Содержание:
Говоря о героях отечественной авиации, чаще всего вспоминают летчиков Второй мировой. Кожедуб, Покрышкин, Гулаев, Речкалов – они действительно заслужили долгую память благодарных потомков. Однако попросту несправедливым выглядит забвение авиаторов более ранней эпохи. Фигура нашего сегодняшнего героя долгое время находилась в тени. Причины такого избирательного провала исторической памяти вполне понятны: начав службу в ВВС Русской Императорской армии, он продолжил ее в Белой гвардии, а закончил летную карьеру и жизнь на английской службе. Итак, представим нашего героя: Александр Александрович Козаков.
Вперед и вверх
В 1889 году в Херсонской губернии в семье не слишком богатых и знаменитых местных дворян родился мальчик. К военной карьере его готовили с детства: в десять лет Александр – кадет Михайловского воронежского корпуса. Действительно сильное учебное заведение, судя по списку выпускников: конструктор всем известной «трехлинейки» Мосин, изобретатель Лодыгин, журналист Суворин… Настоящая кузница кадров – и не только для армии.
Собственно, Александр Козаков, самая известная его фотография
Летом 1906-го Козаков отправился в Елисаветградское кавалерийское училище, и вскоре, окончив его, отправился в Проскуров, в уланский полк. По иронии судьбы, полк носил почетное наименование Белгородский Его Величества Императора Австрийского. Более того, первая награда Козакова – это юбилейная медаль в честь шестидесятилетия царствования Франца-Иосифа II.
Именно там Козаков впервые познакомился с авиацией.
Александр Михайлович
Императорский военно-воздушный флот только создавался. Патроном нарождающегося рода оружия выступил великий князь Александр Михайлович. В 1910 году появилась полноценная Офицерская воздухоплавательная школа. В новую авиашколу быстро выстроилась очередь.
«Потребность военных летчиков во много раз превышает то число, которое школа может подготовить. Доблестный дух нашей армии и беззаветная храбрость ее офицеров сказывается в том, что число желающих поступать в школу превышает 2000 человек»
— писал великий князь.
Козаков, уже получивший чин поручика, увлекся новинкой. В 1913 году молодого офицера откомандировали по собственному прошению в Авиационный отдел ОВШ. Военная авиация как таковая еще только складывалась, люди работали с огромным энтузиазмом. Между тем, времени у будущих асов оставалось мало: подступала мировая война, еще не получившая названия Первой.
Осенью 1914 года Козаков становится полноценным военлетом. Он прекрасно окончил курсы обучения, однако именно поэтому его не спешили посылать на фронт. Войскам требовалось больше летчиков, к тому же, промышленность и закупки за рубежом не поспевали за потребностями фронта. Александр Александрович на несколько месяцев остался инструктором. Он уже заранее знал, на каком аэроплане предстоит летать на фронте. Это был производившийся в России по лицензии Morane-Saulnier G, он же, как его неофициально именовали, «Морже». «Мораны» Козаков уже хорошо знал по школе. В наши дни он кажется даже каким-то наивным: небольшой моноплан, 50-сильный двигатель, предельно простая конструкция. Однако эта модель оказалась весьма удачной для своего времени. В России «Мораны» собирались на нескольких заводах. В декабре 1914-го на московском заводе «Дукс» наконец изготовили машину для Козакова.
Козаков тут же отправляется на фронт – в 4-й корпусной авиационный отряд, в Польшу.
Русские авиаотряды не достигали поражающей воображение численности: всего по 12 машин, шестеро офицеров-летчиков и по 124 нижних чина для обслуживания. Это не свидетельство слабости: русский ВВФ благодаря довоенным усилиям к началу войны относился к сильнейшим в мире. Очаровательная примета времени: почти весь транспорт авиачасти составляли лошади. Даже бензин для чуда современной техники подвозили копытные.
Итак, Козаков молод, отчаян, полон надежд и находится там, где и надлежит быть боевому офицеру – на фронте. Летчики составляли особую касту среди офицеров. На «этажерках», подверженных бесчисленным опасностям, при мизерном шансе спастись, если что-то пойдет не так, рассчитывать они могли только на собственные навыки и везение. Сам Козаков чуть не погиб в первом же вылете: на самолете загорелся двигатель, и ему пришлось аварийно садиться. С другой стороны, свою специфику тогдашней воздушной войне сообщало общее состояние воздухоплавания в мире. Круг летчиков узок, многие авиаторы знают «коллег» с той стороны фронта, да к тому же, самолеты просто лишены вооружения. Поэтому при встрече с неприятельским аэропланом пилоты иной раз просто покачивали крыльями и «раскланявшись» уходили по своим делам, либо, в более суровых случаях, без особого успеха палили друг в друга из револьверов. Знаменитый Нестеров пошел на таран не из жажды принять геройскую смерть: он просто не имел, из чего стрелять по австрийскому самолету.
Собственно, Козаков, его самолет и «кошка». Обратите внимание, винт слегка поврежден
Козаков занимался разведкой, но мечтал о создании истребителя. Для пулемета «Моран» имел слишком хрупкую конструкцию. И тогда наш военлет создает изумительное приспособление в духе того краткого времени, когда военные самолеты уже существовали, а пулеметы на них еще отсутствовали. Козаков закрепил на самолете металлическую «кошку» с подвешенной к ней шашкой пироксилина. По замыслу, если зацепить чужой самолет этой «кошкой», происходил взрыв, сразу отправлявший неприятельский самолет вместе с летчиком к грешной земле. Козаков испытал свою конструкцию на тросе, натянутом между деревьями. Теперь оставалось только применить ее против неприятеля.
18 марта 1915-го к аэродрому отряда подошел немецкий аэроплан, начавший бомбардировку. Точность бомбометания у германского «Альбатроса» традиционно для того времени скверная, поэтому дневной летун во мгле ненастной несет земле динамит без особенного успеха. Однако противника нельзя оставлять безнаказанным. Козаков добежал до своего аэроплана и прыгнул в кабину.
Увы! Детище фронтового кулибина подвело своего создателя. «Кошка» не сработала. Немец же начал отстреливаться из пулемета.
И тогда Козаков решился на отчаянный шаг. Таран!
Для относительно прочных машин времен Второй мировой таран был крайне опасным приемом, легко убивавшим не только жертву, но и самого таранящего. Ну, а летчики хрупких аэропланов Первой мировой рисковали вдвойне. Однако Козаков не собирался умирать.
«Что было делать? – рассказывал он позднее, — «Два фронта, сорок тысяч глаз – русских и немецких – смотрели на нас из окопов. Уйти, не сделав ничего, находясь в нескольких метрах от противника – позор перед этими двадцатью тысячами русских глаз. Проклятая «кошка» зацепилась и болтается под днищем. Тогда я решил ударить «Альбатрос» колесами… Недолго думая, дал руль вниз… Что-то рвануло, толкнуло, засвистело, в локоть ударил кусок крыла моего «Морана». «Альбатрос» наклонился сначала на один бок, потом сложил крылья и полетел камнем вниз… Я выключил мотор – одной лопасти на моём винте не было».
Некоторое преувеличение: лопасть не отлетела целиком, но кусок от нее отвалился, и «Моран» теперь не мог продолжать полет. Самолет спланировал, Козаков потерял ориентировку, и только по разрывам шрапнелей нашел линию фронта. Уже при посадке помятый «Морже» перевернулся, но авиатор отделался нелегким испугом. «Моран» с поломанным крылом и винтом вскоре починили, немецкий же аэроплан погиб с экипажем.
Второй таран в истории авиации и первый, после которого победитель остался жив. На земле ревели от восторга. Летом того же года Козакова догнала награда за этот бой – Георгиевское оружие.
Боевая группа
Война шла своим чередом. В августе 1915 Козаков – уже штаб-ротмистр и командир 19-го корпусного авиаотряда. Александр Александрович по-прежнему занимался главным образом разведкой, но мысли о полноценном вооруженном пулеметами истребителе не оставляли его. Это не были отвлеченные мечтания. Когда в отряд поступил французский двухместный разведчик «Ньюпор-10AV», Козаков решил переделать его в одноместный истребитель и обратился к киевскому механику Василию Иордану. Иордан установил на аэроплан «Максим», однако синхронизатора стрельбы тогда еще не существовало, так что механик выкрутился, установив пулемет под углом в 24 градуса к оси мотора – так, чтобы ствол был направлен вне диска винта. Такое ухищрение ограничивало тактику: Козаков мог атаковать только сзади-снизу. Однако теперь уже существовала возможность уничтожать неприятельские аэропланы не подвергая себя риску погибнуть в результате тарана и не используя сумасшедшие ухищрения вроде «кошки» с пироксилиновыми шашками. К тому же, «Ньюпор» мог нести отличный боезапас – 700 патронов.
Результат не замедлил сказаться. 14 июня 1916 года Козаков одерживает вторую победу – в небе Белоруссии. На сей раз жертву он поразил при помощи пулемета. Третий подтвержденный немец пал жертвой агрессивного штаб-ротмистра 16 июля в групповом бою над Двинском.
В одном из боев Козакову пришлось драться с семью аэропланами сразу. Штаб-ротмистр отбился, подбив одного из германцев.
Череп на фюзеляже
Козаков культивировал в сослуживцах собственные качества – решительность, агрессивность, готовность бороться до конца, пока противник не упадет. Такой подход диктовался не только воинственностью аса, но и условиями, в которых он действовал. Восточный фронт резко отличался от Западного протяженностью, на огромных пространствах противника еще нужно было найти. Аэропланов на фронте действовало значительно меньше, чем на западе, а задачи ставились главным образом на разведку и бомбардировку. Так что встреча с неприятельским аэропланом давала шанс, который нельзя упускать. Сравнение персональных счетов русских и западных асов может ввергнуть в уныние, однако начав разбираться в этих цифрах, мы быстро обнаружим, что немецкие и австрийские асы добыли свои победы на западе или в Италии, причем это касается в том числе тех пилотов, которые воевали и против русских, и против союзников. Разумеется, немцы не теряли квалификацию, попав на восток: их ограничивали те же самые факторы, что и русских коллег. Козаков со своими «скромными» семнадцатью индивидуальными победами остался лучшим асом не только русского ВВФ, но и Восточного фронта вообще.
Летчики Боевой группы наносили на самолеты характерную эмблему – «Адамову голову». Изображать черепа и кости они могли с полным основанием: группа вовсю воевала, и часто добивалась успехов.
Февральскую революцию летчик предпочел «не заметить». Александр Александрович полагал, что дело военных летчиков – сражаться. В тылу увлеченно вершили политику, Козаков же окунулся в водоворот воздушных боев. Его самым продуктивным годом и, как оказалось, лебединой песней, стал 1917-й. «Ньюпор» с «адамовой головой» не выходил из боев. С 23 апреля по 26 мая Козаков сбил пять аэропланов. Ротмистра не остановил даже выход из строя по техническим причинам «родного» самолета: 7 июня поутру Козаков отправился на охоту на тренировочном аэроплане, атаковал пару немецких аэропланов и подбил «Румплер», наделав в германце полсотни дырок. Перераненный экипаж посадил машину на русской территории и сдался в плен. Любопытно поведение Козакова: он приземлился рядом, оказывал помощь раненым и сдал побежденных противников с рук на руки подошедшим солдатам.
Этим летом Козаков получил ранение в руку. За время сидения в лазарете ему предложили тыловую должность начальника школы, но наш берсерк заявил, что хочет только фронтовой деятельности. Он вернулся на фронт в июле и снова принялся собирать дань с авиации Центральных держав. Юго-Западный фронт отступал. Жара. Пыль. Запах бензина и запах южных полей. Постоянные боевые вылеты. Смена аэродромов. Фронт разваливается, но война продолжается и люди гибнут. В те недели, когда все рушилось, передовая оголялась, когда опасность в собственном доме делалась более грозной, чем на фронте, военлеты Козакова продолжали остервенело выполнять свой долг, каждый день уходя в небо и регулярно добиваясь успехов. Эти подвиги кажутся бессмысленными, но похоже, авиаторы 1-й группы дрались уже скорее за собственную честь, чем за победу. И за своих товарищей. 30 августа летчики 1-й БАГ отправились защищать тяжеловесные «Муромцы». «Ньюпоры» отогнали немцев, пытавшихся расстрелять бомбардировщики, и по возвращении на базу получили лаконичную телеграмму: «Спасибо белому черепу!»
По словам сослуживца, унтер-офицера Ивана Павлова, Козаков замкнулся в себе, стал почти нелюдимым. Конечно, он видел, что мир вокруг него рушится. И продолжал защищать его тем единственным способом, которым умел: сражаясь в воздухе.
Иван Павлов, уже на службе в ВВС КА
Однако просто солдатом в 1917 году не мог оставаться уже никто. Антагонистом Козакова выступил сослуживец, упомянутый уже Иван Павлов. Первый явный конфликт между ними произошел 1 октября. Козаков с земли увидел, как Павлов сбил «роланд» и подъехал к месту гибели немца, чтобы поздравить победителя. Однако диалог оказался не таким, как ожидал ас:
-Вы мне своим боем доставили истинное удовольствие. Если бы я имел право, то только за один этот бой произвел бы вас в офицеры.
-Нет, благодарю вас, офицеры сейчас становятся не в моде.
Ответ, смахивающий на пощечину. Удивительно, но позднее, когда Павлов – уже красный летчик, занимающий высокую должность в советской военной иерархии, писал о Козакове, его тон напротив был подчеркнуто уважительным, хотя Гражданская война развела этих двоих по разные стороны баррикады, и Павлов мог легко сказать о бывшем командире что угодно. Возможно, время смягчило для Павлова остроту противостояния, но как бы то ни было, судя по «Запискам» Павлова, даже идеологические противники сохраняли определенный пиетет по отношению к асу.
Свою последнюю воздушную победу Козаков одержал 26 ноября 1917 года.
Козаков с пленным немецким авиатором
События разворачивались стремительно. Фронт прекратил существование. 5 декабря Козаков подписывает приказ о прекращении полетов. Он уже не офицер. Уже не орденоносец. Несколько дней спустя он сдает командование выбранному в командиры Ивану Павлову и вскоре берет отпуск и уезжает в Москву. Характерна его ремарка по поводу выборов командующего авиачастью:
«Это сборище никогда не будет иметь ничего общего с военной организацией».
Козаков не имел какой-то твердой и определенной политической позиции и в принципе слабо разбирался в перипетиях политики. В Москве он встретился с Троцким, и его кандидатура даже обсуждалась на роль командующего красным военно-воздушным флотом. Однако в большевиках ас разочаровался почти мгновенно. Комиссию, в которой Александр Александрович начал было работать, ЧК объявила очагом контрреволюции, затем Козакову прислали повестку о необходимости отметиться по месту пребывания под угрозой объявления врагом революции.
Откровенно неумное решение. Может быть, Козаков в иной ситуации и добавил бы к «военлету» приставку «красный», но в результате активности чекистов он стал настоящим полноценным врагом революции.
Эта страна чужая, эта!
В марте 1918 года в Мурманске высадились английские войска. Именно туда держит путь Козаков вместе с другом и сослуживцем Сергеем Модрахом. Дорога не была спокойной и безопасной: по крайней мере, трое летчиков, пытавшихся пробраться к белым на север, попали в руки красных и пошли под расстрел. Первоначально он собирался в Европу, думая добивать германцев. Однако летом 1918-го он получает предложение вступить в необычное формирование: Славяно-Британский легион.
«Легион» вооружали англичане, часть личного состава также относилась к подданным британской короны, однако большую часть людей составляли русские. Члены легиона получали английские звания, но – важный нюанс – без права дальнейшей службы в британских войсках. Козаков в чине такого «временно-английского» лейтенанта возглавил первый авиационный отряд легиона.
Новых побед в воздухе Козаков так и не одержал. Интенсивность воздушной войны резко упала: аэропланы красных и белых очень редко сходились в бою. Существует также предположение, что на летчика повлияли субъективные факторы. На противоположной стороне были сослуживцы Козакова. Круг авиаторов Первой мировой узок, часть красвоенлетов «англо-русский» летчик знал лично. Понятно, что ас не горел желанием убивать бывших сослуживцев.
Козаков в британской униформе
Перестав сбивать самолеты, Александр Александрович не утратил квалификации. Козаков со своими людьми вел разведку, занимался штурмовкой позиций красных. Это вовсе не было легкой и безопасной работой. Если потерь от рук неприятельских авиаторов белые не несли, то огонь с земли и катастрофы собирали свою дань. Впрочем свою работу в воздухе Козаков делал как всегда хорошо. И не только в воздухе. Во время одного из локальных наступлений красные отрезали отряд англичан и белых. Летчики, оказавшиеся вместе с окруженцами, отстреливались из-за стен Сийского монастыря винтовочным огнем, а потом на руках выкатили аэропланы и сумели уйти от погони, причем машины пришлось несколько верст катить на руках.
Козаков стал первым русским кавалером английского креста «За выдающиеся летные заслуги», помимо этого его грудь украшал французский орден Почетного легиона – за заслуги времен Первой мировой. Англичане предложили ему в виде исключения действительно продолжить службу майором Королевских ВВС. Козаков не торопился с ответом. Летом 1919-го он добивается последнего своего настоящего успеха: белая авиация атаковала аэродром красных, спалив на земле несколько самолетов зажигательными пулями. Но это была уже лебединая песня: сменившееся в Британии правительство приняло решение уводить английские войска с русского севера, а без внешней помощи белогвардейцы в этом регионе оказывались обречены. Напоследок англичане провели «прощальное» наступление. Козаков, разумеется, участвовал в нем. Дерзость граничила с безумством: аэроплан Козакова взлетал с полосы, расположенной в десяти верстах от фронта, поражая красноармейцев в окопах на бреющем. Такие атаки почти с нулевой высоты находились далеко за гранью разумного. Трудно отделаться от ощущения, что ас искал смерти.
Однако красным было не суждено убить Козакова. С такой задачей мог справиться только сам Козаков.
1 августа 1919 года «Сопвич» Козакова взлетел с аэродрома Двинский Березняк. Поднявшись на сотню метров, самолет резко пошел вниз и на полном ходу врезался в землю.
Сейчас трудно сказать, что произошло на аэродроме в тот день. Официальная версия – неожиданная остановка мотора в воздухе. Существует и неофициальная – самоубийство. В принципе, каких-то специальных причин покончить с собой у Козакова не имелось. Война не окончилась, многие его коллеги уходили или к Колчаку, или кружным путем на английских судах к Деникину. С другой стороны, если можно так выразиться, у Козакова имелись веские причины для суицида: за два года, начиная от революции, он второй раз должен был зайцем бежать по собственной стране, ставшей чужой. Впрочем, это уже теоретизирование, и реальность может быть более прозаической: в те времена более половины всех потерь летчиков приходилось на катастрофы из-за технических неполадок.
Александру Александровичу было тридцать.
Обломки самолета Козакова
Иван Павлов, сослуживец Козакова, ставший его врагом и одним из высших начальников красных ВВС, много лет спустя не скупился на похвалы бывшему командиру и бывшему противнику:
«Козаков в моем представлении был самым крупным героем царской армии. Человек с громадной силой воли, необычайно храбрый, способный в воздушном бою подходить в упор к противнику и драться до тех пор, пока тот не свалится на землю, — он вызывал восхищение в летной среде. За эти качества я уважал его, у него учился».
Фото Павлова времен Первой мировой
Автор этих строк, к слову, как и Козаков, пал жертвой Гражданской войны: в 1936 году Павлов умер от последствий ранений и травм, полученных в кампаниях против белых…
В селе Двинской Березник воздвигли небольшой памятник Козакову – два перекрещенных пропеллера и надпись: «Летчик Козаков. Сбил 17 немецких самолётов. Мир праху твоему, герой России». В 2009 году этот памятник восстановили. Едва ли скромный монумент может стать местом паломничества, но само по себе обновление мемориала безусловно свидетельствует, что лучший ас старой России остался в памяти потомков. В нашей стране постепенно восстанавливается общественный интерес к эпохе Первой мировой и ее героям, и отрадно думать, что в народной памяти рядом с «Яками» Второй мировой и «Грачами» Чеченской кампании свое законное место занимают «Мораны» и «Муромцы» русских летчиков времен зари авиации.
источник: https://vk.com/@norinea-istrebitel-luchshii-as-rossiiskoi-imperii
