Глава II (III) https://author.today/reader/117076/1007749
Также опубликовано на https://paypress.ru в разделе «Проза»
Начало https://author.today/work/117076
Синопсис https://author.today/post/184720
С детских лет он мечтал добиться известности и славы. Не важно – в какой сфере. Стать профессором, академиком, писателем, художником, артистом… криминальным авторитетом. Что ж, мечты отнюдь не рассеялись утренней дымкой, как это часто бывает. Не разбились об унылую прозу серых повседневных будней. Сбылись! Да еще так непредсказуемо! И досталась ему не одна, а как будто две-три судьбы. Не одна, а несколько жизней. И жизнь, несмотря ни на что, продолжается!..
*****
Его путь начинался совсем в другое время, другую эпоху. И теперь, сидя за решеткой, правда, не в сырой темнице, а во вполне комфортабельных условиях, он бы с удовольствием засел за мемуары. Не дают! Свободу ограничивают здесь в полном соответствии техническими достижениями середины XXI века. Нет ни надзирателей, ни наручников, ни конвоя. Все автоматизировано и все под контролем. Любой шаг и, кажется, даже мысль. Стоит только сделать малейшее телодвижение, которое СИСТЕМА воспримет как ПОПЫТКУ – неведомая сила парализует, сковывает, как в детской игре «морская фигура на месте замри». В таком состоянии находишься полчаса. Несколько раз ловил себя на мысли: уж лучше получить резиновым дубиналом, как бывало то встарь. Несколько раз проводили что-то вроде очных ставок с Михалычем и его подопечными – Бройлером и Чугуном – те от удивления только хлопали глазами – так не пришли в себя от культурного шока. Эти «очные ставки» проводили пока заочно – по последнему слову техники БУДУЩЕГО.
Ему-то прожившему в этом будущем немало славных годков было не привыкать. А вот каково им?! В «свободное» время, как повелось у заключенных всех времен и народов, предавался воспоминаниям, размышлял. Эх, дали хотя бы хоть немного бумаги да огрызок карандаша, быть может, состряпал бы, даже не мемуары, а целый роман! Не дают. Да и забыли здесь, что такое – бумага и карандаш –это для НИХ будто бы глиняные таблички, папирусы и прочие… берестяные грамоты для человека XX века…
*****
Мысль уносила вглубь… времен. К середине 80-х… ПЕРЕСТРОЙКА. ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ. ГЛАСНОСТЬ. Косноязычные, но вызывавшие до поры до времени бурю восторга у советского люда, речи пятнистого генсека. Питер – тогда Ленинград (впрочем, Питером его именовали и до возвращения исконного названия). По подворотням Лиговки, где он провел лучшие детские и отроческие годы, гуляли ветра романтики, ей было пронизано и пропитано все и вся. Словно дух самого Леньки Пантелеева бродил по глухим закуткам; из приоткрытых окон ласкала слух мелодия скрипки, звучал голос Аркадия Северного и других полузапрещенных бардов, воскрешая славное прошлое Лиговского проспекта.
Казалось, вот-вот застучат копыта по гулкой мостовой, защелкают хлыстами выстрелы наганов, послышатся грозные окрики чекистов, стук кованых сапог… Да, место, где провел ранние годы, безусловно, формирует матрицу судьбы. С малолетства впитывал рассказы «бывалых» людей. В отрочестве по вечерам неизменные карты, портвейн, блатные песни под гитару.
Правда, в школе успевал. Нет, круглым отличником не был, но и троечником тоже. Науки давались легко. С детства был любопытен, проявлял живой интерес к самым разным сторонам жизни. Впрочем, к выпускному десятому классу интерес к учебе пропал. Таинственно замерцали МАЯКИ ПЕРЕСТРОЙКИ. Манили легкие деньги. Появились ДЕЛА. Начинал с фарцовки. Что ж, этим промышлял, наплевав на пионерскую (комсомольскую тоже) честь и совесть, наверное, каждый второй школьник – недаром Петр прорубил окно в Европу. Хотя, были, конечно, и такие, кто собирал макулатуру, металлом, жил честной пионерской жизнью. Но ветер перемен, словно тучи, разгонял остатки советской коммунистической морали… да и иностранцы в образе всепьянейших финнов зачастили.
*****
Отзвенел выпускной школьный звонок…На семейном совете в полном соответствии с перестроечными демократическими нормами было принято решение поступать в Московский историко-архивный институт. Вроде был там блат, работал какой-то дальний – седьмая вода на киселе – но все, же родственник, который мог повлиять. Да, профессия, мягко говоря, не денежная, но он еще тогда решил: пахать по полученной специальности если и будет, то для вида, ведь не работать по советским законам было нельзя. А честную скромную зарплатку с лихвой можно компенсировать нетрудовыми доходами. К тому же в то время зарождался частный бизнес – появились кооперативы. Привлекал мир антиквариата – та же фарцовка, но на более высоком уровне. Что ж, Москва подходящая стартовая площадка. Москва как много в этом звуке… Так выпало, что со столицей нашей необъятной он породнился кровными узами, став впоследствии питерским москвичом. Но сперва, довелось побывать в несколько иных местах…. Учился в Историко-архивном институте хорошо – первую сессию сдал без троек, вторую – тоже. Влился в студенческую жизнь, хотя на него как на питерца поглядывали не то чтобы свысока, но некоторое прохладное отчуждение он чувствовал нутром.
А на втором курсе отчислили, но вовсе не за успеваемость, а за то, чем начал заниматься еще в родном городе на Неве – фарцовкой.Выперли из вуза, хотя могли и посадить. Но времена настали уже полиберальней, помяХше. И все же, хоть и не 37-ой, но отреагировали на сигналы тех, кто не переваривал выскочку из великого города с областной судьбой. Как водится, пропесочили на комсомольском собрании, вменив в вину кроме подозрений в спекуляции еще и аморальный образ жизни. Заключалось это в нескольких, в общем-то, обыденных студенческих посиделках в общежитии с вином, коньячком, дефицитной закуской, песнями под гитару. Как было модно тогда говорить, он выступил спонсором, щедро соря деньгами, вырученными от продажи иностранцам икон. Иконам тем грош цена, но после соответствующей обработки втюхивал их, как творения Андрея Рублева. Технологиям обучился еще в Питере. И вот кто-то прознал, обзавидывался ну и, как водится, стуканул. Так пошли под откос смелые начинания, светлые мечты. А ведь грезил он ни много ни мало найти БИБЛИОТЕКУ ИВАНА ГРОЗНОГО, прославить свое имя в науке. И кое в чем уже преуспел, нащупал, как казалось, какие-то нити.
*****
Вернулся в Ленинград, естественно, к жуткому (не то слово) неудовольствию родных. Первые дни… недели… месяц с небольшим коротал время под их причитания, упреки, нотации. На горизонте маячила армия. Надо было браться за ум, кончать с тунеядством, устроиться хоть на какую-никакую работу. А родня все охала, да ахала, чувствовали, что пошел он по наклонной. И ведь как в воду глядели…
*****
В конторе, куда поступил, наконец, грузчиком, чтобы не тыняться без дела, не слушать более упреков в праздности, да и поднакачать мускул перед службой работал «бывалый» человек. Сошлись, несмотря на разницу в возрасте, жизненном опыте, социальном происхождении. В курилке любил он поточить лясы, рассказчиком был неплохим, а все истории – о севере, о побегах, понятиях и воровском. После работы пили пиво, а то и чего покрепче. Но не дешевого пива у ларька требовала душа. И когда напарник в конце рабочего дня (они вместе тащили к машине рулон с обоями) шепнул, как бы невзначай: «есть дельце, надо перетереть» – в груди радостно и вместе с тем тревожно заклокотало. Он почему-то сразу понял, о каком таком «дельце» будет идти речь.После работы, как повелось, отдыхали за бутылкой портвейна в уютном скверике, где имелись и лавочки, и столики, и обильные зеленые насаждения – стояло бабье лето, и листву едва тронул золотой да лукавый рыжий окрас.
Но золото грезилось в натуральном воплощении в виде «ювелирки» и хрустящих купюр от червонца и выше. Часто потом он вспоминал этот, как говаривал опять же пятнистый генсек, «судьбоносный» момент. В общем, «бывалый» предложил подломить хату. Даже не подломить, а постоять на шухере – так на всякий случай для подстраховки, за что предложил небывалый куш. Гробануть же предстояло дачу. Дескать, дело беспроигрышное. Хозяин – барыга – убыл на заслуженный отдых в Крым. Операция была назначена на будний день (в конторе был сменный график, и выходные у них совпали) В дачном поселке по идее не должно было быть ни души.И вот, согласно плану, под видом грибника-рыбака он прохаживается по дачной улочке с корзиной и удочкой за плечами. Грибы для наполнения корзины были куплены у каких-то хануриков, в садке блестели чешуей, два свежих речных окунька, также заблаговременно приобретенные еще перед отъездом у некоего мучимого горбачевским похмельем мужичка. Улица в дачном поселке, на которой располагался дом барыги, просматривалась хорошо. Заметив опасность в виде прохожих, надлежало закричать, что есть мочи: «Папа, ну где ты там! Заблудился что ли!» Подавать сигнал не пришлось, экспроприация прошла успешно. Казалось, сама фортуна взяла под крыло, но… закон подлости еще никто не отменял.
После того как дача была обчищена, а «багаж» уложен в большие рюкзаки, с беспечным видом по тропиночке да по проселку в прекрасном настроении отправились они на станцию; удочка и корзина с грибами, садок с рыбой были выброшены за ненадобностью, но, разумеется, не на самом видном месте – их погрузили в болотце, да еще положили сверху пару коряг. Придя на станцию, пытались словить попутку: все-таки береженого бог бережет, но как назло машин не было вовсе (до почти всеобщей автомобилизации оставалось еще лет пятнадцать-двадцать). Плюнули и сели на электричку. Там-то их и накрыли. Как оказалось, буквально через полчаса как они обчистили дачу, приехала родственница барыги. Он человек не простой, а она еще круче – жена какого-то там секретаря не то обкома, не то горкома. Обнаружив разгром, метнулась в черную волгу с личным шофером и пулей на станцию звонить мужу. Тот – в ментуру, а поскольку он был не простым смертным, мусарня за дело принялась рьяно, включили что-то наподобие плана «Перехват». В общем, повязали с поличным. На суде взял все на себя, чем снискал уже тогда скромный, но авторитет. Срок, правда, схлопотал небольшой – два года – учитывая первую ходку и не замаранную, в общем, биографию.
*****
Семья в едином порыве заявила, что знать его не желает. После отсидки, домой не вернулся, а направился прямиком в столицу трещащего по швам Советского Союза. Шел 1991 год. По накатанной дорожке устроился грузчиком в один из расплодившихся коммерческих магазинчиков, снял комнатенку. Сразу стал присматриваться к делам.
Вокруг бурлила совершенно иная новая жизнь. Партия уже ничего не значила, плевать на нее хотели с самой высокой колокольни. Все больший вес приобретали деньги и люди, которые ими обладали. Но и на них находились еще более крутые парни, которые заставляли этими деньгами делиться.
*****
Грянул августовский путч, в котором он принял участие, конечно же, не на стороне ГКЧП. Впрочем, участвовал в тех событиях весь небольшой коллектив, в котором он трудился. Хозяин магазинчика организовал поставку воды и питья на баррикады, поскольку, ну очень не любил комуняк, и частенько в конце рабочего дня толкал перед подчиненными речи в стиле Новодворской, правда, пересыпая их отборными матюгами.
Во время путча торговое заведение было переведено им в мобилизационное состояние, и работники наподобие курьеров шныряли от магазина до баррикад, поставляя просроченные консервы и бутерброды из просроченной же колбасы, которая усердно нарезалась в подсобке.
За этот «подвиг» всех и, разумеется, хозяина представили к медалям «Защитнику свободной России».
*****
Вскоре был окончательно добит СССР, а с ним и остатки социализма. Звериный оскал капитализма, о котором знали лишь из книжек, газет и телевидения, обнажился во всей красе. Грузчицкое дело вскоре наскучило, и он решил освоить куда более престижную профессию рэкетира, благо изрядно накачался.
Москва – «город маленький» – как-то случайно встретил своих однокурсников по Историко-архивному институту. Какого же было удивление, когда за кружкой пива в затрапезной забегаловке, он узнал, что мальчики из приличных интеллигентных московских семей забросили учебу и вовсю промышляют мелким криминалом! В общем, они быстро нашли общий язык. Так он стал одним из основателей и активных участников криминального сообщества, именовавшегося тогда в просторечии бригада. А бригадиром стал Михалыч – друган одного из московских студентов – чуть старше возрастом, спортсмен и тоже отмотавший срок. Он, когда отношения в коллективе окончательно оформились, стал кем-то вроде заместителя – правой рукой Михалыча и вместе с тем мозговым центром. Тогда-то и получил солидное погоняло ДОЦЕНТ за ум и эрудицию, но еще и потому, что носил простую русскую фамилию Леонов. Имя-отчество также простое – Владимир Алексеевич, хотя, конечно, кликали его традиционно Вован. Внешне же на известного артиста, сыгравшего роль того самого доцента в «Джентльменах…», не походил – был долговязым, спортивным, мускулистым. Некоторое сходство имел с профессором Мориарти из неменее культового сериала. И когда ближе к концу 90-х, в угоду респектабельности, отпустил модную тогда бородку, он словно получил следующее за доцентом «ученое звание» – за ним утвердилась новая кликуха ПРОФЕССОР или попросту – ПРОФ. Братва произносила ее с пиететом, и слыл он великим умником: мог найти общий язык и с представителем интеллектуальных кругов (вполне проканать за своего в этой среде), а мог запросто общаться и с простым работягой.
*****
Ну, а тогда – в первой половине лихих 90-х – жизнь рэкетирская била ключом… барыги визжали под утюгами, бригада ездила на разборки с перестрелками, конечно же, дорогие кабаки, бабы. Похоронили нескольких пацанов – все как у людей. Не забыл он и про хозяина магазинчика, куда после отсидки устроился грузчиком и под чутким руководством которого отстаивал демократию в славном августе 91-го.
Дело в том, что воспользовавшись хаосом, не заплатил тот зарплату за последний месяц. Кормил завтраками, а потом и вовсе кинул, заявив, мол, в стране такие перемены, а ты о каких-то пошлых деньгах. Сам меж тем «поднялся» – стал владельцем сети ларьков, каких-то забегаловок, гордо именуемых ресторанами, чего-то еще. Но пришло время платить по счетам. В общем, сгубила жадность фраера: успешный постсоветский бизнесмен в одночасье превратился в бомжа.
*****
Все это продолжалось где-то года до 96-97-го.
В 98- ом грянул дефолт-кризис, и барыги обеднели.
Пришло понимание: жизнь меняется, грядут другие времена. Период «дикого капитализма» и первоначального накопления капитала подходил к концу.
Было решено вкладывать деньги в производство. Открыли мебельный цех.
Еще через пару-тройку лет бывших братков было не узнать: приобрели манеры, некоторые учились в платных институтах и штудировали чуть ли не древнегреческий и латынь, обзавелись семьями, ходили по театрам. Михалыч стал гендиректором конторы, но все же по мелочи промышлял иногда криминалом: на кого-то там наезжал, что-то отжимал. Профессор все также был его правой рукой, но теперь все больше по производственным и коммерческим вопросам: доставал фанеру и прочую древесину, занимался сбытом готовой продукции.
А в качестве хобби и побочного в перспективе бизнеса занялся «наукой». Как и прежде, не давала ему покоя библиотека Ивана Грозного, да и другие тайны московских подземелий. Подмял по себя диггеров, стал финансировать их движуху. Устроил даже что-то вроде научно-исследовательского института и музея.
Параллельно скупал изобретения в развалившихся НИИ, занимался вывозом за рубеж металлов и красной ртути.
Дело непростое хлопотное, но прибыльное: не заметил, как сам превратился в того, кого совсем недавно увещевал (порой не очень гуманными способами) в том, что надо делиться. Пригодились и старые питерские связи – наладил контакты в порту, на таможне и жил он тогда на две столицы, мотаясь то туда, то сюда по делам. Будучи довольно таки любвеобильным завел сразу два гражданских брака с уютными гнездышками и в Питере, и в Москве. Избранницы само собой не подозревали о существовании друг друга, но рано или поздно предстояло сделать выбор. Остепениться, жениться, обзавестись детишками, стать мирным обывателем, преуспевающим бизнесменом.
*****
А страна жила своей жизнью: меняла премьеров, переживала за бомбежки Югославии, воевала в Чечне, боролась с кризисом, как могла…
В воздухе запахло переменами. Уж кто-кто, а он чувствовал их интуитивно.
Грянул миллениум. Как снег на голову отречение вечно пьяного царя Бориса и приход к власти земляка и тезки – с виду тихони, заговорившего о диктатуре закона.
Но… братва поначалу плевала на все эти нудные словеса. Настоящие перемены начались года через три-четыре, а пока все шло еще по накатанной разбитной колее 90-х. По телику крутили «Бандитский Петербург», и весь народ в едином порыве прилипал к телеэкранам так, что под вечер улицы вымирали.
Однако первые звоночки нового порядка уже тренкали пока не назойливо, но все же. Стали доходить слухи: бизнес крышует уже не братва, а чиновники и чекисты… Повеяло чем-то совдеповским… знакомым.
*****
Он с головой ушел в бизнес и «науку». Искал ту самую БИБЛИОТЕКУ, ведь у каждого в жизни должна быть МЕЧТА.
С командой дилеров, которую спонсировал щедрой рукой, исходил немало подземных троп. Иногда чуть ли не ночевал под землей. Много находок было сделано, часть из них удалось выгодно продать. Как всякий бизнесмен, рассчитывал на коммерческий эффект от вложений и особенно надеялся на главный приз – его-то он продавать не собирался ни за какие деньги. Передать госудасртву и увековечить свое имя… Но судьба распорядилась иначе.
*****
Их с Михалычем небольшую империю плотно взяли под колпак чекисты. На фирме провели обыски, Михалыча с братвой «закрыли».
Он в это время отдыхал в Египте, но вести долетели и туда. В Москву пришлось возвращаться окольными путями через Европу, Украину, Белоруссию; в самой же столице ложиться на дно и шхериться во всяких Южных Бутовых и Бирюлевых – что ни день, меняя пристанища, обучаясь на ходу нелегкому делу конспиратора, подпольщика-революционера.
Совсем убраться из Москвы не было возможности, связывали прежние дела. После их завершения планировал осесть где-нибудь в глухой провинции, может быть, даже заняться возрождением русской деревни. Но в результате оказался совсем в другом… нет даже не месте…
*****
В тот день, поехав с самого раннего утра по делам на неприметном жигуленке, который купил на подставное лицо, почувствовал слежку.
Долго петлял, пока, как показалось, не ушел от всех хвостов и наружек. Бросил жигуль на пустыре и поймал машину – одну, вторую, третью… короткие расстояния преодолевал на маршрутках. По ходу «обновил» гардероб – сбросил ношенную выцветшую зеленую ветровку и купил на уличной барахолке а ля секонд-хенд что-то вроде натовского френча серо-мышиного цвета, дабы окончательно слиться с городскими пейзажами. А вообще одет он был в то роковое утро отнюдь не в деловом стиле: полуспортивные штаны, модные тогда берцы за плечами рюкзачок – не дать ни взять дачник-турист.
Обновив верхнюю одежду, вытащил заправленные в берцы штаны и пустил их поверху – какие-никакие, а тоже перемены во внешнем виде. Конспирация мать-перемать! Сменил и головной убор – бейсболку на модный берет…
До заветного места, куда он устремился, оставалось полчаса ходьбы. Если по прямой. А если петлять то…
Это был заранее подготовленный подземный схрон, где можно было отсидеться перекантоваться какое-то время. Имелось все необходимое для поддержания хоть и спартанского, но быта: кровать, стол, стул, японский телевизор, электроплита на аккумуляторе, запас круп, макарон и консервов. Но самое главное из убежища вели три хода, по которым можно было вынырнуть где-то в замкадье в каких-то глухих деревнях, где затем у доверенных людей отсидеться, переждать волну. В капсюле хранившейся в тайнике находились схемы ходов, карты местности, а также вся необходимая информация об этих самых деревенских явках и паролях.
*****
Все это было заранее подготовлено предводителем диггеров в знак особого расположения и признательности еще за год до этих событий. Так, на всякий пожарный случай и вот он представился, будь не ладен.
Организовавший все это Генерал подземелий (такую кликуху дал ему Профессор и вскоре так стало звать его все окружение) был слегка чудоковат, как все неформалы или ученые, но нюх на деньги имел отменный, а кроме того был одержим все той же идеей найти библиотеку Ивана Грозного – на этой почве они во многом и сошлись, можно сказать, подружились.
Бывало, сиживали за рюмкой чая на доставшейся Генералу от предков полуразвалившейся даче в Подосковье. Боже, какие умные разговоры он вел, а глаза фанатичного блестели из-под толстых советских очков в роговой оправе! Кладезь знаний! Энциклопедия, а не человек!
Как-то приехал к нему на ту самую дачу привез, как водится, коньячишка, хороший запас мяса на шашлыки. Надо было о деле одном покумекать.
Выпили по одной, второй, третьей. Утрясли все вопросы, потянуло на лирику. Нет, о бабах разговоров не вели никогда, если не считать таковой музу КЛИО, то бишь, ИСТОРИЮ – к ней и Проф и Генерал дышали не ровно…
-А знаешь, кого мы, диггеры, считаем своим патриархом, прародителем? – в глазах, несмотря на толстые линзы оков, читалось лукавство.
-Не знаю. Может быть, Сталина, как вдохновителя строительства метрополитена.
-Нет гораздо древнее. Хотя и Иосифа Виссарионовича считаем одним из отцов-основателей, так сказать.
-Ладно, не трави душу, посвети в вашу мифологию, а то столько лет общаемся, ни один пуд соли съели, а всей вашей подноготной так и не знаю.
-Первым диггером почитаем мы Ивана Грозного.
-Потому, что он библиотеку припрятал под землей что ли. Да разочаровал, разочаровал, фантазии-то у вас у диггеров маловато.
-Ты мылишь штампами. Раз Грозный значит тот самый, что вел Ливонскую войну, устроил Опричнину, сынишку своего посохом мочканул. Но ведь был и еще один его полный тезка.
-И тоже царь?
-Нет, великий князь, хотя именовали его и царем. Дед того Грозного, на которого ты подумал, и звали его тоже Иван Васильевич, а прозвищ у него было несколько, и Грозный в том числе. Кстати, правил он намного лучше своего внука. И первым «метростроевцем», предполагают, был именно он.
-Да ну! Заинтриговал! Давай, рассказывай. Я весь во внимании.
-Так вот, по некоторым данным, велел он проложить тайные ходы даже в соседние княжества. Прикинь, не появляясь на поверхности, добраться из Кремля, например, во Владимир или Суздаль!
-Фантастика!!!
-Конечно, все это лишь гипотезы. В XV веке Кремль строили приглашённые итальянские мастера – Аристотель Фиораванти, Пьетро Антонио Солари, Алевиз Новый. Помимо стен, башен и храмов на земле, итальянцы якобы соорудили в недрах Боровицкого холма целую сеть подземных тайников, где, вероятно, затем и могли сокрыть сокровища царской фамилии, в том числе и интересующую нас библиотеку.
Ну, а уже в тридцатые годы к диггерству приложил руку товарищ Сталин. Тогда Кремль был абсолютно закрытой территорией для простых смертных. Там обитали только небожители – вожди. И вот как-то году в тридцать втором или тридцать третьем пол на первом этаже Арсенала в одном месте неожиданно оторвался от стены и опустился чуть ли не на метр. А в октябре тридцать третьего солдат из охраны, делавший зарядку во дворе правительства, вдруг провалился на шестиметровую глубину.
Вожди забили тревогу. Ведь так чего доброго и весь Кремль подобно граду Китежу низвергнется в тартарары.
-Да уж тогда бы история развивалась совсем иначе.
-История, смею тебя заверить, имеет все-таки сослагательное наклонение, что бы там не говорили… а, впрочем, об этом как-нибудь в другой раз… Так вот, вожди забили тревогу и призвали на подмогу ученых.
-И что это были за ученые – поди, не литературоведы…
-Да, как любит говаривать Леонид Аркадьевич, есть такая буква в этом слове. Ученых было несколько, но центровым был Игнатий Стеллецкий, авторитетный археолог, автор «Плана подземной Москвы». Эх, дорого я бы дал, чтобы раздобыть этот самый план, но за семью печатями держат сей труд, что, впрочем, вполне понятно. Ведь проникнув под землю можно взорвать всю Москву.
-Вот так – не много не мало!
Да, вот так! В общем, тогда в тридцатые, осознав, что в основе этих явлений – ничто иное, как неизвестные подземные сооружения и пустоты, хозяева Кремля позволили Стеллецкому углубиться под Угловую и Среднюю Арсенальные башни, дабы узнать, какие угрозы таят подземелья. Помощники ученого вспоминали, что одиннадцать месяцев он практически не поднимался на поверхность. Полагают, что помимо выполнения основной задачи, он искал и библиотеку Ивана Грозного.
-И каковы результаты? Может мы зря стараемся и все уже укра… то есть найдено до нас.
-Нет, это исключено. Говорю с полной ответственностью, поскольку… знаю, что говорю.
-Так чего же он в результате достиг?
-Сделал массу открытий и выдвинул множество гипотез. Например, что Сенатская башня, которая оказалась колодцем неизвестной глубины, является люком в подземную Москву.
Стеллецкий утвердился во мнении: исторические подземелья – бесценное достояние Москвы и в своих многочисленных обращениях к власть предержащим предлагал создать музей подземного города, как уже поступили в Париже, Риме и Лондоне.
Но открытия его быстренько постарались закрыть. После окончания исследований раскопанный им ход, ведущий из подземелья Угловой Арсенальной башни в Александровский сад, сразу замуровали.
-Вот оно что. Так мы выходит, как слепые кроты.
-Да, выходит так.
-А нельзя ли этот «План подземной Москвы» все же раздобыть. Хотя бы копию.
-Нет, хранится он в таких спецхранах, что тебе и не снилось.
-Ну а все же. За деньги нынче можно если не все, то почти все.
-Нет, те, кто там работает, не продаются и сдадут любого, кто им это предложение озвучит. И-эх, сегодня все уверовали во власть золотого тельца, – мрачно продолжил он, разрубив ладонью какой-то невидимый гордиев узел. Практики. Бизнесмены. Прагматики мать их. Но… есть вещи высшего порядка, мистические, необъяснимые вещи.
-Тебе-то, конечно, по роду твоей деятельности к мистике не привыкать.
-Да уж, поверишь и в чертовщину, и в призраков, и в перемещения – не только в пространстве, но и в во ВРЕМЕНИ…
-Это что же, ты машину времени изобрел что ли, – проговорил, иронично позевывая Профессор.
-Не об этом речь, – вполне серьезно отвечал Генерал подземелий. Но ребята рассказывали… и у меня лично есть один знакомый, который побывал… в прошлом и благополучно вернулся. Есть, сказывают, под землей особые тоннели – тоннели во времени. Так вот побывал он в Москве XVIII века, и даже кое-что оттуда прихватил.
-Ну, твой этот знакомый или отдаленный потомок барона Мюнхгаузена или… пить ему следовало меньше, прежде чем в подземелье-то спускаться. А может чего и покруче, употребляет?!
-Эх, ты Фома неверующий. Ладно, пора спать.
*****
Ныне, томясь в неволе, в который раз прокручивал он в голове тот давнишний – из совсем другой жизни, разговор. Вспоминал и первые свои ощущения, когда вынырнув на поверхность, после долгого, казалось бесконечного, ковыляния по лабиринтам подземного хода очутился не в дремучем замкадье, а…
Первой мыслью было: оказался он на съемке самого что ни на есть фантастического фильма. Присмотрелся: больно дорогостоящие декорации и слишком их много и все вокруг… будто взаправду. Немного поразмыслив, сделал несколько шагов в неизвестность, похлестал сам себя по щекам, подергал за нос и решил, что немыслимым образом переместился в Японию, или еще какую страну полного хайтэка. Шел по пешеходной дорожке абсолютно ровного гладкого покрытия и жадно таращился по сторонам, со стороны походя на сумасшедшего, во всяком случае, не вполне адекватного человека…
Нет, это не Япония! Несколько прохожих оказались вполне европейской или «евразийской» внешности. Одеты непривычно, но пролеживаются какие-то общие с ИХ модой черты. Люди явно спешили, не обращая на него никакого внимания…
В вышине искрились серебром причудливо изогнутые спирали и прочие немыслимые архитектурные чудеса. Он шел вдоль небывалой автострады по которой с вихрем проносились, нет, не машины, а какие-то длинные узкие транспортные средства на подобии ракет. Присмотревшись, понял, что движутся они без колес, словно на воздушной подушке. А он шел и шел, вернее, уныло брел незнамо куда. Возникли мысли о сумасшествии, о сне. Но… вот он дотронулся до ограждения, которое отделяло автостраду от пешеходной дорожки… с виду металлическое, оно оказалась из какого-то материала наподобие пластика. Не заметил, как оказался на возвышенности – круглая… беседка с колоннами в античном стиле. Наверное, смотровая площадка для туристов кем, собственно, немного очухавшись, он тогда себя ощутил. Теперь вся фантастика была как на ладони, и почему-то вспомнилось восклицание Ивана Васильевича из известной кинокомедии: «Красота! Лепота!» Небоскребы небывалых очертаний, какие-то вознесшиеся над землей светящиеся кольцевые магистрали, по которым, как по артериям, текло движение, сооружения в виде гигантских светопрозрачных парусов и куполов. А в воздухе проносились разноцветные и разномастные болиды, и было их великое множество, словно машин в час пик. Они то и дело прилипали к изгибам колец на короткое время и вновь устремлялись в путь.
Один, второй, третий… пронеслись совсем рядом, так что можно было рассмотреть лица водителей и пассажиров. Так ведь это что-то вроде автомобилей только летающих! Вот те на!
Вдруг заиграла легкая музыка, а затем хорошо поставленный голос объявил на чистом русском языке: «Внимание! Перегружен второй ярус транспортного кольца. Пользуйтесь пересадочными узлами хордовой магистрали».
ДА ВЕДЬ ЭТО ЖЕ МОСКВА!!! В дали, в дымке увидел он хорошо знакомые очертания Кремля…
*****
Забытье воспоминаний было прервано самым жестким образом – дверь камеры разверзлась, и на пороге материализовалось трое. Одного он хорошо знал – директор НИИ Истории и времени – и с чем это он пожаловал интересно?! Двое его спутников, само собой, сотрудники правоохранительных органов одетые по форме. Не мудрено, он ведь опаснейший преступник и меры безопасности отнюдь не лишни, даже при наличии СИСТЕМЫ.
Вдруг директор оказался лицом к лицу, глаза в глаза и, отринув всякую воспитанность и интеллигентность, схватил Пивображенского за воротник. Глаза руководителя научного учреждения налились кровью, лицо вмиг приобрело свекольный цвет.
-ГДЕ УЛЕТОВ! СУКА! ГДЕ ОН, ОТВЕЧАЙ!!! – кричал в самое ухо, словно боясь быть неуслышанным. С непривычки, после долгих недель абсолютной тишины, у Пивображенского заложило уши, голова же наполнялась каким-то хрустящим пульсирующим звоном.
-Не знаю, – хриплым, металлическим каким-то чужым голосом только и смог ответить Профессор.
Директор НИИ Истории и времени ослабил хватку. С видом полного презрения развернулся и молча, в сопровождении двух сотрудников, удалился.
*****
Где Улетов?! Дорого он бы дал, чтобы получить ответ на этот вопрос. Внезапно накатили… муки совести. Верно, погубил он невинную душу. Пусть и неумышленно, но погубил. Сгинул товарищ Улетов незнамо где. А ведь до этого был он в этом плане перед совестью чист – никогда не преступал черты, даже в пору лихой бандитской молодости пронесло.
Он подошел к окну. Густыми хлопьями валил мокрый тяжелый сероватый снег. Как и тогда, когда вот так же за решеткой, дожидался он отправки на зону…
