Неизвестный декабрист
О восстании 14 декабря 1825 года написано очень много, но большинство версий противоречат друг другу, не объясняя странностей поведения стоящих во главе заговора людей и их противников. Попробуем создать еще одну.
В самом конце второго десятилетия XIX века «Союз благоденствия» пополнился двумя новыми членами. Звали их Николай и Михаил Романовы.
Стоп. Кто сказал бред? Не бред, а гипотеза. Поэтому давайте вспомним, что мы знаем о будущем императоре Николае I и его младшем брате.
Даже заняв престол, Николай Павлович оставался приверженцем республиканской формы правления. «Я по должности император, — говаривал он, — а в душе республиканец». Любопытно, что император признавал лишь две формы государственного устройства: республику и абсолютную монархию. К конституционной же монархии он относился с презрением. Зато с огромным уважением относился он к личности Джорджа Вашингтона, когда посол САСШ преподнес ему саженец дерева свободы (неважно действительно привезенный из Америки или срезанный по дороге), император распорядился посадить его в Верхнем парке Петергофского дворца, и сам впоследствии за ним ухаживал. Говорят, это дерево растет до сих пор.
При этом и будучи императором, Николай I не стал легитимистом, он никогда не считал царственную особу священной и в отличие от старшего брата поддержал, например, восстание греков против турецкого султана. Мало ли что он помазанник божий — подданные имеют полное право восстать против плохого правителя. Вот и о венгерском восстании 1848 года он писал Михаилу: «Венгерские мужики начали своих панов резать. Оно бы и хорошо, да боюсь, что к нам перекинется».
По его собственным словам Николай Павлович ничего не знал об указе Александра I, согласно которому младший Великий князь становился наследником престола и об отречении Константина. Некоторые современники утверждали, что это не так: какая-то информация до Николая доходила, но если даже так, то возможность стать царем была для него журавлем в небе — официального объявления его наследником не было, а, следовательно и Александр и Константин могли еще сто раз передумать.
Так куда мог направить свои стопы молодой и достаточно честолюбивый человек либеральных взглядов, для которого именно республика была в то время идеалом общественного устройства? Разумеется в «тайное» общество.
С Михаилом Павловичем еще проще: всю жизнь следуя в кильватере старшего брата словно «нитка за иголкой», он наверняка должен был вступить в ряды заговорщиков – Николай же вступил.
Однако после внезапной смерти Александра I, Николай Павлович оказался в сложном положении: теперь он официальный наследник престола и это дает ему уникальный шанс осуществить необходимые реформы, не оглядываясь на соратников, каждый из которых имел собственное о них представлении. Так к черту говорильню! Болтовня и споры («шумим, братец, шумим!») хороши для дружеских застолий – сейчас же настало время действовать.
С другой стороны, Константин не проявлял желания окончательно отречься (и хочется и колется), тянул резину, а ведь был еще и третий претендент на престол, о котором часто забывают. Это императрица-мать, Мария Федоровна. Когда-то стоически перенесшая убийство мужа, она уже попыталась в ту страшную ночь с 11 на 12 марта 1801 года самостоятельно взять правление страной в собственные руки — но получила крутой отпор со стороны старшего сына и его сообщников. Теперь 66-летняя вдовствующая императрица вновь попыталась предъявить права на престол.
Сам Николай Павлович впоследствии утверждал, что не хотел становиться царем – он был готов стать верноподданным Константина I, и лишь обстоятельства заставили его взять власть. Чушь! Вот что писал в своих воспоминаниях один из царедворцев: «Николай буквально лез на трон, а Милорадович его не пускал». Забавное совпадение — судьба Милорадовича общеизвестна.
В то же время в письмах Николая Павловича Константину, помимо изъявления братских чувств и верноподданнических сентенций, ощущаются и завуалированные угрозы. Ты, брат, конечно, можешь стать императором, но надолго ли? Судьбу папеньки помнишь?
Что следовало бы делать в таких обстоятельствах? Конечно, спровоцировать мятеж: давайте ребята, начинайте, я вас поддержу! Угроза же восстания неизбежно заставляла всех монархистов сплотиться именно вокруг Николая – он-то здесь в Петербурге, а Константин в Варшаве, почувствуйте разницу. И эта баба, в таких обстоятельствах, вам не заступница.
Вот и вышли на Сенатскую площадь мятежные полки. И отправился, по приказу уже императора Николая I, к ним Милорадович и ожидал там его переодетый в штатское Каховский. Но ведь не только от его пули погиб генерал-губернатор: одновременно с выстрелом ударил его в спину штыком князь Евгений Оболенский, который впоследствии понес наилегчайшее наказание, несмотря на протесты генералитета требующего для него смертной казни. А Каховский? Вероятно, поняв, наконец, в чьих интересах действовал, он не стал молчать и тем самым обрек себя на петлю.
А князь Трубецкой, вероятно, раньше всех поняв, что их просто кинули, вообще не явился на площадь, а вертелся возле Николая Павловича вызывая раздражение последнего – укор совести? И несостоявшийся цареубийца Якубович прибежал к императору: «он мне дерзко сказал: — Я был с ними, но услышав, что они за Константина, бросил и явился к вам. Я взял его за руку и сказал: — Спасибо, вы ваш долг знаете».
Якубовича это впрочем, впоследствии не спасло, наверное, не смог держать язык за зубами и загремел на каторгу.
Дел было сделано – на троне оказался император-республиканец. К его чести, следует сказать, что он постарался как можно сильнее облегчить участь незадачливых заговорщиков. Да и членам их семей был обеспечен самый благоприятный режим.
Теперь дело было лишь за реформами, но вот незадача: став императором, Николай Павлович начал глядеть на многие вещи совсем по-другому. Прежде всего, пришлось закрутить гайки, ведь любой либерализм после 14 декабря выглядел бы как слабость режима. Потом нашлись другие первоочередные дела, стало ясно, что найти себе опору можно только среди дворянства, не желающего освобождения крестьян с выделением им земли («Отца убили и меня убьют!»)
Дело житейское.
