Мохаве, 0010 P.A.

 Битва за Hoover Dam, 0010 P.A.[1]

…Стиснув в ладонях рукоять управления своего истребителя, младший лейтенант Уильямс ”Уэлли” Кларк резко повернул ее влево, почти до упора. 

Мотор F-100 ”Super sabre” протестующее взревел, борясь с перегрузками, когда серебристый истребитель лег на крыло, стремительно разворачиваясь в воздухе. Слева, за обращенной к поверхности стороной прозрачного ”фонаря” кабины, мелькала однообразная, буровато-серая земля, разглядеть детали которой с высоты одиннадцати километров над ней просто не представлялось возможным. 

Пустыня Мохаве – или, возможно, теперь правильнее будет говорить ”пустошь Мохаве”? – раскинулась, насколько хватало глаз, от горизонта до горизонта. Сухая, выжженная безжалостным солнцем Невады, земля скользила под крыльями самолета – такая же, как и годы, десятилетия, века назад.

Такая же, как и до Войны.

Солнце блеснуло в правом стекле кабины, и Уэлли выровнял истребитель. Шарик авиагоризонта на узкой приборной панели ”Super saber” чуть качнулся, затем замер неустойчиво, раскачиваясь возле нулевой отметки. Рассекая воздух заостренными законцовками крыльев, F-100 стремительно несся на северо-восток, и солнечные лучи играли на его сверкающей серебристой обшивке.

Сжав покрепче рукоять управления левой рукой, Уэлли потянулся, и свободной правой перекинул тумблер передатчика в положение ”Включено”. Эфир отозвался сухим потрескиванием помех, Покрутив рукоять настройки, Уэлли смог-таки уменьшить скрежет в наушниках до приемлемого, и, краем глаза убедившись, что станция стоит на нужной волне, включил связь.

— База-Неллис, это ”Фоксхаунд-один”, как слышно? – произнес он в пространство, надеясь, что закрепленный на горле ларингофон работает адекватно и передает его голос хотя бы разборчиво. Ни само устройство, ни весь переговорный комплекс, изготовленные в полукустарных условиях уже после Войны, не отличались особой надежностью, но делать было нечего – ничего лучшего промышленность Федерации создать не могла. Ну, если быть совсем уж честным и точным, то все-таки могла, но не за такие деньги, чтобы это имело хоть какой-то смысл. Система работала – это было лучшее, что можно было о ней сказать. Не все в послевоенном мире могли похвастаться даже этим…

— Повторяю, говорит ”Фоксхаунд-один”. База-Неллис, как слышно? – повторил молодой пилот. Молчание и треск помех были ему ответом, заставляя вернуться к невеселым мыслям о ненадежности современной электроники. Разумеется, причина проблем со связью могла быть и более прозаической, учитывая, в каком тяжелом положении сейчас находились федеральные силы в Мохаве, но…

-… хаунд-один, …ов…ит База-Нелли… — наконец, прорвалось сквозь треск помех в наушниках. Нахмурившись, Уэлли чуть прокрутил ручку настройки частоты, добившись-таки несколько лучшего эффекта, — Повтор…, ”Фоксхаунд-один”, …то База-Неллис. Слышим вас х…ошо, повторяю, слы…м вас хорошо. Прием.

— Неллис-база, это ”Фоксхаунд-один”, — отозвался Уэлли, зажав клавишу переговорного устройства, — Нахожусь на заданной позиции. Жду дальнейших инструкций для перехвата, повторяю, достиг заданной позиции, жду дальнейших инструкций для перехвата. “Фоксхаунд-один”, прием.

— Фоксхау… один, это Неллис, — спустя мгновение прошелестели наушники, — Цель на прежнем курс… …аю координаты пере…вата, повторяю, да… ординаты для перехвата.

— Неллис-база, ”Фоксхаунд”-один, прием подтверждаю, прием, — Уэлли повторил невидимому собеседнику полученные от него же цифры, — Продолжаю боевое задание, прием.

— Понял вас, ”Фоксха…-один, удачи. Неллис-база – …онец связи.

С легким щелчком, голос в наушниках смолк.

Подтянув к себе лежавший рядом планшет, молодой пилот неуклюже перехватил карандаш одной рукой и быстро нацарапал пришедшие из радиоэфира числа. Не в первый раз он с тоской вспомнил те времена, когда еще функционировали такие полезные вещи как SAGE. Что делать! Система полуавтоматического наведения, управлявшая полетами перехватчиков над всей территорией Северной Америки, канула в лету еще во время Войны. Восстановить хотя бы ее часть не решилась пока даже Федерация – один только расход радиоламп на восстановление гигантских суперкомпьютеров системы должен был быть совершенно ужасающим.

Запихнув планшет обратно в ящик для карт, Уэлли вновь сжал обеими руками рукоятку, и надавил ногой на левую педаль. Тяги, соединяющие пост управления с кормовым рулем как обычно, слабо скрипнули, когда истребитель плавно повернул в воздухе. Слегка качнув рукоятку, пилот стабилизировал элероны, и бросил взгляд за борт, пытаясь сориентироваться на местности.

Внизу, под крыльями самолета, длинной извилистой лентой пролегла Колорадо. Узкая полоска реки убегала вдаль, рассекая монотонную серость Мохаве – туда, где за горизонтом высилась своей несокрушимой бетонной громадой дамба Гувера и за широкими просторами озера Мид сверкали по ночам огни Лас-Вегаса.

Война слабо коснулась этих мест. Лишь две советские ядерные боеголовки упали на Вегас, и ни одна из них не разорвалась даже близко от авиабазы Неллис или Дамбы Гувера. Город, хотя и сильно разрушенный взрывами и пораженный радиоактивным следом, остался стоять

Уэлли Кларк невольно улыбнулся, вспомнив свои мальчишеские мечты когда-нибудь побывать в Вегасе. Для парня из калифорнийской глубинки, игорная столица Соединенных Штатов казалась неким сюрреалистическим местом, воплощением духа риска и независимости…

А затем кто-то взорвал Берлин[2], и мир рухнул в пропасть.

Уэлли хорошо помнил тот день, десять лет назад, когда упали ракеты. Он, юный желторотый курсант, только-только принятый в военное училище, вернулся домой, на родное тихоокеанское побережье, повидать дальних родственников в Сан-Франциско. Все газеты писали о крайнем напряжении международных отношений, о кризисе в переговорах с русскими, политики с телевизионных экранов призывали к решительной и жесткой политике в Европе — но все это тогда казалось обычной суетой, привычной и неизмеримо далекой от Калифорнии. Как сказал в тот вечер дядя Джордж, попыхивая своей неизменной трубкой у камина “если бы эти проклятые болтуны в Москве и Вашингтоне работали бы честно, вместо того, чтобы учить нас, как нужно жить, куда как спокойнее было бы в мире!”

Затем внезапно по всем каналам проскочило тревожное сообщение о взрыве в Берлине. И через всего несколько часов, прежде чем кто-то успел толком что-то понять – пронзительно завыли сирены воздушной тревоги, и срывающий голос диктора объявил из эфира, что тревога объявлена по всей территории Соединенных Штатов – потому что началась война.

Он не сказал, кто сделал первый выстрел.

В ту ночь никто не спал. Вой сирен плыл над Сан-Франциско, разрывая тишину летней ночи. А с острова Ангела, темнеющего посреди вод залива, взмывали вверх, оглашая окрестности пронзительным воем, “Найк-Геркулесы”[3], устремляясь навстречу невидимым в ночном небе боеголовкам.

Сан-Франциско выстоял в ту ночь. Две летевшие на него боеголовки советских межконтинентальных баллистических ракет были сбиты ядерными боевыми частями “Геркулесов”. Новых атак почему-то не последовало, и мировая война, самая короткая и самая ужасающая в истории человечества, завершилась.

Сан-Франциско выстоял – но не страна вокруг него. Федерация родилась значительно позже – изначально попросту как взаимное соглашение о взаимопомощи между уцелевшими осколками административных структур штатов Калифорния, Орегон и Вашингтон. В то время никто еще не думал о чем-то большем, чем просто выживание. Но затем к этому отчаянному союзу вдруг примкнула Аляска, и Федерация Американских Штатов наконец-то ощутила себя тем, кем она была: единственным подлинным наследником былых Соединенных Штатов на североамериканском континенте.

Разумеется, Федерация была не единственным вообще образованием на территории, когда-то называвшейся США. Существовал Техас – замкнувшаяся в себе, автаркическая автономная республика. Существовали бесчисленные совсем крошечные и сравнительно крупные объединения, организации и автономные государства, возникшие там, где не падали боеголовки и не пролегли радиоактивные следы. Но Федерация была самой крупной, самой процветающей из всех подобных, и единственной, у кого хватало ресурсов и силы взяться за тяжелейший труд по воссоединению страны. Сейчас, спустя восемь лет после формирования Федерации как таковой, Сан-Франциско стал столицей огромной территории, включавшей в себя бывшие штаты Калифорния, Орегон, Вашингтон, Аляска, Невада, Юта, Аризона, Айдахо, Колорадо, бывшие канадские провинции Британская Колумбия и Юкон. Не так давно, отправленная в Атлантику экспедиция генерала Мэнсона добавила к этому списку Флориду, Миссисипи и Луизиану. Границы Федерации и ее передовые посты простерлись далеко сквозь оставленные радиоактивными осадками пустоши центральной части континента.

Иногда Уэлли даже казалось, что далековато, для всего-то десятого года после крушения Старого Мира.

Ситуация, благодаря которой Уэлли Кларк, 19-я эскадрилья федеральных ВВС “Охотники на лис”, мчался сейчас в безоблачно-синем небе над Мохаве напрямую вытекала из чрезмерного растяжения границ и линий коммуникации Федерации. В своем в принципе-то благородном стремлении как можно скорее восстановить законность и порядок на огромной территории бывших США, Сенат Федерации далеко не всегда учитывал, что у кого-то может быть отличное от федерального мнение на этот счет. В большинстве случаев несогласным, впрочем, ничего не оставалось, как подчиниться – военная машина Федерации была, по послевоенным меркам, огромна, и прекрасно оснащена и обучена. Да и самих по себе несогласных с действиями федерального правительства, как правило, было не так уж и много – значительная часть населения, исключая отдельные регионы, встречала федералистов с распростертыми объятиями.

Мексиканское вторжение в Аризону было для Федерации полной неожиданностью. Взаимоотношения Федерации и Мексики в общем-то никогда не были особенно дружественными (особенно учитывая, что Федерация установила в свое время контроль над всем мексиканским полуостровом), но до открытого столкновения дела не доходили. Раньше.

Мексиканские отряды вторглись в Аризону четыре недели назад, отбросив слабые федеральные гарнизоны. Продвигаясь вперед, их летучие отряды прошли сквозь всю территорию бывшего штата, поднявшись к северу почти до границы Невады. Если бы не генерал Кристина Виллард, и ее “Rough Riders”[4] – официально, 8-я бронекавалерийская дивизия, совершившая стремительный бросок из Калифорнии – то над Вегасом бы сейчас развевался мексиканский флаг, а дамба Гувера, основа федеральной энергетики, качала бы свои гигаватты на юг страны.

Мексиканцев влекла дамба – это было очевидно. Одна из крупнейших электростанций, еще функционировавших на территории США, она представляла слишком важный стратегический объект, чтобы такой рисковый игрок как нынешний “президент” (диктатор было бы более верным словом) Мексики, генерал Альваро Варгас, не попытался бы наложить на него свои загребущие лапы.

Сейчас, поредевшие в боях бойцы 8-ой бронекавалерийской сдерживали натиск мексиканских летучих отрядов в каких-то сорока километрах от озера Мид. Не слишком-то хорошие солдаты. мексиканцы, тем не менее, хорошо знали как нужно воевать на сухом, выжженном рельефе вроде Мохаве, и до сих пор превосходили защитников Вегаса числом. Подходящие из Калифорнии подкрепления должны были изменить это соотношение, но этим подкреплениям нужно было еще добраться до Мохаве, и в лучшие-то годы не изобилующей коммуникациями.

Задачей 19-ой эскадрильи, всех ее восьми F-100, базировавшихся на полосах старой авиабазы Неллис, было сделать все, чтобы федеральная армия могла. по крайней мере, не тревожиться за свое небо.

От размышлений о перипетиях федеральной внешней политики, Уэлли отвлекла крошечная темная точка, еле видимая на фоне яркого голубого неба. Моргнув, пилот присмотрелся к ней более внимательно. Да, несомненно самолет, хотя и не по тем координатам, что ему сообщили с земли.. Вытащив планшет и сверившись с записанными ранее инструкциями, он еще раз убедился, что точность наведения наземных станций авиабазы Неллис оставляла желать много и много лучшего. Впрочем, чего еще было ждать от радаров, чьи лучшие дни прошли еще в годы предыдущей мировой войны?[5]…

Потянувшись к левой приборной панели, Уэлли щелкнул переключателем, активизировав радиолокационный прицел. Вспыхнул индикатор, подтверждающий, что РЛС в носовой части истребителя включилась, и высылает сигналы прямо по курсу. Проверив показатели индикаторов уровня топлива в баках и давления масла в системах маслопровода, он плавно толкнул вперед рукоять газа.

Мощный двигатель пронзительно взвыл, набирая обороты. Воздух вокруг кабины пронзительно засвистел, когда стрелка на индикаторе числа МаХа скакнула от 0,5 к 0,8. Это был не предел – в конце концов, на максимальной скорости F-100 преодолевал звуковой барьер – но Уэлли предпочитал сначала выяснить, с чем он конкретно имеет дело. А это проще было установить, не мелькая мимо на сверхзвуковой скорости.

Нет, это был явно не легкий самолет. Что-то более крупное, двухмоторное. Оно тащилось в воздухе примерно на трехстах километрах в час, направляясь строго на север вдоль узкой ленты Колорадо. Истребитель Уэлли нагонял его на скорости почти в девятьсот километров в час, и расстояние между машинами сокращалось стремительно. Менее чем через две минуты после того, как Уэлли заметил второй самолет, F-100 уже мелькнул мимо борта мексиканской машины, позволяя рассмотреть ее во всей красе.

Надо заметить, зрелище было необычным даже для десятого года P.A.

Судя по всему, некогда это был старенький B-25, когда-то давно занесенный судьбой за мексиканскую границу. Кто-то либо очень смелый, либо излишне убежденный в своих инженерных талантах, приклепал каким-то образом к хребту бомбардировщика два реактивных двигателя, явно снятых с отлетавших свой век истребителей. Похоже, предполагалось, что реактивные движки этого кошмарного гибрида должны были играть роль ускорителей! Всерьез ли надеялся неведомый конструктор, что незначительный прирост скорости спасет его детище от перехвата или от зенитного огня, рассчитывал ли он, что ожидаемые преимущества превзойдут риск перенапряжения конструкции – Уэлли не знал, и, честно говоря, желанием выяснять не горел. Его старенький F-100, неуклюжий и медлительный,вдруг показался ему таким совершенным и надежным в сравнении с той колымагой, что медленно ковыляла сейчас в небе над Мохаве.

— Неллис-база, это ”Фоксхаунд-один”, — произнес он в пространство, надеясь, что ларингофон не подведет, — Цель опознана как средний бомбардировщик ”Митчелл” B-25, повторяю, опознана как средний бомбардировщик ”Митчелл” B-25 с некоторыми… — тут пилот слегка запнулся, не зная, как точно охарактеризовать то, что он видел, — …Модификациями. Неллис-база, подтвердите идентификацию. Прием.

Он ждал ответа, плавно разворачивая истребитель по широкой дуге вокруг медленно тащащегося бомбардировщика. Разумеется, вероятность ошибки была ничтожна – над Мохаве сейчас летало не так уж много самолетов, чтобы в них запутаться. И все же Уэлли очень не хотелось ошибиться, и выяснить потом, что он сбил ”свой” самолет, по каким-то неясным причинам затесавшийся в воздушное пространство Невады.

Молчание в эфире на этот раз длилось дольше обычного. Видимо, операторы связи выясняли, есть ли вообще в воздушных силах Федерации такие старые машины как B-25 и мог ли какой-то из них случайно оказаться в Неваде.

— ”Фо…унд-один”, это …аза-Неллис, — наконец, раздалось из динамиков, — Идентификацию подтве…, повторяю, идентификацию …тверждаю.

— Неллис-база, это “Фоксхаунд-один”, вас понял. Иду на перехват. Повторяю, иду на перехват. ”Фоксхаунд-один”, конец связи.

Щелкнув тумблером на панели управления, Уэлли выключил приемник. Треск помех в наушниках мгновенно смолк.

Сжав двумя руками рукоять управления, Уэлли резко наклонил ее влево. Горизонт вновь провалился вниз, когда истребитель резко завалился на крыло, стремительно снижаясь, и разворачиваясь по широкой дуге. Манипулируя педалями, пилот удерживал горизонтальный руль в стабильном положении, не позволяя машине сорваться в штопор.

Мексиканский бомбардировщик почти превратился в точку вдали, когда F-100 начал боевой заход. На этот раз, Уэлли был уже полностью готов к атаке. Перекрестье прицела легло на далекий силуэт самолета, и почти немедленно на панели управления вспыхнула зеленая лампочка – радиолокатор механизма управления огнем уловил отраженные радиоволны. Диски в прорезях под прицелом завертелись, отсчитывая непрерывно уменьшающуюся дистанцию до противника.

На борту медлительного бомбовоза очевидно, заметили приближение федерального перехватчика. Корпус старого бомбардировщика внезапно тяжело завибрировал, затрясся, когда вдруг включились закрепленные на ”спине” реактивные двигатели. Уэлли даже думать не хотелось о том, какой дикой перегрузке сейчас подвергается зверски насилуемый фюзеляж мексиканской машины, но какой бы нелепой ни была его конструкция, она работала: бомбардировщик вышел почти на шестьсот километров в час. Длинный инверсионный след потянулся за машиной по безоблачному синему небу Невады, когда мексиканский самолет тяжело и неуклюже начал маневр уклонения.

Уэлли перебросил селектор газа вперед на два деления. Турбины F-100 тяжело взвыли, выходя на тысячу километров в час. Он нагонял гибридный бомбовоз со скоростью сближения почти четыреста километров в час, и цифры в прорезях под установкой прицела скакали как безумные, отмечая расстояние, с каждой секундой сокращающееся на сотню с лишним метров.

Расстояние не позволяло понять, что за орудие имеют мексиканцы в кормовой огневой точке, и имеют ли вообще хоть какое-то. Но в любом случае, подставляться под выстрелы Уэлли не собирался. Протянув левую руку к приборной панели, он нашарил почти у самой спинки кресла небольшую контрольную панель и привычным движением перекинул в положение “I”[6] основной тумблер.  Два световых индикатора с подписью ”MISSILE 1” и ”MISSILE 2” вспыхнули ярким зеленым светом на панели управления прямо перед ним.

Ракетное вооружение F-100 ”Super Sabre” состояло из подвешенных на подкрыльевых пилонах двух самонаводящихся ракет AAM—N-7 “Сайдуиндер”[7]. Активизировав систему управления, Уэлли подал питание от бортовых генераторов на головки самонаведения управляемых снарядов. Где-то там, снаружи, на подкрыльевом пилоне зашипел жидкий азот, подаваемый на чувствительную инфракрасную головку самонаведения.

Удерживая истребитель точно на том же курсе, что и цель, Уэлли Кларк мысленно отсчитывал секунды до залпа, в то же время, задаваясь вопросом, получится ли у него хоть что-нибудь. Ракета ”Сайдуиндер” была… скажем так, не больно-то совершенным оружием: а те, которые охлаждались сейчас под крыльями, вызывали особые сомнения, так как были послевоенной, уже федеральной сборки. Их примитивные инфракрасные головки самонаведения, купающиеся сейчас в каплях жидкого азота, обладали углом обзора едва-едва в четыре градуса, и могли отслеживать угловое смещение цели, не теряя ее из виду, лишь до 12 градусов в секунду. Надежность их была тоже под сильным сомнением.

И тем не менее… это было лучшее дальнобойное оружие воздушного боя, которым располагали федеральные ВВС. И, что немаловажно – лучшее, которое Федерация все-таки могла, пусть и ценой значительных конструкторских усилий и в небольших количествах, производить. Выбирая между риском потратить впустую ракеты, или повредить истребитель, Уэлли выбирал первое. Как только цифры на индикаторе прицела показали расстояние до цели в четыре тысячи метров, он щелкнул переключателем на приборной панели.

Оставляя за собой длинный дымный след, самонаводящаяся ракета сорвалась с пилона под правым крылом федерального F-100, и помчалась к своей цели. В ее крошечной головке наведения, закрытой полупрозрачным матовым колпаком обтекателя, вращались дисковидные зеркала, улавливая потоки тепла от двигателей летящего впереди бомбардировщика. Солнце находилось справа-сзади, и его лучи не мешали работе инфракрасного сенсора, никаких других источников тепла, могущих создать помеху, в узком секторе обзора боеголовки не было, и ракета шла точно в цель, вдвое превысив скорость звука. Ей потребовалось семь секунд, чтобы преодолеть разделяющие федеральный и мексиканский самолеты четыре тысячи метров, и Уэлли затаил дыхание…

Ракета ударила в корпус бомбардировщика точно за неуклюжим ”горбом” дополнительных реактивных двигателей. Инфракрасный взрыватель, реагирующий на усилившееся тепловое излучение не успел среагировать, и ракета врезалась в фюзеляж самолета, прежде чем сдетонировать. Уэлли увидел яркую вспышку, когда пять килограммов торпекса и металлической оболочки превратились в облако осколков, способных прошить корпус истребителя на дистанции до десятка метров…

А затем B-25 просто развалился на части.

Нет, он не взорвался в яркой вспышке керосина, хлещущего из пробитых топливных баков. На глазах изумленного Уэлли, фюзеляж самолета просто переломился в трех местах, и продолжая разваливаться, рухнул вниз, к серым пескам Мохаве. Неуклюже приваренные реактивные двигатели отлетели один за другим, и, оставляя длинные дымящиеся следы в небе, исчезли в облаке осколков.

Очевидно, перегрузка, которой был подвергнут не рассчитанный на дополнительный двигательный импульс фюзеляж, все же оказалась чрезмерной даже для такой надежной и прочной машины как “Митчелл” B-25. Взрыв ракеты, да еще и в такой близости от корпуса, нарушил структурную целостность алюминиевой конструкции, и старый фюзеляж, лучшие годы которого были далеко позади, просто разъехался по швам, превратив самолет в груду кусков дюрали.

Сбросив обороты мотора до минимума, Уэлли заложил вираж, пытаясь разглядеть, не откроется ли где-то внизу белая точка купола парашюта. Но небо над серыми пустошами Мохаве было все таким же невозмутимо-синим. Кто бы не составлял экипаж этого неуклюжего самолета, атака ”Фоксхаунд-один” застала их врасплох, не оставив ни единого шанса…

Нашарив панель контроля ракет, Уэлли отключил питание от второго. снаряда. Зеленый индикатор на панели управления мигнув, угас, когда AAM—N-7 вновь вернулся в состояние покоя. Затем пилот включил радиостанцию и активировал ларингофон.

— Неллис-база, -произнес Уильямс ”Уэлли” Кларк в пустоту, — Это ”Фоксхаунд-один”, повторяю, это ”Фоксхаунд-один”. Противник перехвачен и уничтожен. Повторяю, противник перехвачен и уничтожен. Запрашиваю разрешения вернуться на базу…