Рассказ, название которого будет в конце

Велик город Вабар и богат. Стоит он в оазисе всего в двух днях пути от Южного перевала, проходящего через горы, и ведущего к богатым морским городам.

Вабарские каменотесы и каменщики благоустроили дорогу до перевала, построили крепкие и удобные ночные дома, чтобы любой путешественник мог укрыться там от ночной тьмы, непогоды или лихих людей. Да и самих лихих людей-разбойничков отваживала городская ночная стража.

Башни красного кирпича, стоящие в центре города, столь высоки, что их видно на расстоянии дневного пути.

Свободолюбивы жители Вабара. Никогда в городе не было рабства. Раб, проживший в городе год, считался свободным человеком, а проживший десять лет, становился гражданином Вабара.

Даже в Ирамскую империю Вабар вошел не как вассал, подчиняющийся беспрекословно своему сюзерену, а как младший брат, любимый и опекаемый всей семьей и челядью.

В древние времена правили городом уважаемые судьи, избираемые на общегородских собраниях. Когда стал Вабар частью империи, у самодержцев хватало ума не резать курицу, дающую золотые яйца, и оставляли решение многих вопросов на усмотрение Городского совета.

Живут в городе люди умелые и талантливые. Раньше работали горожане с камнем горным, резали узоры, гранили самоцветы. Другие умельцы находили красоту в извивах крепкой древесины орешника. Третьи отливали да стучали молотками по раскаленной меди и бронзе, в снопах искр открывая затейливую красоту красно-желтого металла. Да много чем занимались, да и сейчас занимаются жители славного города Вабара. Много талантливых инженеров, врачей и архитекторов дают местные институты.

На площади Четырех башен как раз между третьей и четвертой башней уже триста лет стоит памятник. Он стоял тут, когда по площади проносились повозки, запряженные ламами, стоит он и сейчас, когда по площади проносятся автомобили.

На простом круглом постаменте стоит высокий человек с прямой благородной осанкой. Он худощав, но жилист. Длинные густые волосы собраны на затылке в хвост, опускающийся почти до середины спины. В тонких пальцах левой руки он держит аптекарские весы, в правой руке зажат инструмент, напоминающий старый хирургический ланцет, а скорее ампутационный нож.

* * *

Вабар пал…

Великий Каган с усмешкой оглядывал развалины городской стены. Не зря он тратил драгоценную воду, когда гнал с далекого Запада мастеров-оружейников. Не зря он потом приказал израсходовать половину запасов железа и бронзы, когда эти самые оружейники отливали свои малопонятные бомбарды и фальконеты. Ядра из бомбард разрывались в воздухе, сея смерть среди жителей города. Ядра из фальконетов разбивали укрепленное дерево ворот, проламывали большие дыры в кирпичной кладке стен.

Рука Кагана непроизвольно потянулась к лицу. Он почесал место укуса. В последнее время его стало раздражать шевеление в бороде и на голове. Брадобрей, обычно бривший его, умер во время перехода через пустыню.

Каган ехал на лошади мимо разбитых городских ворот в окружении приближенных. Его взгляд упал на лица пленных.

Их будущность была ему отлично известна. Это была судьба большинства пленных, которых захватывали во время набегов воины Ирамского каганата. Долгий путь через пустыню на Восток, проходивший от оазиса к оазису, редкие глотки подтухающей воды из бурдюков, невольничий рынок, тяжелая, унизительная и бесправная судьба раба до самой смерти.

Но Кагана не интересовала судьба бывших горожан. Он обратил внимание на двух-, трехдневную щетину мужчин. Великий махнул рукой, привлекая внимание своей челяди.

— Пусть кто-нибудь спросит, есть ли среди них брадобрей.

От хвоста свиты отделился один из всадников и поскакал в сторону загона для пленных.

Великий Каган разглядывал лежавшего перед ним человека. Человек был очень худ и нескладен. Сутулость скрывала его высокий рост. Редкие волосы торчали патлами во все стороны. Скулу украшал здоровенный синяк. Воины, приведшие его в шатер Правителя, толкнули пленника так, что он упал на шкуры, устилавшие землю. Когда мужчина попытался подняться, караульный пнул его чуть пониже спины, чтобы тот не смел шевелиться.

Каган махнул рукой в сторону выщербленной бритвы и кувшинчика с маслом:

— Ты брадобрей?

Мужчина неуверенно повернул голову, посмотрел на инструменты.

— Я цирюльник, Великий Каган.

— Ты сможешь побрить мне бороду и волосы на голове? Эти кусачие твари мне уже надоели. Поможешь мне избавиться от них?

— Да, Правитель, я могу вывести вшей. Нижайше прошу о твоей милости.

— Ты смеешь у меня что-то просить? Ладно, говори.

— Мои инструменты, они остались в моем доме. Я смогу тебя побрить, если буду пользоваться своими инструментами.

— Хорошо, эй, кто-нибудь, отведите его, пусть принесет свои побрякушки.

Подошедший здоровяк поднял за шкирку цирюльника, встряхнул его и почти что выволок наружу.

Великий Каган проследил за вышедшими охранниками.

— А откуда у него синяк под глазом?

Тысячник нагнулся к уху Правителя.

— Там у них дом есть, где они молятся. В этом доме у них раненные лежали. Когда мои ребята ворвались туда, этот червяк пытался махать мечом, защитить болезных. Он запутался в собственных ногах, споткнулся и упал. Рукоять меча и стукнула его по морде. Мои мальчики даже бить его не стали, серьезно. Дали пару затрещин и руки связали.

— Надеюсь, с бритвой он обращается лучше. Помоги-ка снять безрукавку, устал я малость от брони.

В рубахе и легких полотняных штанах стало намного легче. Словно заново родился.

Из деревянного ящика на ковер была вытащена небольшая жаровня, медный горшок с крышкой, круглая решетка, бритва в кожаном футляре, камень для правки, небольшая оловянная чашечка, множество других понятных и непонятных предметов.

Каган, сидевший на шкуре, скрестив ноги, наклонился, поднял красный брусочек, понюхал его, поскреб ногтем, попробовал стружку на вкус, сплюнул в сторону, вытер рот тыльной стороной ладони.

— Мыло. К нам его тоже привозят, но оно вонючее и коричневое.

— Я сам сварил это мыло, Повелитель.

Тысячник влез в разговор:

— Учти, червяк, если хоть что-то случится с Великим Каганом, я найду твоих близких, а ты умрешь последним, после того, как увидишь долгую смерть всей твоей родни.

— Я запомню это, господин Воевода.

На жаровне заполненной раскаленными углями, кипятком парит медный горшок, в чашечке взбита мыльная пена, чистая тряпка положена на решетку, решетка поставлена на горшок, бритва выправлена на камне. Можно начинать…

Великий Каган разглядывал свое гладковыбритое лицо в небольшое зеркало, которое ему протянул цирюльник. Сильно выдающиеся скулы, твердый подбородок, все говорило и сильной воле и здоровье Правителя.

Цирюльник, убравший инструменты обратно в ящик, стоял и ждал указаний.

— А ты хороший брадобрей. Беспокойство за своих близких всегда помогало людям быть исполнительными.

— У меня нет никого. Родителей и сына убило твоим взрывающимся ядром, а жену изнасиловали и убили во время захвата города.

Рука Великого Кагана дрогнула. Одно дело умереть с почетом во время сабельной рубки или от стрелы меткого лучника, другое дело быть зарезанным ополоумевшим брадобреем.

— Отчего же ты меня не прирезал? У тебя была такая замечательная возможность!

— Прикажи выйти своей челяди, тогда я отвечу. Если они беспокоятся за твою жизнь, пусть свяжут мне руки.

— Великий, он же зарежет тебя!

— Тысячник, ты дурак! Он мог запросто перерезать мне глотку десяток раз, пока брил. Пошли все прочь!

Каган и цирюльник проводили взглядом последнего охранника, дождались, пока полог шатра запахнется за тысячником.

— Говори!

— У меня было две причины, чтобы не убивать тебя, Великий Каган. Первая – городские Судьи. Они первыми сбежали, когда гонец сообщил о набеге. Те из горожан, что останутся здесь, дважды подумают, прежде чем выбирать подобных людей в Совет. И расскажут об этом своим потомкам.

— Ты думаешь, тут кто-нибудь останется? Разве ты не знаешь, что я делаю со своими пленниками.

— Пожилые люди могут не выдержать многодневный путь до магрибского невольничьего рынка. Зачем тебе угонять их с собой?

— А вторая причина?

— Я не только брадобрей. Я еще и лекарь. Мои клиенты говорят, что хороший лекарь. Я хотел тебя зарезать, но пока брил, я смог пощупать твой пульс, послушать и понюхать твое дыхание, осмотреть твою кожу и глаза.

Каган внимательно посмотрел в лицо цирюльника. А он не настолько нескладен, как выглядит со стороны. Круглые темные глаза светились умом и быстротой мысли. Правитель нервно дернул уголком губы.

— Продолжай!

— Ты болен… Ты умираешь… Но не это страшно для тебя. Ты чувствуешь, как силы покидают тебя. Ты проживешь еще года два. Но сил держать свою челядь в кулаке у тебя хватит не больше, чем на полгода. Ты еще будешь жить, когда твоя челядь почувствует твою слабость и начнет делить твое государство. Уйти из жизни, наблюдая, как разваливается созданное тобой. Ты сотню, тысячу раз пожалеешь, что я не перерезал тебе глотку бритвой. У меня никого не осталось, сам я слаб здоровьем, поэтому я умру от разрыва сердца, как только ты начнешь меня пытать.

Великий Каган опустил голову, задумался на мгновение.

— Эй! Кто там есть?!

В шатер ворвались два охранника, но, к их удивлению, последовал приказ:

— Согреть ему горячей воды, чтобы он мог вымыться и побриться, дать ему хорошей одежды, накормить! И никаких вопросов! Быстро!

От толпы горожан пахло страхом. Запах был столь силен, что перебивал запахи грязи и нечистот, накопившихся в загоне.

Каган видел, что многие узнали лекаря, их удивление перерастало в злость и ненависть от того, насколько они были грязны, оборваны и голодны, а лекарь чист, одет и сыт. Лекарь тоже видел это и внутренне сжимался, становясь еще более сутулым.

— Этот человек помог мне! Ваш цирюльник хорошо выполнил свою работу! Он был вежлив и исполнителен! Хотя его близкие и погибли во время штурма! Он доказал, что из горожан Вабара получатся хорошие и послушные рабы!

Горожане в загоне зароптали, стал слышен гул возмущения.

Лекарь поник и сжался.

— Он настолько хорошо выполнил свою работу, что я решил не отправлять горожан на невольничий рынок. Ваши судьи, наткнувшиеся со своими пожитками на моих дозорных, щедро компенсировали мои расходы. Чтобы вы не вздумали напасть на мое войско, когда мы будем возвращаться в Ирам, я возьму пять сотен человек в заложники, потом их отпустят. Даю слово Великого Кагана!

* * *

Великий Каган вернулся в Ирам. Он действительно отпустил всех заложников, кроме одного. Лекаря увезли с ним.

Великий Каган не стал лучше. Он все так же совершал набеги, разорял близлежащие города и угонял их население в рабство. Он прожил еще четыре года. Великий Каган погиб, ведя свою армию на штурм очередного города.

Согласно легенде, перед своей гибелью Великий Каган богато одарил Лекаря, отпустил его обратно в Вабар. Лекарь вернулся в свой родной город, снова женился. Несколько знатных семейств Вабара берут свой корень от Лекаря.

Глубоким возмущением в интеллектуальных кругах Вабара было встречено сообщение Ирамского имперского археологического общества, проводившего раскопки на месте последнего боя Великого Кагана. Археологи утверждали, что недалеко от лагеря нашли странное захоронение. В яме, выложенной изнутри кирпичами, был найден костяк человека, руки и ноги которого были скованы, между зубами черепа была зажата старинная ржавая бритва. Вокруг этого костяка было найдено большое количество крысиных скелетиков. На костях человека были обнаружены следы крысиных зубов.

На круглом постаменте, на котором стоит памятник Лекарю, написано: «Лекарю Оккаму и его бритве. От жителей города Вабара».

«Бритва Оккама»