Как известно, все мужские беды случаются исключительно из-за женщин.
Вот и российский императорский флот не обошла сия печальная участь.
Она: «Она не была особенно хороша собой, кроме очень красивых серых глаз, которым она придавала иногда вдумчивое и мечтательное выражение. Были у неё великолепные белокурые волосы и свежий цвет лица, черты же её были скорее крупные, рот с выдающимися вперед белыми зубами. Туалеты её были превосходны по вкусу и роскоши, и она умела исправлять массой тюля и длинными буклями не совсем правильную линию своего стана», — писала об Александре Жуковской фрейлина Елизавета Нарышкина. В своих мемуарах она отмечала, что Жуковская пользовалась большим успехом у мужчин и слыла умной и образованной собеседницей.
Он: Ему было 19, и он впервые был влюблен. К несчастью, его избранницей стала двадцатисемилетняя фрейлина императрицы Александра Жуковская – единственная дочь знаменитого поэта. Под очарование её «серых глаз» и попал 19-летний великий князь Алексей Александрович. Несмотря на разницу в возрасте и положении, между ними завязался бурный роман. Молодые люди часто встречались в Аничковом дворце, где принимали участие в домашних спектаклях и подолгу гуляли в саду. Понимая, что общество не даст им быть вместе, великий князь предложил возлюбленной пойти на авантюру – бежать в Италию и там обвенчаться. Ведь и у его отца — императора Александра II уже была вторая негласная семья с Екатериной Долгорукой, и у дядей Константина и Ник-Ника тоже были побочные семьи, так сказать «для души». И юный Алексей надеялся на снисхождение своих родственников по их с Александрой возвращению.
Родня и общество: Красивая жизнь в Италии – удовольствие не из дешёвых, и в скором времени безденежье заставило беглых романтиков вернуться в Россию. И тут их ждало разочарование. Морганатический брак не был признан Синодом, а родня жестко осудила безрассудность молодого Алексея. Вскоре ещё открылось, что Александра находится в положении и, узнав об этом, её младший брат Павел даже призвал великого князя у барьеру, но Александр II категорически запретил сыну отвечать на этот вызов. Обстановка накалялась, и на семейном совете Романовы постановили разлучить влюбленных: Александру выслали в Австрию, где она родила сына, назвав его в честь отца Алексеем. Вскоре Романовы настояли на её свадьбе с саксонским полковником, а Алексея отправили в двухгодичное кругосветное плавание «поостыть». Там великий князь и начал вести свой дневник, читая который, понимаешь, как сильно он был влюблен в Жуковскую и насколько трагически переживал их разлуку. Сохранились и письма, которые он писал матери во время кругосветки – это были просто вопли души:
«Я чувствую, что не принадлежу себе, что я не могу оставить их (Александру и ребёнка). Есть чувство в этом мире, которое ничего не может преодолеть – это чувство любовь… Мама, ради Бога не губи меня, не жертвуй своим сыном, прости меня, люби меня, не бросай в ту пропасть, откуда мне не выйти…»
Позже он еще напишет матери: «Я не хочу быть срамом и стыдом семейства… Не губи меня ради Бога! Не жертвуй мной ради каких-нибудь предубеждений, которые через несколько лет сами распадутся… Любить больше всего на свете эту женщину и знать, что она забытая, брошенная всеми, она страдает, ждет с минуты на минуту родов… А я должен оставаться какой-то тварью, которую называют великим князем и который поэтому должен, и может быть по своему положению подлым и гадким человеком и никто не смеет ему это сказать… Помогите мне, возвратите мне честь и жизнь, она в ваших руках».
Что в итоге? Крушение всех надежд, потеря возлюбленной, невозможность завести полноценную семью разбили веру Алексея в справедливость, родственные и семейные чувства. Любовная неудача сломила его, переменила в нем всё доброе, что было заложено с детства. Алексей Александрович так больше никогда и не женился, предпочитая вести жизнь, состоящую из «вертких дам и неповоротливых кораблей».
Печальная история, неправда ли? Интересно, каким бы мог быть наш флот, не случись у будущего генерал-адмирала этой любовной Цусимы? К сожалению, ответить на этот вопрос сможет только попаданец. Ведь только они умеют мгновенно втираться в доверие к императорам, а уж устроить неравный брак великого князя им ваще как два пальца. Но только же этот гад обязательно влезет своим грязным послевикизнанием в наш естественный ход истории и перевернёт всё с ног наголову, прихлопнув это непотребство конституцией и залив всё вокруг пенициллином для верности. И хорошо, если этот попаданец будет хоть немного разбираться во флоте, а то ведь эти его турбинно-линейно-возвышенные даже до Сингапура не дошлёпают. А посему, знакомьтесь — старший научный сотрудник ЦВММ имени Петра Великого Александра Сергеевна Жукова, 46 лет, подвержена частым приступам перфекционизма, не замужем.
Поехали! Сегодня была первая суббота мая и, несмотря на дождь, Александра мыла окна, потому что в первую субботу мая она всегда моет окна. Напевая: «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг», она высунулась наружу под морось, чтобы достать одно зловредное пятнышко в правом верхнем углу рамы, но дотянуться до него не успела.
Водитель крана Аслан пропустил выезд на трассу, и навигатор завёл его на узкие питерские улочки. Вписываясь в очередной поворот, он зацепил стрелой своего крана вылезшую на подоконник женщину и, ударив в панике по тормозам, отправил несчастную в полёт, конечной точкой которого оказался старый, гудящий от натуги трансформатор. Последнее, о чём успела подумать Александра: «А я ведь даже домашнее бельё не переодела». Удар. Вспышка. Резкий запах горелой шерсти. Темнота.
Италия. Сентябрь 1870года.
«Венчается раба божия Александра…».
-Ух, ты! – восхитилась СНС Жукова, увидев иконостас и покосившись на горящую свечу в руке. — Быстро тут всё у них. А как же грехи и ворота? Хотя, какие там у меня грехи. Разве что в церковь не ходила. Стоп! «Венчается»?! Она глянула вниз: белые туфли – это понятно, но белое кружевное платье? И кто там сзади сопит? А справа… Не может быть! Спасибо тебе, Господи! Да я ж теперь тебе свечку каждый день… Да что там свечку – светодиодную лампочку под иконами буду вкручивать!
А потом наступил настоящий рай, в котором были: любящий муж, солнечная Италия, яхта с парусами, фрукты, море цветов и шампанского и ещё много чего, про что только в женских романах пишут. Но счастье длилось недолго. Возвращение в заснеженный Питер обрушилось на голову как ушат холодной воды. С мужем её разлучили, приказав собираться на ПМЖ в Австрию. Но теперь, когда она воочию увидела и пощупала что такое настоящее счастье, СНС Жукова решила сражаться за него насмерть. Она, понимаешь, тут почти как в «Красотке» — из грязи да за князя, тем более великого, да ещё и ребёнок, а они… Да тут любая горы свернёт! И она принялась менять ландшафты вручную. Душещипательные письма Александры получили все влиятельные люди столицы и всё семейство Романовых. Во всех салонах обсуждали их с Алексисом насильное разлучение и пели её восхитительные романсы о любви и разлуке. Да, Александра не постеснялась присвоить себе авторство нескольких великолепных женских романсов из советских кинофильмов и выпустить их в свет, ведь в войне за любовь все средства хороши. Им с Алексисом посвящали стихи, писали картины (только у неё дома стояло три их совместных портрета). За них ходили просить писатели, актёры, композиторы, поэты, архитекторы, художники, сенаторы и даже министры. Весь Питер и Зимний были на их стороне за исключением самих хозяев дворца.
И… у неё получилось! Первыми сдались браться Алексея. Они ежедневно умоляли императрицу сжалиться над влюблёнными, и та в конце концов не устояла. Мария Александровна вызвала Жуковскую к себе и, после долгой беседы, пообещала помочь их с Алексисом счастью. Через две недели супруга царя перекуковала всех, кто был против этого брака. Император пожаловал отцу Александры графский титул и назначил день их с Алексисом свадьбы. Да, ей пришлось снова выходить замуж за своего мужа, потому что Синод аннулировал их венчание в той итальянской церквушке. На этот раз гуляли со всей царской помпой и морем подарков, главным из которых стал дарованный императорской четой дворец. Но больше всего они с Алексисом обрадовались подарку английского посла – маленькой, но богато отделанной паровой яхте, и на утро после свадьбы они первым делом помчались смотреть не дворец, а именно этот подарок, облазив его с носа до кормы и пощупав каждую гайку. Их с трудом смогли отговорить от немедленного выхода в море на этом судёнышке.
Потом был свадебный тур по Европе, к сожалению не на яхте, поскольку выпирающий за габариты живот Александры уже не располагал к рискованным морским путешествиям. После они занялись обустройством семейного гнезда и готовились к рождению сына. Мальчик родился в срок, здоровым и крикливым. И снова пошли визиты, смотрины, подарки, ужины, балы.
Как бы не обожала Александра своего сына, но на первом месте у неё был всё-таки Алексис. Они могли говорить с ним часами, обсуждая всё, что волновало мужа в данный момент. И великий князь с каждым днём убеждался, что судьба подарила ему величайшее из всех сокровищ мира. Все советы и предостережения супруги в итоге оказывались верны, даже когда Алексей был искренне убеждён, что такое невозможно или неосуществимо. Но вскоре он и вовсе перестал сомневаться в словах жены, принимая их как данность свыше. Ведь только благодаря супруге он стал одним из самых богатых людей Империи. За ним числилось уже более двухсот патентов, имелись серьёзные доли в нескольких крупных заводах, работающих с морским ведомством, а оптический, механический и гальванический заводы принадлежали лично ему. Заботами Александры земли великого князя давали такой доход, что не снилось даже Юсуповым. Понятно, что при таком богатстве, у них появились и клеветники с завистниками, но в России без этого никак.
Светскую жизнь Александра не любила. Но им с Алексисом приходилось часто бывать на всевозможных публичных мероприятиях, ужинах и балах, поскольку он как член августейшей фамилии не мог там не присутствовать, а как женатый человек не мог присутствовать без жены. Она поначалу роптала, но потом смирилась, поскольку ей не хотелось вновь портить отношения с роднёй мужа — слишком уж они оказались круты на расправу.
Немного обтеревшись в свете и поняв его игровую механику, Александра начала работу на опережение. Серией статей о хищническом промысле китов и морских котиков в Охотском и Беринговом морях, она всколыхнула скучающую общественность. Естественно, это были не просто слова, а развёрнутые фоторепортажи со множеством кровавых подробностей. Для этого ей всего-то надо было попросить мужа отправить в Англию пару свободно владеющих английским офицеров, снабдив их деньгами, фотоаппаратами и подробными инструкциями. И эти офицеры, добравшись до Британских островов, нашли отправляющиеся в Берингово море промысловые суда, и под видом репортёров, желающих рассказать своим читателям о суровых буднях китобоев и котиковых охотников, попросились на эти шхуны пассажирами, заплатив капитанам «за беспокойство» такие суммы, что те с радостью предоставили им свои каюты на всё время плавания. Так что через восемь месяцев у Александры на столе лежало столько материала и фотографий, что любой Джек Лондон обзавидуется.
Обличительный репортаж под названием «Кровавый промысел» не перепечатал только ленивый. И, дождавшись от защитниц бедных котят апогея возмущений и групповых петиций государю, Александра отправила две построенные на собственные деньги паровые шхуны под названиями «Ласка» и «Песец» к Шантарским островам для закладки там форта и борьбы с браконьерством.
Надо ли говорить, что деньги на организацию тихоокеанской пограничной стражи после этого полились рекой. А решение земского собрания Тверской губернии поддержать почин сердобольной жены великого князя и построить на собранные губернией деньги сторожевую шхуну по проекту Александры вылилось в то, что уже через три года морские границы России патрулировало сорок семь паровых шхун и клиперов под немудрёными, но гордыми названиями: «Новгородец, Ярославец, Тверчанин, Казанец». Кроме того, земства добились высочайшего повеления, чтобы и экипажи на их кораблях были из уроженцев губернии, ради этого они даже содержание и снабжение «собственных» шхун брали на себя. Так что даже в самых отдалённых от моря губерниях каждый мальчишка и юноша мечтал стать морским офицером или кондуктором,чтобы служить на корабле, на постройку которого его семья отдала целый серебряный рубль. Естественно, что при таком ажиотаже конкурс в нахимовские (были организованы великим князем по настоянию жены), кондукторские и морские училища взлетел до небес.
Продолжилась и открытая с лёгкой руки Александры «ласковая» серия – это богатые купцы и промышленники решили не отставать от модного веяния и чтобы потрафить царской фамилии назвали свои сторожевики подстать первенцам: «Норка, Хорь, Харза, Куница, Горностай, Соболь, Колонок, Носуха, Росомаха, Солонгой, Барсук, Корсак, Гризон и Тайра».
Но не всё было так гладко. И уголёк на Анадыре пришлось тяжким каторжным трудом добывать, и людей в фортах и на кораблях зимою от цинги спасать, для чего пришлось крепко задружиться с коренными народами, ибо в тех местах оленья и собачья упряжка – единственные средства передвижения.
Даже настоящая война за дальневосточные морские ресурсы чуть не началась. Британцы и американцы не признавали наш 12-ти мильный лимит территориальных вод и утверждали, что осуществляют свой промысел на законных основаниях, не подходя к берегу ближе оговорённых их морскими законами трёх миль. На самом же деле, они и на три мили клали с прибором, беззастенчиво становясь на якорь у самого побережья, грабя и спаивая аборигенов и отстреливая котиков прямо на лежбищах. Мы же настаивали на том, что любое судно, осуществляющее незаконный промысел в русских водах в пределах 12-ти мильной зоны от нашей береговой черты, подлежит аресту, на компанию-владельца налагается штраф, а капитан и команда судна передаются под суд, который действует на основании Законов РИ.
Лаймы с янки, естественно, не захотели мириться с таким «произволом русских властей» и стали отправлять со своими китобойными и котиковыми флотилиями военные фрегаты, и под прикрытием их пушек продолжали свой хищнический промысел. Несколько раз даже до предупредительной стрельбы доходило. Но, слава богу, всё обошлось лишь битвой передовиц и жестокими схватками дипломатов и юристов.
Не забывали супруги и о флоте, не ограничиваясь одной лишь борьбой с браконьерством, инфраструктурой тихоокеанского побережья и благотворительностью. Ещё в 1872 году, их «совместная» идея об устроении ежегодных императорских гонок паровых катеров в устье Невы очень понравилась Александру II, и он дал сыну полный карт-бланш по организации гонок и составлению правил. Естественно, Александра помнила о подвигах наших минных катеров в предстоящей русско-турецкой войне, и устройством этих соревнований с солидным призовым фондом хотела пнуть инженерную мысль в нужном направлении.
Стартовой и финишной чертой для гонок они с мужем выбрали Троицкий плашкоутный мост, чтобы император мог прямо из Зимнего наблюдать за самыми напряжёнными и зрелищными этапами соревнований. Широкое устье Невы и 500-метровая длина моста позволяли разместить на линию хоть сотню катеров, но дабы избежать давки на старте и в узостях за Васильевской стрелкой, решили ограничиться двадцатью участниками. Если заявится больше, то проводить отборочный тур на время прохождения трассы. Сигналом к началу гонки будет полуденный выстрел с бастиона Петропавловской крепости. Соревнования сделали международными, поскольку были большие опасения, что местные толстосумы быстро превратят их в фарс, устраивая договорные заплывы и деля призовые на круг. А сумма призового фонда вызывала взлёт бровей и присвист даже у миллионщиков. «Сто тыщ!» – удивлённо восклицали обыватели, читая «Санкт-Петербургские ведомости». Да, призовые были немалые: победитель получал 50, пришедший вторым – 30, и третий – 20 тысяч рублей. Но в эту сумму входил и выкуп в казну катеров-победителей, и выплата за привелеи авторам изобретений, если таковые обнаружатся в конструкции. Эти условия были чётко прописаны в правилах, под которыми каждый участник должен поставить свою подпись до начала соревнований.
Размер награды поначалу смутил и императора, но выслушав доводы сына и посмотрев его сметы на содержание недавно созданных кронштадтских лабораторий, Александр II вынужден был согласиться, что так оно всё одно выгоднее, да и международный престиж – тоже удовольствие не из дешёвых.
Когда обдумывали (а больше всё же рассчитывали) ограничения для самих катеров, решили не загонять полёт конструкторской мысли в слишком узкие рамки. Ограничились лишь сорока пятью локтями длины для катера (20м), 4-мя членами экипажа и двадцатью пятью тоннами водоизмещения. Высоту катера ограничивали сами пролёты мостов над Большой и Малой Невой — их решили не разводить. А вот ни на ширину корпуса, ни на его материал, ни на тип движителя (кроме мускульной силы) никаких ограничений не вводили. Мало ли, до чего смогут додуматься местные кулибины. Глядишь, эдак и дизель с турбиной лет на сорок раньше появятся. А то и катамаран на воздушной подушке и с водомётами измыслят.
Первые гонки, как и положено, получились комом и чуть не стали последними. Забегая вперёд, можно посетовать, что два первых приза забрали катера англичан, не представляющие из себя ничего выдающегося – лаймы просто взяли качеством. За третье место поспорили немец с голландцем – их катера финишировали нос к носу, и императору пришлось раскошелиться ещё на 20 тысяч, поскольку ни один из спорщиков не хотел делиться деньгами с соперником, утверждая, что именно он пришёл первым. А из трёх наших катеров так никто до финиша и не дошёл – всех притащили обратно на вёслах. Беда, однако. Но главная беда была не в нашем проигрыше, что тоже, конечно, обидно, но не смертельно. Зато такой смертности зевак в течение несколько часов Питер не видел со времён декабрьского восстания.
Эти смерти затмили собой и проигрыш наших команд, и стрельбу народовольцев по офицерам, и последующие разбирательства с перегибами. Но, по порядку: изголодавшиеся по зрелищам питерские обыватели накануне как будто взбесились. Уже за три дня до гонок очереди в букмекерские конторы не расходились даже ночью. Места у окон и на балконах вдоль маршрута стоили как пара добрых лошадей, а за место на яхтах и прогулочных катерах владельцы брали вообще немыслимые деньжищи. Даже угольные и дровяные баржи, и те приспособили под зрителей с достатком пожиже, настелив сверху помосты и сколотив лавки. Естественно, при таком ажиотаже драки на мостах и набережной начались с самого рассвета. Каждый хотел занять место получше. Нашлись и те, кто решил на этом подзаработать, как и те, кто от невозможности попасть на другой берег терпел немалые убытки. Дошло до того, что за два часа до полудня пришлось поднимать гвардию и расчищать облепленные зеваками мосты при помощи пинков и прикладов, иначе те грозились рухнуть в Неву вместе с народом. Благо ещё, что Троицкий плашкоутный заранее перекрыли – на нём готовились к старту команды, а то его бы как есть утопили.
В итоге семьдесят два забитых, задавленных толпой и утопших, и более тысячи с ранами различной тяжести. Солдатикам тоже досталось. И народовольцы под шумок пострелять решили – двое офицеров и трое солдат получили пулевые ранения, и горожане с камнями и палками отличились, особенно те, кто удосужился заплатить за своё место на мосту и ни за что не хотел оттуда уходить.
Сказать, что император был зол – ничего не сказать. Он просто метал громы и молнии. Императрица пока молчала, но смотрела на Жуковскую так, словно та была вошью на её ногте. Уж ей-то точно было известно, кто надоумил сына устроить это непотребство. Александра тогда очень испугалась. А ну как их с Алексисом назначат крайними и снова куда-нибудь вышлют? Но обошлось. Выразили соболезнование, заплатили семьям погибших и увечных, компенсировали убытки, «выразили неудовольствие», издали циркуляры и пр. и т.п. Но сами гонки, «чтобы не потерять лица», на будущее отменять не стали. Наоборот, Александр вызвал к себе целую делегацию из моряков, инженеров, кораблестроителей и заводчиков и поставил им задачу: на следующих гонках быть как минимум в тройке призёров.
Если с катерами процесс хоть и со скрипом, но пошёл, то с оружием для катеров был пока полный швах. Там, у себя, Александра читала, что шестовая мина зачастую подрывала и сам небольшой кораблик, и его отважный экипаж. Об изобретателе русской торпеды и подводной лодки Александровском, кроме этих фактов и фамилии, Жукова к своему стыду больше не помнила ничего и предполагала что его поиски могут затянуться. Но инженер пришёл к ним на следующий же день после её просьбы к мужу отыскать этого самородка. Оказывается, всё это время он находился под самым её носом и состоял в личных фотографах у самого Александра II. И в морском ведомстве о нём прекрасно знали, а его подводная лодка даже была принята в казну и удостоилась похвалы императора. А вот с торпедой Александровскому повезло меньше. Проект, на фоне успехов самодвижущейся мины Уайтхеда, признали бесперспективным, но изобретатель продолжил над ним работать, рассчитывая теперь только на свои собственные средства. Подводные лодки Александру в данный момент не интересовали, по крайней мере, до тех пор, пока для них не сделают нормальный дизель, ёмкие батареи и мощный электродвигатель. А вот торпеда была нужна ещё вчера, и больших трудностей с изготовлением её ранних парогазовых вариантов Александра не предвидела.
Используя связи Алексиса, Жукова сделала всё, чтобы отныне Александровский работал только над торпедой и ни в чём не нуждался. Ведь ему предстояло в кратчайшие сроки довести, а по сути заново сделать уже не своё, а чужое изобретение, доведя его характеристики до приемлемых (по мнению Александры) результатов. Но Александровский быстро вникал в суть всех новшеств, которые ему подсовывала Жукова через мужа, и работа шла без существенных задержек.
Заменив пневматический движитель на парогазовый и установив турбинку с зубчатым редуктором, изобретателю удалось существенно повысить скорость торпеды, и теперь вместо 10-ти, она развивала целых 30 узлов, а сокращение калибра с 610 до 500мм добавило к скорости ещё 2 узла. Но совершить такой же рывок по дальности хода у него, увы, не получилось, и пока она составляла неполную милю на 32-х узлах и полторы на 20-ти. Для увеличения дальности ещё на полмили, Александровский предлагал довести длину торпеды до восьми метров, но Жукова категорически запретила это делать и посоветовала наоборот уменьшить длину с 7,3 метров хотя бы до 6,5. Понимая, что изобретатель будет против такого обрезания, она сыграла на его самолюбии, приводя в пример мину Уайтхеда, длина которой составляла всего 3,5 метра при дальности хода в полмили, и это со сжатым воздухом в качестве рабочего тела!
Александровский закусил удила, напряг химиков, и через четыре месяца представил торпеду длиной в 5,5м с калибром 450мм, ни на йоту не уменьшив, и даже слегка увеличив предыдущие характеристики, а к заряду ВВ при этом добавилось ещё 22 кг. Кроме того, у обновлённой торпеды существенно увеличилась устойчивость на курсе.
А вот совместить новую торпеду с аппаратом пока не получалось. Работу над метательной трубой для самодвижущихся мин поручили отдельному коллективу морских офицеров и инженеров, чтобы не раздёргивать Александровского и его команду на два проекта, поскольку детских болезней у их совместного с Жуковой детища вылезло в избытке. Работу аппаратчики выполнили быстро, и через два месяца труба была полностью готова, и с помощью порохового заряда вполне исправно выбрасывала торпеду за условные габариты катера. И если верить расчётам, то расстояние от борта до точки входа с запасом исключало столкновение с торпедой даже при гипотетической 30-ти узловой скорости катера. Вот только после такой встряски в трубе аппарата и после сильного удара об воду и без того невысокая надёжность новых торпед падала до критических 24%. То есть из четырёх выпущенных мин в самом лучшем случае до цели дойдёт только одна, при этом половина катеров будет тупо подставляться под огонь противника без всякой пользы. Александру это, конечно, сильно расстраивало. Да, на первых порах можно было обойтись и без труб, просто сбрасывая торпеды с борта в воду — такой способ запуска использовался многими катерами даже во вторую мировую. Но это значит, что и при каждой транспортировке с погрузкой и выгрузкой вероятность штатного срабатывания торпед будет неуклонно падать. И если придётся везти их хотя бы от Москвы до Владивостока, а до этого ещё и состав на горке формировать, то в конечной точке все торпеды можно будет сразу разряжать и отправлять в переплавку, чтобы не заниматься бесполезным трудом. Поставив Александровскому задачу на увеличение надёжности и дальности хода торпеды и параллельной проработке технической документации для запуска изделия в производство, Жукова озадачила мужа скорейшим принятием морским ведомством торпеды Александровского и налаживанием её выпуска. Пусть любыми способами убеждает дядю и отца, проводит показательные пуски и атаки мишеней, но хотя бы сотня торпед должна быть на Чёрном море максимум через год, и точка. Александра уже опаздывала, ведь до войны с Турцией оставалось меньше года, и она не хотела, чтобы Алексис на ней погиб, подсовывая эту дурацкую мину на палке под какую-нибудь турецкую канонерку. А ей ещё эти, прости господи, катера до ума доводить нужно, а то ползают на своих 13,5 узлах и ломаются при каждом выходе.
Продолжение следует.
