Словосочетание "континентальная блокада" известно нам еще из школьного курса истории, но только недавно мне удалось найти для себя понимание того, что за ним стояло. Хочу предложить Вашему вниманию две статьи русских историков начала XX века, дающих понимание того, как и почему Франция пришла к пониманию того, что нам сегодня известно под термином "континентальная экономика".
Сам материал можно рассматривать как дальнейшее рассмотрение темы, поднятой ранее в постах https://alternathistory.ru/morskaya-moshch-gosudarstva и https://alternathistory.ru/kontseptsiya-kontinentalnoy-ekonomiki-p-n-savitskogo
Статьи взяты из издания «Отечественная война и русское общество», выпущенного товариществом Сытина к 100-летней годовщине войны 12-го года. Издание обобщило знания отечественной исторической науки о самой драматичной из всех войн, которые вела Российская империя. Над созданием его трудилась целая когорта известных и авторитетных историков того времени: А.К. Дживелегов, Н.П. Михневич, В.И. Пичета, К.А. Военский и др.
Континентальная система
Константин Адамович Военский — русский генерал и историк, один из составителей издания «Отечественная война и русское общество»
Современная историческая наука отрицает совершенно случайности в последовательном ходе событий. И даже деятельность отдельных исторических личностей объясняет не столько волей их, сколько необходимостью, вытекающей из обстоятельств данного времени и более глубоких причин, руководящих и даже ведущих целые народы и их правительства.
Во главе этих доминирующих причин стоят экономические отношения, от которых зависят благосостояние страны, торговли и промышленности, а следовательно, и государственной казны.
Исторические события, окруженные ореолом величия, подвиги личной храбрости, высокий подъем национального чувства при холодном и беспристрастном анализе оказываются лишь неизбежными следствиями экономического положения страны и то, что бросается нам прежде всего в глаза и волнует нас красотой и мощью человеческих поступков, в действительности является лишь ярко-пестрым узором, вышитым на прозаической канве материальных требований.
С этой точки зрения мы и рассмотрим те причины, которые, в силу исторической неизбежности, привели к столкновению народов в 1812 г., явившемуся результатом великой экономической борьбы Наполеона с Англией.
Французская революция и в первых своих проявлениях и в дальнейшем развитии тесно связана с финансовым банкротством Франции, спасти от которого не смогли ее ни Тюрго, ни Неккер. Третье сословие, наиболее жизнеспособное, не безосновательно видело причину всех бед в феодальном строе, с которым и вступило в ожесточенную борьбу, опираясь на голодные массы народа и всеобщее недовольство. Победа демократической буржуазии была, однако, соединена с такими глубокими потрясениями экономической жизни страны, что Франция очутилась на краю гибели. Государственная касса была пуста, правительственные ассигнаты пали до 1/40 номинальной стоимости и продолжали падать еще ниже, торговля и промышленность пришли в полный упадок, обнищавшие трудовые массы сделались уже опасными в своем голодном озлоблении и всегда готовы были восстать во имя социалистической утопии, родившейся на перевале двух веков, на почве голода и классовых противоположностей. Помощи извне ждать было неоткуда. Реакционная Европа с ужасом и негодованием смотрела на пылающий очаг революции и думала лишь о том, чтобы загасить его кровью.
Необходим был для спасения человек, в котором успех и популярность соединялись бы с ясным, трезвым пониманием положения вещей, который не увлекался бы шумихой фраз и обладал практическим умом и неизменно твердой волей. Таким человеком явился Наполеон.
Трудно решить, что в нем было больше: смелый полководец или гениальный государственный человек. С именем Наполеона связывают обыкновенно представление о бесконечных сражениях и победах, о военном авантюризме, но часто упускают из виду его поистине гениальные государственные реформы, из которых многие сохранились до сих пор. Более того, Наполеон никогда не был полководцем по призванию, который всю цель, весь смысл своей жизни видит в походах и завоеваниях.
Войны, которые велись Наполеоном до консульства, были единственным путем для спасения государства. Знаменитый итальянский поход надолго устранил возможность нападения со стороны старых европейских монархий и доказал воочию военное могущество Франции. Но это была и война – приобретательница: благодаря ей наполнилась государственная касса, войска оделись, обулись и получили жалованье. Наконец этим славным походом в значительной степени разрешался вопрос о санкюлотах, о голодном пролетариате, который угрожал бесконечными внутренними смутами, но в рядах армии обратился в преданных солдат, совершавших чудеса храбрости.
Когда Наполеон стал у власти и получил возможность преобразовать государственный строй Франции, он убедился, что для мирного процветания страны, для развития торговли и промышленности необходим могучий флот, торговый и военный. Как человек грандиозных замыслов, он видел мысленно Францию, владычествующую над океанами и морями, обладающую повсюду богатыми колониями и держащую в своих руках мировую торговлю. В Европе, строго говоря, ему нечего было делать. Он не только не хотел разрушать старых монархий, но имел в виду сблизиться с их правительствами, готовый даже на уступки, требуя лишь признания новой Франции, как европейской державы, а Наполеона Бонапарта, как ее владыки.
Но в попытках осуществить колониальную политику французы столкнулись с могущественной соперницей, настойчиво, не брезгуя никакими средствами, добивавшейся мирового владычества над морями — с Англией. Еще ранее, в египетском походе французский флот потерпел страшное поражение от англичан при Абукире.
Если на суше Наполеон не знал достойного себе противника, то на море он явился в лице Нельсона. Нападая повсюду на французский флот, захватывая французские торговые суда, англичане в то же время возбуждали европейские державы продолжать войну с Наполеоном и снабжали их огромными денежными субсидиями. Император Александр I вступил также в союз с Англией и принял участие в европейской коалиции. Внутренний смысл всех последовавших затем событий заключался не в войне Франции с той или другой державой, а в борьбе Наполеона с Англией из-за мирового владычества на море.
Со своей стороны, Наполеон нуждался в союзнике для войны против Англии, но такового по весьма понятным причинам найти не мог. Старые монархии могли подчиняться силе оружия, подписывать унизительные договоры, вроде Кампо-Формийского, но ни доверия, ни уважения, ни искренности Наполеону, выскочке, исчадию революции, ждать было нечего.
Отсюда создалось совершенно особое положение для политики Бонапарта: Европа не хочет союза с Францией, надо ее к этому принудить. Единственным, совершенно добровольным союзником против Англии неожиданно оказался император Павел I, сразу изменивший свой взгляд на Наполеона-консула благодаря его рыцарскому поступку [1].
Павел I объявил даже войну Англии, хотя Россия совершенно не была готова, и согласился на фантастический поход в Индию, отправив в первую голову Донских казаков, которые едва не погибли в снежных степях и были немедленно возвращены при вступлении на престол Александра I.
Эпизод этот только лишний раз доказывает, что единоличная воля, не опирающаяся на истинные интересы страны и на государственную необходимость, не может создать исторических событий по прихоти личной фантазии. К войне с Англией Россия в то время не имела никаких оснований, и выходка Павла вызвала еще большее озлобление и раздражение русского общества и гвардии.
Роковым поворотным пунктом в политике Наполеона явилось знаменитое морское сражение при Трафальгаре (21 октября 1805 г.). Принудив Испанию к союзу с Францией, Наполеон составил могущественную эскадру, которая дожидалась его приказа в Кадиксе. Адмирал Вилльнёв держался выжидательного образа действий, но это было не по душе Бонапарту, привыкшему к нападению и натиску. Вилльнёву был послан в резкой форме упрек за бездеятельность, и франко-испанский флот вышел в бурную погоду искать англичан в Средиземном море. Около Трафальгара произошло столкновение с английской эскадрой. Этот ужасный в своих подробностях бой кончился полной победой Нельсона, который сам, впрочем, получил смертельную рану. Перед смертью великий адмирал произнес: «Наконец им это удалось».
Но гибель Нельсона не принесла никакой пользы для Франции: флот ее был частью истреблен, частью взят в плен. С этого исторического момента Наполеон потерял возможность бороться с Англией на море, где она стала почти единственной владычицей, бесконтрольно и беспрепятственно распоряжавшейся судьбами мировой торговли.
Тогда всеми помыслами Бонапарта овладела одна идея: подорвать торговлю Англии путем закрытия для нее всех европейских портов. Это применение бойкота в самом широком виде и получило название континентальной системы.
Но для осуществления ее на деле было необходимо принудить к тому всю Европу, другими словами, завоевать ее, так как невозможно было рассчитывать на добровольное согласие держав. Все они находились в значительной экономической зависимости от Англии, державшей в своих руках ввозную и вывозную торговлю.
Благоприятным поводом к континентальной системе послужил королевский декрет 16 мая 1806 г., которым Англия объявляла в блокаде все порты Европы, берега и реки на всем пространстве от Эльбы до Бреста.
Наполеон ответил Берлинским декретом от 21 ноября 1806 г., в котором излагаются основы континентальной системы, ставшей обязательной для союзных с Францией европейских держав, а после Тильзитского договора 9 (27) июля 1807 г. и для России.
Первая часть текста Берлинского декрета носит характер полемический. Англия выставляется, как держава, не исполняющая договоров и не признающая международного права [2]; она считает неприятелем всякого подданного враждебной страны и признает военнопленными не только экипажи военных судов, но и торговых; распространяет право завладения на частную собственность (каперство); объявляет блокаду портов, гаваней и устьев рек, не запущенных и не укрепленных; объявляет местности в блокаде, в действительности не осуществляемой.
Далее декрет переходит к оправданию континентальной системы. Англия преследует лишь одну цель: на развалинах торговли и промышленности континента возвысить британскую торговлю и промышленность. С таким врагом по духу «естественного права» (§ 8, droit naturel) разрешается борьба тем же оружием, которым пользуется Англия, отвергая всякие идеи справедливости и возвышенные чувства, этот результат цивилизации между людьми.
Поэтому император Наполеон решил применить к Англии обычаи, которые она санкционировала в своем морском законодательстве.
Главнейшие постановления Берлинского декрета следующие:
1) Британские острова объявляются в состоянии блокады.
2) Воспрещается всякая торговля и всякая корреспонденция, вследствие чего не будут пересылаемы, а будут подлежать аресту письма, бумаги, адресованные в Англию англичанину или писанные на английском языке.
3) Всякий англичанин, каково бы ни было его звание и положение, застигнутый на территории, занятой французскими или союзными войсками, будет считаться военнопленным.
4) Всякое имущество, всякая собственность, какого бы рода она ни была, принадлежащая английскому подданному, будут считаться законным призом.
5) Ни один корабль, приходящий прямо из Англии или ее колоний, не будет допущен ни в один порт.
6) Всякий корабль, который посредством ложной декларации нарушить предшествующее постановление, вместе с грузом будет подлежать конфискации, как если бы они были английскою собственностью.
Таким образом, Берлинский декрет в сущности объявляет Англию стоящей вне закона, а английский флот — пиратским. Надо признать, что англичане действительно не стеснялись в своих действиях и на море считали для себя все дозволенным, признавая лишь одну силу.
Континентальная система вызвала со стороны Англии новый королевский указ 7 января 1807 года, которым объявляются в блокаде уже все порты Франции и ее колоний, а также порты, берега и гавани стран, откуда английский флаг был изгнан.
Наполеон ответил на это Миланским декретом 17 декабря 1807 г. По смыслу его вне закона ставятся суда всех стран, допустившие осмотр со стороны английских судов или уплатившие налог в пользу английского правительства или хотя бы вынужденно посетившие английские порты. Все такие суда задерживаются и считаются законным призом.
Миланский декрет ставил условие, почти невозможное к исполнению, так как им воспрещалось, под угрозой захвата, судам всех национальностей заходить в порты британских островов и английских колоний.
Точное выполнение этого тяжелого обязательства было равносильно почти полному прекращению ввозной и вывозной торговли континента.
В 1807 году к континентальной системе примкнули Россия, Пруссия и Дания; в 1809 году после разгрома империи Габсбургов и занятия французами Вены, согласно Шенбрунскому мирному договору — примкнула Австрия, в 1810 г. — Швеция.
Осуществление континентальной системы было сопряжено с огромными затруднениями при отсутствии военного флота. Это сознавал и Наполеон, и в 1807 году он еще не терял надежды напасть непосредственно на морскую силу Англии. Для этой цели Португалия и Дания были предупреждены, что они должны выбирать между войною с Францией и войною с Великобританией [3]. В Португалию был послан корпус под командою Жюно, в Данию — корпус Бернадота.
Но Англия, получившая сведения о тайных статьях Тильзитского договора, касающихся совместных действий против нее Франции и Росcии, предупредила Наполеона.
Когда после крайне трудного перехода, сопровождавшегося гибелью многих солдат вследствие лишений и болезней, Жюно вступил 30 ноября 1807 г. с остатками своего отряда в Лиссабон, там не оказалось португальского флота, удалившегося добровольно по дружескому предложению Англии. Когда же в лиссабонский порт вошла русская средиземная эскадра, под начальством адмирала Сенявина, английский флот блокировал Лиссабон и одновременно высадил значительный десант на сушу. Жюно вынужден был покинуть столицу Португалии, а Сенявин, эскадра которого была по Высочайшему повелению предоставлена в распоряжение императора французов, не вступил в бой с англичанами и сдался им на почетных условиях. Русские суда были приведены в Портсмут и сданы на хранение до окончания войны, а экипажу их было предоставлено право возвратиться в Россию [4].
Если в Португалии, издавна дружившей с Англией, было легко удалить флот, то в Дании англичане, напротив, встретили сильное сопротивление. В августе 1807 г. остров, на котором расположен Копенгаген, был окружен 25 линейными английскими кораблями, конвоировавшими транспорты с двадцатью семью тысячами войска, которое немедленно высадилось и окружило город. Датское правительство получило предложение сдать свой флот на хранение Великобритании до заключения всеобщего мира. Предложение это датчане отвергли, и с 2 до 5 сентября Копенгаген подвергался бомбардировке, после чего требуемые условия были приняты.
Англичане получили во владение 18 линейных судов и множество фрегатов, очистили адмиралтейство от запасов и возвратились в Англию.
Таким образом, попытка Наполеона захватить флоты континентальных государств закончилась полной неудачей, и Англия беспрепятственно могла хозяйничать на морях. Это обстоятельство окончательно утвердило императора французов в необходимости провести континентальную систему в самой строгой форме, и все его внимание сосредоточилось на европейских портах и на контроле за выполнением бойкота английских товаров.
«Как ни велика была власть Наполеона, она прекращалась подобно силе некоторых волшебников, когда приходила в соприкосновение с водою» [5].
На море царили Великобритания и нейтральная держава — Америка, в руках которых был флот и вся внешняя торговля континента. Никакие усилия гения полководца и дипломата не могли сломить или даже умалить морскую силу Англии и воспрепятствовать мировой торговле Соединенных Штатов.
Вот почему в последовавших затем европейских войнах и во всей политике Наполеона замечается нервность и нетерпимость, переходящая иногда в крайнюю заносчивость.
Он ясно сознавал свое бессилие перед натиском английских товаров, ищущих лазеек вдоль огромной, извилистой береговой линии Европы и проникающих тайно даже и в самую Францию. Поэтому всякое отступление от Берлинского и Миланского декретов приводило его в крайнее раздражение и вызывало немедленно решительные действия. Так обрушился он на папские области и занял Ливорно, где англичане торговали свободно. Он искренно и глубоко ненавидел ганзейские города Бремен и Гамбург, которые долго «насмехались» над его усилиями прекратить ввоз британских товаров. Быть может, именно эта крайняя степень раздражения против всех, несочувствующих континентальной системе, и дала Наполеону нравственную силу довести до успешного конца труднейшую войну с Австрией в 1809 г., и сражение при Ваграме является одной из величайших побед этого гения войны.
В 1809 г. Наполеон, казалось, достиг желаемого: вся Европа принудительно или добровольно, как Россия, подчинились континентальной системе. Но именно с этого же года во всей очевидности проявляется вся ее несостоятельность. Английские товары продолжают поступать на континент. Организуется контрабандная торговля, поддерживаемая целой английской нацией при пособничестве купцов континента. Складом английских товаров в Балтийском море является о. Гельголанд, в Средиземном — о. Мальта. Таможенные правила частью обходятся хитростью, частью — подкупом. В то же время в порты входят суда, нейтральные по флагу, но в действительности везущие английские товары.
Именно это обстоятельство и положило начало недовольству между Александром и Наполеоном, требовавшим, чтобы Россия не допускала в свои гавани нейтральные суда. Александр не соглашался с таким толкованием взятых на себя обязательств и в 1810 году издал «Положение о нейтральной торговле на 1811 г.», которое было принято Наполеоном, как вызов. 28 февраля 1811 г. Наполеон уже пишет русскому императору: «Если Ваше Величество оставляете союз и сжигаете Тильзитские соглашения, то должно быть очевидно, что война неизбежно последует несколькими месяцами раньше или позже» [6].
Обыкновенно принято считать, что союз России с Францией по Тильзитскому договору если и давал первой некоторые политические преимущества, то являлся крайне разорительным вследствие континентальной системы, которая не только уменьшила государственный доход (таможенные сборы), но, вследствие повышения цен на предметы потребления и падения курса рубля, губительно отразилась на благосостоянии всех сословий.
Общий оборот внешней торговли России, действительно, понизился. Так, в 1806 г. он равнялся 120 милл., в 1807 — 100 милл., а в 1808 г. упал до 83 милл. Падение торговли в дальнейшие годы не выражается точно официальными цифрами, так как возникло сильное контрабандное движение, которое преследовалось, по-видимому, не особенно строго. Результатом уменьшения ввоза заграничных товаров явилось, конечно, сильное вздорожание их цен, на что в то время жаловались современники, крайне преувеличивая значение факта и изображая его в своих воспоминаниях, как народное бедствие, разоряющее все классы населения. Достаточно, однако, взглянуть на список заграничных товаров, ввозимых в Россию, чтобы убедиться, что все это предметы роскоши, предметы потребления лишь высшего класса, чиновников, вообще горожан и преимущественно столичных. Самому большому вздорожанию подверглись кофе и сахар [7]. Но в то время оба эти продукта потреблялись лишь обеспеченным городским классом и даже в среднем помещичьем сословии считались лакомством, не говоря уже о купечестве и крестьянстве, которые совсем не пользовались этими заграничными товарами. Страшному вздорожанию подверглись заграничные вина, но они и потреблялись лишь богатыми людьми.
Единственным продуктом общего потребления, который ввозился Англией, является соль, и именно на нее особенно усердно указывают современники, и даже императрица Мария Федоровна в письме к императору Александру, указывала, что «чувствуется недостаток соли» и «нет сословия, которое не страдало бы, не было бы отягощено».
Но Россия сама изобиловала солью и не только не нуждалась в ввозе этого продукта, но могла бы снабжать им другие страны. Добыча соли была весьма значительна в начале XIX в. Так, в 1803 г. добыто было 26.324.500 пуд. ценою 12.509.800 р. Из-за границы в том же году морем ввезено соли всего на 1.210.322 р.
Внутренние губернии, восток и юг России совершенно не нуждались в привозной соли, а в западные губернии она ввозилась из Пруссии и Австрии. Следовательно, соль из Англии была необходима лишь для Петербурга и Прибалтийского края, и прекращение ее ввоза отнюдь не могло считаться общенародным бедствием.
Другим последствием континентальной системы было падение курса рубля. В 1808 г. ассигнационный рубль упал до 50 коп., а в 1811 г. серебряный рубль ходил в четыре рубля ассигнациями [8].
Для помещиков, домовладельцев и купечества такое падение рубля отнюдь не было разорительно. Все налоги и подати уплачивались не серебряным, а тем же ассигнационным рублем. Повышение же цен на продукты сельского хозяйства (рожь, пшеницу, лен и т. д.) было только выгодно, и многие в это время поправили свои дела и даже обогатились. «Людям, недавно купившим имения в долг на ассигнации, понижение курса послужило обогащением и спасением вообще всем задолжавшимся» [9]. Русское сельское хозяйство находилось в первобытном состоянии. Помещики, имея для обработки земли даровой труд крепостных крестьян, не нуждались в заграничных машинах, а в помещичьих усадьбах, где не гнались за модой и жили стародедовским обычаем, дом представлял полную чашу и не нуждался почти ни в чем покупном.
Благосостояния крестьян крепостных и государственных континентальная система ни в какой мере не касалась. Напротив, для крестьян оброчных, вследствие повышения цен на продукты сельского хозяйства, она была лишь прибыльна, так как оброк платился ассигнациями — денежными знаками внутреннего обращения.
Промышленность фабрично-заводская в России находилась в зачаточном состоянии и не нуждалась в привозных орудиях производства. При огромных естественных богатствах и низком уровне потребностей большинства населения, Россия, более чем любое из европейских государств, могла выдержать континентальную систему без всякого ущерба для экономической жизни страны.
Но континентальная система разоряла людей, живущих на чистые деньги: высшие классы, чиновничество и тех владельцев имений, которые жили в столицах и проживали доходы с вотчин за границей. Для последних падение рубля равнялось уменьшению доходов более чем на половину.
Масса жалоб, записок, прошений, поданных в то время на Высочайшее имя и к правительству исходила не от поместного дворянства, не из коренной земледельческой Руси, а подавалась от имени высшего сословия, жившего роскошной, барской жизнью, от чиновничества, существовавшего на жалованье и «безгрешные доходы», от жителей столиц, оторванных от истинных интересов земли.
Союз с Наполеоном вызывал в дворянстве недовольство и по другой причине. Высшие классы опасались «тлетворного» влияния его на императора.
Реформы начала царствования Александра давно вызывали опасения, что близится отмена привилегий высшего сословия и освобождение крестьян. Имя Сперанского, которого считали вдохновителем всех новшеств, произносилось с ненавистью и проклятиями. Дворянство заметно охладело к Александру, и в гвардии опять по примеру прежних лет встрепенулся преторианский дух: еще не были забыты дворцовые перевороты.
Если среди помещичьей Руси не чувствовалось никакого экономического ущерба от союза с Наполеоном и от континентальной системы, то шедшие из столиц в провинцию слухи о возможности освобождения крестьян глубоко волновали поместное дворянство, и оно готово было идти вслед за столичной аристократией и ополчиться на «антихриста» — Наполеона.
В начале XIX в. единственным сословием, имевшим политическое значение, было дворянство, желанию которого и вынужден был уступить Александр, порвавший перед лицом дворянской фронды союз с Наполеоном, во всех отношениях выгодный для России.
Цель Наполеона отнюдь не ограничивалась интересами одной Франции. Он хотел освободить континент от экономической зависимости Англии и тем положить основание самобытному развитию промышленности Европы. Он называл Англию «великим ростовщиком мира» (lе grand usurier du monde) и считал себя апостолом великой борьбы за экономическое освобождение Европы.
Насколько верны были его расчеты, свидетельствуют цифры, касающаяся числа фабрик и заводов в России. В 1804 г. число фабрик было 2.423, через десять лет — 3.731, т.е. возросло на целую треть. Количество рабочих в 1804 г. — 95.202, в 1814 г. — 169.530. Более всего развилась промышленность бумаго-ткацкая, затем железо-чугунная.
Совершенно без изменения остались отрасли, изготовляющие предметы роскоши.
Главную причину неудачи континентальной системы следует искать в экономической отсталости Европы, которая еще не вышла из земледельческого периода, тогда как Англия давно уже перешла к капиталистическому производству. Европа сбывала сырье Англии, а от нее получала всевозможные изделия.
Через 10 — 15 лет Европа приспособилась бы и развила внутри себя обрабатывающую промышленность, но Англия ценою огромных пожертвований, рискуя полным банкротством, напрягла все силы страны для борьбы с могущественным и гениальным врагом своим — Наполеоном, и он пал, сломленный невозможностью добиться в Европе единства политики, требовавшей жертв в настоящем, но сулившей неисчислимые выгоды в будущем.
Англия победила. За нею осталось мировое владычество над морями и в цепких руках ее снова сосредоточилась вся внешняя торговля Европы, которая терпела денежную зависимость от островной державы, а нередко должна была считаться с ее желаниями и в международной политике на континенте. Выгоды этой политической конъюнктуры впоследствии испытала на себе тогдашняя союзница Англии — Россия: в эпоху Севастополя, в кампанию 1877 — 1878 гг. и в последнюю русско-японскую войну.
К. Военский
[1] Наполеон вернул Павлу I пленных русских солдат и офицеров, одев их в новые мундиры и отправив в Poccию за собственный счет. Павел I, сверх того, негодовал на англичан за оккупацию ими о. Мальты. См. К. Военский: Бонапарт и Русские пленные. Воен. Собрн. 1906 г. № ХII.
[2] § 1. N'admet point le droit des gens suivi universellement par tous les peuples polices (см. проф. Адександренко, «Наполеон I и Англия».
[3] Мэхэн, «Влияние морской силы на французскую революцию и империю (1793 — 1812)», т. II, стр. 303 и т. д.
[4] Военский, "Акты и документы для политической и бытовой истории 1812 года", том II. С.-Петербург, 1911 г.
[5] Мэхэн, т. II, стр. 306.
[6] Мэхэн, стр. 376.
[7] Цены на кофе и сахар, колебавшиеся в 1802 году от 18 до 20 руб. за пуд, в 1811 году — в самый разгар континентальной системы — достигли невероятной цифры 100 и 115 р. за пуд. См. Ю. Карцов и К. Военский: "Причины войны 1812 года". С.-Петербург. 1911 г., стр. 50 — 55.
[8] Записки Ф. Ф. Вигеля, ч. III, стр. 2.
[9] Ibid.
Торговая политика и финансы Англии в начале XIX в.
Приват-доцент И. М. Кулишер
В последние десятилетия XVIII века в английской промышленности наступила эра фабричного производства. Новая фабричная промышленность нуждалась в рынке; необходимо было найти сбыт для огромной массы продуктов, изготовляемых новыми, усовершенствованными способами производства. Между тем незадолго до того, в 70 годах XVIII века, Англия потеряла важный рынок — свои американские колонии, куда она прежде сбывала в большом количестве изделия промышленности. Когда же в 1793 году началась война с Францией, оказался стесненным вывоз английских товаров и в европейские государства. Уже в предшествующем году начался тяжелый промышленный кризис; он выразился в резком падении цен, в виду переполнения рынка промышленными изделиями, не находившими себе сбыта, и в многочисленных банкротствах. В феврале 1793 года была объявлена война и под влиянием этого кризис обострился: число банкротств достигло в этом году почти двух тысяч, среди них насчитывалось 26 банков, прекративших свое существование.
Таким образом производство, благодаря новым изобретениям, быстро возрастало, напротив, внешний рынок сокращался; обнаруживалось перепроизводство, переполнение внутреннего рынка. Этими обстоятельствами обусловливается торговая политика Англии в период 1793 — 1812 годов. Она выражается в поисках новых рынков, в стремлении расширить свой сбыт во что бы то ни стало путем приобретения новых колоний. Во всех частях света Англия старается увеличить свои колониальные владения, делая это не только на счет Франции и ее союзников, но и за счет нейтральных держав.
Центром английских колоний была Индия; Бонапарт правильно понял, что, взявши Индию, он нанесет Англии смертельный удар. И сила англичан в Индии во время войн с Францией выросла еще более. То, что сделано было в предшествующие десятилетия Клайвом, Уоррен-Гастингсом и Корнуэльсом, продолжал в 1798 — 1805 гг. маркиз Уэльсли. Он поставил себе целью сделать Англию первой державой в Индии, и достиг этой цели; вместе с Клайвом он является создателем Британской империи в Ост-Индии. Весь южный и восточный Декан был им завоеван и таким образом была установлена связь между английскими владениями на Малабарском и на Коромандельском берегу и связь между Деканом и Бенгалией. Завоевана была и область по Гангу и к северо-западу от него, в том числе Дели — владения великого могола; власть последнего кончалась у стен его дворца. Еще в начале 90-х годов велико было влияние французов в среднем и южном Декане; один из султанов, Типу, прямо называл себя в эпоху революции «гражданином Типу». Это влияние было уничтожено англичанами; в начале XIX века Франция в Ост-Индии была совершенно убита в политическом отношении.
Но еще большие убытки нанесла ей Англия в Вест-Индии, где находились главные колониальные владения Франции. Тринадад и часть Гвианы англичане захватили уже в конце 90-х годов и получили их по Амиенскому миру 1802 г. Затем они отняли у французов Тобаго и С. Луциа, которые закреплены были за англичанами первым парижским миром 1815 года. Таким образом и в Вест-Индии Англия стала наиболее могущественной державой.
Уже в 1795 и 1796 году Англия захватила ряд нидерландских колоний — Капланд, Малакку, Цейлон, Молукские острова; после уничтожения французского флота в 1798 году в битве при Абукире она оказалась владычицей Средиземного моря; в следующем году султан Типу в Декане, столь преданный французам, лишился и трона, и жизни. Эти действия Англии производили огромное впечатление на Европу: свой торговый флот, писал Шиллер, Англия, подобно полипу, распространяет во все стороны, страну свободной Амфитриты она намерена запереть как свой собственный дом. При заключении Амиенского мира в 1802 г. Англия довольствовалась немногим — Тринидадом и Цейлоном, вернув Франции и Нидерландам все остальные завоеванные ей колонии. Затем последовал захват Мальты и новая война с Францией, завоевание ряда Антильских островов, значительной части Индии, нидерландской Гвианы и в 1805 году уничтожение французско-испанского флота при Трафальгаре, после чего власть Англии на море была крепко и прочно установлена.
Таким образом Англии удалось во всех частях света приобрести новые владения и тем самым новые рынки для своих товаров. За двенадцатилетний период войн 1793 — 1805 гг. привоз Англии увеличился с 17 до 27 милл. фунт. ст., т.е. на 60 проц., и еще более повысился вывоз за это время: с 18 до 30 1/2 милл. фунт. ст. Возрастание торговых оборотов приходилось, главным образом, на долю торговли с заокеанскими странами, было вызвано торговлей с вновь завоеванными колониями. Но все же во внешней торговле Англии важную роль играла торговля с европейскими странами: последняя составляла в 1805 году около 45 проц. всей английской торговли. Этой торговле был нанесен сильный удар декретами Наполеона, устанавливавшими континентальную систему [1]. Не следует, конечно, предполагать, что эти постановления выполнялись в точности, и что английские товары совершенно не проникали на континент Европы. Еще раньше, в 1793, 1796 и 1798 гг., во Франции были изданы однородные запрещения относительно английских товаров и судов, а также судов нейтральных государств, посетивших английские порты. И все же в 90-х годах французские магазины в большом количестве пополнялись английскими товарами; последние привозились во Францию под именем товаров, происходящих из других стран. Точно так же и после объявления континентальной системы контрабандный ввоз английских и колониальных товаров на континенты был весьма значителен. В особенности эти товары «свозились в русские порты, северные (преимущественно Архангельск) и южные, чтоб чрез русские сухопутные границы проникать в Пруссию, Австрию, Германию и далее, вплоть до Франции» (И. И. Кауфман. «Серебряный рубль в России», стр. 191).
Но в то же время нельзя отрицать, что континентальная система была для Англии и ее колоний гораздо опаснее прежних мероприятий, так как она относилась не к одной лишь Франции, но и к ряду других европейских государств, следовательно, стесняла торговлю Англии со всеми этими странами. Она вызвала в Англии новый тяжелый торгово-промышленный кризис 1810 года и заставила ее продолжать свою политику расширения колониальных владений, чтобы наверстать в торговле с заокеанскими странами то, что она теряла на стеснениях торговли с Европой. И когда в 1815 году был заключен парижский мир, Англия оказалась владычицей всех морей и чуть ли не единственной крупной колониальной державой: значение в этой области не только Франции, но и Нидерландов было уничтожено. Цейлон, Капланд и часть Гвианы были отняты у Нидерландов. Присоединив к Гибралтару Мальту, Англия могла захватить в свои руки торговлю на Средиземном море, а остров Маврикия и Капланд явились для нее удобными этапами на пути в завоеванную ей Индию.
Торговая и колониальная политика Англии 1794 — 1812 гг. обусловливалась, однако, не одной лишь необходимостью в приискании новых рынков для продуктов вновь возникшей фабричной промышленности, но и соображениями финансового характера. Расходы правительства в эту эпоху, вследствие ведения войн и выдачи денежных сумм союзникам для того, чтобы они могли продолжать борьбу с Францией, достигли огромных, совершенно неслыханных размеров. Добыть необходимые для этого средства можно было лишь в стране богатой, лишь при условии вырастания народного капитала и народного дохода, при успешном развитии торговли, промышленности и мореплавания. Таким образом торговая политика Англии в эпоху войн с Францией находится в теснейшей связи с ее финансами.
Насколько велики были военные расходы Англии в этот период, каких необычайных размеров они достигали, можно усмотреть из того факта, что расходы по всем войнам, которые Англия вела до 1793 года и после 1815 года (считая с 1688 по 1890 г.) вместе составляли лишь 461 миллион ф. ст., тогда как военные расходы 1793 — 1815 гг. равнялись 695 миллионам ф. ст. (около 4 1/2 миллиардов рублей), т.е. последние были больше на 234 миллиона, или на 50 проц. Следовательно, военные расходы Англии за небольшой период войн с Францией во время революции и Наполеона были в полтора раза более расходов ее, произведенных на все остальные войны, которые Англия вела в течение XVIII и XIX столетий. Если же возьмем случаи особенно крупных военных расходов в других странах и сопоставим их с расходами Англии в 1793 — 1815 годах, то и тогда последние окажутся чрезвычайно крупными. Так, чрезвычайные расходы Соединенных Штатов Северной Америки во время войны за отмену рабства в 1860-х годах простирались до 3 миллиардов рублей, а чрезвычайные расходы Франции во время войны с Германией в 1870-х годах, включая уплаченную Германии контрибуцию, составляли 2 миллиарда рублей, так что каждая из этих стран израсходовала значительно меньше, чем Англия на войны 1793 — 1815 гг. (около 4 1/2 миллиардов руб.).
Как же покрывались эти огромные расходы? Двумя способами — заключением государственных займов и введением новых налогов. До половины XVIII ст. Англия весьма умеренно пользовалась кредитом; к заключению займов прибегала мало и старалась при всякой возможности погашать произведенные ранее займы. Напротив, во второй половине этого столетия государственный долг Англии быстро растет и в 1786 г. он достигает огромной, неслыханной для того времени цифры в 240 милл. ф. ст. Такое увеличение задолженности государства возбуждало опасения с разных сторон. В Амстердаме во время войны Англии с американскими колониями возникал вопрос о том, долго ли еще Англия в состоянии будет платить проценты по своим долгам; а в восьмидесятых годах XVIII века один английский писатель утверждал, что либо нация должна уничтожить свои долги, либо долги уничтожат ее. Между тем, государственный долг в 240 милл. ф. ст., существовавший в 1786 году, вызывавший такие опасения современников, является совершенно ничтожным по сравнению с теми займами, которые были заключены Англией во время революционных и наполеоновских войн.
Последствием этих займов было то, что долг Англии составлял в 1816 году 800 милл. ф. ст., т.е. в течение 30 лет он увеличился в 3 — 3 1/2 раза. Однако, современники этого колоссального роста долгов уже гораздо менее отрицательно относились к этому явлению, чем их предшественники к несравненно более медленному увеличению долга в предшествующий период. Джон Синклэр находил займы необходимыми для государства, заключение их считал показателем богатства и доверия населения к правительственной власти. Нельзя отрицать, говорит он, благотворное значение государственного кредита во время ведения справедливой и необходимой войны; кредит является главным преимуществом Англии по сравнению с Францией и другими странами Европы; он составляет золотую жилу для Англии.
В самом деле, этот огромный долг свидетельствовал и о богатстве английского населения и о доверии его к государству. Никакое другое государство ни в те времена, ни еще долго впоследствии не могло бы добыть кредита в столь широких размерах; оно не получило бы его ни у своих подданных, ни за границей. Только Англия уже в конце XVIII века располагала столь крупными свободными капиталами, только ее население настолько верило в прочность и солидность финансов государства, что готово было отдавать в его распоряжение все свои сбережения. И в то же время без этих займов Англия не в состоянии была бы продолжать войны с Францией и осуществлять свою колониальную политику.
Но для покрытия военных расходов необходимы были и другие источники; одними займами нельзя было ограничиться. Критики Вилльяма Питта, стоявшего тогда во главе финансового управления Англии, поступали весьма несправедливо, осуждая его за увлечение займами. Они упрекали его за недостаточное пользованье налогами, как способом покрытия чрезвычайных военных расходов. На самом деле Питт вполне сознавал, что нельзя все чрезвычайные расходы перемещать на другие поколения, нельзя покрывать их исключительно путем займов, которые придется уплачивать и по которым необходимо будет платить проценты впоследствии, детям и внукам населения, заключившего заем. Часть чрезвычайных расходов, говорил Питт, должна быть немедленно покрыта налогами, собранными в том же году, когда расходы производятся.
Однако, проектируя новые налоги, Питт находился в весьма затруднительном положении. Низшие классы населения, классы, жившие трудом, были сильно обременены всякого рода налогами: таможенными пошлинами, уплачиваемыми при ввозе иностранных товаров в Англию, и еще более внутренними акцизами — налогами на всевозможные предметы; облагалось пиво и вино, соль, табак, крахмал, мыло, кожи, материи, стекло, свечи и многое другое. В виду этого, Питт сделал попытку распространить обложение на имущие классы — на денежную и поземельную аристократию путем установления налогов на роскошь. Так, в 1784 году он ввел налог на лошадей, беговых, верховых и упряжных, в 1785 г. налог на перчатки, в 1795 на лиц, употребляющих пудру для волос. В следующем году к этому присоединен был налог на собак и налог на шляпы и часы, а в 1798 г. налог на право выставлять свой герб на экипажах и в иных местах. Однако все эти нововведения вызывали среди высших классов населения большое неудовольствие; последние считали себя неподлежащими обложению, находили, что налоги на них не могут распространяться и поэтому протестовали против новых законов. С введением, напр., налога на пудру, герцог Норфолькский, один из богатейших аристократов Англии, перестал, вопреки обычаю, пудриться и запретил это делать своим слугам, желая этим выразить протест против нового налога; герцог Бедфордский, наоборот, приказал пудрить хвосты своим лошадям для его осмеяния. А инициатора налога на собак, члена парламента Дента, противники этого налога прозвали Dog — Dent.
Однако главным недостатком этих налогов являлась их незначительная доходность; многие налоги давали всего по нескольку десятков тысяч или даже по нескольку тысяч ф. ст. в год. Нужно было искать других, более выгодных источников, привести обложение в связь с платежеспособностью отдельных лиц. Это могло быть достигнуто путем установления подоходного обложения, т.е. налога, взимаемого с каждого в зависимости от размеров получаемого им годового дохода. Но в те времена подоходное обложение еще было неизвестно, и Питт не решался на введение такого совершенно нового налога, который вызвал бы, несомненно, самые решительные протесты. Он пытался соразмерить налог с платежеспособностью населения иным способом: не устанавливая нового налога, он повысил лишь оклады налогов на роскошь, соразмерно доходам каждого плательщика. Именно, согласно закону 1798 г., лица, уплачивающие налоги на мужскую прислугу, на кареты, на лошадей, должны платить добавочный налог. Если общая сумма этих уплачиваемых ими налогов ниже 25 ф. ст., то добавочный налог равняется их тройному размеру, если эта сумма 25 — 30 ф. ст., то добавочный налог взимается в 3 1/2 размере ее, если сумма обложения составляет 30 — 40 ф. ст., добавочный налог устанавливается в 4 — кратном ее размере и, наконец, при 50 ф. ст. и выше — в 5 — кратном размере. Подобным же образом уплачиваются дополнительные налоги теми, кто платил налог на дома, окна, собак, часы. К этому присоединялись, однако, весьма важные дополнительные правила, исходящие уже из размеров дохода каждого плательщика. Добавочные налоги не должны падать на классы несостоятельные; поэтому они не должны вовсе взиматься с лиц, имеющих менее 60 ф. ст. годового дохода. Далее для лиц с доходом свыше 60 ф. ст. они не должны превышать известной части дохода. При доходе в 60 — 65 ф. ст. добавочные налоги не должны превосходить 1/120 дохода, при доходе в 65 — 70 ф. ст. они не должны быть более 1/95 дохода, при доходе в 95 — 100 ф. ст. они не должны превышать 1/45 дохода и т. д., наконец при доходе в 200 и более ф. ст. они не могут превосходить 1/10 дохода данного лица. Очевидно, для того, чтобы определить, превышает ли добавочный налог известную часть дохода или нет, необходимо установить размер этого дохода. Поэтому каждый плательщик, находящий, что он чрезмерно обложен, т.е. что добавочные налоги превышают установленную законом пропорцию, имеет право заявить об этом, указывая размер своего дохода, за своей подписью и за подписью двух свидетелей, а по требованию податных органов, он обязан подтвердить свое заявление присягой.
Таким образом, исходя из добавочных налогов на предметы роскоши, Питт все же имел в виду обложить личный доход плательщика, установить подоходное обложение. В 1803 году была произведена реформа этого налога, при чем добавочные налоги на роскошь были отменены и остались лишь предельные нормы обложения. В то время, как прежде при доходе в 60 — 65 ф. ст. добавочные налоги не должны были превышать 1/120 дохода, при доходе в 65 — 70 ф. 1/95 дохода и т. д., теперь было прямо установлено, что налог составляет в первом случае 1/120, а во втором — 1/95 дохода и т. д., а при доходе в 200 ф. ст. и более налог равняется 1/10 всего дохода плательщика. Таким образом получился уже подоходный налог в чистой форме.
Конечно, и в своей первоначальной форме, в виде надбавок к налогам на роскошь, а тем более в измененном виде он встретил сильную вражду и при обсуждении закона в парламенте и при введении его в действие. Возражавшие Питту депутаты заявляли, что этот налог «разрушит частную филантропию и лишит родителей возможности воспитывать детей». «Едва ли Питт осмелится, — говорили они, — после проведения своего билля гулять по улицам и считать те разрушения, которые причинит его билль, так как многие дома останутся тогда пустыми». Ораторы возражали против этого «нового, необыкновенного, инквизиторского налога», ссылаясь на то, что в Англии прежде никогда не встречался такой налог. Особенно же они подчеркивали то обстоятельство, что он «уничтожит и смешает классы общества: никакой акт французской Директории не сделал так много, чтобы стереть все общественные различия, как сделает эта мера».
И среди населения новый налог вызвал сильные протесты. В петициях, поданных в парламент, его называли противоречащим свободному духу конституции, унизительным для английских подданных; говорили, что он вмешивается в частную жизнь, заставляет граждан скрывать свои доходы. Это недоброжелательное отношение к налогу со стороны населения заставило правительство изменить его немедленно по окончании войн с Наполеоном, в 1816 году. Даже документы и книги, в которых находились записи обложения, были, по постановлению парламента, сожжены, чтобы ничего не осталось от этого ненавистного налога.
На костре погибли документы подоходного налога; но самая идея не погибла, ее нельзя было уничтожить. Когда в 40-х годах XIX века снова оказалось недостаточно поступлений от налогов, когда вновь финансы потребовали этого, англичане опять обратились к подоходному налогу. Учрежденный в 40-х годах подоходный налог, существующий в своих главных основаниях и до сих пор, был построен по типу того первого налога, который был создан Питтом. И теперь еще в английском подоходном обложении мы можем ясно различить элементы первого налога, появившегося в эпоху войн с революцией и Наполеоном. Таким образом нужда в средствах, вызванная войнами 1794 — 1812 гг. произвела на свет новую, наиболее справедливую форму обложения — подоходный налог, создала ее не для одной только Англии, но и для всего прочего цивилизованного мира.
И. Кулишер
http://www.museum.ru/1812/library/sitin/book1_16.html
http://www.museum.ru/1812/library/sitin/book1_15.html
