Оригинал записи: Oborona ru, «Национальная оборона», №11, ноябрь 2013. Виктор Александрович Борисов, подполковник в отставке. В августе 1968 года войска Варшавского договора вошли в Чехословакию. В начале мая 1968 г. закончилась весенняя поверка 14-й Гвардейской мотострелковой дивизии 20-й Гвардейской общевойсковой армии Группы советских войск в Германии, и на 6 мая, на 18 часов, было назначено совещание по подведению итогов поверки. Совещание должен был проводить новый командующий – генерал-лейтенант И.Л. Величко. …Мечта западногерманских реваншистов увидеть «свои Судеты» так и осталась мечтой. В то время мы защищали завоевания наших отцов и дедов, самих себя, наш строй, защищали всех трудовых людей, в том числе – и чехословаков. И защитили.
Командиры полков дивизии стояли у главного КПП и ждали и командующего и командира дивизии. Ровно в 17.55 появились ЗиМ и «Волга». Командир танкового полка полковник В.П. Бобков начал доклад, когда завыли сирены. Все недоуменно переглянулись: какая может быть тревога? Проверка закончилась! Да и генералы здесь. Недоумение рассеял выскочивший на крыльцо штаба оперативный дежурный майор Фомичев: «Что вы стоите? Тревога! Москва!» Генералов как ветром сдуло.
Надо сказать, что еще в январе в магазинах Военторга среди женщин пошли разговоры, что в Чехословакии что-то не то… К апрелю разговоры поутихли. Единственное, что мы тогда знали, это то, что чехословаки – наши друзья и союзники номер один. Поэтому над женами и этими сплетнями мы посмеивались. А зря.
ВПЕРЕДИ – ЧЕХОСЛОВАКИЯ
Приказ командира батальона майора Д.Х. Бурляева был краток: «Совершаем марш. Первая контрольная точка – город Херцберг, последняя – город Фрейберг». Все поняли правильно – впереди Чехословакия. Ночь прошла в подготовке к маршу, а к вечеру 7 мая дивизия была остановлена в лесном массиве несколько южнее Фрейберга. Все замерло в ожидании. Так прошло трое суток.
Позже стало известно, что, пользуясь благоприятно сложившемся положением для реванш-захвата Чехословакии, правительство Западной Германии двинуло свои танки к чехословацкой границе, не поставив в известность своих союзников – американцев. После событий в Берлине в 1961 г., карибского кризиса 1963 г. опять возникла опасность новой мировой войны. Но американцы, услышав грохот наших танков, мчавшихся к границе ЧССР аж из-под Берлина, пришли в себя и перекрыли своими танками все дороги. Как только это произошло, 14-я дивизия, совершавшая бросок из места дислокации (город Ютербог) к чехословацкой границе, была остановлена в районе населенных пунктов Мульда-Эдеран-Бранд-Эрбисдорф. До границы оставалось 20 километров. Мир оказался настолько близок к новой войне, что американский президент вызвал к себе для дачи объяснений канцлера ФРГ Курта Георга Кизингера, а несколько позже немецкая студентка Беата Кросфельд публично дала пощечину ему же за то, что он когда-то служил фашистскому режиму, и за то, что могло произойти.
В то время никто из нас и не думал, что дивизия будет стоять в этом лесу целых четыре месяца.
Мы до дыр зачитывали газеты, ища информацию о Чехословакии. Информация была, но очень скудная. Ясно было только одно: положение в стране очень серьезное.
Виктор Александрович БОРИСОВ – подполковник в отставке
В мае было отменено увольнение в запас солдат срочной службы, отслуживших положенный трехгодичный срок. Никаких признаков недовольства не было – все понимали серьезность положения. Привезли выпускников учебного танкового полка по подготовке механиков-водителей, и была поставлена задача в наикратчайший срок подготовить из них заряжающих, а штатных заряжающих вывести в резерв. Видимо, предстоял длительный марш и нужны были подменные водители. Стали приниматься меры скрытности и секретности: закрыли номера машин на башнях косынками, опечатали радиостанции. Каждому водителю автомобиля выдали по несколько номеров: выехал из леса с одним, въехал – с другим.
Замазывались белые круги на задних бортах грузовиков – обозначение Группы советских войск в Германии и рисовались квадраты или другие геометрические фигуры. Командование знало: разведка врага не спит, за нами ведется непрерывное скрытное наблюдение.
В конце июня, как гром среди ясного неба, известие – начинается увольнение в запас старослужащих. Радости не было предела. Командование дивизии приняло решение отправить всех увольняемых централизованно, одной колонной. Я был назначен командиром сводной роты от танкового полка. Был проведен митинг, звучала музыка, вручены грамоты. Колонну из девяносто восьми машин возглавил заместитель командира дивизии по строевой части полковник Рощупкин. Машины были открытые, погода – солнечная, настроение у всех – прекрасное. К вечеру были на месте – в Ютербоге. Там нас ждал капитан Хомяков, помощник начальника штаба полка по строевой части. Мне он вручил пакет, чему я был немало удивлен. Содержимое пакета меня ошеломило – увольнение отменялось, предписывалось продолжить строительство третьего танкового бокса. Запомнилась мертвая тишина в строю, когда я зачитал приказ, но никакого недовольства не последовало.
Через месяц, в конце июля Хомяков сразу после ужина бросил: «Зайди». Зашел. Опять пакет. В нем – время отъезда обратно, в лес. Время и место отъезда предписывалось не афишировать. Поехали в ночь, в закрытых грузовиках, стараясь не привлекать ничьего внимания. Осмысление произошедшего пришло позже. Командование и не думало проводить увольнение и, выражаясь современным языком, «кинуло» американскую и западногерманскую разведки, скрытно вернув назад главную ударную силу полка – солдат теперь уже четвертого года службы.
В полку нас ждали новшества. На лобовой броне и на обоих боках башен танков были нарисованы широкие вертикальные белые полосы, чтобы отличать наши танки от чехословацких. И главное: спереди на башнях появился разделенный на три части шестиугольник белого цвета с какими-то цифрами. И только в Чехословакии мы оценили эту «картинку», когда местные жители по указанию своего руководства стали менять указатели населенных пунктов, чтобы создать путаницу и неразбериху в наших подразделениях во время марша. Не получилось. Нам здорово помогли наши вертолетчики, которые, рассмотрев «картинки» на башнях, выводили наши танки на нужное направление. Шестиугольник был условным знаком 14-й дивизии. У других дивизий были иные геометрические фигуры: круги, прямоугольники, ромбы. В верхней части фигуры помещался порядковый номер танка в батальоне, в левой нижней – условный номер полка в дивизии, в правой – номер роты. Имея на своих картах маршруты наших частей, вертолетчики «поправляли» сухопутчиков, сбившихся с пути.
«ПО-ХОРОШЕМУ ОНИ НЕ ПОНИМАЮТ»
Дивизия уже четвертый месяц стояла на границе. Люди устали в первую очередь от ничегонеделания – работа по обслуживанию техники была теперь для нас в радость.
10 августа просочилась информация, что надо ждать высоких гостей: главнокомандующего войсками Варшавского Договора Маршала Советского Союза Ивана Якубовского. Но неожиданно, 13 августа, батальон посетил министр обороны Маршал Советского Союза Андрей Гречко.
Так уж получилось, что первую остановку маршал и сопровождавшие его генералы сделали возле зенитно-самоходных установок ЗСУ-57-2 – зенитчики замыкали нашу батальонную колонну. Гречко был страшно удивлен, что танковый полк прикрывают от удара с воздуха всего лишь четыре зенитных установки, а на танках нет зенитных пулеметов. Гречко повернулся к стоявшему рядом генералу и тот сделал какую-то запись в своей папке. Уже намного позже в структуру танкового полка для усиления противовоздушной обороны ввели батарею ЗСУ-57-2.
Виктор Борисов – курсант Ташкентского высшего танкового командного училища им. Маршала бронетанковых войск П.С. Рыбалко.
Потом министр и генералы направились к месту построения батальона. Смотрим на гостей, многих узнали по фотографиям в Ленинских комнатах: министр обороны СССР Маршал Советского Союза Андрей Гречко, главнокомандующий войсками Варшавского Договора Маршал Советского Союза Иван Якубовский, начальник Главного политуправления СА и ВМФ генерал армии Алексей Епишев, главнокомандующий Группой советских войск в Германии Маршал Советского Союза Петр Кошевой. Холодок пробегает по коже. Но потом «отпустило» – военачальники доброжелательно, но и с любопытством рассматривают нас.
Гречко поздоровался с личным составом, ответили сравнительно дружно. Генералы, стоящие за министром, заулыбались. Министр, обращаясь ко всему батальону, сказал: «Знаю, о чем вы хотите меня спросить. Это, сколько вам осталось ждать, здесь, в лесу. Прямо ответить я не могу. Может неделю, может больше, дней десять. Но идти туда надо, по-хорошему они не понимают. Чехословакию мы им не отдадим. В сорок пятом она дорого досталась нам, да к тому же, мы не можем допустить, чтобы западные немцы вышли к нашей границе. Вот западные немцы планировали и планируют захватить Чехословакию за сорок восемь часов. Для нас это много. Мы можем сделать это за двенадцать часов. В мае они хотели это сделать, но не смогли – вы помешали. Спасибо вам всем. Вот в Румынии все переполошились, армию свою по тревоге подняли, независимость хотят свою показать. Чаушеску, их правитель, что-то заговариваться начал. Мол, если бы в сорок четвертом Румыния не перешла на сторону Советского Союза, неизвестно, сколько бы война еще продолжалась. Вождишкой мирового значения хочет себя показать. А зря. Если надо, мы и его можем прихлопнуть, но уже всего только за шесть часов. Так что с нами нужно дружбу дружить».
Все стало ясно и понятно. Скоро осень – надо торопиться.
Ровно через неделю началась операция по вводу войск в Чехословакию. Для нас – «Влтава», для тех, кто из Союза, – «Дунай».
Нам предстоял марш порядка двухсот километров. Двадцать – по территории ГДР, остальные – по Чехословакии, до города Непомук Пльзенского края. Там мы должны были нейтрализовать зенитный полк чехословацкой армии, то есть не допустить выхода в город техники и артиллерийских систем.
Наличие дополнительных бочек с дизтопливом, незащищенных броней наружных баков говорило о том, что мы не готовились к ведению боевых действий. И одновременно нас предупреждали: возможны провокации, но первыми не стрелять. Короче говоря, действовать по обстановке, но пушки не расчехлять. Как хочешь, так и понимай! Поразмыслив многие, когда стемнело, сняли чехлы с эжекторов пушек, оставив надульники. А потом вскрыли и цинки с запалами для гранат Ф-1.
«ЧУГУННЫЕ ТРУБЫ»
Ввод был назначен на 19 августа, потом передвинули на 20-е. Ровно в 22 часа в наушниках раздалось: «Воем, всем, всем! Чугунные трубы, чугунные трубы, чугунные трубы». Ну вот и все. Поехали.
Всего в операции было задействовано 36 дивизий. Войска были построены в три эшелона. Первый, основной, входил в Чехословакию, второй был подтянут на место постоянной дислокации дивизии первого эшелона, третий оставался на своем месте, но был в постоянной готовности к погрузке на железнодорожный транспорт или выдвижению своим ходом.
Министр обороны СССР, Маршал Советского Союза Андрей Гречко в расположении 2‑го батальона 330‑го танкового полка 14‑й Гвардейской мотострелковой дивизии.
К тому времени мы знали, что сопротивление нам могут оказать органы внутренних дел и военные летчики. Но все получилось с точностью до наоборот. Милиция на местах оказалась нашим союзником, а пилоты ВВС ЧССР обрадовались вынужденному дополнительному отпуску. Наш полк пересекал границу в районе местечка Дойчензидель-Мнишек. Впереди были Рудные горы, высота которых в некоторых местах была свыше 1000 метров над уровнем моря. Врезалось в память: все вокруг было освещено осветительными авиабомбами, висевшими на парашютах. Свет был ослепительно ярко-оранжевый. Тени – угольно черные. Над головами – свист самолетов. Слева и внизу – цепочки огней, там тоже шли войска. Горная дорога была очень узкой, при поворотах танк правым боком цеплял скалу, экипажу приходилось сидеть сверху – на всякий случай.
Прошли города Литвинов, Мост и направились на Пльзень, крупный промышленный центр Чехословакии. Именно в этом городе были сосредоточены все заводы «Шкода». Двигались мы по автомобильной дороге, было еще темно, фары работали в положении «полузатемнение». Тем не менее механики вели свои танки Т-54б очень аккуратно и не по-оккупантски уступали дорогу встречному транспорту. Но чехословаки это не оценили и стали вести себя просто по-хамски, в наглую занимая середину дороги и даже выезжая на встречную полосу. Вызов мы приняли и стали ехать прямо на слепившие нас фары, левым подкрылком сбрасывая «Шкоды», «Татры», «Мерседесы» с дороги. Нас поняли, но не все. И, как это не банально звучит, нашим механикам было очень жалко подкрылки своих танков – придется ведь их выравнивать, махать кувалдой. И на ближайшей остановке выход был найден. Стали снимать инфакрасный фильтр с командирских прожекторов-целеуказателей. При появлении очередного наглеца на двух-трех танках внезапно включались прожектора и ослепленный водитель уже без нашей помощи оказывался в кювете или врезался в дерево на обочине.
Около 11 часов дня батальон подошел к городу Непомук. Общая задача нашего полка состояла в блокировании всех входов и выходов из города и взятии под охрану всех жизненно важных объектов. Разрешалось вести диалог с местными жителями, объясняя им причины ввода войск, запрещалось кого-либо задерживать или арестовывать.
Достопримечательностью города был старинный замок, сооруженный на высокой скале. В районе замка находился военный городок зенитного полка. Его-то мы и должны были блокировать силами 2-го батальона. Все улицы города тянулись вверх, к замку. Вот по такой узкой улочке пришлось подниматься на первой передаче. Буквально рядом, на узком тротуаре молча стояли люди. Враждебности в них я не видел. Внезапно в верхней части улицы появился небольшой грузовичок. Странный – на трех колесах. Разъехаться с ним было невозможно, и водитель об этом прекрасно знал. Он остановил свой драндулет, вылез из кабины и стал наблюдать, что будет дальше.
«Фронтовые» советских войск в ЧССР.
Стали выдавливать это средство передвижения, переднее колесо его вывернулось, из кузова попадали бидоны, и молоко рекой потекло по брусчатке вниз. Водитель забегал по тротуару, стал грозить нам кулаками. Появился еще один «смельчак», но увидев, что произошло с первой машиной, сразу ретировался.
Сделав левый поворот, мы оказались у КПП. Как было решено заранее, один танк встал пушкой в направлении военного городка, два других – в сторону города. Через КПП никто не шел, наряд к нам не выходил, а может быть, его просто не было. Зато напротив был небольшой ресторан. Трезвые кучковались у входа, улицу шириной 8-10 метров благоразумно не переходили. Хуже было с нетрезвыми, те рвались для выяснения, но их сдерживали. Людей становилось все больше. Это начинало беспокоить. Доложил обстановку по радио. Ответ был такой: «Не обращать внимания, занимайтесь своим делом».
Толпа росла как на дрожжах. Пришлось держать водителей за рычагами, а наводчиков за пультом управления стабилизатора пушки, чтобы в случае чего, вращая башней, сбивать орудийным стволом нападавших. Ну, а дальше – первая очередь поверх голов, далее – по обстановке. Захват танков мы допустить не могли.
Первый день прошел напряженно, но без каких-либо эксцессов. Второй день, 22 августа, запомнился тремя моментами. Около 11 часов из КПП в город хотел выйти какой-то чехословацкий офицер, но получив удар по шее металлическим прикладом автомата, с криком убежал назад. Часовым был мой наводчик ефрейтор Гриша Кечаев. По характеру он был очень спокойный, но этот офицер «достал» его. Вечером приехал командир полка полковник Бобков вместе с этим офицером, у которого была завязана шея. Гриша заметно сник. Но Бобков перед строем объявил моему ефрейтору отпуск на Родину сроком на 10 суток, но только по возвращении в ГДР, и, улыбаясь, заметил, что нельзя так сильно бить в шею офицера дружественной армии.
Этот чех, подполковник, был командиром зенитного полка. Пока наше командование вело переговоры с чехословацким, наши разведчики облазили весь военный городок и установили, что полк состоит из трех дивизионов: двух ракетных и одного ствольного. Ракетные были где-то на точках, а ствольный – здесь, у нас под носом, и на вооружении у него состояли самоходные установки ЗСУ-57-2. Это стало для нас неприятным сюрпризом. И как знать, что бы произошло, если бы зенитчики решили устроить засаду. Ведь эти «сучки» – ЗСУ–57–2 сильнейший противник для танков.
В свое время мы настолько доверились своему лучшему союзнику, каким мы тогда считали ЧССР, что не вели никакой разведывательной и контрразведывательной деятельности на ее территории. А было и такое: заходили наши в какой-то населенный пункт для нейтрализации воинской части, а той и в помине нет – давно уже съехала.
Второй момент. Около двух часов дня около ресторана стала собираться молодежь и, судя по всему, с недружественными настроениями. Механики и наводчики сели на свои места. На всякий случай приказываю: «Первая очередь поверх голов». Причем она пришлась бы по второму этажу, из окон которого выглядывали любопытные. Другого было не дано. Разговора у нас с этой публикой не получалось – мешал языковый барьер. Это был еще один просчет нашего командования. Думали, что украинцы, особенно западные, будут понимать чехов. Не понимали. Обстановка накалялась, да и спиртное помогало.
Тут мое внимание привлекла девушка. Белые брюки, красная рубашка, чувствовалось, что к ней прислушивается молодежь. Я жестом пригласил ее к себе на танк. Оказывается, она местная, учится в Советском Союзе и неплохо говорит по-русски. Главный вопрос ее ко мне был: «Почему мы оккупировали Чехословакию?» Я засмеялся, засмеялись и мои ребята.
– Если бы мы были оккупанты, то я с вами так дружески и не разговаривал. Приехали мы к вам протянуть руку помощи и не дать нашим общим врагам захватить вашу страну. Успокойте ваших земляков. У меня приказ: никого не впускать и никого не выпускать из этого военного городка. У военных приказ – это закон. Мы никого не пугаем, но и в детские игры играть с вами не намерены.
Она задумалась. Потом попросила:
– А можно я к себе брата позову, ему интересно на танке побывать, ему всего четырнадцать лет.
Я разрешил. Мальчишка заглянул в люк, увидел снаряды, заряженный спаренный пулемет, блестящие патроны, сидящий экипаж. Потом они спрыгнули с танка и подошли к толпе. Их окружили, они стали что-то рассказывать. На всякий случай дал команду: «Заводи». Но толпа стала рассеиваться, исчезла и моя переводчица.
И последний момент. Стали уходить из города. Все роты должны были собраться внизу, на окраине этого средневекового города.
Там мы должны были переправиться через речушку шириной метра четыре по старинному мосту. Мост – из гранитных валунов, полусферой вверх, красоты необыкновенной, словно из сказки. Но стало жалко – развалим ведь это чудо своими танками и решили форсировать речку в другом месте. Так и сделали. А у моста, оказывается, нас ждали полковые разведчики, чтобы предупредить, что мост заминирован и нужно ехать в обход. Что тут сказать? Нам их старину было жалко уродовать, а они, видимо, готовились к сопротивлению и такого чуда не пожалели. Какой важный стратегический объект, который нужно уничтожить!
Теперь нам предстоял марш порядка шестидесяти километров к западу. Конечная точка маршрута – район Хоршовски-Семошице Пльзенского края. Здесь мы должны были выйти к автомобильной дороге №26, связывавшей Пльзень с пограничным переходом «Фольмава». К вечеру 23 августа мы были на месте.
ЗАСТАВА НА ДОРОГЕ
После «демократизации» граница ЧССР с ФРГ и Австрией практически не охранялась, два батальона пограничной стражи бездействовали, личный состав был деморализован. Нужно было внезапно и одновременно закрыть границы, тем самым изолировать пособников противника, перекрыв все идущие от границы дороги. Для нас это означало останавливать весь транспорт, проверять документы, досматривать автомобили в поисках оружия, контрреволюционной литературы и антисоветских листовок. То, что называется сейчас «пражской оттепелью», у нас, а также у порядочных чехов и словаков в то время именовалось «тихой контрреволюцией».
Сентябрь 1968 г. Солдаты и офицеры 2-го батальона в лесу в районе города Станьков.
Ставя задачу, командир батальона подполковник Бурляев добавил: «В связи с работой снайперов противника, а они уже появились, всем офицерам фуражки заменить на пилотки и снять наплечные ремни, чтобы ничем не выделяться среди личного состава». Нужды менять погоны на гимнастерках не было – все ходили в комбинезонах.
Утром 24 августа началась операция. Нам уточнили задачу: останавливать все машины, при проверке документов тянуть время, задавая вопросы едущим, имитировать полное непонимание ответов. Если есть надписи на тему «оккупации» – заставлять смывать и стирать. И, главное, несмотря на отсутствие компромата, отправлять машины назад. Любая возвращаемая назад машина утыкалась во внезапно возникшую походную заставу типа нашей. Паралич на дорогах давал нашим спецподразделениям время для наведения порядка на контрольно-пропускных пунктах границы.
Особые указания были даны насчет военнослужащих чехословацкой армии и автомобилей из капиталистических стран. Военных следовало высаживать и отправлять в штаб батальона. В случае неповиновения разрешалось применять физическую силу. Пассажиров западных машин мы должны были досматривать с особым вниманием.
КПП представлял собой стоящий на обочине танк с опущенной и направленной в сторону границы пушкой. Экипаж находился на своих местах, рядом с танком – дежурный офицер и пять солдат с автоматами. При приближении машины офицер выходил на дорогу и красным флажком указывал, где остановиться. За ним, перегораживая дорогу, выстраивались солдаты с направленными на автомобиль автоматами. Каждая смена дежурила по одному часу. Мне досталось дежурить с часу дня. Погода стояла отличная, солнечная.
За время моего дежурства задержали три автомобиля. Первый – трейлер, кузов которого был пустой, а на брезентовом тенте крупными буквами выведено: «Русские, убирайтесь домой!» и «Долой русских оккупантов!». Сначала водитель не понимал русского языка, потом понял и стал соляркой смывать надписи.
Вторым автомобилем была легковая «Шкода», за рулем которой находился, как выяснилось, подполковник, начальник штаба танковой дивизии. Ехал он один, в штатском, что вызвало естественное подозрение. На предложение покинуть машину ответил руганью и угрозами. Из машины его вытащили, скрутили и отвели в штаб батальона. Чуть позже к нам подошли комбат, начальник штаба и задержанный чех. Несмотря на синяк под глазом и помятый костюм, настроение у чеха было приподнятое. Он жаром потряс руки комбату и начальнику штаба, что-то все говорил, помахал нам на прощанье рукой и уехал. Комбат сказал, что проверка этого чеха прошла нормально, что он «наш», окончил советскую Бронетанковую академии, а когда узнал, что мы вошли в Чехословакию, разругался с командиром дивизии и поехал к своей семье в Пльзень.
Последней машиной на моем дежурстве был легковой «Мерседес», судя по номерам, из Западной Германии. В машине было три пассажира и женщина-водитель – блондинка средних лет в модных тогда больших солнцезащитных очках. Все сидящие в машине смотрели прямо перед собой и на мои вопросы не отвечали. Потребовал для начала документы. Никакой реакции. Повернулся к солдату и начал с ним обычный треп про его дембель, про погоду и прочую ерунду. Послы-шались возмущенные голоса немцев – проняло! Подали паспорта – все из «Бундес републик Дойчланд». Вот он враг! С любопытством мы смотрели на западных немцев. Жестом показываю покинуть машину. Не хотят. Подходят другие солдаты, кто-то пнул ногой в бампер. Стали вылезать. Все смотрели на немку. В то время началась мода на «мини», поэтому солдаты с интересом уставились на серое платье, нестандартно оголявшее ноги. Послышались шутки-прибаутки.
Обыскали их и машину. Им повезло, что ничего не нашли. Один из пассажиров начал было возмущаться, но легкая затрещина заставила его закрыть рот. Продержали мы их около часа, а потом отпустили, зная, что через два-три километра их опять остановят.
Сейчас все наши действия могут показаться бесчеловечными, нарушающими права человека и тому подобное. Но эти события происходили всего лишь чуть более двадцати лет после окончания Второй мировой войны, и у той же Западной Германии уже было 12 дивизий, которыми командовали бывшие фашистские офицеры и генералы. Это было время «холодной войны», которая в любой момент могла превратиться в «горячую».
На следующий день батальон был переброшен ближе к городу Станьков. И здесь уже встали надолго.
На первом же совещании офицеров комбат Бурляев довел до нас результаты операции по наведению порядка на границе. В полосе действия нашей дивизии был задержан грузовик с антисоветскими листовками, найдено оружие и, что вызвало смех присутствующих, несколько групп зараженных венерическими болезнями проституток, направленных из Западной Германии. Еще до начала операции офицеров предупреждали, что возможна переброска этих «жриц любви» на территорию Чехословакии для «обслуживания» наших войск. Примерная численность – десять тысяч человек. Как ни странно, даже давалась ориентировка на эту публику: все они одеты в синее юбки, жакеты и белые блузки. Под лацканом жакета значок с надписью: «Мы вас любим!». Несколько позже такой значок нам показал особист капитан Мошков: кусочек белого металла размером пятнадцать на двадцать миллиметров и надпись красного цвета. Почему они были одеты однообразно и имели значки, история умалчивает.
У города Станьков мы встали ротными колоннами в просеках лесного массива. Головное охранение расположилось около полуразрушенного костела, как мы потом узнали, святой Барбары. Стали обустраиваться на новом месте, одновременно обслуживая технику и ставя палатки.
ВОДНЫЕ ПРОЦЕДУРЫ ПО-НЕМЕЦКИ
В конце августа на одном из совещаний командир батальона нас проинформировал, что вместе с советскими войсками в Чехословакию вошли и наши союзники по Варшавскому Договору: по одной дивизии от Польской Народной Республики, Венгерской Народной Республики, Германской Демократической Республики и два полка армии Народной Республики Болгарии.
Мы в Чехословакии с союзниками не сталкивались. Тем не менее от офицеров связи, других офицеров, которые появлялись у нас в батальоне по делам службы, какая-то информация о действиях союзников все же поступала. В частности, стал известен случай с немецким регулировщиком движения.
Так получилось, что в ходе ввода войск в кромешной тьме с пылью разорвалась колонна наших машин, в которой ехал и маршал Кошевой. Машина с охраной отстала, и с рассветом в каком-то населенном пункте одинокую машину главкома окружила толпа с криками и угрозами. Положение становилось критическим. Местная шпана рвала ручки дверей автомобиля, требуя, чтобы пассажиры вышли.
Внезапно, откуда ни возьмись, у машины оказался немецкий солдат-регулировщик, который, моментально сориентировавшись, дал очередь из автомата поверх голов нападавших. Толпа отхлынула от автомобиля. Тогда солдат встал впереди машины, жестом показал водителю, чтобы он ехал за ним, и сам пошел вперед, изредка для острастки стреляя перед отступавшей толпой в землю. Так он довел машину маршала до перекрестка, взмахнул рукой с автоматом – давай, мол, камрад, вперед! Потом Кошевой долго разыскивал этого регулировщика, желая его отблагодарить, но так и не нашел.
Рассказывали о немцах-регулировщиках и другое. Если регулировщика выставляли в населенном пункте, то он мелом вычерчивал на асфальте круг диаметром примерно два-три метра, жестом и голосом предупреждал ретивых местных жителей, что если кто переступит этот круг, то он будет стрелять. Желающих, насколько я помню, не было.
Миротворческая беседа с подпоручиком Олдржихом и поручиком Виттом из 2-го батальона 23-го танкового полка ВС ЧССР.
Другой случай. Один из батальонов немецкой народной армии расположился лагерем, как и мы, в лесном массиве. В отличие от нас у немцев не было своего пункта водоснабжения – колодца, и они были вынуждены посылать свою автоцистерну за водой в ближайший населенный пункт. Нередко цистерна возвращалась полупустой – какие-то местные «шутники-демократы», дождавшись, когда солдаты наполнят водой из колонки емкость и сядут в кабину, подкрадывались сзади, открывали кран и вода потихоньку вытекала во время движения. Так продолжалось несколько раз. Переговоры с местной администрацией ни к чему не привели, и тогда немецкие командиры приняли свои меры.
Внезапно, ранним утром, немцы окружили село, выгнали всех жителей на центральную площадь, где перед ними выступил с речью командир немецкой воинской части. Смысл его выступления сводился к тому, что местные жители недопонимают важности ввода союзных войск, что они отталкивают руку помощи от своих друзей по социалистическому лагерю, ну и тому подобное. Думаю, что речь была произнесена на ломаном языке, и кое-кому это напомнило события двадцатипятилетней давности, то есть Вторую мировую. Затем гедеэровские солдаты раздали каждому взрослому по кружке, поставили машину-водовозку на окраину селения, и жители под «охраной» автоматчиков стали курсировать между колонкой и водовозкой, наполняя последнюю водой из кружек. После наполнения цистерны командир части подвел итоги их работы и сделал резюме – если шалости с краном повторятся, то наполнять цистерну они будут чайными ложками. Все это «водяное» мероприятие было проведено без оскорблений и фактов физического насилия – очень тактично.
Больше мы о немецких союзниках ничего не слышали. В достоверности этих рассказов мы не сомневались. Выдумывать все это офицерам из больших штабов было незачем.
ГРИМАСЫ ПРОПАГАНДЫ
В начале сентября часовой у шлагбаума, расположенного у церкви, задержал местного жителя с вещевым мешком за спиной. Время было обеденное. Роты строились на прием пищи. Офицеры штаба стояли у нашей полевой столовой, когда к ним привели задержанного. Это был мужчина выше среднего роста, худощавый, опрятно одетый и ничего не понимающий по-русски. Он что-то горячо говорил, потом достал из вещевого мешка две буханки хлеба и стал совать их в руки комбату. Никто ничего не понимал. Офицеры, забыв про обед, пытались понять этого чеха, первого, кто пришел к нам и, видимо, с дружественными намерениями. А когда поняли, то разом замолчали от изумления. Он принес нам хлеб, потому что у нас голод, у нас нет продуктов, а умерших от голода мы тайно закапываем или отправляем в Россию. Он ждал нашего прихода и вот тайком пробрался к нам, потом еще принесет нам хлеба. Сам он учитель местной школы и, помявшись, попросил показать ему тела умерших от голода солдат.
Для нас это было потрясение. Оказывается, все чехословацкие газеты, радио, телевидение, листовки на стенах домов трубили о том, что русским нечего есть, что возможны нападения на продовольственные магазины, дома местных жителей в поисках съестного.
Учителя повели в столовую, провели мимо солдатских столов. Затем он пообедал вместе с офицерами штаба. Побывал в санчасти, где, естественно, не увидел тела умерших от голода солдат. При расставании ему вручили его вещевой мешок, набитый советскими продуктами: банками с тушенкой, колбасой, рыбными консервами, папиросами и сигаретами. Приходил он к нам еще два раза, а потом куда-то пропал. Намного позже, в милиции, нам сообщили, что его нашли повешенным в лесу. На груди у него висела табличка: «Он помогал русским». Внизу была нарисована свастика.
Кстати, во всех лозунгах, надписях на стенах, я нигде не видел слова «советский», а только «русский», «Иван», «Машка», «оккупант».
Есть такая книга о событиях в Чехословакии под названием «Освободитель». Автор ее – предатель, бывший офицер Главного разведывательного управления Советской Армии некто Владимир Резун, литературный псевдоним Виктор Суворов. В «Освободителе» Резун пишет: «…постоянный голод солдат, которых кормят хуже, чем любых других солдат в мире». Или: «Я забрался на ящик с надписью «Сделано в США», поднял над головой банку тушенки… крикнул «ура!». Могучее и радостное «ура», вырвавшееся из сотни глоток, было мне ответом». Упоминает «повальное пьянство» и т.п.
Отвечаю на этот бред. Наша 14-я дивизия получала продукты прямо с наших военно-транспортных самолетов Ан-12 в аэропорту города Пльзень. Кроме пресловутой тушенки, семипалатинской и армавирской, в рацион питания входила обычная копченая колбаса «Краковская», китайская колбаса в банках под названием «Великая стена» (банки емкостью 525 и 338 г). Два или три раза привозили сметану – это в полевых-то условиях! Раз в неделю привозили сыр. Короче говоря, закуска была неплохая, водки не было. Правда, у кого жены оставались в ГДР, то они с оказией присылали своим мужьям бутылку спирта. Это случалось примерно раз в две недели. А у многих жены были в Союзе, так что спиртное делилось по-братски.
Военторг нас не баловал: подворотнички, нитки, конверты, пуговицы, крючки. Один раз привозили хромовые немецкие сапоги, меховые.
Табачное довольствие, как и продовольствие, было на высоте: папиросы «Ароматные», сигареты «Новость» – с фильтром, их только начали выпускать в СССР.
В письме матери от 6 октября 1968 г. я еще упоминаю о печенье. К сожалению, я не написал, сколько граммов его нам давали к чаю на завтрак, а вот другая цифра заслуживает внимания. Со слов начальника продслужбы полка наша дивизия ежесуточно съедала 1,5 т колбасы: и «краковской», и китайской, и армавирской, и даже колбасок «Охотничьих». Простой расчет показывает, что ежедневно военнослужащий тринадцатитысячной 14-й дивизии получал 115 г колбасы.
Нигде не упоминается о том, что в начале сентября вышел приказ министра обороны СССР о выплате нам, находящимся в Чехословакии, командировочных денег из расчета 2 рубля 50 копеек в сутки. Это были для того времени хорошие деньги, учитывая, что за питание, банно-прачечные и медицинские услуги мы не платили. Начфины эти деньги называли «промежуточными», а мы – «фронтовыми». Дело было в том, что в случае начала широкомасштабных действий наша группировка сразу превращалась в Центральный фронт и командующий генерал Павловский уступал место новому командующему, но уже фронтом – Маршалу Советского Союза Ивану Коневу.
Советские деньги по-прежнему начислялись нам на вкладную книжку, а в марках ГДР накапливались в финдокументах полка. А вот «фронтовые» нам выдавались сертификатами, которые с чьей-то легкой руки мы все стали называть «дубчеками» – в «честь» идеолога «пражской весны» Александра Дубчека. «Дубчеки» были различного достоинства, начиная с одной копейки. В Чехословакии наш полк находился 78 суток, таким образом, каждый военнослужащий получил дополнительно по 195 рублей в виде командировочных-«фронтовых».
Тему «голодомора» в советских войсках на территории Чехословакии хочу закончить следующим эпизодом. Где-то 10 октября около 12 часов дня со стороны опушки леса внезапно началась стрельба. Последовала команда «К бою!», а несколько позже – «Отбой». Пошли на звуки стрельбы. На опушке уже стояли командир батальона, его заместители и смотрели в поле. По полю слева направо двигалась шеренга ярко разодетых мужиков с ружьями, которые по команде время от времени палили перед собой. Их было человек 70. Одеты они были живописно: тирольские шляпы с короткими полями и перьями ярко-зеленого цвета, клетчатые жилетки, высокие сапоги, кожаные патронташи, какие-то сетки у поясов. Так, паля из ружей, они прошли мимо нас.
Оказывается, накануне в штаб полка явилась делегация от местного общества охотников и поставила командование в известность, что будет проводиться охота – отстрел фазанов и диких коз. Командование приняло это к сведению, но поинтересовалось: а зачем, мол, в таком количестве, да и сезон вроде закончился. Ответ был сногсшибательным: «Чтобы вам не досталось. Вам ведь есть нечего. А это, мол, наш протест, вроде как даже «партизанское действие» – не давать оккупантам никакой провизии, а морить их голодом».
Бесполезно было говорить охотникам, что мы не оккупанты, а если бы мы ими были, то наши танки стояли бы не в лесу, а на площади, в центре города, и если бы хоть кто-нибудь выстрелил в нас, то этот городишко мы бы так раскатали своими танками, что потом проще было бы отстроить его в другом месте.
СБЕЖАВШИЙ ПОЛК
О событиях в Чехословакии мы знали только из газет или из уст замполита батальона майора Владимира Васильевича Совика. С солдатской прямолинейностью мы высказывали свои мысли: «Что они там чикаются с этой контрреволюцией, разогнали бы, а простым людям объяснили, что к чему и был бы порядок». Но не все было так просто. За несколько часов до ввода войск Москва убедительно попросила президента Чехословакии, Героя Советского Союза Людвига Свободу, имеющего колоссальный авторитет среди населения республики, отдать приказ армии не оказывать сопротивления войскам Варшавского Договора, закрыть все склады с оружием и боеприпасами, опечатать оружейные комнаты, не поддаваться провокациям.
В целом в чехословацкой армии царила обстановка нейтралитета, за небольшими исключениями. Отдельные воинские части все-таки не подчинились приказу и вышли из военных городков с техникой и оружием для оказания сопротивления нашим войскам. В сентябре некоторые части уже вернулись назад – командиры одумались, да и личный состав стал разбегаться. Многие воинские части были просто деморализованы. В полосе действий нашей дивизии недалеко от нашего батальона оказался такой «сбежавший» 23-й танковый полк.
Было известно, что полк состоит из трех батальонов: одного учебного и двух боевых. Учебный остался на месте дислокации, а боевые батальоны вышли по тревоге в неизвестный нам район. Три дня понадобилось нашей разведке, чтобы их найти и не спугнуть раньше времени.
Командиром 1-го батальона был полковник Фишер. На тот момент он находился дома, сильно температурил. И все же нашел в себе мужество, вышел на службу, нашел свой батальон, вернул назад, танки загнал в боксы, навесил замки и большую часть солдат отправил в отпуск.
Хуже обстояло дело со 2-м батальоном. Им командовал ярый антисоветчик и антикоммунист майор Бобак, чего он никогда не скрывал и был готов начать боевые действия против нас. Этого допустить было нельзя. Надо было найти общий язык с офицерами батальона. Структуру подразделения мы уже знали, знали, что на вооружении полка стоят танки Т-54 первых выпусков. Из числа офицеров-добровольцев была создана группа, в которую входил и я, для налаживания контактов с офицерами этого чехословацкого батальона. Наши разведчики вывели нас на КПП, где нас встретил потрепанного вида дежурный офицер и отвел к своему командиру.
Бобак нас встретил руганью, граничащую с бешенством: слюни летели из его рта так, что мы отступили. Огромный живот из-под расстегнувшейся рубашки неприятно колыхался в такт размахивающих рук. Потом он убежал, остались два офицера: подпоручик Олдржих – комсорг полка и поручик Витт – пропагандист. Они не обладали никакой властью. Мы уехали. И все-таки из этой поездки мы извлекли некоторую пользу: видели немногочисленных солдат, грязных, небритых, не соблюдавших никакой субординации, узнали, что кадровых офицеров звена рота-взвод в батальоне почти нет, большинство – офицеры, призванные после окончания гражданских ВУЗов.
Следующий день принес нам новость: батальон вернулся в казармы.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГДР
В конце сентября поступило указание о налаживании контактов с местными властями и населением. Поехали той же группой добровольцев, старшим был майор Совик. Решили ехать сначала в Станьков, а потом в Голишев. Ехали мы в санитарной машине УАЗ-452, накрапывал дождик, было пасмурно, по дороге никого не встретили, что нас насторожило. Въехали на центральную площадь – пусто. В домах опущены жалюзи, но чувствовалось, что за нами наблюдают. С домов были сняты все вывески – где что находится, непонятно. Зашли в один дом – отделение милиции. Навстречу нам встали два капитана: высокие, немолодые, с маленькими кобурами на поясах. Как оказалось, в годы войны оба были в сопротивлении. Они расказали, что до ввода войск в городе было много чужих людей, видимо, с той стороны, а потом они пропали. Вдвоем они срывали с домов листовки, призывавшие давать отпор русским, убивать их, морить голодом, смывали свастики. От них мы и узнали о нашем учителе. Спросили: «Нашли ли убийц?» Они ответили, что нет, ведь их осталось всего лишь двое на весь район.
В ГДР мы возвращались по железной дороге. В Ютербог прибыли в четыре часа утра 7 ноября. Шел мокрый снег, встречали нас немногочисленные женщины – еще не все жены офицеров вернулись из Союза. Были и представители немецкой администрации. Получился митинг, небольшой, но трогательный. До двенадцати часов нас отпустили по домам, а потом – обслуживание техники, увольнение в запас, отпуска домой и прочее.
Почему стал возможен кризис в Чехословакии? Думаю, что в то время мы слишком большое внимание уделяли проблемам Западного Берлина, реваншизма и милитаризации Западной Германии и прозевали тихую контрреволюцию в Чехословакии, которая готовилась очень осторожно, исподтишка.
К 1961 г. экстенсивные методы развития экономики ЧССР изжили себя, наметилось отставание. Уже были тенденции к отказу от планового хозяйства. Население обрабатывали радиостанции «Голос Америки», «Свободная Европа», «Би-Би-Си», не отставали и местные СМИ. Завистливые люди становились легкой добычей западных подрывных центров.
Тем не менее тогда, в 1968 г., мечта западногерманских реваншистов увидеть «свои Судеты», а далее и границу с Советским Союзом, так и осталась мечтой.
В то время мы защищали завоевания наших отцов и дедов, мы уже тогда были против перекраивания границ государств, сформировавшихся по итогам Второй мировой войны. Мы защищали самих себя, наш строй, защищали всех трудовых людей, в том числе – и чехословаков. И защитили.
Виктор Александрович БОРИСОВ – подполковник в отставке
oborona.ru/includes/periodics/armedforces/2013/0911/235111739/print.shtml
warfiles.ru/show-40933-operaciya-vltava-glazami-uchastnika.html
