Окончание замечательного цикла статей «Записки пикировщика» из жж уважаемого Николая Колядко ака midnike.
В мае 1944 года меня перевели в Когэки дайсан хикотай – 3-ю ударную авиагруппу, вооружённую относительно новыми пикировщиками «Суйсэй» (Комета). Ещё при Мидуэе у нас было два экспериментальных экземпляра, которые использовались там как разведчики. Подготовка нашей авиагруппы проходила в Мацуяме. [1] 12 октября началась так называемое Воздушное сражение за Формозу (Тайвань), и 13-го числа мы перебазировались в Кокубу [2] и начали готовиться к предстоящей операции. Уже на следующий день мы получили сообщение, что противник обнаружен неподалёку от Тайваня, и наш командир, капитан 3-го ранга Икеути, приказал немедленно готовить самолёты к вылету.
Но сколько в нашей эскадрилье было пилотов, способных управлять бомбардировщиком «Суйсэй» с 500-кг бомбой ночью? Оказалось, что только трое летавших с первого дня войны: Кавабата, Ямакава и я. Но всё равно поступил приказ о ночной атаке. Нам подвесили бомбы, и мы приготовились к вылету. Однако случилось так, что Минору Гэнда сформировал специальную совместную эскадрилью армии и флота под названием «Отряд Т» (T означало «тайфун»), в которой использовались армейские бомбардировщики, пилотируемые армейскими пилотами, но с флотскими наблюдателями, штурманами и бомбардирами на борту. Ночная атака была поручена этому «Отряду Т», поэтому наш вылет отменили.
Атаки нашей 3-й ударной авиагруппы, состоявшей из пикировщиков «Суйсэй» произошли позже. Первая группа, состоявшая из 18 самолётов под командованием самогó капитана 3-го ранга Икеути, вылетела 16 октября и бесследно пропала. Позже мы узнали, что они были перехвачены истребителями вражеской оперативной группы, не успев толком отлететь от Окинавы. Не уцелел ни один самолёт. Следующую атаку 17-го числа возглавил капитан-лейтенант Огава. В неё отправилось то же количество машин, что и в первой группе. Это была ночная атака, но им не удалось обнаружить противника, и они приземлились в Давао на Филиппинах. Оттуда они полетели бомбить вражеские корабли и суда в заливе Лейте, и снова ни один самолёт не вернулся.
На следующий день была сформирована третья ударная группа, в которую вошли все пригодные к полётам машины. 27 наших «Суйсэй» добрались до Филиппин и составили последнюю из всех объединённых групп палубных пикировщиков. Ей командовал лейтенант Момосэ, а я летел на самолёте № 1. Мы вылетели из Кокубы на Тайвань, а оттуда в Мабалакат, расположенный чуть севернее аэродрома Кларк-филд на Филиппинах. В то время общая ситуация стала настолько запутанной, что, хотя мы и знали о существовании какого-то авиационного подразделения, было трудно выяснить, кто является сейчас нашим командиром. Куда бы нас ни направляли, командир местной базы объявлял, что с этого момента мы переходим под его командование и вливаемся в его подразделение. Это естественное желание хоть немного увеличить свою боевую мощь можно понять, но с этого момента проведение организованных крупномасштабных воздушных атак стало невозможным.
Те, кто прилетел с нами, уже не обладали достаточным лётным мастерством. Уже давно не хватало ни бензина, ни учебных самолётов, поэтому их налёт был очень маленьким. Все, что они умели, это подняться в воздух и лететь по прямой. Они не умели ни точно сбросить бомбу, ни вести воздушный бой. Достаточно сказать, что во времена Пёрл-Харбора построение подразделения в воздухе занимало менее десяти минут, а эти новые пилоты не могли собраться за двадцать или даже тридцать минут. Поэтому их старались отправлять на дообучение в такие места, как Апарри и Тугегарао на севере Филиппин.
Там на Филиппинах такие как я лётчики-ветераны обычно не участвовали в уже начавшихся «специальных атаках». [3] Вместо этого нас использовались для наведения «Зеро» и «Суйсэев» на цели и фиксации результатов их таранов. Пусть мы и были в невысоких званиях, но зато у нас был большой боевой опыт, так что начальство, судя по всему, хотело сохранить последних пилотов нашего уровня. Перед вылетом отправлявшиеся на такие задания собирались в офицерском бункере на базе Мабалакат и писали завещания при свете «коптилки» на пальмовом масле – электричества там не было. У меня нет слов, чтобы описать свои чувства, когда я впервые увидел эту картину. Целью этих атак смертников были вражеские корабли и суда в заливе Лейте.
Я несколько раз летал на такие задания – привести этих пилотов к цели [4] и зафиксировать результаты их атак. Мы пролетали над Легаспи на 6000 м, и справа появлялся тот самый залив Лейте. Пилоты подтверждали, что видят цели, и, помахав на прощанье крыльями, уходили в своё последние пике. Эти «специальные атаки» выполнялись не только истребителями «Зеро», как некоторые думают, но и пикировщиками «Суйсэй». В начале войны на всех пикировщиках обязательно находился стрелок-радист, работавший в паре с пилотом. Разделить их было немыслимо. Однако на этих пикировщиках стрелков-радистов не было, только пилот. Стрелок-радист был только на самолёте командира вылета на случай, если их «пастух» будет сбит и ему придётся взять на себя наведение подразделения.
В те дни уже никогда не бывало такого, чтобы из вылета возвращались все взлетевшие японские самолёты. Враг был намного сильнее, а ещё бóльшие силы были у него в резерве. В ходе моего третьего вылета с аэродрома Мабалакат я привёл к цели очередной «ударный отряд специальных атак» и был настолько сосредоточен на действиях моих «подопечных», что проморгал P-38, зашедший мне в хвост. Мои мысли были заняты происходящим внизу, мне нужно своими глазами увидеть результаты их атак, подсчитать попадания и так далее. Это было единственное, что я мог сделать для памяти этих храбрых людей, летавших на самоубийственные задания. Обычно если меня на «Суйсэй» преследовал «Лайтнинг», я не пикировал, а делал наоборот. Уйдя в вираж с набором высоты можно было оторваться от P-38. Но на этот раз было уже слишком поздно!
Мой самолёт был подбит и загорелся над островом Лейте. Боевая обстановка была такова, что американские войска высадились на восточной части острова, а западная часть все еще находилась в наших руках. Так что я пошёл на снижение в сторону западной части острова. Я точно не помню, но, наверное, я выпрыгнул где-то на 2000 м, когда оставаться в самолёте стало уже невозможно из-за огня. Как я уже говорил, мы обычно не пристёгивали парашюты, а использовали их как подушки для сидений. Но к 1944 году уже многих можно было увидеть и с пристёгнутыми парашютами. У парашюта был специальный длинный шнур, который пристёгивался к сиденью, так что, когда ты выпрыгивал – он раскрывался автоматически. Я даже не знаю, то ли мой тоже открылся сам, то ли я инстинктивно дёрнул нагрудный вытяжной шнур. Главное – мой парашют раскрылся.
От резкого рывка я пришёл в себя и увидел где-то три вражеских истребителя, круживших вокруг моего парашюта. Периодически они делали на меня заходы и открывали огонь. В меня они не попали, но попали в мой парашют. Опять не могу сказать точно, но мне казалось, что высота была 200-300 м. В этот момент парашют перестал меня держать, и я почувствовал, что падаю, а затем ощутил сильный удар. Сначала я ушёл глубоко в воду, но спасательный жилет вернул меня на поверхность. Там я осмотрелся и увидел, что враг всё ещё надо мной.
Несколько P-38 нарезали круги и, увидев меня на поверхности, снова начали стрелять, но, как мне показалось, не особо прицельно. Казалось, они стреляли не на поражение, а, скорей, для развлечения. Но неважно, сколько у человека опыта или знаний о самолётах – если в тебя стреляют, инстинкт подсказывает, что нужно срочно нырнуть и спрятаться под водой. Я так и сделал. Но вскоре до меня дошло, что на мне спасательный жилет, так что под водой я спрятал только лицо, в то время как спина продолжала находиться на поверхности! Продолжать в том же духе было бесполезно, а они всё ещё кружили надо мной. Тогда я решил перестать двигаться и притвориться мёртвым. Истребители сделали ещё пару кругов и, наконец, улетели.
Всё это происходило недалеко от берега острова Лейте, так что армейские всё видели и прислали катер, кажется «Дайхацу» [5], который меня и подобрал. Я рассказал командиру армейского подразделения, почему я там оказался. А он сказал мне, что у них есть корабль, идущий в Легаспи, и я могу отправиться на нём. Таким образом я смог вернуться на свою базу. Кстати, это был единственный раз в моей жизни, когда я прыгал с парашютом.
В Мабалакате уже не осталось ни одного пригодного к полётам самолёта. Американцы постепенно продвигались вперед, и почти каждый день совершали воздушные налёты. Когда самолётов на базе не осталось, даже флотский персонал базы отправили на холмы, воевать вместе с сухопутными войсками. Исключение сделали только для лётного состава, который каким-то образом должен был вернуться в Японию. Наша группа, состоявшая из меня и ещё пяти мичманов, отправилась на север по Манильскому шоссе. Оно начиналось в Маниле, проходило мимо аэродромов Кларк-филд и Мабалакат, до Эчагу, Тугегарао и Апарри на севере. Мы шли пешком, иногда нас подвозили армейские грузовики. Наконец мы прибыли в Тугегарао, на полпути между Манилой и Апарри, где нас должен был забрать самолёт.
В первую же ночь, около часа или двух, на реку сели две летающие лодки обр.1 [6] с Тайваня. Они привозили какие-то грузы, а обратными рейсами должны были вывозить людей. На борт можно было взять только пятнадцать или шестнадцать человек. Там не было никаких сидений, так что каждый должен был найти где сесть и за что держаться. Каждый вечер мы ходили туда, где садились эти самолёты, и ждали своей очереди, но она никогда не подходила – перед нами всякий раз возникали какие-нибудь старшие офицеры, которым, конечно же, надо было срочно вернуться в Японии. Естественно, они имели приоритет перед какими-то мичманами, вроде нас.
После нескольких дней ожидания я столкнулся с командиром только что прилетевшего среднего ударного самолёта. [7] Это оказался офицер, с которым я когда-то проходил подготовку в Мацуяме. Я рассказал ему нашу историю и попросил чем-нибудь помочь. Он ответил: «Понятно. Я вылетаю примерно через час, так что, Иидзука-сан и все вы, будьте здесь немного раньше». Дело в том, что на транспортные задания эти самолёты летали с сокращённым экипажем: только пилот, штурман, бортинженер и радист, а вообще экипаж был 8-9 человек. Так что прежде чем появились какие-нибудь пассажиры, мы быстро забрались внутрь. Я сразу сел на место старшего пилота – там было два пилота – а остальных своих людей отправил на места стрелков. И только потом на борт поднялись остальные. Операция прошла гладко, а если б мы продолжали ждать своей очереди, то никогда бы оттуда не убрались.
Мы прилетели на Тайвань, там нашли места на самолёте, направлявшемся в Оиту, и, наконец, вернулись на родину. Пока мы были на Филиппинах, то летали в составе то одной, то другой эскадрильи или авиабазы – пока там не закончились самолёты. Теперь, прибыв в Оиту, мы понятия не имели, к какому подразделению мы теперь относимся и где наше место службы. Поэтому мы решили отправиться в штаб-квартиру ВМС в Токио, чтобы получить новое назначение. На очередном самолёте мы добрались до авиабазы Ацуги, а оттуда на поезде до Токио.
Когда мы сошли с поезда в Токио, я случайно столкнулся с человеком по имени Масатакэ Окумия. Он тоже был пилотом-пикировщиком и был командиром моего дивизиона, когда я служил в Йокосуке. Теперь он был уже капитаном 2-го ранга и служил в штабе. «Как дела?» – спросил он. «Ну, я только что вернулся с Филиппин.» Я объяснил ему свою ситуацию и попросил помочь мне с получением нового назначения. «Ясно. Похоже, ты там нахлебался на фронте. Так что езжай пока домой», – сказал он. «А я найду тебе новое назначение». И я поехал домой к своей семье. Другим мичманам я сказал, чтобы они тоже шли домой и ждали, пока я с ними не свяжусь.
Дома я ждал, неделю, десять дней, но никаких вестей не было. Тогда я отправился в Хиёси, где находится университет Кейо и куда было переведено министерство ВМС. Я ездил туда несколько раз, чтобы получить, наконец, новое назначение. Наконец, мне сказали ехать в Нагою в качестве представителя флота в авиакомпании «Аити». Мне предстояло облётывать и принимать только что построенные пикировщики «Суйсэй» и «Рюсэй» этой компании, прежде чем они будут поставлены в строевые части морской авиации. Если бы я случайно не столкнулся с капитаном 2-го ранга Окумия, то меня могли бы назначить в какую-нибудь эскадрилью первой линии. А в конечном счёте я скорей всего попал бы в один из «ударных отрядов специальных атак», что как-раз тогда формировали из пикировщиков для действий на Иводзиме.
Мои последние полёты в качестве пилота состоялись 14 и 15 августа 1945 года. 14-го числа, должно быть, каким-то образом было известно, что Япония скоро капитулирует, потому что в авиакомпании «Аити» мне поручили перегнать три бомбардировщика «Рюсэй» – это были новейшие пикировщики с крылом типа «перевёрнутая чайка» – на авиабазу Читосэ на острове Хоккайдо. Это «единственно возможный день» для перелёта, добавили они, как будто знали о предстоящей капитуляции. «Понятно», – ответил я. Мы вылетели в три часа дня и не смогли бы долететь до Хоккайдо засветло. Точней, я бы долетел, поскольку у меня на борту был наблюдатель, но для двух других самолётов это было бы сложно.
Мы пролетели над Сидзуокой, над горой Амаги и превращённым в пепел Токио. Мы пролетели над Уцуномия, который был сожжён «всего лишь» наполовину. К тому времени уже близился закат, и я принял решение приземлиться в небольшой армейской авиашколе недалеко от моей родной Отагахары. И перед посадкой я пролетел над своей начальной школой и своим домом. Конечно, люди на земле не знали, кто мы такие, кроме того, что они смотрели вверх на странные самолёты. У меня не было с собой никаких подарков, так что я просто написал короткое послание на клочке бумаги, засунул его в свою лётную перчатку и выбросил из самолёта. Из своей будки выбежал полицейский и поднял перчатку. Позже я узнал, что полицейский прочитал мою записку и закричал: «Сын господина Иидзука вернулся!»
Мы приземлились на аэродроме лётной школы, объяснили нашу ситуацию старшему офицеру и попросили замаскировать наши машины в близлежащих холмах, чтобы их в случае чего не заметили вражеские самолёты. Я отправил других мичманов в местную гостиницу, а сам отправился домой. На следующий утро, 15-го числа, поступило предупреждение о воздушном налёте. Мы испугались, что доверенные нам самолёты к нашему позору сожгут на земле, так что мы быстренько взлетели и ещё до полудня приземлились на базе Мисава в Аомори. На базе вовсю шла подготовка к очередному вылету смертников, однако в полдень по радио прозвучало обращение Его Величества с манифестом об окончании войны.
Я летал на военных самолётах почти восемь лет. Начальное обучение, нескольких полётов над Китаем, потом Гавайи и многие другие операции – в общей сложности я налетал 3550 часов. И, в конце концов, за все свои усилия я не получил от государства даже какой-нибудь медали. Наоборот, после войны мне даже запретили занимать государственные должности. Я не получил от своей страны никаких благ, льгот или хотя бы благодарности. Однако я благодарен судьбе за тот предпоследний день войны, когда я пролетел над своим домом и школой. Эти минуты я запомнил на всю жизнь!
Такудзи Иидзука, 1997 г.
Перевод на английский: др. Минору Кавамото
Редактура: Осаму Тагая, Майкл Вагнер
[1] Мацуяма – город на северо-западном побережье о. Сикоку, напротив Хиросимы и Куре.
[2] Кокуба – город на юге о. Окинава, сейчас район столицы префектуры, города Наха.
[3] То, что принято называть термином «камикадзе» официально называлось токугэцу когэкитай – ударные отряды специальных атак.
[4] По понятным причинам с навигацией у пилотов-камикадзе было ещё хуже, чем с пилотированием.
[5] Дайхацу – буквально «большая моторная лодка». Снабжённый рампой в носу десантный катер японской армии.
[6] Не совсем понятно, о чём идёт речь. Судя по грузоподъёмности это могли быть лишь большие четырёхмоторные летающие лодки «Каваниси» H6K «Мэвис» или H8K «Эмили», однако на флоте они именовались обр. 97 и обр. 2 соответственно.
[7] То есть двухмоторного бомбардировщика-торпедоносца берегового базирования «Мицубиси» G3M «Нэлл» или G4M «Бетти».