ОН. Третья часть
Казак зашел в шинок и заказал кухоль горилки.
Сев на дворе в тенёчке, неторопливо, в три прихода, принял содержимое вовнутрь.
Передохнув и поразмыслив, заказал ещё малый бочонок с собой.
Расположившись на живописном берегу Долгой Балки казак, видимо пребывая в прекрасном расположении духа, смачно приложился к бочонку и с удовольствием прорычал:
— Бісова горілка.
Веселым глазом поглядывая на зеркальную гладь реки, он мурлыкал себе под нос песню. Время от времени опрокидывал бочонок над головой, струёй горилки ловко попадал в широко раззявленный рот, с кряхтеньем вытирал усы, хохоча крутил дули в сторону, якобы воображаемого собеседника.
То, неожиданно нахмурившись, принимал грозный вид, с оттенком презрения кричал:
— Тру-на-на!
Затем, видимо, придя к какому-то удовлетворительному результату в своих размышлениях и подкрепляя это убедительным кивком головы, цыкнул языком и несколько раз произнес:
— Так воно і є, то так воно і є…
День уже клонился к вечеру. В бочонке ещё оставалось на четверть горилки. Отблески заходящего солнца играли волшебными картинами, отражаясь в глазах плачущего от восторга казака. Он хохотал, скуля, и гулко хлопая ладонью по бочонку. Звуки его разухабистой песни весёлым рокотом оглашали окрестности. Порой он откидывался на спину, раскинув руки, так недолго лежал, отдыхая, затем поднявшись, прикладывался к бочонку, всё с большим недовольством прислушиваясь к убывающему бульканью оставшейся внутри горилки.
Незаметно стемнело, луна ещё не взошла, лишь звезды мерцали в воде и на небе. Казак стоял на четвереньках перед бочонком и, набычась, требовательно рычал:
— Тру-на-на!
Еще раз, взяв бочонок и запрокинув над головой, выцедил несколько капель, в сердцах кинул бочонок о дерево и разбил. Немного не удержавшись, упал лицом в траву. Но затем приподнялся, грязно ругаясь, стал на четвереньки, затем на колени. Пытался встать на ноги, заваливаясь то на бок, то на спину и непрестанно ругаясь и хохоча.
Став на карачки, немного успокоился и полез к берегу, невысоким обрывом уходящему в реку. Не вставая с колен, ехидно смеясь, стал ссать в реку, хрипло ревя:
— Тру-на-на!
Неспешно сделав своё дело, бухнулся, закинувшись на спину, на берегу и утих.
Чорт жил в Долгой Балке не первый век. Людей он начал бояться как те стали верить в Бога. Они перестали слушаться чортовых чар и с помощью креста и святой воды могли согнать его с привычного места, а то и ещё что.
Чорт был стар и мудр. Он старался избегать встречи с людьми, однако часто с любопытством наблюдал за ними, изобретая в уме какую бы пакость тем сделать. В молодости он много шкоды делал людям, но с возрастом поутерял к этому интерес, стал ленивее, любил больше поразмышлять среди природы и тишины.
Тишину нарушали крики человека. Судя по его поведению и внешнему виду, это был хоть и христианин, однако же, не чуждый греху. На берегу тот безудержно предавался весёлому пьянству.
Как завечерело, чорт зарослями очерета подобрался поближе, ещё окончательно не решив как проучить незваного гостя, да и стоит ли. Так, посмотреть разве только, да послушать человечьего голоса.
Но почувствовав видимо что-то оскорбительное в том, что делал пьяный человек, чорт набрался решимости сделать над тем злую шутку. Притаившись и немного поразмыслив, дождался, когда человек утих.
Поднявшийся только полный месяц яркой дорожкой сочился по теченью реки.
Блестящий в лунном свете мокрый чорт неслышно крался к спящему человеку. Тот протяжно храпел, иногда бормоча что-то неразборчивое.
Когда из-под обрыва появилась голова с рогами и поросячьим носом, казак приоткрыл спросонья один глаз и встретился взглядом с горящими как угли глазами чорта, затем, вынув из кармана шаровар пистоль, луснул из него прямо в ту голову. Чорт, перекувыркнувшись, с шумным всплеском упал в реку — только ноги его мелькнули.
Казак немного придя в себя от пережитого, отряхнулся головой, произнёс:
— От бісів чорт. Хай йому так. От же ж бісів чорт…
Встав на ноги и положив пистоль в карман, он пошёл, слегка пошатываясь, в шинок.
