– Бабушка-бабушка, а почему у тебя такие большие у-у-уши? – хитро улыбаясь, тянет девочка.
Ну что ты будешь делать… Второй прокол подряд. Старею, что ли?
Втягивать уши ужасно щекотно, но на что не пойдешь ради забавы?
– Это чтобы лучше слышать тебя, дитя, – шамкаю я, незаметно почёсывая когтем за ухом.
Шапочка с нарочитой серьёзностью хмурит брови, поджимает губы и несколько раз кивает.
– Конечно, бабушка. Конечно. Слышать, ага. А чего тогда зубы из-под одеяла выглядывают? Чтобы лучше песенки настукивать? Бабушка-бабушка, настучи "Сладкую красавицу"!
Ненавижу слишком умных девчонок. И слишком глазастых.
Нет, сегодня явно не мой день. Терпеть не могу оборачиваться женщиной. И как они в этой форме живут?
В притворном смущении укрываюсь с головой и напрягаю мышцы, возвращая прежний облик.
Чья-то маленькая рука осторожно цепляет край одеяла и начинает стаскивать его вбок.
– Это чтобы тебя сожрррррать! – рычу я звериной глоткой и хватаю малышку. – А начну с твоего слишком ядовитого языка!
– Отравишься! – с досадой пыхтит Шапочка, пытаясь высвободиться. – Или порежешься! Так что лучше отпусти, ты меня нечест…
Звон оконного стекла сливается с громом. Вспышка. Удар.
Детский крик.
Темнота.
* * *
Первыми, как всегда, появляются звуки. Они щекочут уши, прыгают внутри больной головы стаей мартовских зайцев.
Спустя вечность мне удаётся разлепить веки. Ещё через много тысяч лет голова отрывается от окровавленной подушки. Изо всех сил напрягаю шею, чтобы увидеть себя.
Пятно запекшейся крови на груди медленно вздувается горкой, вершина горки долго шевелится и наконец прорывается, выплюнув пулю. Слипшиеся шерстинки расправляются и становятся дыбом, кровь закипает, как свинец в ковше охотника, проскальзывает между волосками и впитывается в кожу.
Через распахнутую дверь видна вершина холма. Против солнца больно глядеть, два силуэта плывут в слезах, множатся, размахивают конечностями и сливаются в серые пятна. Шевелю ресницами, фигуры понемногу обретают очертания, превращаясь в чёрные тени. Большая тень тащит за руку маленькую, та упирается, но большая намного крупнее, она хватает маленькую за пояс и ловким движением забрасывает её на плечо.
Голова девочки оказывается рядом с шеей охотника.
Рядом со всеми кровяными жилами…
Я дёргаюсь в испуге, но Шапочка внезапно успокаивается и позволяет себя унести. Молодец. Нет, ну какая же она молодчина!
Очень скоро тени скрываются из виду. Роняю голову на подушку. Собственно, больше следить не за чем, кровотечение остановилось, разная внутренняя требуха уже почти в порядке. Думаю, через полчаса смогу пуститься в дорогу, благо перегар из пасти этого благородного спасителя можно учуять не только волчьим, но даже человеческим носом.
За Шапочку я уже не беспокоюсь: пока девочку не заберёт взволнованный благодарный отец, она будет поступать так, как учили.
Если, конечно, на неё никто не поднимет руку…
Впрочем, если дочку кто-то тронет, то туда ему и дорога, я его спасать не буду. Ничего, в очередной раз куда-нибудь переедем семьёй. Да хотя бы в Жеводан, к тёще.
Нет, ну всё-таки: сколько ещё они будут вмешиваться в нашу жизнь? Почему это каждый встречный считает, что лучше меня знает, что надо моему ребёнку?!
Идиоты.
