Альтернативная История (художественная литература этого жанра)Альтернативная История (художественная литература этого жанра)

Забавная мифология: Богобайки. Часть 17

byakin 09.02.2020 3

SaveSavedRemoved 8

Забавная мифология: Богобайки. Часть 17

51. Большое Ухо

Аполлон, как большинство натуральных блондинов, был натурой богатой и противоречивой. Бог врачевания? А нет, на Гиацинта врачевания не хватило. Девять муз? А нет, пойду-ка полюблю несчастную Дафну! Тонкий эстет? Да ладно вам, пойду шкуру с сатира Марсия сдеру… И все же основные черты характера Аполлона легко вкладываются в три пункта:

1. Если что – стреляет.

2. Потом – сразу воспевает.

3. Амброзией не корми – дай с кем-нибудь посоревноваться.

Обычно все знали и не нарывались, но бывали смешные исключения.

Вот, например, Пан (который сын Гермеса, душевный, с козлиными ногами и громким голосом) как-то раз решил посоревноваться с Аполлоном в музыкальном искусстве.

Сразу напрашиваются нехорошие предположения по поводу адекватности Пана. Предположений много, от черепно-мозговой травмы до сложных вариантов типа «а почему бы двум богам, превращающим нимф в растения, и не посоревноваться в музыке, а?». Но скорее всего, что Пан просто малость перепил, отчего во всеуслышание заявил, что «кифара – ничто, свирелька – все». А потом проснулся на склоне горы Тмола в обществе Аполлона с кифарой и толпы судей – и понял, что за слова свои отвечать придется.

Пану сразу как-то неуютно вспомнилась шкура сатира Марсия, висящая в известном гроте. Шкура в воображении Пана определенно вытанцовывала что-то злорадное типа «вот я и не одна, вот у меня скоро и напарничек появится… ух ты ж, какая шерстка!» От таких видений Пан схватился за свирель и начал дуть в дудку с двойным энтузиазмом, и дул даже очень хорошо, и даже почти всех впечатлил… Но потом вышел Аполлон, сбренчал что-то величественное, судьи покосились на лук за плечами бога и сказали, что «чего там, конечно, победа за Мусагетом».

Шкура сатира Марсия в своем гроте замерла в предвкушении. Аполлон потер ручки и заявил, что, мол, племянник, ничего личного, но я тебя сейчас освежую. Сын своего папы Гермеса Пан выставил вперед копыто, сощурил левый глаз в прицеле и ответил: «Ну, попробуй!»

Аполлон прикинул расклад. Пан был могуч, вонюч и до кучи еще и бессмертен (в основном – второе). Пан своим воплем в Титаномахии разогнал титанов и тяжко контузил всех, не зажавших уши (и это он только мышь увидел, а если с него кожу сдирать – это ж какой будет саундвэйв!). Ну и наконец, Пан таки был сыном не кого-то, а Гермеса – того самого, который спер у Аполлона коров, просто так и в пеленках. И если подумать, что Гермес может украсть за обиженного сынулю (варианты: от девяти муз и любимого лука до дурной бесконечности)…

Тишина сгущалась. Аполлону очень хотелось кому-нибудь экстренно улучшить внешность. Пан щурил глаз и готовился свою внешность активно оборонять меткими пинками. Судьи расползались, округа пропитывалась стрессом…

И в этот момент царь Мидас (да, тот же самый, который с Дионисом и золотом!) перестал дремать и выдал: «А мне больше Пан понравился… вот!»

Абрахам Говартс (1589 — 1626) «Суд Мидаса»

Можно сказать – лег ушами на амбразуру. Ушами – это потому что Аполлон в тот же момент вцепился Мидасу в означенные органы, уперся ногой царю в копчик и как следует потянул. Под громкий аккомпанемент Мидаса: «Ухи мои, ухи!» – Аполлон тащил уши вверх, приговаривая: «Плохо слышишь? Медведь на что-то наступил? Так мы их тебе сейчас малость увеличим…»

Ну, и, конечно, бог перестарался с растяжением ушей царя вдоль оси ординат. В результате получилось что-то ослино-эльфийское, так что Мидасу можно было то ли подаваться в зоопарк, то ли проситься в другую мифологию.

Очень может быть, что царь ждал сочувствия от Пана, но тот только гыгыкнул, заявил, что «крутые уши, у ослиц будут иметь успех» и побрел себе в чащу – печально играть на свирельке.

А Мидасу пришлось шить специальный колпак – потому что ослицы правда проникались. И зарекаться иметь дело с богами.

Но тут уже возникла другая функциональная проблема. Под колпаком скрывались не только уши, но и кудри. Которые злорадно росли и уже практически колосились. А поскольку царю не пристало ходить в стиле «Рапунцель, скинь свои ко-осыньки», то принял Мидас волевое, оно же политическое решение и позвал к себе личного парикмахера (в те времена – брадобрея). И поднял колпак. И заказал стрижку.

И парикмахер таки узрел мечту всех окрестных ослиц во всей красе. Отчего впал в шок и трепет, быстро сотворил царю модельную античную прическу «а-ля Зевс», а на информацию поставил гриф «строго секретно» и дал устную подписку о неразглашении. Мол, уши… какие уши?! Никаких ушей не видел, и вообще не знаю ничего, ничего не знаю.

Ну, а секрет – он, как известно, на то и секрет, чтобы им хотелось с кем-нибудь поделиться. Брадобрею поделиться хотелось в кубе, ибо – сами понимаете, все думают, что у царя просто ранняя плешь, прогрызенная любимой женой, а та-а-ам…

Андреа Ваккаро (1604 – 1670) «Царь Мидас»

Правда, перспектива укоротиться на голову в случае разглашения конфиденциальной информации брадобрея как-то охлаждала. Но сами-то уши… в общем, хотелось уже поделиться хоть бы и с неодушевленным существом.

До мысли об устранении случайных собеседников брадобрей не додумался, потому просто выкопал ямку. После чего сунул в эту ямку голову а-ля страус и шепотом (мало ли…) выдал страшное: «А король-то го… в общем, с такими-то ушами – уж лучше был бы голый».

Одного не учел изобретательный брадобрей: Гея-Земля таки была женщиной. Которой тоже хотелось с кем-нибудь поделиться.

В общем, из ямки вырос тростник, тростник срезал мальчик и сделал дудочку, и дудочка выдала внезапную мелодию: «У Мидаса ослиные уши!»

И все всё равно узнали.

Послесловие автора Елены Кисель: И об участи брадобрея и юного музыканта аэды что-то подозрительно молчат.