Эпиграф:
– У меня есть щенок-бульдог, – сказал я. […]
– Ну, тогда все в порядке, – весело рассмеялся он.
© А.К.Дойл "Этюд в багровых тонах"
Да! Это была собака, огромная, черная как смоль. Но такой собаки еще никто из нас, смертных, не видывал. Из ее отверстой пасти вырывалось пламя, глаза метали искры, по морде и загривку переливался мерцающий огонь. Ни в чьем воспаленном мозгу не могло бы возникнуть видение более страшное, более омерзительное, чем это сатанинское существо, выскочившее на нас из тумана.
Чудовище неслось по тропинке огромными прыжками, принюхиваясь к следам нашего друга. Мы опомнились лишь после того, как оно промчалось мимо. Тогда и я и Холмс выстрелили одновременно, и раздавшийся вслед за этим оглушительный рев убедил нас, что по меньшей мере одна из пуль попала в цель. Но собака не остановилась и продолжала мчаться вперед. Мы видели, как сэр Генри оглянулся, мертвенно-бледный при свете луны, поднял в ужасе руки и замер в этой беспомощной позе, не сводя глаз с чудовища, которое настигало его.
Но голос взвывшей от боли собаки рассеял все наши страхи. Кто уязвим, тот и смертен, и если она ранена, значит, ее можно и убить. Краем глаза я заметил, как мой друг привычно рванул на груди куртку…
Боже, как бежал в ту ночь Холмс! Я всегда считался хорошим бегуном, но он опередил меня на такое же расстояние, на какое я сам опередил маленького сыщика. Мы неслись по тропинке и слышали непрекращающиеся крики сэра Генри и глухой рев собаки. Я подоспел в ту минуту, когда она кинулась на свою жертву, повалила ее на землю и уже примеривалась схватить за горло. Но Холмс отважно бросился на неё, сбил грудью с ног и в мгновение ока нанёс ей один за другим несколько укусов. По-видимому, при этом он задел сонную артерию, так как кровь брызнула тёмной струёй, заливая разводы адова пламени на морде.
Отчаянно взвыв, громадная собака рванулась с такой силой, что мой друг-доберман сам не устоял на ногах, хотя в росте почти не уступал этой твари. Противники покатились по земле, сплетясь в большой рычащий клубок. Тяжеловесный пёс представлял серьёзную опасность: пользуясь преимуществом в весе, он мог просто подмять под себя противника и растерзать его мощными клыками. Однако с моим другом было не так-то легко справиться: в собачьей ипостаси он был исключительно крупным представителем своей породы, превосходя в росте любого добермана на несколько дюймов. К тому же Холмс в совершенстве знал все приёмы и уловки участников собачьих боёв, которые иногда посещал во время своих расследований. Но и это не помешало бы чудовищу легко одолеть его, если бы не рана на шее: обильно льющаяся кровь слепила собаку, мешала как следует разглядеть своего вёрткого противника, и длинные клыки лишь впустую щёлкали в воздухе.
Я остановился в нерешительности. Мне страстно хотелось помочь Холмсу, но при этом я понимал, что в этой битве гигантов я буду лишь обузой. Разумеется, бульдожья хватка помогла бы мне в течение нескольких секунд удерживать ногу зверя, но я не был уверен, что вцеплюсь в нужную конечность: все мелькающие лапы были совершенно одинаковыми, чёрными и лоснящимися от росы.
Внезапно я заметил в траве некий блестящий предмет и мысленно обругал себя за недогадливость. Оказывается, обернувшись псом, мой друг не бросил револьвер: на бегу он сжимал оружие зубами и выпустил из пасти только перед самым прыжком. Встав на задние лапы, я изо всех сил дёрнул плечами, и обратное превращение началось.
К моему неописуемому облегчению, как только я вскочил на ноги, собака взвыла в последний раз, яростно щелкнула зубами, повалилась на спину и, судорожно дернув всеми четырьмя лапами, замерла. Я нагнулся над ней и приставил дуло револьвера к этой страшной светящейся морде, но выстрелить мне не пришлось – исполинская собака была мертва.
Сэр Генри лежал без сознания там, где она настигла его. Мы сорвали с него воротничок, и Холмс возблагодарил судьбу, убедившись, что он не ранен и что наша помощь подоспела вовремя. А потом веки у сэра Генри дрогнули и он слабо шевельнулся. Лестрейд, уже перекинувшийся из скотч-терьера, просунул ему между зубами горлышко фляги с коньяком, и через секунду на нас глянули два испуганных глаза.
– Боже мой! – прошептал баронет. – Что это было? Где оно?
– Его уже нет, – сказал Холмс. – С привидением, которое преследовало ваш род, покончено навсегда.
Чудовище, лежавшее перед нами, поистине могло кого угодно испугать своими размерами и мощью. Это была не чистокровная ищейка и не чистокровный мастифф, а, видимо, помесь – поджарый, страшный пес величиной с молодую львицу. Его огромная пасть все еще светилась голубоватым пламенем, глубоко сидящие дикие глаза были обведены огненными кругами. Я дотронулся до этой светящейся головы и, отняв руку, увидел, что мои пальцы тоже засветились в темноте. Словно в ответ на моё касание по туловищу пса прошла судорога, контуры тела задрожали, размылись, и нашим взорам предстал мёртвый Стэплтон, полностью обнажённый и покрытый ранами.
* * *
Мы нашли немало его следов на опоясанном топью островке. Огромный ворот и шахта, до половины заваленная щебнем, говорили, что когда-то здесь был рудник. Рядом с ним стояли развалившиеся лачуги рудокопов, которых, вероятно, выгнали отсюда ядовитые болотные испарения. В одной из этих лачуг мы нашли кольцо в стене, цепь и множество обглоданных костей. Среди мусора валялся скелет собаки с оставшимся на нем клочком рыжей шерсти.
– Боже мой! – воскликнул Холмс. – Да это спаниель! Бедный Мортимер…
Мы немного помолчали. Несчастный подслеповатый юноша, он наверняка попытался выследить привидение Гримпенской трясины и пал жертвой своего неуёмного любопытства.
– Интересно, знала ли Лора Лайонс о судьбе доктора? – спросил я.
Холмс пожал плечами.
– На допросе она заявила, что никогда не бывала здесь. Я, конечно, не умею читать мысли, но на месте Лестрейда я бы не верил ни единому её слову. Увы, наш легавый слишком ослеплён красотой миссис Стэплтон и даже сам помогает ей подбирать доводы в свою защиту. Могу побиться о заклад, что она выйдет из всей этой истории целой и невредимой. И уж точно она постарается не упустить нашего холостяка-баронета. Выследит бедного сэра Генри, когда тот вернётся из своего путешествия, и вцепится в него мёртвой хваткой – если, разумеется, ей ничто не помешает.
– Вот сука! – процедил я сквозь зубы.
– Ещё какая… – отозвался Холмс со вздохом и отвернулся.
Мне не совсем понравилась его интонация, но я не стал ничего уточнять. В конце концов, меня также с полным правом можно назвать кобелём.
