическому нажиму на Бангкок. Французский посланник в Бангкоке Огюст Пави, ярый сторонник территориальных захватов в Индокитае, получил 12 марта 1893 года инструкцию потребовать от сиамского правительства согласия на перенос границы к восточному берегу р. Меконг. В инструкции министерства иностранных дел французскому посланнику говорилось, что Пави должен обеспечить права французского протектората во Вьетнаме до левого берега Меконга и добиться того, чтобы Сиам убрал все военные гарнизоны с левобережья Меконга южнее Кхаммуана, заявляя, что эта территория является вьетнамской.
Министр иностранных дел Сиама принц Девавонгсе квалифицировал эти притязания как посягательство на аннексию части Сиамского королевства. Пытаясь избежать войны с Францией, сиамское правительство использовало всевозможные дипломатические методы. Так, тогда же, в начале марта — оно предложило организовать международный арбитраж для решения вопроса о судьбе шанских княжеств, Луанг-Прабанга и провинций Камбоджи, оставшихся у Сиама. Сиамское правительство пыталось получить дипломатическую помощь в Лондоне, использовав противоречия между Англией и Францией в дележе колоний. Однако лорд Розбери ответил сиамскому посланнику, что Англия не имеет намерения вмешиваться во французские дела на Меконге, в районе сиамской границы. «Если у Вас не хватает сил, чтобы защититься, как Вы утверждаете, мы можем дать Вам лишь один совет — правительству Сиама следует избегать политики, могущей каким-либо способом спровоцировать Францию на насилие» — заявил лорд Росбери. Другими словами, Сиаму посоветовали уступать давлению со стороны Франции. Тогда же пришел отказ и от США на просьбу вмешаться во франко-сиамские столкновения. В обращении Сиама к правительству США от 24 апреля 1893 года в частности говорилось: «В результате откровенно враждебных действий в отношении Сиама со стороны сухопутных сил и флота Франции ей удалось захватить большое количество сиамских населенных пунктов, в течение долгого времени находившихся под управлением Сиама, причем, право Сиама на эти пункты ни у кого не вызывало сомнений».Президент США прислал такой ответ, хорошо известный сиамцам в ту пору: «Президент чрезвычайно обеспокоен ситуацией, сложившейся на берегах Меконга, но не может позволить официальным лицам США участвовать в урегулировании конфликта».
Французское представление принцу Девавонгсе было сделано в день получения О.Пави инструкций из Парижа, 12 марта 1893 года. Сигналом о недвусмысленных намерениях французского правительства явилась посылка канонерской лодки «Лютен» в Бангкок. Через три дня, 15 марта — она пришвартовалась близ французской миссии. Обстановка в Бангкоке стала еще более напряженной. Хотя французская дипломатия прикрывала подготовку к военным действиям против Сиама лицемерными заявлениями о якобы мирных намерениях французского правительства, это никого не могло обмануть.
Когда правительство Сиама отвергло французские требования, генерал-губернатор Французского Индокитая Жан Мари Антуан де Ланессан отправил в спорный район в начале апреля 1893 года три военных колонны. Восемь небольших сиамских гарнизонов отступили перед центральной колонной, однако продвижение северной и южной колонн замедлилось из-за сиамского сопротивления.В апреле 1893 года французские войска вышли на спорную территорию в Лаосе. Их быстрые успехи, а также слухи о возможных волнениях в Бангкоке, которые наносили ущерб английской торговле, повлияли на решение Лондона усилить военное присутствие в сиамской столице. Из-за ухудшения отношений между Сиамом и Западом Великобритания направила к Бангкоку три военных корабля на случай необходимости эвакуации британских граждан.
Между тем, оккупация спорной территории французами проходила почти бескровно. Французские колониальные власти, искусно пользуясь методами дезинформации и, на свой лад толкуя обязывающие пункты соглашения, постоянно устраивали провокации по берегам Меконга. Атмосфера еще больше накалилась, когда французский консул в Бангкоке объявил о распространении французского гражданства на всех жителей левого берега Меконга. Естественно, что правительство и королевский двор Сиама расценили такие действия как вмешательство во внутренние дела и ущемление суверенитета страны. Сиам провел переговоры по дипломатическим каналам в попытках предотвратить захват Францией новых территорий и избежать политических потерь. Кроме этого Сиаму пришлось также бдительно следить за попытками англичан подчинить своему влиянию Дальний Восток и Юго-Восточную Азию.
Огромные надежды в деле оказания помощи по дипломатической линии Сиам связывал также и с Россией. Король Сиама, предполагая обратиться к посредничеству России в споре Сиама с Францией, отметил два важных момента. Во-первых, Петербург делал все, что было в его силах, для того, чтобы предотвратить рост английского влияния на мировой арене, в том числе и в Азии. Что касается Франции, то между Лондоном и Парижем не было борьбы за доминирующую роль в международных отношениях, но у нее были особые дружеские отношения с Россией, что позволяло Петербургу чувствовать себя комфортно при ведении политического диалога.
Россия ответила на дипломатическое обращение Сиама практически незамедлительно. Министерство иностранных дел России отправило депешу российскому посланнику в Бангкоке, в которой говорилось: «Необходимо снизить активность французских представителей, убедить их в законности требований сиамского правительства, воздерживаясь от разжигания страстей, и пытаться предотвратить появление английских сил и неправомерные действия на берегах реки Чао Прайя. Любые Ваши действия должны иметь дружеский характер, храня общее направление российской политики. Необходимо также устранять любые предлоги для вмешательства, исходя из того принципа, что ни одна страна не может вмешиваться во внутренние дела другой страны».
Одновременно, русскому послу в Париже было направлено указание провести переговоры по «сиамскому вопросу» с представителями французского внешнеполитического ведомства. Однако парижский раунд переговоров оказался неудачным. Русский посол сообщал в Петербург, что Франция настроена решительно и не желает ослаблять своих агрессивных поползновений на берегах Меконга. Российское правительство направило депешу (секретную) за подписью императора на имя российского посла в Париже. В депеше, в частности, говорилось: «Россия полностью отдает себе отчет в том, что выполняет свою миссию, не имея никаких прямых интересов в Сиаме, а лишь только стремясь содействовать добрым отношениям между Сиамом и Францией, независимо от способа, как ими это будет достигнуто. Поэтому российскому правительству совершенно непонятно, почему французский посол в Бангкоке не воспользуется случаем и не объяснит своему министру иностранных дел, что нужно понять требования правительства Сиама и прислушаться к ним с позиций дружбы, чтобы совместными усилиями покончить с недопониманием между местными властями и французским консульством к обоюдной выгоде обеих стран».
5 июня, в результате нападения сиамцев на деревню, занятую французским отрядом, французский военный инспектор и семнадцать вьетнамских ополченцев были убиты. Франция тут же обвинила правительство Сиама в подготовке и одобрении этого нападения.
Практически одновременно с событиями в Сиаме, французские войска завершили завоевание Дагомеи, произвели захват прилегающих к южному берегу озера Чад султанатов Борну и Адамауа, находившихся в вассальной зависимости от султаната Сокото, входившего в сферу британских интересов по условиям англо-французского соглашения 1890 года. Занятие Борну и Адамауа, вопреки ранее достигнутым договоренностям, вызвал бурю возмущения в Англии: оба султаната интересовали англичан прежде всего потому, что они открывали дорогу к верховьям Нила.
В конце июня 1893 года стало известно об отправке в Бангкок еще двух британских военных кораблей. Данный шаг вызвал ответную реакцию французов, которые тоже послали свои корабли в сиамские воды. Франко-сиамский кризис нарастал, кульминацией его стало вторжение французских канонерок в устье реки Чао Прайя, чтобы двинуться на Бангкок. В июле 1893 года Франция направила к Бангкоку два небольших военных корабля — шлюп «Inconstant» и канонерку «Comète». Оба судна не представляли из себя грозной силы. Сиамцы запретили французам двигаться дальше, однако, французский командир, контр-адмирал Эдгар Гуманн, игнорировал запрет, хотя и получил указания французского правительства не продвигаться вперед ввиду подавляющей силы противника. Сиамская оборона была действительно грозной, речной проход контролировал форт Чулачклаклао, которым командовал голландский наемник. Форт имел семь 6-ти дюймовых орудий Армстронга, а судоходный канал был сужен затонувшими джонками. Пять сиамских канонерских лодок, которыми командовал датчанин на сиамской службе, были пришвартованы вверх по течению от джонок, хотя только две из них были современными и имели какую-либо боевую ценность. Также оборона была укреплена минным заграждением.
Французское наступление началось на закате 13 июля, чтобы обеспечить прибытие в Бангкок на следующий день (14-го июля — национальный День взятия Бастилии). Видимость была ограничена сильным дождем. Оба французских корабля буксировались небольшим почтовым пароходом «Жан Батист Сэй». Дождь прекратился, когда суда приблизились к форту, и сиамцы произвели три выстрела. Французы продвигались вперед, несмотря на обстрел. Форт открыл плотный огонь, его поддержали сиамские канонерские лодки. Тьма сгущалась, и «Inconstant» вернулся, в то время как «Comète» продолжал перестрелку с сиамскими канонерскими лодками. Небольшая сиамская лодка, наполненная взрывчаткой, была отправлена, чтобы протаранить один из французских кораблей, но прошла мимо цели. Противоборство ожидалось неравным — шестидюймовые орудия Армстронга в сиамских фортах имели возможность уничтожать французские суда, в то время как французское вооружение не могло нанести какой-либо вред каменному форту. Однако французская смелость оправдалась — ее корабли прорвались через сиамскую линию обороны, протаранив и потопив одну канонерскую лодку, и повредив другую в результате обстрела. Менамский бар был форсирован.
Пароход«Жан Батист Сэй» получил некоторые повреждения и был вынужден сбросить свой буксир, прежде чем выбросился на мель на близлежащем острове. «Жан Батист Сэй» был захвачен сиамцами, а экипаж взят в плен. Потери французов составили трое погибших и двое раненых, а сиамцев — в несколько раз больше. «Inconstant» и «Comète» прошли вверх по реке в Бангкок и направили орудия на Королевский дворец. 15 июля еще одна французская канонерская лодка «Forfait» отправила экспедицию для возвращения захваченного почтового парохода, но атака была отбита.
Произошедший 13 июля «пакнамский инцидент» вызвал настоящий националистический ураган во Франции, направленный прежде всего против англичан, которых подозревали в покровительстве сиамским властям. Началась жесткая полемика с английский прессой, которая, в свою очередь, обвиняла французов в проведении агрессивной экспансионистской политики и нарушении норм международного права. Даже издания, которые в силу тех или иных причин придерживались умеренной позиции, были вынуждены присоединиться к газетной войне. Так, статьи в «Дейли Ньюс» были названы «невнятной непатриотичной болтовней», после чего редакция этой либеральной гладстоновской газеты, с пониманием относившейся к сложному положению, в котором оказалось французское правительство из-за пристального внимания общественности к произошедшему в Пак-наме, резко поменяла свою позицию. То же самое произошло с парижской газетой «Сьекль», которая отражала позицию радикалов, негативно относящихся к идее колониальной экспансии, а также с проправительственными изданиями наподобие «Тан», «Журналь де Деба» или с относительно умеренным «Матэн».
О возможной войне из-за Сиама заговорили. Ни для Англии, ни для Франции сиамский вопрос не был вопросом самосохранения. Поэтому ни в Лондоне, ни в Париже не думали, что сиамский вопрос мог привести в действие спусковой механизм войны. Война из-за далекого азиатского королевства не вызвала бы необходимого «патриотического подъема», поэтому, в конечном итоге, правительства двух держав предпочли бы урегулировать противоречия путем компромисса. Это, однако, не исключало политики угроз и «блефа» в отношении соперников.
И в Англии, и во Франции настроениями общественности активно манипулировали вовлеченные в экспансию в Индокитае группы интересов (администраторы колониального управления, журналисты, бизнесмены, военные, офицеры флота, популярные политики вроде Дж.Н. Керзона и Ф. Делонкля, которые имели связи в колониальной среде). На высшем уровне принятия решений в обеих странах было также много сторонников жесткого политического курса. Министерство по делам Индии, Министерство колоний в Англии и Секретариат по делам колоний во Франции отстаивали позиции экспансионистов на периферии, стремившихся к максимальному территориальному продвижению в северном Лаосе. Королева Виктория требовала вмешательства Англии в урегулирование сиамского кризиса, а в Париже дело дошло даже до раскола в кабинете министров: глава колониального департамента Т. Делькассе и его сторонники грозили уйти в отставку, если французы пойдут на уступки англичанам. В конце концов сиамский вопрос превращался в проблему национального престижа, политики поставили на карту свою карьеру. Крупная неудача в сиамских делах могла стоить им высокой должности. Но нельзя было забывать и о том, что для Франции возможная война с Англией потенциально всегда влекла за собой определенный риск нападения Германии: последняя могла бы воспользоваться удобным случаем для нового разгрома своей западной соседки.
Позиция английских экспансионистов заключалась в том, что английское правительство предало бы национальные интересы, допустив применение силы французами, так как это нанесло бы ущерб английской торговле, а также привело бы к французскому протекторату над Сиамом. Более того, недопустимым со стратегической точки зрения являлся и захват французами территорий выше 18-й широты. В свою очередь, французское правительство потеряло бы легитимность в глазах общественности, дозволив англичанам утвердиться на землях северного Лаоса и не наказав самым жестким образом Сиам за убийство французских моряков (в качестве адекватной компенсации рассматривалось присоединение всего Лаоса к востоку от Меконга, а наиболее ярые сторонники экспансии призывали к полному захвату Камбоджи и объявлению протектората над Сиамом).
В этой ситуации давление общественного мнения и различных групп интересов, которые им манипулировали, было исключительно сильным, что отмечали современники. 18 июля 1893 г. министр иностранных дел Франции Ж. Девелль зачитал с трибуны парламента, под аплодисменты и антианглийские выкрики правых и колониалистов, французский ультиматум Сиаму, который подразумевал отказ последнего от всего левобережья Меконга, включая земли выше 18-й широты. Сразу же после опубликования условий ультиматума лорд Розбери, министр иностранных дел Великобритании, пошел на вмешательство во франко-сиамский спор, поддержав Бангкок и отдав соответствующие инструкции как своему поверенному в делах в Бангкоке, так и временно пребывавшему в Лондоне послу в Париже лорду Дафферину. Последний был в срочном порядке послан в Париж для проведения переговоров, чтобы добиться отказа французов от северного Лаоса. В результате Сиам отверг французские требования, что вынудило Францию объявить блокаду сиамского побережья. В дополнение к выдвинутым ранее требованиям выплаты 2 млн франков репараций за бой у Пакнама и наказания ответственных за убийства французов на спорных территориях, Париж потребовал временной оккупации Чонбури, а также демилитаризации Баттамбанга, Сиемреапа и 25-ти километровой зоны по западному берегу Меконга.В свою очередь, это вызвало очередной протест Лондона.
Действия Великобритании вызвали неоднозначную реакцию в Париже. С одной стороны, французы не ожидали от англичан столь решительной настойчивости в требованиях принимать участие в судьбе королевства, но с другой — сиамский вопрос стал неотъемлемой частью внутриполитической жизни Франции, которая не могла допустить иного варианта его решения, кроме как окончательного включения Сиама в свою сферу влияния.
В середине 20-х чисел Девелль, находившийся под сильным давлением колониалистов и общественности, был вынужден выдвинуть требование аннексии камбоджийских провинций, лежащих на правом берегу Mеконга, что спровоцировало еще большее ухудшение отношений с Англией. Так, лорд Дафферин открыто «выказывал свое раздражение», критиковал французскую политику, называя ее «бесстыдной», «циничной», недопустимой для великой державы, а английский кабинет министров рассматривал сценарии перехода к жесткой англо-французской конфронтации с использованием угрозы применения военной силы.
Лорд Розбери отказался идти на уступки французам в сиамском вопросе, так как считал, что это только подогреет захватнические устремления Парижа. Он был уверен, что Франция будет произвольно трактовать возможные договоренности и начнет провоцировать конфликты в областях, которые стороны станут, возможно, определять как нейтральные территории. Более того, английский министр настаивал на принятии английского варианта территориального урегулирования, подразумевавшего отказ французов от северного Лаоса, на что никак не мог пойти Девелль, так как это вызвало бы падение кабинета.
Реальное значение сиамского вопроса состояло в том, что он наглядно демонстрировал соотношение сил на международной арене, а потому был своеобразным индикатором состояния международной системы; он провоцировал кризисную ситуацию в международных отношениях и потому являлся их катализатором. Наконец, Франция и Англия были готовы использовать ситуацию вокруг Сиама для достижения своих целей в совершенно других вопросах, поэтому сиамский вопрос становился для них и внешнеполитическим инструментом.
Взаимные претензии по вопросам территориального разграничения, однако, не означали, что министры иностранных дел Англии и Франции не искали пути достижения соглашения по Индокитаю. Их действительной целью было добиться создания стабильного пограничного режима в регионе, что предотвратило бы столкновение держав. Причем конкретные пограничные пункты, господство над которыми так волновало колониалистов в обеих странах, абсолютно не интересовали ни лорда Розбери, ни Девелля, не желавших ставить под угрозу отношения двух стран из-за мелких княжеств на периферии с непроизносимыми названиями, которые к тому же были экономически нерентабельными. Это стало очевидным на переговорах в Лондоне и Париже, где министры иностранных дел и дипломатические представители двух стран прямо говорили об этом друг другу и возлагали вину за эскалацию конфликта на заинтересованные политические и экономические круги, а также на колониальные министерства.
Подобное мнение было выражено и в ведомственной переписке. «Он был не только наиболее умеренным, но также одержим духом справедливости и честности», — писал о Девелле лорд Дафферин. «Я не сомневаюсь в намерениях Розбери, так же как он может не сомневаться в моих, но мы должны отдавать отчет в патриотических настроениях, которые господствуют во Франции», — писал Девелль во французское посольство в Лондоне. Эта тенденция к сотрудничеству подтверждается и публичными выступлениями лорда Розбери и Девелля в парламентах еще в конце 10-х — начале 20-х чисел июля: оба стремились избегать резких выпадов друг против друга и старались приуменьшить серьезность ситуации. Целью этой общей публичной позиции, которая вырабатывалась в ходе двусторонних консультаций, было избежать взрывов англо- и франкофобии в обеих странах. Именно поэтому русский посол в Лондоне барон де Стааль писал, что, в отличие от прессы и заинтересованных кругов по обе стороны Ла-Манша, правительства «сделали все, что от них зависело, чтобы покончить с этим».
В то же самое время решительная риторика британской стороны и ее готовность к действиям воспринимались французским политическим руководством скорее как «блеф»: в Париже не верили, что Англия готова к использованию силовых мер для урегулирования существующих разногласий. Однако, французский военно-морской атташе в Лондоне 18 июля сообщил начальнику морского штаба, что, по его наблюдениям, Англия «хочет непременно начать войну». На море она «почти в два раза сильнее нас», — заключал атташе. 25 июля он передал информацию, согласно которой «английский флот полностью готов к любым событиям».
В ситуации жесткого давления, которое оказывали на министерства иностранных дел Франции и Англии различные группы интересов и общественность в целом, тенденция к сотрудничеству могла реализоваться только одним способом. Следовало пойти на уступки, которые позволили бы обоим правительствам выйти из кризиса, сохранив лицо в глазах общественности, чтобы впоследствии, когда она успокоится, достигнуть консенсуса. На практике подобное решение осуществилось 27 июля, когда начались переговоры о заключении предварительной декларации о создании буферного государства, которая затем была бы озвучена общественности. Во многом это была заслуга Лондона, который был готов отказаться от угрозы применения военной силы. Английское правительство понимало, что угроза вооруженного вмешательства привела бы к дальнейшей эскалации конфликта. Лондон отдавал себе отчет в том, что если нынешний французский кабинет пойдет на значительные уступки англичанам, после жесткого нажима, то он падет под давлением колониалистов и шовинистов, которые, в результате последующих парламентских выборов усилят свое влияние на государственную политику, а это еще больше осложнило бы диалог между двумя странами. По этой причине лорд Розбери согласился на то, чтобы сиамцы приняли условия французского ультиматума, но, чтобы затем из территорий, уступленных французам выше 18 широты, была создана буферная территория.
На следующий день (28 июля) Девелль выступил перед кабинетом министров и отстоял необходимость умеренной политики по отношению к Англии, а также отказался от увеличения французских требований за счет камбоджийских провинций. Причем это выступление было практически полностью сформулировано в дискуссии с лордом Дафферином, а сам Девелль был даже рад несогласию английского министра идти на полное принятие всех французских требований, поскольку он мог использовать этот факт для оказания давления на своих коллег по кабинету. Стало очевидно, что стороны договорились о разделе Сиама на сферы влияния.
Казалось, что сторонам удалось достигнуть компромисса. В Париже, как и в Лондоне, пребывали в уверенности, что договоренность «путем взаимных уступок и жертв» можно будет окончательно достигнуть в ближайшие день — два, 30-го или 31-го июля, когда стороны смогут подписать протокол о создании буферной зоны. Договоренность позволила бы французскому правительству закончить блокаду, так раздражавшую англичан, что привело бы к определенной разрядке в отношениях двух стран, которая была итогом конструктивного сотрудничества.
Но ситуация по-прежнему оставалась взрывоопасной. «Масла в огонь» подлили британские консерваторы в палате общин, заявившие, что «Мы охотно согласились бы с Францией по отдельным вопросам; но что касается Сиама, мы уже не видим возможности прийти к какому-либо соглашению с Францией ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшем будущем». 29 июля (т.е. во время завершающей стадии переговоров о создании буферной территории) командир французского крейсера «Рекюло» попросил английское военное судно покинуть сиамские воды, направив на него свои орудия. Дело в том, что французское морское командование объявило о начале блокады раньше, чем получило официальный приказ своего правительства, и его действия были весьма спорными с точки зрения международного права. Соответственно английский командир не был обязан подчиняться французскому.
Совершенно справедливыми были последовавшие вслед за ультиматумом французской стороны действия британского командира: он с холодной учтивостью ответил отказом на предложение покинуть сиамские воды. Французский ультиматум был оскорблением, и оно не могло быть проигнорировано. Французы не заставили себя ждать и произвели несколько предупредительных выстрелов. Англичане немедленно открыли огонь, защищая честь и достоинство британского флага. Началась перестрелка. Произошел скоротечный бой, в ходе которого на «Рекюло» были убиты гардемарин и два матроса, а на британском корабле оказался сбитым такелаж и ранен старший офицер. Кровь пролилась…
Французское правительство, едва в Париже стало известно об инциденте ( но не было известно о его дальнейшем развитии и последствиях) попыталось дезавуировать действия своих морских офицеров и отдало приказ прекратить блокаду. Однако вскоре министр иностранных дел Франции Ж. Девелль сообщил президенту и членам правительства, что в сиамских водах произошло вооруженное столкновение и события приняли совершенно иной оборот…
Лорду Розбери сведения о предъявленном французской стороной ультиматуме доложили днем. Было воскресенье, когда он получил известие о том, что французский командующий потребовал удаления английских судов из Бангкока. Лорд Розбери попытался попасть в Форин Оффис, который обычно пустует по воскресеньям…Все его коллеги были за городом. Он отправил сообщение британскому премьер-министру Гладстону и британскому командующему кораблями в Бангкок, где под свою ответственность приказал отвергнуть французские требования. Он ожидал, что в понедельник страна проснется и поймет, что находится в состоянии войны с Францией, и ни один министр, кроме него, не знает об этом…Сам лорд Розбери еще не знал, что французский ультиматум УЖЕ отвергнут храбрым британским командиром корабля, УЖЕ произошла перестрелка, что все условия для возникновения войны, к которой, однако, намеренно не стремилась ни одна из сторон, УЖЕ, таким образом, были соблюдены, и УЖЕ фактически началась большая война…
Утром 30-го июля Париж и Лондон встали перед фактом: незначительный инцидент принял такие масштабы, что поставил под угрозу мир между великими нациями. Правительства, искавшие пути к урегулированию, но бывшие не в состоянии эффективно контролировать происходящее на периферии их колониальных империй, оказались под сильным давлением общественности, которой манипулировали заинтересованные круги.
Бангкокские события привели в действие ряд факторов, вынуждавших правительства двух стран ТЕПЕРЬ идти на конфликт.
Английская общественность восприняла исход сиамского кризиса крайне остро. Оппозиция, для которой Сиам стал отличным поводом для атак на Гладстона, адмиралтейство, стремящееся к увеличению флота, часть английский бизнес-элиты, которая была связана с Восточной Азией, громко обвиняли английское правительство в слабости и нерешительности. Причем эти обвинения только усиливались, подогреваемые постоянными англофобскими высказываниями во французской прессе. Для англичан сиамский вопрос был принципиально важен, поскольку это был вопрос имперского престижа и безопасности Великобритании. Ведь в Европе и в наиболее значимых для британской империи регионах (Египте) говорили о том, что французы переиграли англичан. Имперское значение сиамского кризиса становится понятным из слов королевы Виктории, сказанные утром 30-го июля 1893 года: «я желаю не столько создания буфера между нами и новой, несправедливо завоеванной французами территории, сколько поддержания чести моей великой империи».
Тем временем во французском обществе вызревали свои процессы, катализировавшие англо-французское противостояние, и главным была временная смена вектора французского национализма, который теперь был направлен на англичан как на главного противника. Утро 30-го июля ознаменовалось началом массовых националистических антианглийских манифестаций в ряде крупных городов Франции. Перед британским посольством в Париже собралось свыше 50 тысяч манифестантов, требовавших немедленного объявления войны с Англией. Не дожидаясь решения правительства, французский флот приводился в состоянии повышенной готовности…
Британское правительство дезавуировало продолжение переговоров по урегулированию сиамского кризиса. Лондон отказывался от переговоров по урегулированию конфликта. Причиной этого была уверенность правительственных кругов в своем более выгодном политическом, экономическом и военном положении. Великобритания была уверена в справедливости своих претензий и отсутствии необходимых уступок. Выводов о необходимости недопущения дальнейшей конфронтации и уступок в Лондоне делать, похоже, не желали. Вечером того же дня британский посол в Париже потребовал паспорта.
В Париже запугивание войной посчитали носящим декларативный характер. Там изначально рассчитывали на мирный исход кризиса. Однако 31-го июля Великобритания объявила правительству Франции ультиматум, общий смысл которого хорошо охарактеризовал лорд Грэй — «лягушатники, вон из Сиама!». На ответ давалось всего 24 часа ( на этом настояла королева Виктория). 1-го августа 1893 года Англия была готова объявить войну Франции…
Не сразу, однако, Великобритания объявила войну. Даже после предъявления ультиматума французскому правительству, в Лондоне продолжались политические консультации. Кое-кто начал полагать, что противостояние сторон зашло слишком далеко и политический конфликт угрожает перерасти в полноценное военное противостояние. Настроения в обществе были весьма подавленные и тревожные, полные озлобления и растерянности. Стране грозили, в случае перерыва в подвозе угля, провизии и товаров полная приостановка всякой жизни, голод, холод, темнота и разорение…Влиятельный журнал «Нейшнл Ревью» немедленно выступил в печати — готова ли Англия в такой ситуации воевать за интересы Сиама?
К этому добавлялись активные усилия итальянских и немецких дипломатов, которые в злосчастное воскресенье прилагали все усилия, чтобы англо-французские отношения перешли в стадию вооруженной конфронтации. Вечером 30-го июля император Вильгельм II в срочной тайной депеше британскому правительству подтвердил, что Германская Империя намерена придерживаться благожелательного нейтралитета в отношении Великобритании в случае возникновения франко-британской войны. И даже готова заключить на некоторых взаимных компромиссных условиях «британо-германское перестраховочное соглашение». Сами условия подлежат предварительному согласованию и стороны должны обменяться по этому вопросу предварительными меморандумами.
1 августа французская и британская стороны на уровне послов обменялись мнениями о развитии дальнейших шагов в деле урегулирования сиамского кризиса. Ключевым для французов и англичан был вопрос о том, как поведёт себя Россия. Однако, несмотря на официальную поддержку Парижа, в Петербурге объявили следующее: «Россия обратилась к Франции с просьбой проявить уступчивость и не доводить дело до войны, которая не найдет в России сочувствия, так как русское общественное мнение относится к настоящему конфликту как к колониальному спору».
Великобритания была настроена крайне решительно. В Лондоне царило самое воинственное настроение после непродолжительных дипломатических переговоров, во время которых английское правительство весьма недвусмысленно дало понять, что оно сочтёт дальнейшие французские действия в Сиаме за casus belli.
Вечером последовал обмен жесткими по содержанию и смыслу дипломатическими нотами между министрами иностранных дел Англии и Франции. Франция закусила удила и ответила решительным отказом на английский ультиматум.
По истечении срока британской ноты французский посол в Лондоне, в соответствии с инструкциями правительства и министра иностранных дел Франции покинул столицу Британской империи.
Для англичан сиамский кризис был принципиально важен, поскольку это был вопрос имперского престижа и безопасности Великобритании. Королева была весьма обеспокоена сиамским вопросом(что отмечалось в ее высказываниях и в ее переписке) и разрастающимся кризисом в отношениях с Францией. Газеты, подогревали антифранцузские настроения публики, парламент требовал французской крови.
Еще утром 1-го августа британский флот в ответ на действия французов начал собственную мобилизацию, но ввиду отсутствия подготовленного резерва экипажей и недостаточного внимания к вопросу, представлялось невозможным ввести в строй резерв ранее чем через несколько недель. К тому же вся Англия все еще находилась под впечатлением катастрофы броненосца «Виктория», случившейся 22 июня. Англия была потрясена тем, что в мирное время, в отличную погоду рядом с десятком кораблей в течение какой-то четверти часа погиб новый, слывший непотопляемым броненосец. Как раз в эти дни британский флот, в виду возможности возникновения военных действий, срочно свернул программу учений, запланированных на последние числа июля. Основная идея маневров заключалась в том, чтобы попытаться смоделировать ситуацию, которая может возникнуть в случае неожиданного начала войны с Францией. Для этого «красный» (ВМС Великобритании) и «синий» (морские силы континентального противника) флоты разделили каждый на две эскадры — «А» и «В», «С» и «D» соответственно. При этом пункты их базирования были разнесены таким образом, чтобы как можно больше соответствовать реальным условиям дислокации предполагаемых враждующих сторон. Стратегические замыслы «врагов» практически ничем не различались. Главная задача состояла в том, чтобы успеть соединить обе эскадры в одну, опередив условного противника, и затем объединенными силами разгромить его по частям. 28 июля, в соответствии с правилами маневров, корабли отправились в свои базы, где и простояли до 31 июля.
Весь день 1 августа английская публика на все лады с удовольствием повторяла фразы лорда Керзона о том, что «казаки несут службу на Памире в тот момент, когда французские канонерки угрожают Бангкоку», и «Индия находится меж двух огней». Такой авторитетный дипломат, как сэр Карри, пребывавший в момент кризиса на дипломатическом посту в Стамбуле, прямо говорил, что именно атмосфера сиамского кризиса «разбудила» англичан, заставила их рассматривать французов как соперников.
Во Франции, в националистическом угаре припоминали англичанам все спорные и обидные коллизии последних лет. Депутаты дружно вспомнили 5 августа 1890 года, когда было заключено англо-французское соглашение, по которому граница сфер влияния Англии и Франции была проведена от пункта Сей, на последнем участке нижнего течения Нигера, на восток к озеру Чад, т. е. вся огромная территория к северу от нее до алжирской границы была признана за Францией. К Англии по соглашению отошли территории нижнего течения Нигера и расположенные к югу от озера Чад Борну и Сокото. Англия признала французский протекторат над Мадагаскаром, а Франция — британский протекторат над Занзибаром. Полученные Францией территории были пустыней Сахара, а земля, доставшаяся англичанам, была наиболее богатой и плодородной. В палате лордов Солсбери пошутил, что земля, переданная Франции, «очень легкая» и галльский петух сможет царапать ее сколько угодно. Франция тогда заявила протест, а французский посол в Лондоне сообщил Солсбери, что «несомненно, Сахара не сад и содержит много, как Вы сказали, легкой земли; однако, если позволите мне сказать откровенно, вряд ли нужно было говорить об этом публично: Вы могли смело представить нам самим сделать это открытие».
Великобритания в мгновение ока оказалась перед острой необходимостью подготовиться как следует к эскалации конфликта и поиска временных или постоянных союзников, в числе которых многие политики называли Германию. Активно против союза с Германией выступали правые либералы. В английском обществе лорда Розбери считали германофилом, он с восхищением относился к личности О. фон Бисмарка. Назначение его главой Форин офис в свое время расценивалось германским правительством как удача, германские представители в Лондоне называли его «нашим единственный надежным другом в английском кабинете». Но Розбери со своей приверженностью к политике «блестящей изоляции», даже в условиях возникшего кризиса, грозившего объявлением войны, не мог положительно относиться к возможному союзу с Германией. Еще в начале 90-х годов он писал Харкорту, что первой задачей внешней политики Великобритании было держаться в стороне от Тройственного союза. Его беспокоила возрастающая торговая и промышленная конкуренция со стороны Германии. И даже сейчас лорд Розбери сомневался.
