«Что за мир, за мир! Опасный, дикий, убийственный. Мир ущемления и насилия. Мир без власти, без строя, без порядка и без милосердия. Кровь в нем дешевле вина, человек дешевле коня. Мир, где легко убить и трудно не быть убитым. Кого не убил татарин, того убил разбойник, кого не убил разбойник, того сосед убил. Мир, где целомудренным быть сложно, а спокойным не приходится ». Так начинается исследование польского историка Владислава Лозинского (1843-1913) по социальной истории Червоной Руси XVII в. «Правдой и неправдой» («Prawem i lewem»), впервые изданное во Львове в 1903 году. Эта толстая книга описывает красочную картину барочного общества в Русском воеводстве Речи Посполитой, где криминал был бы растворен в воздухе. "
Основной месседж Лозинского звучал так: на Руси времен Речи Посполитой (1569-1795), «где хоть иезуитами засевай, а равно ворами родит», справедливость если и побеждала, то стараниями не государства, а отдельных энтузиастов, которым за инструменты правили не законы и судебные процедуры, а прямое насилие и собственное оружие. Документы эпохи, широко цитируемые автором, подтверждают вступительное слово — общественные отношения на Польско-Литовской Руси пацифистичних идей шляхетным гражданам не навевали. Татары и опрышки, которые охотились на добычу, частные соседские войны, возможно, и не были чем-то чрезвычайным на фоне общеевропейского взрыва насилия, однако заставляли держаться начеку.
Со второй половины XVI в. у каждого шляхтича был свой гарнитур гражданского оружия: сабля и предмет ударного действия — обух, чекан или клевец. Комплекс иногда дополняли одним или несколькими ножами. Традиция продержалась в обиходе удивление долго. Описывая обычаи в Речи Посполитой времен Августа III (1734-1763), польский писатель Енджей Китович (1727-1804) заметил как вещь обыденную: «когда шляхтич шел из дома, на пояс одевал саблю, а в руки брал обух».
Сабля как аргумент
Стереотипный символ шляхетского сословия — сабля — довольно долго и с трудом пробивала себе дорогу как в военные арсеналы, так и в среду статусных предметов. В течение первой половины XVI в. польские и литовские гетманы в своих воззваниях часто напоминали военным, особенно гусарам, чтобы те, приступая к бою, имели при себе мечи, а не сабли. Сабля, имея фантастическую режуще-рубильные силу, довольно плохо справлялась с популярными тогда в Центральной Европе металлическими латами, которые необходимо не столько разрубать, сколько проламывать. Неоднозначное отношение к сабле среди военных нашло отражение в поэтических строках Вацлава Потоцкого:
Пока носили мечи, палаши и корды,
Не боялись мы Орды.
А как с карабелкамы пришли Чечуги,
Перестали пахать в Украине и Подолье плуги.
«Нобилитация» сабли состоялась во времена Стефана Батория.
Этот трансильванский князь, избранный в 1576 году королем Речи Посполитой, привез с собой моду на восточные костюмы и оружие. Как гражданское оружие сабля оказалась непревзойденной. Она динамична, ею сравнительно легко вывести противника из строя, но не так просто нанести роковой смертельный удар. Рубленые ранения, в отличие от колотых, менее опасны и быстрее заживают. Ян Хризостом Пасек, панцирный жовнир, писатель, дуэлянт и вообще колоритная личность, в своих мемуарах под 1659 годом рассказывает, как после вечеринки с друзьями у него произошла дуэль, во время которой он саблей уложил на землю трех соперников, и ни один из них не умер .
Поскольку из всего оружия только саблю разрешалось вносить на сейм, этим инструментом шляхтич мог воплотить в жизнь свои политические проекты. Рубанина на шляхетных сеймиках была вещью обыденной — когда у сторон заканчивались аргументы, а компромисс не находился, дискуссия переходила в другую плоскость. Очевидно, в обществе вооруженных политиков цена слова значительно возрастает.
Очевидно драки в Верховной Раде имеют корни в Речи Посполитой, единственная разница что тогда дрались шляхтичи со своими понятиями о чести, а сегодня чаще всего бандиты, прячущиеся за депутатской неприкосновенностью. (Примечание мое)
Как гражданское оружие сабля имеет еще и то преимущество, что содержит немало плоскостей, на которые можно нанести декор. Упомянутые карабелкы и Чечуга — сабли азиатского происхождения, украшенные без умеренности, носили желающие демонстративного шика.
На украинской территории производством декорированных сабель в восточном стиле славились львовские армяне.
Существует прекрасная книга
скачать можно с Depositfilea в формате PDF 42.1 MB здесь
И ещё, скачать можно с Letitbit здесь а с Vip-faile здесь
Летальные инструменты
Но были в шляхетском арсенале и вещи далеко не такие куртуазные, как сабля. Комбинация двух древних хозяйственных орудий — молотка и топора — дала в руки шляхтича предметы, которые по своей роковой эффективностью среди гражданского населения стали в Речи Посполитой эквивалентом западноевропейской граненого рапиры. Речь идет о чекане и обухе. Оружие это, грозное в рыцарские времена, в шляхетской повседневности превратилась в предмет повседневного обихода, поскольку служила за прогулочную трость.
Этот страшный инструмент имел вид стилизованного под трость топорика (эту модификацию называли чеканом) или молотка с длинным клювом (такое оружие называли клевц, в некоторых карпатских диалектах этим словом до сих пор обозначают мелкие молотки).
Весило это оружие около килограмма и длиной около метра. Многочисленные постановления сейма, которые ограничивали ношения таких вещей в мирное время, привели к появлению обуха — клевца, у которого клюв завивався в круг. Однако пацифизма в обухе было не больше — нижний конец его рукояти оковывался длинным граненым шипом, пригодным к тому, чтобы пропороть оппонента навылет. Собственно, из этого общества ведет свою мрачную родословную любимица фольклорных коллективов — гуцульская бартка.
Казацкая старшина шляхетский образ жизни всегда имела образецом для подражания — именно обушками разъяренных казаков 1668 был забит до смерти гетьман Иван Брюховецкий.
Мистика на войне
В XVIII в. у шляхтича Речи Посполитой, а одновременно и Украины-Руси, независимо от его этнического происхождения, религиозных и культурных ориентиров, остался один главный враг — любитель чужого добра гайдамака. Если панство жило на горном поприще, место гайдамаки занимал опрышок — фигура колоритная, овеянная романтическим флером, но от того не менее опасна.
Эти «черные парни» действовали вблизи государственных границ, которые пересекали без всяких сложностей, молниеносно нападали, хорошо ориентировались на местности и имели там куда спрятаться. Они были умелыми бойцами и всегда оборонялись до последнего, поскольку не ожидали поблажек ни от власти, ни от коронного войска.
Против такого противника полезной была не столько гарнизонная муштра, сколько молниеносные рейды, неожиданные приступы, засады и другие хитрости. В этих эскападах нашло место оружие, которое в остальной Европе давно уже превратилась в артефакт — лук восточного типа и стрелы, поскольку стрела имела мощную силу поражения и летела без звука. Кроме того, как пишет Китович, среди военных ходило поверье, будто гайдамацкие характерники обладают чарами от оловянных пуль. Однако ведьмацкие чары были бесполезны против железных наконечников стрел. Китович слышал от бывалых солдат, что гайдамаки встряхивают с себя пули как снежинки, вынимают их из-за пазухи, руками ловят и на посмешище бросают назад.
Поэтому во времена огнестрельного оружия убежденая в гайдамацкой харизме шляхта луки и стрелы не выбрасывала. Конечно, гайдамаки тоже пользовались, поэтому лук, тиражированный на протяжении XVIII в. на многочисленных изображениях казака Мамая — не анахроничный художественный штамп. Это отражение реальности. Тем более, что в то время в публичных местах колчан со стрелами боку обозначал шляхтича на военной службе.
На изображениях XVII-XVIII вв. в шляхетских типажах иногда можно увидеть ножи, повешенные или заткнутые за пояс. Нож в то время служил в основном для мирных нужд, а оружием становился в крайних случаях. Содержались в обиходе особые «сагайдачные» ножи, необходимые для ремонта и правки стрел. Именно от конных лучников, сидевших в седле на высоко подогнутых ногах, происходит описаная украинской классикой традиция, уезжая верхом, носить нож за голенищем, оттуда его было проще достать.
Оглядываясь на прошлое с современных позиций, нивелированных политкорректностью и либерализмом, не стоит упускать из виду одну вещь: за калейдоскопом бытовых побоищ, которых сверх меры было и в жизни речпосполитской знати, и на бумаге и в тогдашних документах, проступают стиль и идея. Руськая шляхта — это сообщество, где более всего ценилась способность к немедленному насилия ради собственной чести. Одновременно (и прежде всего!), Руськая шляхта — это носитель мощной политической традиции демократического волеизъявления.
Создано по материалам журнала "Українский тиждень"
