Третья сила — 3.

Глава Восьмая.

Главное — маневры.

Суббота. В лето 7436 года, месяца сентября в 9 — й день (9 — е сентября 1928 года). Седмица 16-я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Москва. Кремль. Теремной дворец.

…Государь принял явившегося на аудиенцию начальника Генерального Штаба генерала Ордин — Нащокина запросто. Поздоровался  и сразу оглушил вопросом:

-Как вы считаете, генерал, что нас ждёт в будущем, не очень отдалённом, лет эдак через пару или тройку?

Вопрос был неожиданный и, как показалось Ордин — Нащокину, неглавный в их беседе, и он пожал плечами.

— А всё — таки?

-Точно ответить не могу, Ваше Величество. Уточните, где?

-Везде. — государь вздохнул и взглянул в окно.

Из Теремного дворца открывался вид на кремлевский храм Святая Святых и семиярусную колокольню «Ивана Святого», напоминавшую колокольню Ивана Великого…В 1600 году Борис Годунов указал надстроить башню — колокольню, превратив ее в «Ивана Великого», Повышение ее потребовалось еще и оттого, что вокруг Москвы в 1586 — 92 годах были построены каменный Белый Царев город и деревянный Скородом, а колокольня, да и храм Воскресения Христова должны были просматриваться с Поклонных гор — как это было в Иерусалиме. В 1624 году к северной стене собора зодчий Бажен Огурцов пристроил шатровую «Филаретову» колокольню, ставшую позже колокольней «Ивана Святого». Два чисто звоничных сооружения встали по сторонам храма. Колоколам оставалось только сомкнуться над ним, но это произошло не скоро: через двадцать лет, прежде, чем верхний кубический этаж храма под барабаном был окончательно перестроен под навеску самого большого колокола Успенской звонницы.

Церковный колокол на Руси был символом Святой Божественной Троицы; колокольный звон воспринимался как Божий глас, проповедь Евангелия, звук трубы Ангельской при созыве человечества на Страшный Суд в Конце Света. Всем этим легко объясняется высочайшее местоположение колоколов выше стен церкви (Небесного Града), но под барабаном церковной главы (Престолом Господним). Так можно объяснить главное символическое содержание гигантского звоничного сооружения Кремля, его определяющее значение в градостроительной композиции всей древней Москвы. Символ Небесного Града Иерусалима заключил здесь внутрь себя символ Иерусалима земного. Прообраз слился с образом в нераздельном единств.

Второй Иерусалим в московском Кремле проявлялся также в «звуковой сфере», очевидно по библейской рекомендации: «На стенах твоих, Иерусалим, Я поставил сторожей, которые не будут умолкать ни днем, ни ночью». Кремлевская стража посреди ночей, традиционно, с века XVII и доныне, перекликалась примечательным образом: «Славен город Москва!», «Славен город Киев», «Славен город Владимир», «Славен город Смоленск»…

Указанная градостроительная символика Москвы, её Кремля, конечно, не всеми легко «прочитывалась», воспринималась, — некоторому числу людей, особливо же иностранцам, может быть, вообще не раскрывалась. Русские же люди знали: могучий голос тысяч московских колоколов был голосом Святой Руси в ее столице. И Богдан Хмельницкий говорил на Богуславской Раде в 1650 году: «Едино мы тело Церковное с православием Великой России, главу имея Иисуса Христа». И над Москвой не умолкал с тех времен Глас Божий…

— Ладно, генерал, прошу вас, докладывайте о подготовке маневров…

…Традиционный лагерный сбор под Москвой, в окрестностях Тучково, завершался большими корпусными маневрами. Заканчивался годовой учебный период и войска возвращались на зимние квартиры.

Уже давным — давно тучковские маневры перестали быть только лишь хорошо отрепетированным за многие годы представлением, где все было известно заблаговременно, где действия войск тщательным образом были расписаны: такую — то возвышенность всегда полагалось атаковать с юга, такому — то полку дневку следовало устраивать там — то, а после дневки выдвигаться туда — то…Государи запретили пускать пыль в глаза и самолично следили за тем, чтобы не было отрыва подготовки войск от действительных требований военного дела. Была прекращена и такая порочная практика, когда выступление в лагерь гвардейских полков очень смахивало на красивый и веселый пикник: с роскошными палатками для офицеров, с персидскими коврами в них, с серебряной посудой, с буфетчиками и официантами из лучших московских рестораций, и при этом не имели иногда до половины офицерского состава — в лагерь выходила в большинстве молодежь, остальные, «старики», разъезжались по своим имениям, на заграничные курорты, и их до осени никогда не видели.

Федор Алексеевич любил военное дело, считал себя профессиональным военным ( не однажды, в шутку, жаловался супруге, государыне Александре Федоровне, что застрял в чине полковника, а по восшествии на престол дальнейшее продвижение не положено по закону). Царь, в бытность свою наследником престола, в течение шести лет последовательно командовал батальоном лейб — гвардии Московского полка, эскадроном лейб — гусар, батареей в конной артиллерии, прослушал академический курс лекций по тактике, фортификации, истории военного искусства. Он чрезвычайно интересовался новейшими достижениями военного дела, с охотой использовал технические новинки в повседневной жизни. Неизменное удовольствие государь испытывал всякий раз, когда следил за ходом разворачивающихся маневров, за тем как батальоны ходят в атаку, как стрелки проделывают рассыпной строй, как лихо гарцует кавалерия, как выдвигаются на позиции артиллерийские и пулеметные запряжки. Во время тучковского лагерного сбора обязательно проводились длительные, с отрывом от лагерей, войсковые учения, на которых происходила отработка новых способов и форм ведения современного боя. Особое внимание уделялось взаимодействию пехоты, кавалерии, механизированных частей и артиллерии в различных видах сражения и управлению войсками. Учения производились, как правило, в интересной по замыслу, сложной и весьма поучительной для войск и командования тактической обстановке. По окончании каждого дня маневров для государя было правилом обязательно присутствовать на долгих разборах. Слушал он по обыкновению непроницаемо, но суть доклада схватывал быстро, отлично улавливал, зачастую с полуслова, смысл нарочито недосказанного. Федор Алексеевич был чуток к оттенкам формулировок, симпатизировал толковым докладчикам, особенно тем, кто умел ясно и кратко излагать запутанные вопросы, не выходя из разговорного тона. В его рассуждениях и репликах генералы чувствовали ясность суждений и остроту мышления.

Подготовка к нынешним манёврам сопровождалась немалыми сложностями. Первоначально для учений был выбран район Медыни и Можайска. Но место их проведения пришлось изменить — в районе учений шоссеированных дорог почти не было, а грунтовые лишь на пятнадцать — двадцать процентов были профилированными. Состояние дорог оставляло желать лучшего, многие мосты требовали ремонта. Поэтому ещё до манёвров пути сообщения привели в порядок, привлекая к работе в том числе местных жителей. Впрочем, ремонт дорожной сети был обыкновенным делом, и в этом плане нельзя говорить о «показушности» манёвров. Масштаб учений пришлось уменьшить, а район их проведения сдвинуть к северу, к Волоколамску.

-Ваше Величество, войска разделены на две условные стороны: «красных» и «синих». — докладывал Ордин -Нащокин. — Первоначальный состав войск, вызываемых на учения: Первая Гвардейская гренадерская дивизия, Вторая Гвардейская гренадерская дивизия и Гвардейская дивизия государевой огнестрельной пехоты, Первая Гвардейская кавалерийская дивизия и Вторая Гвардейская кавалерийская дивизия, Вторая  пехотная дивизия, два полка Двадцать второй пехотной дивизии, Первый бронемеханизированный полк, Четвертая кавалерийская дивизия, Первая бронекавалерийская бригада, Сорок второй егерский полк, корпусная артиллерия, два инженерно — саперных батальона, понтонный батальон, авиадесантный батальон, три авиационные бригады. «Красную» сторону представляет управление Гвардейского корпуса, а «синюю» — управление Второго армейского корпуса. Силы «красных» входят в условную Южную армию, а силы «синих» — в условную Северную. Действия на армейском уровне не отрабатываются. Южная армия «красных» имеет задачу: вклиниться в образовавшийся между двумя армиями «синих» разрыв, овладеть районом Волоколамска и выйти на реку Лама. «Синие» собирают оперативную группировку и обороной по реке Руза прикрывают Волоколамское направление. В дальнейшем конно — механизированными частями «синие» имеют задачу разбить конно — механизированную группу «красных», выходом в район Волоколамска прикрыть правый фланг условной соседней  армии «синих». Таким образом, предполагается встречное сражение с активным участием подвижных соединений. В состав Южной армии «красных» входят гвардейские части и бронемеханизированный полк, имеющий сорок шесть танков и несколько бронемашин. Им приданы понтонеры, Первая Гвардейская кавалерийская дивизия и Вторая Гвардейская кавалерийская дивизия. Армия «синих» включает Вторую пехотную дивизию, два полка Двадцать второй пехотной дивизии, Четвертую кавалерийскую дивизию, Первую  бронекавалерийскую бригаду, Сорок второй егерский полк, два саперных батальона и  авиадесантный батальон.

Генерал расстелил на столе карту и уверенно показал предполагаемую обстановку маневров, районы сосредоточения войск.

-По срокам начала маневров определились?

-Да, Ваше Величество. Если все будет хорошо, начнем маневры утром тринадцатого.

-Хм — м, я в это время буду в Новгороде…

-Одиннадцатого сентября запланировано также учение по переброске железнодорожным транспортом пехоты из района постоянной дислокации к месту проведения учений. Намечена переброска одного полка Двадцать второй пехотной дивизии из Смоленска в район Можайска.

-Какова вводная? — спросил царь, вглядываясь в карту.

-Вводными на учение определена задача: разгром «красными» «синих» на реке Лама. После шестидесятиверстного марша с боями, Южная армия к пятнадцатому сентября выходит в район Волоколамска. С утра шестнадцатого сентября она продолжает наступление, чтобы уничтожить резерв «синих», выйти на рубеж реки Лама и закрепиться на нем. Северная армия должна попытаться закрыть брешь подходящими подвижными резервами. Это должен сделать отряд, имеющий до сорока танков и бронемашин, в составе Четвертой кавалерийской дивизии и Первой бронекавалерийской бригады. Последняя будет усилена добавлением батальона пехоты из состава Двадцать второй пехотной дивизии.

-Верно. — сказал Федор Алексеевич. — На прошлогодних маневрах плохо был решен вопрос количества пехоты, несоответствие ее числу танков в бронекавалерийской бригаде  сказывается особенно при действии в тылу противника и ночью. Нужно резко увеличить количество пехоты.

Царь задал еще несколько уточняющих вопросов, на этом аудиенция завершилась.

…Генерал Ордин — Нащокин тяжело плюхнулся на заднее сидение «Руссо — Балта» и мрачно выдохнул:

-В Федоровский городок*…

Генеральский лимузин резко рванул с места, Ордин — Нащокин недовольно поморщился, однако ничего не сказал шоферу, отвернулся к окну и прикрыл глаза.

Из Боровицких ворот «Руссо — Балт» вырвался стремительно, следом за ним выкатилась машина сопровождения — черный «Паккард». Автомобили на большой скорости напрямик устремились по Знаменке к Арбатской площади, наискосок пересекли ее, промчались по Поварской, у Кудринской площади свернули к зоосаду, выскочили на Большую Пресненскую и понеслись к Пресненской заставе. Перед заставой, не доезжая эстакады Пресненской линии городского метрополитена, машины ушли правее, на Воскресенскую, и через путепровод над железнодорожными путями товарной станции Александровского вокзала подлетели к Николаевским казармам. Здесь машина сопровождения приотстала, а генеральский лимузин свернул влево, через аккуратные ворота въехал на территорию Федоровского городка — комплекса зданий Военного Министерства Российской империи. От Кремля сюда совсем близко…

================

Федоровский Городок* — Напротив  Голицынского Дворца на Тверском тракте, выстроенного в 1763-1769 г.г. в русском неоготическом стиле, на Ходынском поле, в тридцатые годы ХІХ века, начал отстраиваться комплекс зданий Военного министерства — Федоровский городок. В более широком значении Фёдоровским городком позднее назвали все постройки в русском стиле XVII века, возведенные на Военном поле. Считалось, что прообразом Фёдоровского городка послужил сооружённый в XVII веке Царский дворец в селе Коломенском. Комплекс был задуман как посад и подворье, по образцу старинных монастырских или боярских усадеб, как правило состоящих из нескольких палат и теремов и обнесённых оградой. Главные здания, выходящие фасадами к Тверскому тракту и Путевому Дворцу, были спроектированы в русском стиле XVII столетия, а второстепенные и служебные постройки — в духе гражданских сооружений Новгорода и Костромы.

В плане комплекс представлял собой неправильный многоугольник. Своим внешним видом Городок напоминал Ростовский Кремль: здания были  обнесены каменной зубчатой оградой с «кремлевскими» бойницами и шестью «сторожевыми» башнями по углам. Иллюзию подлинности древнерусских белокаменных палат усиливали отдельные мотивы внешнего и внутреннего декоративного оформления зданий: орнаментальная резьба по камню, зеленая черепица и вырезанная по рисунку дранка (гонт) для кровли, росписи сводов парадных помещений и лестниц.

В комплекс зданий Федоровского городка первоначально входили: находившийся несколько в стороне от основных построек  Федоровский Государев собор — точная копия Московского Благовещенского собора Московского Кремля в его первоначальном виде — любимое место молитвы первых Царей из Дома Годуновых,  Ратная палата (в которой расположилось Управление Дежурного генерала, ведавшее так называемой инспекторской частью — прохождением службы, наградами, пенсиями и т. п., а также всеми второстепенными задачами Генерального штаба), Белокаменная палата (Управление первого генерал — квартирмейстера, ведавшее вопросами устройства и образования войск в мирное время и службой офицеров Генерального штаба), Трапезная палата (здание для собраний военного духовенства), Георгиевская башня ( в которой с 1910 года размещалась Главная радиостанция Военного министерства), казарма для нижних чинов, дом для «нижних служащих», стены ограждения, шесть угловых башен, ворота, дом диаконов Федоровского Государева собора (Розовая палата), дом причетников  Федоровского Государева собора (Желтая палата), здание офицерского собрания, прачечная (Белая палата).

Комплекс представлял  собой древнерусский город, обнесенный прямоугольной в плане, но сложной силуэтно крепостной стеной, включающей в себя палаты разной этажности и формы с внутренними дворами, башни, въездные ворота, главные из которых ориентированы на здание Путевого Дворца. Цоколи и внешние ступени всех зданий были выполнены из серого финляндского гранита. Главные и частично внутренние фасады были облицованы белым старицким камнем. Все здания были покрыты поливной зеленой черепицей кремлевского типа.

Позднее, в середине XIX века, к Федоровскому городку, с восточной и южной части были пристроены новые здания, сформировавшие обширный и сложный комплекс построек разного назначения, но единых по архитектурным формам. Федоровский городок должен был сформировать в северной части Ходынского поля своеобразный национальный заповедник, воссоздававший облик древнерусской архитектуры, которой императорская семья отдавала предпочтение. В качестве образцов для стилизации были взяты Поганкины палаты в Пскове, Теремной дворец в Москве и дворец царевича Дмитрия в Угличе (с элементами декора, заимствованными из архитектуры Московского Кремля и старинных русских построек на севере. В плане здание напоминало развитое палатное строение XVII века «глаголем»). Последний не только расширил географию исторических прототипов комплекса (гражданские сооружения Пскова и Новгорода брались за основу при проектировании восточной не парадной стены Федоровского городка), но и обогатил ее символически как место смерти последнего из Рюриковичей, приведшей  к власти новую царскую династию — Годуновых. В восточной части комплекса, напротив Солдатенковской больницы, возник старый русский городок с соборной площадью и улицами посада, где свободно размещены дворы с разновеликими постройками. Традиционная колокольня на площади городка стояла несколько в стороне от собора и соборной площади. Казалось, будто площадь застраивалась постепенно и вся планировка была лишена регулярного характера, но перетекание пространств и их взаимозависимость ясно прочитывались. Восточная часть Федоровского комплекса была занята Управлением второго генерал — квартирмейстера, Управлением Военных сообщений, Военно — Топографическим управлением, Военно — Ученым комитетом, Военно-судным управлением и Управлением военно — учебных заведений. В южной части комплекса были расположены Николаевские казармы, Казачьи казармы и здания Военного министерства (отданные под размещение главных управлений: артиллерийского, инженерного, интендантского, военно — медицинского и прочих). В обычном представлении казармы — рутинное по смыслу казенное сооружение предельно скучного вида. Здесь замысел ответственных за возведение построек архитекторов разительно отличался от такого понимания. Архитекторы продолжили оригинальное решение комплекса зданий в древних национальных формах, что соответствовало как их личному строю мыслей, так и пожеланиям свыше получить особо выдающееся архитектурное произведение: «предположение о перестройке всех зданий в Федоровском Городке в древнерусском стиле основано на личном Их Величеств желании».

Весь участок Николаевских и Казачьих казарм имел большую протяженность, растянувшись вдоль дороги на несколько сот саженей. К ним пристроили парадный двор с двумя башнями, служебный двор с конюшнями и здание Офицерского собрания, а много позже — в середине 10-х годов XX века — Авиационный городок. Он состоял из ряда нарядных деревянных построек на северной окраине Ходынского  авиационного поля — сдержанная по стилю, традиционная по форме, и вместе с тем отражающая бытовые потребности людей начала XX века русская национальная архитектура. Наконец, в начале 20 — х годов была частично застроена западная часть Ходынского поля. Здесь возвели Дом Военного министра, Арсенал, здания Военного Архива, Азиатской Части Управления первого генерал — квартирмейстера, военной типографии, Канцелярии военного министра, Константиновского комитета о раненных и газеты «Русский Инвалид».

Суббота. В лето 7436 года, месяца сентября в 9 — й день (9 — е сентября 1928 года). Седмица 16-я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Москва. Кремль. Теремной дворец.

— …русские архитекторы эпохи эклектики, с упоением и тщательностью копировавшие формы русских храмов середины XVII века, считали эти формы и весь стиль «узорочья» наиболее ярким выражением русского духа. Но представьте, каково же было бы их изумление, если бы они смогли увидеть в ширинках и колонках Исторического музея, с беспримерной археологической сухостью воспроизводящих те же детали из каких-нибудь боярских палат или церкви в Останкине, не столько народную тягу к обильной и разнообразной декорации плоскости, сколько чуждое влияние архитектуры немецкого маньеризма?

На лице говорившего, известнейшего московского зодчего Щусева, блуждала ухмылочка, а в словах его, в интонации речи, чувствовалась академическая снисходительность …

Щусев, казалось, не замечая недовольства государя, продолжал:

-После недолгого Смутного времени русская архитектура опоминалась медленно и имела в качестве образца, кажется, только зодчество конца XVI века, эпохи царей Федора Иоанновича, Бориса и Федора Борисовича.

-Вы имеете в виду годуновский стиль? — быстро спросил государь.

-Да, Ваше Величество. Зодчие и заказчики как будто наводили мостик через годы Смуты.

-Но, как мне помнится, в течение второй половины XVII века в русской архитектуре происходило быстрое вытеснение маньеристических элементов интерпретацией барочных мотивов. — неожиданно сказал государь. — Вплоть до появления национальных барочных манер — нарышкинского барокко, в первую очередь. Русское зодчество XVII века приобретало всё больше декоративных черт, и в нём продолжалась дальнейшая трансформация мотивов, связанных с классической архитектурой. Ну, вспомните хотя бы церковь Троицы в Никитниках в Москве, в которой были определены основные черты образа русского храма. Впрочем, было место и для иных явлений, связанных с менее массированным заказом, например, постройками Голицыных.

-Ваше величество, позвольте возразить. — все с той же неизменной академичной снисходительностью в голосе, сказал Щусев. — Русское зодчество эпохи возведения церкви Троицы в Никитниках ещё недостаточно классично для барокко.

-Разве? — слегка удивленно спросил царь.

-В нем высока роль традиционного московского декора, чересчур свободна трактовка ордера и слишком легко соединяются в одну художественную смесь различные по своему происхождению элементы.

-Такое положение ближе северному маньеризму с его смешением позднесредневековых, ренессансных и барочных элементов. — вступил в разговор Жолтовский.

-При царе Федоре Борисовиче и типы храмов, и их декор повторяли сложившиеся еще в предшествующем веке схемы. Только одну своеобразную тенденцию можно отметить в первое десятилетие после восшествия на престол государя Федора Борисовича: стремление к умножению и дроблению изначально цельного и строгого итальянизирующего декора «годуновского» стиля. — сказал Щусев.

-Время правления царя Бориса и сына его, Федора Борисовича не вызывало стремления к изоляции и восстановлению всего обихода православного царства. — заметил государь. — Напротив, напомню вам — было понимание того, что без технических, военных, культурных и даже этикетных новшеств Запада существование страны не столько невозможно, сколько ущербно.

-Да, Ваше Величество. — усмехнулся Щусев. — Источником этих новшеств не могла быть соседняя Польша, столь близкая и опасная именно после беспокойных лет Смуты. А потому Польша и стоящий за ней католический мир, пожалуй, за исключением Австрии и союзных ей земель Германии и его архитектура на Московское царство влияния в первой половине века не оказывали. Гораздо привычнее были обеспеченные торговым обменом связи с протестантским миром Северной Европы: с Голландией, Англией, Германией и даже враждебной соседкой Швецией…

-Я понял, что вы хотите сказать. — перебил Щусева государь. — Что эти связи прямо отражаются в архитектурной ситуации. Но право, стоит ли перечислять и упоминать всех этих голландских, немецких и шведских мастеров? Тем более, с иностранными мастерами у нас происходили странные превращения. Итальянцы становились сдержаннее. Работы немцев приобретали «итальянизированный» характер. Швейцарцы склонялись к северным вариантам барокко. Но…Наше совещание посвящено обсуждению концепций формирования нового облика столицы — представительного, достойного и вместе с тем- приветливого и человечного.

-Ваше Величество, основа для формирования новой столичной архитектуры имеется. — возразил Щусев. — Я говорю о том, что заметно хуже дело обстоит со стилем. Собственно, мое вступление как раз о выборе архитектурного стиля. Архитектура есть, стиля — нет!

-Вы речь ведете о двойственной природе культуры времени первых Годуновых. — заметил государь.- А клоните к чему? Что использование западных форм носило тогда и носит сейчас характер эпизодический, что это не прямой подход к усвоению всего стиля, а отдельные попытки, пробы и декоративные вставки? Кто ж спорит, что это происходит только в отдельных случаях, а в основной массе памятников стиль оставался адаптированным?

-Нам потребуется новое обращение к западной архитектуре.

-То есть, применительно к вашим словам, нам вновь может потребоваться что — то эдакое, сопровождавшееся бы сменой ориентации? При ранних Годуновых речь шла о смене ориентации с немецкого маньеризма на маньеризм голландский, и в конце концов — о создании нового, «нарышкинского» стиля, первого стиля русской архитектуры? Я правильно вас понял, Алексей Викторович?

-Точно так, Ваше Величество. Стиля, в котором классические ордерные формы заняли ведущее место.

-Плоский ордер. — вновь подал реплику Жолтовский. — И линейный, графический характер фасадов. Стремление к простоте контуров и внутренней планировки зданий.

-Ну, это уже надобно адресовать вам, специалистам .- вздохнул Федор Алексеевич. — Трезвый анализ сложившейся ситуации приводит к непреложному выводу: Москва нуждается в серьезной и незамедлительной реконструкции. В мировой истории можно найти пример капитальной реконструкции огромного старого города.

-Ваше Величество, Париж?

-Да. Париж. Причем французская столица имеет схожую с Москвой радиально — кольцевую систему планировки. Префект Осман в середине прошлого века провел капитальную реконструкцию. Не будем сейчас говорить о том, удалось ли преобразовать Париж в город, пригодный для жилья. Очевидно — удалось. Перед нами же стоит совершенно другая задача. Застройка новых улиц и проспектов, капитальная реконструкция уже имеющихся улиц, должны сформировать совершенно иной облик Москвы. Решая данную задачу, мы можем опираться на парижский опыт, тем более многого для этого не требуется: выработать единый тип жилого дома и в соответствии с ним вести дальнейшую застройку улиц. Может быть, Москва в этом случае, при реализации единообразия, получит особый, московский стиль архитектуры.

-Но он лишь будет копией. — возразил Щусев.

-Я согласен с вами. Мне видится, что в Москве должны появиться не просто нарядные и чистые дома. Москва должна стать городом, имеющим собственный стиль и яркую архитектуру. Об этом мы с вами и переговорим, но прежде, господа, если не возражаете, сделаем небольшую паузу в ходе нашего совещания.

Государь взглянул на кабинетные часы:

-Сейчас около десяти часов утра. — сказал он, — Прервемся, господа, на сорок пять минут…

Царь вышел из залы. В соседнем кабинете государя ждал статс — секретарь, а по старинке — заведующий Собственной Его Величества Тайной канцелярией, Сергей Сергеевич Танеев…

…Должность заведующего Собственной Его Величества Канцелярией являлась весьма ответственной. И, пожалуй, незаменимой. Статс — секретарь зачастую представлял особу монарха в правительстве и на Земском Соборе. Он был ответствен за составление и проведение через Собор законодательной программы государя и правительства. Он осуществлял связь между государем, Государственным Советом, кабинетом министров и Земским Собором, вел всю деловую переписку царя. Статс — секретарь Танеев как никто более умевший глухо молчать о делах монарха, но при этом собиравший массу всяких полезных и интересных слухов и сплетен, был всегда собран, точен, неутомим, скрупулезен, держал в своей цепкой памяти все указания и пожелания государя, безошибочно угадывал настроение Федора Алексеевича. Всякий раз, зная какую и в каких пределах следует проявить инициативу, какие бумаги приготовить, кого и к какому времени вызвать, он ничего не забывал, не терял, следил за ходом дел государя, за его распорядком дня. И при этом он не был назойлив, заметен, словно бы его и не существовало вовсе…

У государя был сложившийся распорядок дня. Даже если светские мероприятия заканчивались очень поздно, Федор Алексеевич поднимался около семи часов утра. На первый завтрак (в семь тридцать утра) государь пил у себя в кабинете чай, а с восьми часов  начинал рабочий день с рутинного доклада или приема. Как правило, утром следовало не более двух — трех докладов, коротких аудиенций по неотложным вопросам или приемов, которые занимали около трех часов. С одиннадцати часов  в распорядок вклинивались «представлявшиеся» и аудиенции. Завтрак подавали в полдень. С часу дня работа возобновлялась. В три часа следовал обязательный чай. После чаепития государь вновь работал до обеда, который подавали к пяти часам вечера. Обед продолжался около часа. После обеда время могло распределяться по — разному. Все зависело от степени занятости Его Величества. В восемь вечера следовал ужин. Рабочий день завершался около полуночи вечерним чаем. Но и после чая царь уходил в кабинет и проводил час — два за неустанным чтением представляемых ему докладов и подробных записок. Разумеется, наряду с докладами и работой с документами, были и необходимые представительские мероприятия и инспекционные поездки.

Миф о государе, который «пахал твердой рукой и вспахал для нас русское счастье», как говорилось в одном детском стишке, начал складываться практически сразу после восшествия Федора Алексеевича на престол и, как предполагалось, должен был укрепляться с каждым годом, проведенным царем на троне. Миф поддерживался большим числом ритуалов. Сам государь был скромен в быту и не был создателем своего культа.

Но ценность правления, исторические традиции, коим следовали и прежние монархи, — и себя на троне — царь очень хорошо понимал и не отказывался от почестей и ритуалов. Помпезные военные парады во главе с самим государем верхом на коне ( за глаза Федора Алексеевича изредка называли «лошадником» — он любил помногу часов проводить в конном манеже лейб — гвардии драгун, наблюдая за конными вольтижировками), ритуалы в дни государственных и религиозных праздников — против всего этого царь не возражал, не говоря уже о памятниках, портретах и так далее. На массовом уровне культ государя поддерживали в бесчисленных брошюрах для народного чтения, тематических сборниках, в которых, собственно, и создавали миф о безошибочном, мудром и бесстрашном национальном вожде. Государь был прежде всего символом, веками объединявшим людей внутри России…

-Ну — с, Сергей Сергеевич, что — то серьезное?

Танеев кивнул головой.

-Опять мой младший брат начудил? — царь болезненно поморщился.

…Беспокойство по поводу поведения младшего брата, его беззаботного упрямства и пренебрежения последствиями действий, присутствовало у государя. Особенно пугали его амурные похождения брата — неизменно с замужними женщинами. Много старше по возрасту. Крайности в романтических отношениях совпадали с постоянными перепадами настроения, которые колебались от эйфории до отчаяния. В конце концов, государь «закатал в службу» своего брата — отправил «дрянного мальчишку» в обычный полк, на Кавказ, под надзор самых строгих наставников, не дававших поблажки никому. Но братец умудрялся чудить и там: то самовольно распорядился отправить немецкого ботаника, изучавшего кавказские травы, обратно в Германию, в качестве «подарка» всучив ему несколько вагонов «кавказского гербария» — душистого сена, то подал прошения о представлении к награде сразу двумя орденами Святого Николая — Чудотворца четвертой степени душетского исправника по фамилии Пригожий, отличавшегося крайне безобразною наружностью, то велел на завтрак приготовить блюдо, названное шашлыком — монстром: зажаренного на вертеле цельного быка, внутри которого теленок, а в теленке барашек, а в барашке — индейка, а в ней — цыпленок, а в цыпленке дрозд, и все это приправлено артистически вкусно…

Статс — секретарь отрицательно покачал головой.

-«Будь готов к непогоде», — учил японский мастер Рикю, выросший в эпоху «брани княжеств». — тихим голосом сказал государь. — Жизнь течет своим чередом, но ничто не должно поколебать внутреннего равновесия истинного мастера. Давайте, ошарашивайте…

-Из Лондона. Только что получено…

-Излагайте. Но покороче…

…Вчера британский посол в Польше сэр Арчибальд Сандс, человек весьма информированный и с обширными связями, чьим коньком были всяческие великосветские сплетни, в интервью польскому правительственному официозу, «Ржечи Посполитой», заявил громко и довольно отчетливо: «Англия готова объявить Буг своей восточной границей. Россия готова в любой момент развязать войну, а поэтому вся Европа должна объединиться против русских. Это необходимо, если мы не хотим, чтобы в один прекрасный день сотни русских самолетов забросали Европу бомбами и задушили газами. Теперь вся Европа должна днем и ночью следить за Россией, которую следует окружить, чтобы привести в случае чего, к ее экономическому краху».

Словно по команде вечерние британские газеты внесли свой вклад в создание устрашающей не только общественное мнение, но и некоторых британских политиков, атмосферы, подсчитав, опираясь на цифры штаба ВВС, что имея 1230 самолетов в первой линии русские способны обрушить на беззащитные европейские города от семидесяти пяти до ста пятидесяти тонн бомб в день, а вскоре смогут сбрасывать и до семисот тонн бомб с возможным нокаутирующим ударом в три тысячи пятьсот тонн в первые двадцать четыре часа.

На ночь глядя русский посол в Лондоне посетил резиденцию премьер — министра на Даунинг — стрит 10 и вручил ноту, настоятельно  требуя пояснить слова британского дипломатического представителя в Варшаве об якобы имеющейся угрозе со стороны России и дать ответ: официальная ли это точка зрения британского кабинета?

…Встреча происходила в сумеречных покоях британского премьера, при неярком освещении на старых деревянных панелях, звоне посуды, покашливаниях за стеной и трели телефонных звонков. Премьер — министр, высокий, чопорный, в сединах, стоял возле камина. Руки его были отведены за спину, во взгляде читалось полнейшее безразличие, какое только смог из себя выдавить глава британского правительства. Когда русский посол, тщательно скрывая усмешку, подошел к камину, премьер не без труда извлек руку из-за спины для рукопожатия. Посол церемонно — сухо кивнул и сделал мимолетно — театральную паузу перед тем как протянуть свою руку премьер — министру. Рука  Первого лорда Казначейства* на мгновение оказалась протянутой в пустоту, затем посол и премьер обменялись рукопожатием — в меру радушным, в меру корректным. Однако посол знал, что у главы британского правительства остался «осадочек», неприятный, оттого, что висела в воздухе его рука, а не русского посла. Посол подивился мелочности обиды британца, и особо отметил это обстоятельство в своем ночном донесении в Москву. Британский премьер — министр умно и красиво заговорил о радужных перспективах развития англо — русских отношений и критически отзывался о политике других великих держав, о том, что при определении будущего политического курса Европы и мира в целом, споры неизбежны, что в Европе, в мире, есть две реальные могучие державы — Англия и Россия, однако Россия не желает заключить джентльменский союз, определяющий судьбу наций и ведет активную политику, имеющую антианглийскую направленность. Русский посол рассуждения премьер — министра проигнорировал и покинул резиденцию на Даунинг — стрит 10, молча. Без соответствующих инструкций он и не стал бы ничего говорить.

-Тэк — с. — сказал государь. — И это инспирировано Лондоном накануне прибытия в Москву лорда Милна  со своей миссией? Любопытно. Выходит, что успехи России на международной арене, уважение, оказываемое руководителями многих государств мне, русскому царю, — миф? Мы в какой — то мере сами породили миф о «русских, как любимцах мира», пользующихся «наибольшим восхищением народе в мире», а на практике — все с точностью наоборот? Мы подобные взгляды поддерживаем официальной пропагандой, стремившейся не допустить и слуха о том, что  международно — политические позиции России вовсе не так прочны в последнее время, везде и всюду вдалбливаем в голову, что вся Европа, разинув рот, ждет, что скажет Кремль и что сделает Москва, а на деле европейцы выкидывают подобные коленца? Пригласите — как вы, Сергей Сергеевич, главу внешнеполитического ведомства. Сегодня, часиков на пять вечера…И кого — нибудь из ближних, из «ближней комнаты»…

Танеев с пониманием кивнул. Русские монархи создавали при особе своей советы из близких и доверенных людей. Поверенные лица подавали свои мнения — монархи решали. Советы — «ближняя комната» московских царей, «домашнее место» государей, из которого истекало «собственное монаршее соизволение». С развитием хвори в себе государь все меньше советовался с ближними и верными.

-Подумаем, как реагировать и что можно предпринять в данной ситуации…  — добавил государь.

====================

Первого лорда Казначейства * — премьер — министр Великобритании исторически занимает должность Первого лорда Казначейства. И Даунинг — Стрит, 10 является официально резиденцией именно Первого лорда Казначейства.

Суббота. В лето 7436 года, месяца сентября в 9 — й день (9 — е сентября 1928 года). Седмица 16-я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Москва. Никольские ворота.

У церкви Владимирской Божьей Матери, перед Никольскими воротами вице — директора Департамента Государственной Охраны Лопухина неожиданно встретил сам Александр Иванович Строганов. В легком пальто нараспашку, коренастый, с лицом профессионального политика и бизнесмена, всегда готового к улыбке, но ничего не упускающего, он распахнул руки, обнял Лопухина:

-Ну, Иван Алексеевич, прямо сердцем почуял, что вот вы идете! Решил позавтракать и вот! Хорошо, что встретились, князь, сердечно вам рад. Сейчас отправимся в хорошее местечко, откушаем простых кулинарных блюд с утра пораньше, а?

Лопухин, с еле уловимой заминкой, признательно кивнул. Строганов указал на Хлудовский дом*, позади церкви, в первом этаже которого располагался простецкий с виду ресторан «русской пищи», работавший круглосуточно.

…Сели в самом конце залы. Строганов свалил пальто около себя, подбежавшему половому быстро сказал:

-Похлебку по — петровски, красной икры, масла, горячих калачей и водки.

-Из напитков что подать?

-Только водку, только ее голубушку.

-Может морсу?

-Нет.

-Кофе?

-Нет.

На лице полового появилось слегка озадаченное выражение.

-Пища должна быть простой, Иван Алексеевич, но отменного качества, — сказал Строганов. — Вы согласны со мною?

-Согласен.

-Ежели это ветчина, то пусть будет хороший кусок свежайшей нежирной ветчинки. Ежели отбивные — то настоящие. Ежели картошка, элементарная картошка — то пусть ее подают с хорошим вологодским или финляндским маслом. Что государь? Как самочувствие его?

Лопухина неприятно передернуло от столь резкого перехода к особе государя.

-Мне не докладывают. — уклончиво ответил Лопухин. — Мы рутиной заняты: пресекаем, делаем, защищая двор и прежде всего монархический принцип.

-Ай, лукавите, Иван Алексеевич…Дык, верно не хуже моего знаете: государь плох. Он уже несколько недель не показывается никому.

-Ерунда, не верьте слухам московским, Александр Иванович. Государь сегодня принял военных и архитекторов. Вечером планирует отбыть в Новгород. — поделился информацией Лопухин.

-Вот как?!

Подали закуски.

-Что слышно нового на поприще защиты государевой чести и дела?

-Так, спокойно все, Александр Иванович.  — ответил Лопухин. — Лучше вы расскажите, что слыхать в кругах промышленных, финансовых? Давеча наш добрый шотландский друг, Хеерварт, вдруг да внезапно как — то, а и сорвался из Москвы. Думаю, случилось чего в финансовом мире? Основы сотрясены?

-И в финансовом мире тишь да гладь. — заверил князя Строганов.

-Слава Богу. Мне недавно пришлось заниматься одним экономическим делом. Несколько инженеров, специалистов, призывали к свертыванию работ по Берсеневской проходке в Донецком угольном бассейне. Проходка была бесперспективная, акционеры намеренно раструбили о Берсеневских угольных пластах, чтобы выпустить новые акции и заполучить деньги.

-Что вы говорите?! — Строганов, чье рыльце было в пушку этой аферы, притворно изумился.

-Но нашлись честные специалисты, запротестовали против работ по Берсеневской проходке, акционеры привлекли суд да полицию, и сидеть бы честным инженерам с ярлыком мошенников в тюрьме, да дело неожиданным образом всплыло и до Москвы докатилось. — Лопухин смаковал свой рассказ, поскольку знал доподлинно, что Строганов, через третьи и тридцать третьи руки имел касательство к Берсеневской афере и нагрел на ней руки тысяч на четыреста.

-И что, дадите ход делу?

-Работаем пока, есть много нюансов.

-Ну, дай — да Бог, доведете дело…Иван Алексеевич, вы уж наверное поняли, что не след было мне задавать этот вопрос. Есть вещи, в которые соваться не надо, чтобы потом была возможность, когда что — то случится, произойдет и раскроется, официально всплеснуть руками от удивления. — сказал Строганов.  — Однако я спросил, ибо мы с вами одно дело делаем, стоим на страже государевых интересов и интересов государственных и экономических, ежели хотите.

Лопухин усмехнулся про себя. Усмехнулся и Александр Иванович Строганов. У него в сейфе давно уж лежали информации о генезисе Лопухина: стал вице — директором, имея множество планов по реконструкции системы, повороту к обществу, связям с творческой интеллигенцией, но постепенно его окружение начало создавать вокруг ореол выдающегося государева чиновника, начались подношения, на первых порах безобидные, ко дням тезоименинств, а там уж больше, богаче, дороже — персидскими коврами, бриллиантами, сапфирами, акциями и долями в коммерческом деле…Строганов трудно скрывал свое отношение к чиновнику; был обязан — таковы правила игры в «верхах». Держался как мог, но именно потому, что внешне держался вполне спокойно, не имел права выплескивать наружу…Строганов держал в своем огромном сейфе сведения на всех почти в «верхах». Этими информациями он не мог делиться ни с кем, они рвали сердце и жгли руки, но у него уже не осталось сил постоянно вариться в адском котле тщетных политических комбинаций, уступок, перспективных и бесперспективных компромиссов…

-Давайте, Иван Алексеевич, откровенно…И у меня, и у вас, полагаю, есть сведения, что ряд молодых в «верхах» все чаще выражают свое недовольство, промеж себя бесстрашно говорят  о «цивилизационном процессе, к коему нужно готовиться загодя». И вы, и я, сводки читаем внимательно, держим руку на пульсе событий. От молодых болтунов ниточки — то высоко тянутся…Все в политику играют. Времена, когда политика вершилась в кремлевских покоях и в салонах боярских, прошли. Увы, прошли. Политика теперь превратилась в публичную девку. Ею хотят владеть все кому не лень.

-Не пойму к чему клоните. — ответствовал Лопухин. — Как по мне, политика является скучным делом. Порядочные люди вообще ею брезгуют, политику делает серая посредственность, которая видит — то на два шага вперед, а то и вообще на полшага. Политику делают тактики, ловкачи. Выигрывают может быть рубль, теряя при этом сотню.

-Вы политикой не занимаетесь?

-Вынужден. Вынужден заниматься. Меня всегда интересовало, почему в мировой политике почти нет ни одной яркой личности? Есть ли здесь закономерность? Сильная личность может откуда — нибудь выскочить, пойти на риск…

-Политические решения, конечно, принимаются властными структурами и представляющими их политическими лидерами. Понятно, что непосредственные участники политической жизни, принимающие решения, чаще всего представляют чьи — то интересы. Но каков их собственный интерес в политике? Что они рассчитывают получить от того, что собственно стали заниматься политикой? По этому поводу существуют разные оценки: от изображения таких лиц бескорыстными борцами до представления их в качестве прожженных политиканов, преследующих своекорыстные цели, готовых ради их удовлетворения на неблаговидные поступки, ограниченные лишь осуждением со стороны общественного мнения, а также правовыми и моральными кодексами. При этом, не видя, что достижение таковых целей нередко несет за собой грех воровской измены. А за нею что?

-Что?

-А за изменой крамола. Смута. Заводят смуту извне и изнутри. Так нужна ли нам смута и крамола?

-Разумеется, нет.

Лопухин перевел дух, вынул белоснежный батистовый платок и промокнул им вспотевший лоб.

-Отбросим политику, поговорим по — деловому…

-Поговорим.

-Иван Алексеевич, это же Россия. Здесь все причастны к секретам и ни черта не знают, что под носом творится. Самолюбивы мы, закрыты. На все пуговицы застегнуты. Все против всех интригуют. Византия — Россия. При смене власти могут поменяться какие — то из представителей элиты, кто — то из стоящих у рычагов власти. Не более того. Любой политик, который получит законную власть в России, ежели он, конечно, самостоятельный политик, а не откровенная марионетка в руках неких хозяев, будет стараться сохранить имперский вектор развития государства. И во внешней политике будет всегда доминировать один и тот же постулат, рубленный, незыблемый: «Мы — великие, мы — многонациональные, мы — империя!». А еще: огромные территории, политическая и экономическая мощь, подкрепленные необъятными ресурсами и многовековую историю, которую иногда следует начинать со слов из «Откровения Иоанна Богослова»: «Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых».

-Кстати, похожая формула существовала и в античном мире, в частности, в Древнем Риме в виде фразы «Кто воюет мечом, от меча и погибает». — заметил Лопухин.

-Вот и надо для подтверждения фактов или опровержения их, собрать материалы. Сведения. Информации. Из разных мест и разными способами.

-Почему бы не обратиться напрямую в «Кредит — контору»*?

-К Клячкиным?

-Да. «Соломон Клячкин и сыновья» — это ведь не просто имя. Это — гарантия качества.

-Помилуйте! «Кредит — контора»  — есть предприятие частное.

-Но она обладает опытом подобного рода деятельности, к тому же есть у нее целая армия осведомителей и агентов.

-Вот именно. Целая армия. Поручить дело Клячкину — это все равно, что дать в утренней газете объявление: «Ищу немножко секретных сведений». А у нас тут игра. И игра может быть вдолгую. А мы слишком мало информированы.

-Мы? Я полагал, что дело обстоит несколько иначе.

-У вас сложилось ощущение, что ваша служба — придаток монархических и консервативных сил, которые считаются ее полновластными хозяевами? Это не так.

-Не так?

-Мы не хранители традиций, дорогой князь. Мы просто приспосабливаемся…

-Обратитесь в государеву Тайную канцелярию*…

-Полноте вам, князь…Вот — с, что волнует меня, Иван Алексеевич…Мы могли бы объединится. У вас опыт и рычаги управления аппаратом ключевого Департамента МВД. Вы заслуживаете доверия. Вы хорошо послужили бы новой России. — медленно, но уверенно произнес Строганов.

Лопухин давно уже ждал этого предложения и уже приготовил ответ:

-Мы слишком разные люди, и наша возможная коалиция будет дискредитировать и вас, и меня. Я из служилого дворянства, а таким и допрежь редко когда доводилось дожить до глубокой старости, да своей смертью и в своем доме почить.

-Жалобить меня решили?

-Господь с вами. Я не несу ответственности за моих предков, но весь род наш, несмотря на все обиды и насилия от московских государей, воевал отважно и честно. Наш род — не исключение из служилых родов.

-Родословная справка вашей фамилии мне интересна менее всего. — сказал Строганов. — Не трудитесь понапрасну.

-Справка не причем, вы правы. Но я толкую вам про то, что путь к вершинам власти бывает необычен. И легкостью не отличается.

-Следует понимать, что вы отказываетесь от сотрудничества?

-Не совсем. Просто наше сотрудничество не должно будет носить явного конфиденциального и дружественного характера.

-Опасаетесь?

-И справедливо опасаюсь.

-Из гордости, что может быть подорвана и пострадает ваша репутация?

-Отчасти и это так.

-Иван Алексеевич, хочу заметить, что тот, кто играет на гордости, как правило, проигрывает. Дело в том, что когда играешь на гордости, более простые люди начинают другую игру.

Лопухин молча поиграл желваками.

-Я полагаю, будет крайне полезно, если вам удастся как — то, через агентуру, реализовать некоторые наши наметки. — сказал Строганов. — Может быть, есть резон в том, чтобы провести беседы с различными политическими группировками в «верхах»? Знаете, в ходе таких открытых бесед, можно было бы лучше понять существо требований к верховной власти. Возможны ли уступки и как эти уступки нивелируют вопрос? Тут нужна ваша помощь. Прозондировать вопрос, какие у кого чаяния и намерения…Вам стоит начать подсказывать своей агентуре некоторые соображения по части развития отдельных комбинаций. Это дело не двух дней, и даже не двух месяцев, я отдаю себе в этом отчет…

=======================================

Хлудовский дом* — дом владельца бумагопрядильной фабрики в Егорьевске, построенный в начале XIX века на месте старых палат, возведенных для грузинского царевича Ираклия Георгиевича и его брата Окропира.

в «Кредит — контору»*? — Крупнейшей универсальной конторой, специализирующейся на информационно-аналитической деятельности, с огромным штатом агентов и осведомителей, была компания Соломона Клячкина «С. Клячкин и сыновья», которая имела правление в Москве, шестнадцать отделений, в том числе четыре заграничных, три агентства, а также соглашения о сотрудничестве с пятью иностранными справочными фирмами. «Кредит — контора» занималась сбором сведений о кредитоспособности фирм и их финансовой состоятельности, подготовкой справок об организациях, готовила отчеты о финансовом балансе фирм,  о случаях непогашения задолженности, о репутации фирм в торговой среде, о биржевой активности, представляла биржевые справки и рекомендации для заказчика — о согласии или отказе от сделки. Кроме того, фирма занималась и коллекторской деятельностью — принимала заявки от клиентов на возврат долгов по векселям и распискам или же перекупала долговые бумаги и сама занималась взысканием этих средств. Помимо штатных решершеров, при местных конторах, у Клячкиных имелась целая армия корреспондентов, многие из которых служили в банках, финансовых органах и учреждениях связи. «Кредит — бюро», стремясь извлечь доход из своей информационно — аналитической деятельности, использовало почти шестнадцать тысяч штатных и внештатных агентов, добывавших  данные на интересовавшие их персоны или хозяйствующие коммерческие субъекты.

в государеву Тайную канцелярию*… — Тайная канцелярия — орган политического сыска в России, в обязанности которого входило разбирать приходящие на имя государя челобитные и осуществлять общий надзор над административным, военным и дипломатическим аппаратом. Помимо этого, канцелярия занималась политическим сыском и контрразведкой — наблюдением за чиновниками, действующими политиками, представителями средств массовой информации, промышленниками, банкирами, с целью выявления измены, а также борьбой с наветами на государственную власть и контролем за целевым расходованием финансов.

Суббота. В лето 7436 года, месяца сентября в 9 — й день (9 — е сентября 1928 года). 22 сентября 1928 года по европейскому стилю. Седмица 16-я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Карлсбад. Земли Чешской короны.

В Чехии парадоксально было многое, начиная с ее официального названия (Королевство Чехии, Богемии и Моравии). Это множество национальных меньшинств, живших на ее территории. Это политический строй — по сути, единственная в Центрально — Восточной Европе конституционная монархия на западный демократический лад. Чехия не создавалась подобно моноэтническим национальным государствам, на основании лишь «естественного права на самоопределение»; не менее важным, чем национальная идея, для идеологии чешского государства были мировоззренческие идеалы, цели и задачи «общечеловеческого характера». Иначе говоря, чешская монархия не являлась тождественна идее наличия совместного государства чехов, словаков и немцев — это была своего рода идеологическая платформа, направленная на реорганизацию буквально всех сфер жизни чешского общества.

Из тихой европейской провинции Чешское королевство превратилось в начале века в своеобразную площадку, на которой в атмосфере свободной дискуссии происходили столкновения идей, наиболее актуальных для Европы. Чехия, с удовольствием примерив на себя наряд одного из глашатаев европейской гуманности и социальной справедливости, стала важным звеном в деле международного сотрудничества европейских наций. Считалось, что и в чешском Карлсбаде теперь делалась «большая европейская политика». Благодаря заинтересованности Европы (и России) в нейтральном статусе Чехии по примеру Швейцарии, чешско — немецкий (в большей степени, конечно немецкий) Карлсбад был одним из излюбленных мест европейских политиков, участвующих в бесконечных переговорах. Вообще, в Богемии* то и дело устраивались международные конференции, заключались соглашения, озвучивались меморандумы. «Богемский треугольник» — Прага, Мариенбад и Карлсбад, являлся средоточием европейской и международной политики. Спокойные и уютные отели и рестораны Карлсбада, его живописные окрестности использовались для дипломатических зондажей и политических сделок. За ланчем в гостинице «Бристоль» на берегу реки Тепль, разделяющей Карлсбад на две части, или в гостинице «Олимпия», находившейся напротив прекрасного парка, или в  «Кайзергофе», в облюбованной французскими дипломатами «Ривьере», в «Тиволи» — сходились главы английской, русской, французской, итальянской  и германской делегаций и вели беседы о международных проблемах. Здесь молодые и честолюбивые политики проходили курс наглядного обучения европейской дипломатии.

В Чехии, политически и морально ориентированной на Запад, внимание уделяли также организации Центральной Европы, то есть отношениям с ближайшими соседями королевства, а так же с Россией, как величайшей славянской державой. Чехи осознавали важность союзнических отношений и международного сотрудничества, особенно после присоединения Лужицкого протектората.

Впрочем, несмотря на то, что Чехия была конституционной монархией, и имелся парламент, скроенный по лекалам французской Третьей республики, русский государь Федор Алексеевич отмечал наличие у чехов потребительской психологии и выражался о Чехии, о ее прочных международно — политических позициях, о ее двухпалатном парламенте, формально обладающем огромной властью (но обесцененной  рамками действующего законодательства), достаточно резко — он называл эту центрально — европейскую монархию «любимым дитяткой европейских политиков и политиканов»…А венгерский ученый Миклош Кесеги дал ироничное определение принадлежности страны к Центральной Европе: «…та часть Восточной Европы, которая всегда мечтала принадлежать к Западной Европе, но в той или иной форме всегда оставалась частью Европы Восточной»…

…Из окна карлсбадского отеля «Карлтон», в котором остановился профессор Сергей Семенович Радкевич, председатель эмигрантского пражского народно — демократического союза, открывался вид на скверик, засаженный высоченными тополями. Сергей Семенович невольно подумал, что под их могучими корнями было, наверное,  здорово собирать огромные шампиньоны: двух — трех вполне могло хватить на суп. О том, что есть грибы, выросшие в центре города, не стоит, Сергей Семенович предпочитал не задумываться…

-Любуетесь тополями? — гость Радкевича, Николай Ильич Коновалов, председатель русского эмигрантского Политического Центра, обосновавшегося в Лондоне, вошел в номер размашистой, уверенной походкой, сразу решив показать, что держится приветливо и просто.

Визит в Чехию дался ему нелегко, но это было вынужденно. Иссякал, к сожалению, не только ручеек ценных информаций из России, которые Коновалов мог использовать в своекорыстных целях, прикрываясь Политическим Центром в Лондоне. Иссякал текущий счет организации, а стало быть, в скором времени его «детище» вышвырнут за полной ненадобностью.

Накануне отъезда в Чехию, Коновалов имел малоприятный разговор с высоким чином из британской секретной службы, курировавшей его Политический Центр. Высокий чин без обиняков заявил, что слышал о том, что Коновалов и его организация нуждаются в деньгах для своего дела в России и может эти деньги предоставить. Но при одном условии — от Политического центра Коновалова британцы желали получить только нетенденциозную информацию о России. Только в обмен на информации в Лондоне готовы были вкладывать деньги в политические интриги русской эмиграции, если это дело не затяжное. Вне всякой зависимости от успехов или поражений эмиграции британцы должны получить от Коновалова, вернее, от сети его информаторов в России абсолютно точную объективную картину того, что происходит там сейчас в экономических и политических сферах…

-Любуюсь. — с усмешкой ответил седоватый профессор.

-А  из окон моего лондонского жилья виден парк, а за ним — таверна, кстати тоже называемая «Карлтон», как здешний отель. — сказал Коновалов. — Здание с причудливой судьбой: построенная в 1860 году, в мае 1915 — го таверна была полностью разрушена прямым попаданием бомбы с немецкого дирижабля, во время одного из четырех налетов 1915 года. После этого, в 1920 — м здание было восстановлено Френком Поттером, и теперь оно радует глаз прохожих своим видом, а завсегдатаев — своим пивом. Отменным английским пивом!

В небольшом, сильно прокуренном номере, у скудно сервированного стола, поставленного перед нешироким окном, стояли двое мужчин. В невысоком, болезненно — худом, с тонким породистым лицом, Коновалов без труда узнал Ивана Ивановича Аскольдова, спиритуалиста и панпсихиста, бывшего профессора кафедры философии Дерптского университета, а ныне — политического эмигранта, проживающего в Европе с 1924 года, бывшего помощником и правой рукой профессора Радкевича в Пражском комитете. Второй, мордатый крепыш, с серыми колючими глазами, был ему не известен.

Они представились друг другу. Коновалов удовлетворенно отметил, что безошибочно узнал Аскольдова, между тем как видел его только  раз, года два назад, в Лондоне. Вторым оказался некий Половинкин. Он предложил выпить водки.

Все трое выпили водки — Коновалов внимательно смотрел, как Половинкин смаковал свою порцию, благоговейно молчал, насыщаясь вкусом. Аскольдов и Половинкин, выпив, довольно бесцеремонно разглядывали Коновалова. А он тоже не терял времени даром и наблюдал. У Аскольдова были умные, усталые глаза. Половинкин, тот был попроще, но зато во взгляде его серых глаз чувствовались напористость.

-Любите английское пиво? — спросил Аскольдов.

-Люблю. — кивнул Коновалов. — И много чего еще английского люблю.

-А русское? Русское пиво любите?

-Нисколько. Но мы ведь с вами разве о пиве решили говорить? Может, не стоит отклоняться от темы нашей беседы?

-М — да, прекрасно как — то заметил Розанов, — усмехнулся Половинкин. — «Все  наше образование…лошадиного способа…Наша цивилизация ничего не нашла, не выдумала, не выдавила из своей души. Встаньте, господа! — вот и вся любовь. Вот и вся мудрость…Это до того рыдательно в смысле наших способностей,  в смысле нашей «любви», в смысле нашего «уважения» к человеку, что остается только поставить точку»…

Коновалов почувствовал себя после этой тирады неуютно.

-Стало быть, вы ездили во Фрайбург?  — спросил Половинкин. — И сюда прямо оттуда?

-Да.

-Как добирались?

-Проверяете? — фыркнул Коновалов. — Обыкновенно добирался. Сел ближайшим вечером во Фрайбурге на парижский поезд, в вагон Прага — Базель. А вы  хотели, чтобы я вас заблаговременно известил о дне приезда?

-Вы желали говорить с комитетом? Мы слушаем вас, — чуть наклонил голову Аскольдов.

-Итак, вы хотите предложить нам… — начал профессор.

-Сотрудничество…У меня есть возможности, связи, в конце концов вы можете перебраться в Лондон или в Париж, средства на представительство получите незамедлительно.

-В Лондоне, в Париже…Я положительно затрудняюсь вас понимать, господин Коновалов. — спокойно сказал Радкевич.

-Вы достаточно умный человек, полагаю, и поэтому я не открою вам большого секрета. Политический центр в Лондоне — организация достаточно серьезная. В России есть много сочувствующих тем целям и задачам, которые ставит Центр. Не скрою, серьезную помощь оказывают не только отечественные финансисты и промышленники из числа сочувствующих, но и иностранные организации, особенно деньгами…Я представляю Политический центр русской эмиграции в Лондоне. Центр либеральных демократов, что, кстати заметить, не очень точно выражает суть нашей организации. Мне хотелось бы вести речь об объединении наших усилий с вашим русским комитетом в Праге.

-Если говорить серьезно, переговорам должна предшествовать подготовка, — спокойно, без всякого нравоучительства сказал Аскольдов.

-Именно этим я и занимаюсь в Карлсбаде. Признаюсь, мне кажется, разговор наш не получается, выходит типичная для русской интеллигенции неуправляемая болтовня.

-Да, да, это я понимаю… — ответил Аскольдов необыкновенно серьезным и озабоченным тоном. — Все — таки удивительно и страшно это уменье русской интеллигенции — топить суть дела в пустопорожних разговорах.

-Что ж, изложите суть… — сказал Половинкин со злой улыбкой.

…Когда Коновалов закончил, Половинкин негромко заметил:

-Довольно наивная постановка вопроса.

-Но она абсолютно точно выражает суть дела, — ответил Коновалов. — Вам, точнее, нам, всем нам, предложены великолепнейшие условия: никого не нужно убивать, ничего не нужно взрывать, только давать объективную информацию. И наконец, информация может оказаться такой, что они решат сделать ставку на вас, простите, вернее сказать — на нас.

-Отрицая всякую связь с иностранными кругами, вы на эту связь всячески намекаете и предлагаете не отказываться от заграничной помощи, — сказал Аскольдов с иронией.

-Вы, господа, надеюсь, не иностранцы, а русские люди, — горячо возразил Коновалов. — И все же не понятно, почему в эмигрантских кругах наблюдается такая истерика с иностранной помощью? И это на фоне Европы, когда все страны по христиански стремятся помочь друг другу встать на ноги и совсем не называют это иностранным вмешательством.

-Будьте аккуратнее и не забывайте: Запад оказался в плену своего рода секулярного хилиазма — представления о том, что его нынешняя мощь и сила «не прейдут вовек», «на них нет судьбы», мягко говоря, ошибочны. — сказал Аскольдов.

-России эта помощь ничего хорошего не принесет, — добавил Половинкин.

-Мы ведь живем у них, — ответил Коновалов со злой улыбкой.

-И что? Прикажете радоваться европейскому вмешательству в русские дела, которое, по вашему, способствовать будет пробуждению национального достоинства русского народа?

-Да и дороговато выйдет. — добавил Аскольдов.

-Тут все зависит от цены за помощь. — мягко сказал Коновалов.

-Давайте условимся: Россия — это внутреннее дело русских. — сказал молчавший до поры профессор Радкевич. — И если сами русские сделать ничего не могут, значит, они достойны иметь именно такую власть, какая нынче в Москве. Вы, господин Коновалов, как — то сказали, что хотели бы превращения монархической России в республику всеобщего счастья. Но счастье — наивный идеализм. И потом, у нас с вами разные политические цели и задачи. Не могу понять, как вы предполагаете сосуществование наших организаций…

-Вы хотите сохранить монархию в России? — спросил Коновалов. — А что такое современная монархия? Рабство, припудренное демократической кремлевской фразеологией.

-Меня величают монархистом, но это не так.  — ответил Радкевич. — Я — личный империалист. Я страстно желаю создания из России империи воинствующего разума. Россия должна быть первой империей во всем: в войне, в мире, в промышленности. в науке, в искусстве, в исследовании планеты.

-Кто из нас больше идеалист, вы или я?  — улыбнулся Коновалов. — Лично я полностью разочаровался во всяких призрачных идеалах. Историю творят сильные личности.

-Наш разговор приобретает бессмысленный характер. — сказал Радкевич.

-Историю творят сильные личности. Но с народом, для народа, от имени народа. Стихийных революций и удачных мятежей не бывает. Их всегда кто — то подготавливает. И этот кто — то — сильная личность. Вождь. Полководец. Пророк с револьвером, ежели хотите. — Коновалов говорил снисходительно, с покровительственными нотками в голосе.

-А вы, стало быть, пророк? — усмехнулся профессор Радкевич, приподняв густые брови. — Где же ваш револьвер?

-Мой револьвер — это мой Политический центр. Вы же понимаете, что любое окружение властителя живет собственной жизнью и вынашивает свои интересы. И когда руководитель уже не может обеспечить им гарантии выживания, они выходят из подчинения и формируют структуру перехвата власти. Если помнить, что любая монополия, а власть в России именно что монополия Годуновых, — то можно прогнозировать тенденции углубления внутриэлитного раскола в России. Стратегия нынешней элиты сегодня сводится к тактике — каждый день избегать смертельных угроз и не совершать ошибок. Наша стратегия — заставлять элиту совершать побольше ошибок и подвергаться смертельным угрозам. Внутренним и внешним.

-Внешним? Вы говорите — внешним? Каким образом русский патриот может быть в настоящее время сторонником какого бы то ни было иностранного вмешательства в русские дела?!

-А как насчет взаимной выгоды и пользе для обеих сторон?

-Господи, какой же вы циник, господин Коновалов…

-Сегодня цинизм разъедает умы и сердца похлеще серной кислоты. Для циника не существует благородства, чести, клятвопреступления. Важен лишь конечный результат. Сегодня трудно оставаться стерильным. Пора взрослеть! Поэтому, милейший Сергей Семенович, не на ту лошадку вы поставили.

-Ошибаетесь. Вы слишком доверяетесь Западу. Запад делает вид, что готов поддержать вас и готов предоставить некие политические гарантии. Но исторический опыт наглядно демонстрирует, чего стоят гарантии Запада.Так что, не я, вы ошибаетесь.

-Нисколько. — Коновалов пожал плечами. — Вопрос времени…

-Что же касается раскола элиты…Все эти внутрироссийские распри, создание окраинных «плацдармов» и иностранные попытки повлиять на русские дела нужны и выгодны лишь узкосословным элементам,  непосредственно потерпевшим от русской политики.

-По — вашему выходит, что для нас, для нашей борьбы с царизмом, интересы России  решительно не при чем?

-Именно.

-И поэтому вы так настойчиво, и с такой горячечностью, обращаетесь ко всем зарубежным русским, с призывом забыть партийные разногласия в «великом деле»?

-А вы неплохо осведомлены…Только, уточню, не интересов царизма, как вы говорите, а интересов своей Родины от западных и восточных агрессоров!

-Вот даже как?! — Коновалов удивленно поцокал языком. — Я, стало быть, Россию люблю меньше вашего?

-Именно так! Я прекрасно понимаю, что русская политическая эмиграция может стать, и пожалуй, стала уже, немаловажным инструментом в руках европейцев — врагов России. И посему вижу для себя целью всячески постараться расширить и укрепить влияние оборонческих установок в эмигрантской среде.

-Где? В Праге?

-В Праге, в Карлсбаде.

-Сергей Семенович, и я верю в Россию.  — сказал Коновалов. — Отцы наши верили. Это наша общая вера, это есть подлинный фундамент нации. Это и есть лакмусовая бумажка для проверки подлинных русскости и российского. Кто этой веры в Россию не разделяет, тот не настоящий русский, и Россия для него не Отечество, а объект.

-Так зачем вы здесь, в Карлсбаде?  — спросил Половинкин, наливая себе водки. — Зачем прикатили из Лондона?

-Поговорить с вами хочу.

-Я хотел бы прояснить некоторые препозиции.

-Не вижу нужды.

-Сделайте исключение. Знаете ли, я всю жизнь изучал особенности русского мира. По первой своей специальности я экономист. Окончил экономическое отделение Дерптского университета. В ходе проводимой мною работы мне стало ясным, что самозаконность и своеобразная самодостаточность присущи культурно — исторической, хозяйственно — географической и политической структуре русского мира. Я понял, что эта самодостаточность и самозаконность есть одна из основных ценностей русской жизни и русской истории. Понять это — значило для меня целиком отказаться от своих прежних, противоправительственных взглядов и установок. Я и отказался от них и принял уроки истории.

-Вы не уроки истории приняли. — желчно ответил Половинкин. — Вы приняли деньги от англичан.

-Это, извините, похоже на западные страны, — встрял в разговор Аскольдов. — Для них политика — еще один бизнес.

-А вам не приходило в голову, что существование нынешней России для западных держав вопрос жизни и смерти? — спросил Половинкин, подойдя близко к Коновалову и смотря ему в лицо.

-Не знаю, не знаю…Но, наверное, можно поверить, что вы безвозмездно существуете на всем готовом здесь, в Чехии.

-Ваши слова отдают местечковой дипломатией.

-Я сожалею о своей откровенности… — сказал Коновалов, багровея от злости. — Но вы, профессор, лучше моего знаете, что вакханалия имперской, шовинистической, антисемитской риторики под видом «геополитики» вызывает понятное отторжение. Мне кажется, проблема в том, что профессор Радкевич случайно забрел туда, куда приличному человеку ходить не стоит,  —  в  шатер  бродячего  шапито  под  названием  «геополитика». Там  скачут  по  кругу  лошади,  летают  гимнасты  и  подвизаются  разного  рода  фокусники. Ваши геополитические верования обладали  определенной  интеллектуальной  свежестью,  но  в  последнее  время  изрядно  заплесневели.  Их пора  отправить  куда подальше,  в  темный угол  чулана.

-Тогда давайте на сем покончим разговор.

-Геополитика  в  России  заменила  правящему  классу и вам, профессор!, — критический взгляд на внешний мир, предлагая вместо него мессианские  мифы  и  переливания из пустого в порожнее болтовни типа  «национальных  интересов»  и  «борьбы  за  ресурсы». Вы всерьез уверовали,  что  мир  состоит  из  унитарных  государств,  обладающих  «интересами»  и  политической  волей  и  живущих  в  дарвиновской  борьбе  за  ресурсы?

-Решились порассуждать о геополитике? — спросил Радкевич.

-О геополитике  рассуждают  в  основном  неудачники,  в  оправдание  своей  отсталости.  Ведь  для  того,  чтобы  преуспеть  в  современном  мире,  практически не имеет значения, где вы находитесь.

-А вы преуспели?

-Представьте, да. Геополитика — это прельщение,  это  соблазн. И сутью этого  соблазна  является  ненависть  к другому и отрицание человеческого лица у человека. То есть, на самом деле,  отрицание  человеческой  свободы. Потому что, пытаясь навязать естественнонаучный  закон  человеческому  обществу,  вы, и такие как вы, профессор, отрицаете за человеком, за обществом как совокупностью людей, способность  своей  свободной  воли контролировать, определять и направлять свои  естественные  желания.

-Стало быть, вы, горстка скандальных маргиналов, готовы взять ответственность за дискредитацию  геополитики?

-Мы не горстка. — возразил Коновалов. — И  в  наших  обличениях  можно  найти  немало справедливого!

-Вы, которые «не горстка», желаете внести «коррективы»? — усмехнулся Радкевич. — Только пока ваши концепции вынуждены  оставаться  публицистическими,  то бишь  конъюнктурными  и  сиюминутными.  В угоду вашим лондонским хозяевам.

-Ну — ну, сразу про хозяев…

-Отрицать станете? Ваша принципиальная  зависимость  от британской внешнеполитической конъюнктуры видна невооруженным взглядом. Любой чрезмерно надутый пузырь рано или поздно лопается. Мое отношение к вашему Политическому центру, мягко говоря, неодобрительное…

-Да уж говорите как есть! — раздраженно крикнул Коновалов. — Так и говорите — погромное!

-Нет, пожалуй, вернее будет критическое. — возразил Радкевич и продолжил ровным бесстрастным голосом, — В настоящий момент мы не видим возможности для поиска путей примирения с вашим центром, даже учитывая то обстоятельство, что этот шаг мог бы явиться свидетельством сплоченности тех групп, которые противостоят интриганам в Москве, сохраняя при этом свои политические убеждения и свободу от давления извне. Политическая и материальная история вашего Лондонского центра предельно проста, ибо создан он по решению британского кабинета, частично на британские деньги? Я знаком с историей вашего проекта и впечатление мое весьма плачевное. Ваша борьба — фикция. Вы за опечатками усматриваете преступный умысел, или как минимум, непрофессионализм, а там где их нет, — создаете впечатление об отсутствии необходимой информации и подсовываете свою, ангажированную. Ваш политический центр имеет все признаки вырождения, да и к тому же работает под непосредственным контролем британской разведки, чувствующей себя хозяином положения. Когда ваш Центр пытается охватить собой все вопросы  международных  отношений,  права,  ценностей, миграций, экологии,  технологического   развития, экономики,  культуры,  он  точно  превращается  в  «соблазн». В морок.

-Полноте. — сказал Коновалов.  — У меня лично нет никаких сомнений, что Москва финансирует вас. И делается ставка на раскол и нейтрализацию политической эмиграции, идейное ее подчинение. Москва желает обеспечить полную политическую лояльность русской эмиграции. Сочные  и  пахучие  образцы вашей, господин профессор, пропаганды, явлены в многочисленных текстах и выступлениях. Почти как в  официальной  риторике  Кремля про «собирания  земель» и «русский  мир».

-Ваш политцентр — это примитивное предприятие и инструмент гонорарного подкупа эмиграции. Вы превратились в самодостаточный прозападный институт, но даже не поняли, где и когда утратили собственную субъектность. Но вы исчерпали себя и свой пропагандистский смысл. Вы — политически бессмысленны. Вы — Курбский, который побежал за помощью к полякам. Но судьба Курбского сложилась достаточно печально.

-Разве? Его ведь называют первым русским иномыслителем…

-Иномыслитель весь на пшик изошел ради житейских выгод. И вас тоже самое ждет. Но не это хотел я сказать. Я уже несколько лет как почувствовал, что Запад подготовляет новую попытку ликвидировать самозаконность и самобытность структуры русского мира. И опять замысел и попытка исходят из той же среды, которая управляется из Лондона. Из Сити. У меня же теперь одно желание, одно стремленье — всемерно бороться с этим замыслом и с этой попыткой.

-Замысел, попытка…Вы говорите передовицами московских официозов. Между тем, вся стратегия нашей политической борьбы в отношении царизма предусматривает процессы естественного разложения режима.

-А, вы просто ждете, когда в Москве начнется схватка внутри элиты?

-Да. Созерцаем.

-Думаю, у вас не получится.

-Получится. Монолитная сплочённость в Москве вокруг царя и его сакральных целей обманчива. Скоро не останется никого, кто станет поддерживать этот устаревший тренд по прагматичным соображениям, просто оставаясь к нему равнодушными. Все идет к тому, что в разворачивающейся борьбе Москва всё больше будет превращаться из игрока даже не в фигуру, а в шахматную доску, на которой другие фигуры, двигаемые другими игроками, разыграют свои партии.

-Я с вами не соглашусь.

-Ибо вы считаете себя в числе тех, кто поддерживать станет до конца, не так ли?

-Да. Под каким стягом встал, под тем и стой до конца…

-А что ж тогда вы оказались здесь? В эмиграции?

-Жизнь — загадочная штука, скажу я вам…А в России она еще и интересная. Знаете, я некоторое время жил в Австрии. Так там не принято говорить ни о чем серьезном. Вот есть в Австрии проблема католицизма. Австрия — католическая страна. А вот поди же, ни с одним австрийцем нельзя об этом поговорить. А как у нас, где ни попадя, обсуждается все, этого в Австрии нет.

-А отчего же вам просто не вернуться в Россию? — поинтересовался Коновалов.

-У меня есть полная финансовая и техническая возможность выехать из Чехии в Россию.

-Так что же вас останавливает?

-Непреодолимые обстоятельства личного характера, скажем так. Как только я их решу, то немедленно покину гостеприимную чешскую землю и вернусь в Россию.

-А что станет с вашим русским комитетом и союзом?

-Я полагаю, что у членов нашего русского комитета совершенно сознательно нет желания очутиться во власти недругов России и послужить орудием в их игре!

-Вы собираетесь распустить комитет?

-Человек иногда призван сделать фундаментальный выбор. Выбор между собой и высшей реальностью: семьей, народом, верой.

-А, это вы про готовность жертвовать собой?

-Необязательно, что он при этом должен пожертвовать своей жизнью. Это уж экстремальный случай. Но он действительно должен сделать выбор, чтобы действовать. Причем действовать не в своих интересах, а в интересах чего — то, что не совпадает с ним самим, что противоположно его природным склонностям. Такова этическая ситуация.

-Вы намеренно лишаете своих соратников права выбора…

-Господин Коновалов, извольте перестать ходить вокруг да около! Я прекрасно понимаю, зачем вы здесь! Приехали поторговаться со мною? Приехали попытаться прибрать наш комитет? Не выйдет.

-Не понимаю, кто вас уполномочил говорить за весь ваш, так называемый, русский комитет? Отчего решили вы, что имеете моральное преимущество и своего рода карт — бланш для дальнейшей бесконтрольной болтовни?

-Давайте завершим нашу беседу, господин Коновалов.  — сказал Половинкин. — Ни к чему хорошему она не приведет.

-Не желаете продолжать разговор?

-Нет.

-Как вы там сказали про жизнь? — «загадочная»? В жизни предостаточно неприятностей. Гораздо более значимых, поверьте мне…

-Вы, что, угрожаете мне?

-Предостерегаю. Погодите, все еще впереди. Может быть, ваше имя Москва станет склонять в качестве затаившегося и двоедушного попутчика и врага, из — за угла поджидающего крах царизма. А может посмертно станет вас чтить…

-Пожалуй, кончим разговор…

-До свидания, — рассеянно ответил Аскольдов. — Я вас провожу.

Коновалов и Аскольдов вышли в коридор. Бормоча извинения, Коновалов смотрел в глаза Аскольдову и как — то странно улыбался, не то он извинялся, не то выказывал иронию.

-Всего два слова, господин Коновалов, — тихо произнес Аскольдов. — Вы не откажите в любезности, посетите

меня, часиков в девять. Вечера, разумеется. Я готов с вами встретиться тет — а — тет и сделать вам хорошее предложение. Вот адрес…

Он протянул Коновалову бумажку:

-И здесь же мой телефон. Можете подумать, а потом позвоните, пожалуйста, и скажите ваше решение: готовы вы встретиться или нет.

-Хорошо. — помедлив чуть, ответил Коновалов, раскланиваясь с Аскольдовым…

Суббота. В лето 7436 года, месяца сентября в 9 — й день (9 — е сентября 1928 года). 22 сентября 1928 года по европейскому стилю. Седмица 16-я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Карлсбад. Земли Чешской короны.

.

С большим трудом Коновалов отыскал улицу, которую ему назвал Аскольдов, затем и нужный дом — двухэтажную халупу с отвалившейся штукатуркой.

Аскольдов встретил его дружески. Показав на покрытые плесенью стены, сказал:

-Это вам наглядности для — живем в эмиграции, на всем экономя. Бр — р!

-Мне данное обстоятельство вашего стесненного положения абсолютно все равно, — холодно произнес     Коновалов, осторожно, с брезгливой миной на лице, садясь на замусоленный диванчик, оглядел квартирку.

Сев на диван, Коновалов молча ждал, когда Аскольдов начнет разговор. Аскольдов тоже молчал, ему трудно было начинать этот разговор. Наконец, он решился и заговорил:

-Не думаю, что ошибусь, ежели скажу вам о чем вы подумали, садясь на диван.

-Да? И что же?

-Вы подумали, что неплохо бы нам иметь побольше денег.

-Не ошиблись — сказал Коновалов.

-Деньги нужны всегда. — резонерски сказал Аскольдов. — Когда в кармане шелестят ассигнации, не страшны никакие катаклизмы и потрясения.

-Деньги, деньги, — задумчиво проговорил Коновалов. — Их нужно немало…

-Англичане могут ведь предложить немало? — хитро улыбнулся Аскольдов. — Господин Коновалов, я верю вам, и тому, что вы вчера говорили. Но мне хотелось бы знать еще кое — что. Допустим, я предоставлю вам выходы на своих информаторов в Москве. Это все очень надежные люди, мои соратники. Многие прошли школу каторги и конспирации. Они представляют наш комитет в России. Вернее, часть его. Наша организация достаточно сильна, чтобы с ней считались идущие рядом и к той же цели другие организации. Но у нас в эмиграции, как вы понимаете, есть разные течения и формации.

-Вот именно — разные! Вот именно! — сказал Коновалов. — А мы союзников себе выбираем по принципу единства идей. Идея — это душа всякой борьбы.

-Группа, которую я представляю в Русском комитете в Праге, к сожалению, ныне оттеснена на задний план.

-Насколько мне известно, вы были близки к руководству комитета? — осторожно заметил Коновалов.

-Расхожее мнение, к сожалению, не имеющее под собой основы. С нами не считаются. Мы протестовали, но наши протесты отвергнуты. Вероятно, сейчас ситуация несколько изменится к лучшему.

-Надеюсь на это. — сказал Коновалов и осекся: черт его знает, как воспримет его слова Аскольдов, бывший ближайшим помощником профессора Радкевича в делах Русского комитета.

-Ответьте мне, господин Коновалов, просто и ясно: стремление англичан использовать информации, получаемые русской эмиграцией из своих источников, имеет у вас успех и…востребованность?

-Да. Это объективная ситуация.

-Об этом я догадывался, —  с добродушной улыбкой сказал Аскольдов. — Некоторые члены нашего комитета решили содействовать вашим делам, связанным, как я понимаю, с просьбами Англии. Последнее продиктовано достигнутым в нашем комитете пониманием, что Лондон на определенном этапе борьбы может стать даже нашим союзником или, во всяком случае, дверью в Европу.

-Так, так.

-Англичане могут ведь предложить немало.

-Вероятно.

-В подобных случаях не стоит торговаться. Не в деньгах счастье.

Коновалов погладил ладонями рук свои коленки, легкая тень усмешки мелькнула на его губах.

-Ваше предложение надо еще обдумать…

-Помилуйте, предложение прозвучало вчера. Прозвучало оно от вас, не от меня. — ответил Аскольдов.

-Мне необходимо посоветоваться с товарищами.

-Вот еще лук — чеснок, — удивился Аскольдов — Не вы ли вчера толковали об сем, как о деле почти что решенном и просили нашего содействия?

-Давайте условимся о нашей новой встрече.  — уклончиво ответил Коновалов. — Когда мы сможем увидеться вновь? Сегодня у меня много дел…

-Не стану задерживать. — Аскольдов развел руками.

Коновалов поднялся с диванчика.

-Да, а встречаться нам с вами более не стоит. — сказал вдруг Аскольдов.

-Вы опасаетесь встречаться ради осторожности? Или есть на то другая причина?

-Другая. Конечно же, другая.

-Что вас смутило?

-Смутило. Да, пусть будет так, смутило. — согласился Аскольдов.

-Но послушайте, я должен быть уверен…

-Я не уверен даже в самом себе. Господин Коновалов.- резко ответил Аскольдов. — Но я был согласен с вашим предложением.

-Такие дела требуют разумного риска и великой осторожности.

-Кто не рискует — тот и не выигрывает. Вы были спервоначалу готовы рискнуть, теперь же идете на попятную. Бог вам навстречу, господин Коновалов.

-Вы говорите, что ваши люди связаны с Москвой, так?

-Да.

-И вы готовы предоставить мне возможность воспользоваться их информациями?

-Да. Более того, я готов связать вас, ну или ваш комитет, или вашего полномочного представителя, эмиссара, ежели хотите, с боевой группой. Группа сейчас готовит в Москве большой бах. Это весьма и весьма повысит и ваши котировки в Лондоне. А коль так, то и мы окажемся полезными.

-Весьма дальновидно.

-Да уж, вывод на будущее, и все такое…Одно условие — ваш человек, или эмиссар, коль скоро пожелаете вы заполучить связь с московской группой, должен пройти по нашей цепочке.

-Это еще зачем?

-Каприз, ежели угодно. Или страховка. Похоже, наступают решительные времена и для Европы, и для России. Пора Великобритании увеличить свои расходы на финансирование русской оппозиции.

Коновалов закурил сигару, не предлагая, однако, собеседнику, выпустил из крепких губ ароматное кольцо дыма, повел глазами по комнатке.

-И еще вопрос, позволите? — Аскольдов смешливо потер руки. — А что же будет взамен, когда  победит ваша идея?

-Будет обновленная монархия…