Виталий Пенской. Кое-что о внешней политике Tyrann’a-4. Время «Боярского правления» — начало
Продолжение интересного цикла статей из ВК историка-медиевиста Виталия Пенского, который, думаю, заинтересует читателей и коллег.
22-го июня, ровно в 4-ре часа… вот мы и добрались до того самого момента, когда шапка Мономаха (пока фигурально) плотно уселась на чело нашего главного героя, который геройством своим всех прочих героев безусловно превосходит и затемняет. Правда, путь к этому оказался долог и непрост, но усердие все превозмогает. Итак, приступим.
Для начала пара слов о диспозиции. Внутри страны неожиданная смерть Василия III и малолетство его старшего сына вызвали острейший политический кризис и обострение борьбы за власть между боярскими кланами. Пресловутый регентский совет (который то ли был, то ли нет) довольно быстро развалился из-за непреодолимых противоречий и власть перешла в руки Елены Глинской, матери Ивана, опорой которой стал бравый военный, окольничий и конюший князь Овчина-Телепнев Оболенский (злые языки утверждали, что великую княгиню и князя связывали не только платонические отношения, а по тесным углам в кремлёвских теремах шушукались, что де Меньшой никакой не Васильевич, а Иванович, но мы, конечно же, верить этому не будем). Пока суд да дело, сперва «регенты», а затем и «правительство» Елены Васильевны решительным образом разобрались с потенциальными претендентами на великокняжеский стол, братьями Василия III Юрием Дмитровским (уморен в зиндане «в нуже») и Андрей Старицкий (долго пытавшийся избежать печального конца, но, в конце концов, рискнувший поднять мятеж, проигравший и уморенный обратно в зиндане «в нуже» под железной некоей шапкой. Кстати, в ходе подавления этой мини-смуты попали под раздачу новгородские Колычевы, и один из них, будущий митрополит Филипп, вдруг почувствовал непреодолимую тягу к монашескому житию — совершенно случайно к нему пришло просветление, и подался по духовной стезе).
Казнями и заточениями дело не обошлось — в Литву со своими дворами бежали два знатнейших аристократа, князь Семен Бельский (младший брат Дмитрия Бельского, «героя» «крымского смерча», своей заносчивостью и апломбом сделавшим возможной катастрофу 1521 г.), и окольничий Иван Ляцкой-Захарьин. Недовольные количеством плюшек, которые достались им в ходе передела власти после смерти Василия, бегуны решили, что Сигизмунд Старый и его сын Сигизмунд (будущий Август) дадут им не только бочку варенья и корзину печенья, но и запишут в свое буржуинство (зачеркнуто) в ряды славного литовского и польского лыцерства и не прогадали. Радость Сигизмунда не имела границ и он тепло принял релокантов, осыпав их милостями, а те на радостях от такого приема обязались (и исполнили свое обещание с лихвой!) верой и правдой служить Белому господину против его недругов «в варварской и дикой Московии»(с).
Политический кризис в Москве имел за собой далеко идущие последствия и во внешнеполитической сфере. В Вильно, где с ужасом ожидали ( бродят слухи ужасные, наступают банды красные) вот-вот начинающегося вторжения московитов (а у нас, как всегда, в казне мышь повесилась, шляхту вудку и пыво п’янствует и на службу положила здоровенный такой болтяру, наемников нанимать не на что, а в Крыму неразбериха и надежды натравить кумысников на Москву нет), узнав о смерти великого князя, опалах, казнях и раздрае на московском политическом Олимпе, вытерли пот со лба, поменяли белье и начали вынашивать планы реванша.
Сборы литовские были недолги. В 1534 г. началась Стародубская война. Сперва успех сопутствовал литовцам, сумевшим взять Гомель и Стародуб (после взятия последнего по приказу ляшского коронного гетмана Яна Тарковского, озлобленного упорным сопротивлением гарнизона под началом воеводы князя Федора Телепнева-Оболенского, была устроена массовая экзекуция пленных и жителей города, в ходе которой были казнены несколько тысяч человек — в Москве об этом долго помнили). Но когда первоначальная растерянность прошла, «правительство» великой княгини устроило Сигизмунду и его панам рады показательную порку — в ходе зимней кампании 1534/35 гг. русские рати безжалостно и беспрепятственно опустошили восточную, юго- и северо-восточные земли ВКЛ и за малым делом не спалили предместья Вильно. Война перешла в привычную по 1-й Смоленской войне стадию обмена взаимными набегами, в которой русские имели перевес и в 1537 г. стороны заключили перемирие (опять!), по условиям которого Гомель с волостью отошел к Литве, а Москва прибрала к рукам Себеж, Велиж и Заволочье.
Итак, литовский контрнахрюк (зачеркнуто) вопреки воплям военблохоты о том что Литва и Полска стронг, Москва УГ и мы все умрем (зачеркнуто) реванш не то чтобы ожидаемо, но не задался. Однако на этом неприятности для Москвы не закончились. Дурные вести пришли с другой стороны, с казанской.
Шаг назад. После смерти Мухаммед-Гирея от рук презренных шакалов (зачеркнуто) Ногаев и начала смуты в Крыму Сахиб-Гирей ( с подачи Саадет-Гирея, одного из претендентов на крымский стол, и его «партии», имевших прочные подвязы в Стамбуле) попробовал заручиться поддержкой султана и об’ явил себя его вассалом (в Крыму не желали терять казанский юрт и, не имея возможности самим вмешаться в борьбу за Казань с Василием, решили впутать в этот блудняк своего сюзерена). Этот финт ушами не прошел — султан не торопился ввязываться в восточноевропейские разборки, так что Сахиб-Гирей счел за благо передать власть в Казани племяннику Сафа-Гирею, а сам от’ехал в Анталью (зачеркнуто) на воды (зачеркнуто) в Крым. Сафа-Гирей продержался в Казани до 1531 г., когда в результате дворцового переворота (часть казанской знати решила, что не стоит дожидаться новой экспедиции московитов, недовольных присутствием крымского царевича на казанском столе) он был вынужден бежать, затаив лютую злобу против Василия (которую потом татарин перенес и на его старшего сына Ивана).
Начало войны с Литвой изменило расстановку политических сил в Казани , и тамошние сильные люди во главе с беком Булатом из родя ширинских князей и «царевной»-ханбике Гаухаршад решили переменить власть и пересмотреть в очередной раз условия отношений с Москвой. Московский ставленник Джан-Али ( которого тот же Булат в свое время и пригласил в Казань) был убит, а Сафа-Гирей триумфально вернулся и воссел на казанское царское седалище, став надолго предметом нехилой такой головной боли в Москве и источником постоянных проблем на границе — неуемный и мстительный характер нового старого царя не позволял ему сидеть на месте, да и нужно было куда-то направить деструктивную энергию казанских князей и мирз, так что казанская «украина» запылала, став ареной малой войны (справедливости ради отметим, набеги носили взаимный характер). Завязался второй, после литовского, внешнеполитический узелок.
И в качестве изюминки на тортике — при «регентстве» Елены ставятся городки в устье Наровы (кстати, к 30-м годам отношения между Москвой и Ганзой, прерванные при Иване III, устаканились, но вот что касается Ливонской «конфедерации», то этого не скажешь. Магистр В. фон Плеттенберг усвоил уроки войны 1501-1503 гг. и когда Сигизмунд предложил ему в 1506 г. вступить в альянс против Москвы, под благовидным предлогом уклонился от такой «чести». Однако отношения с Ливонией оставались прохладными, а торговое эмбарго, снова усиленное в конце XV в., периодически переустанавливалось и ужесточилось, порождая «серую» торговлю и всякого рода схематозы). Строительство опорных пунктов в устье Наровы должно было, вероятно, способствовать обходу санкций (кстати, голландские купчины и шхиперы как раз в это время начали торить дорогу в восточную Балтику и на Русь). Однако Москва не слишком активно действовала на этом направлении — у не хватало других проблем, да и особенный автономный статус Новгорода и Пскова позволял взвалить на тамошних наместников и господу решение ливонских вопросов.
И завершая эту часть, не забудем написать и о попытке восстановить контакты с Империей, благо семейство Глинских такие выходы «туда» таки имело..
Вот такая у нас выходит диспозиция во внешней политике Москвы к исходу правления Елены Глинской и Овчины-Оболенского. А Иван у нас и не виден — пока наш малыш никак не влияет на внешнюю политику (для этого есть мать, ее наперсник и бояре), исполняя сугубо церемониальные функции и своим присутствием одобряя действия регентши и бояр.
