Хроники невидимки. Часть 12 Верность — страшная сила

Хроники невидимки. Часть 12 Верность — страшная сила

— Завал? — сочувственно спросила Персефона, в очередной раз спускаясь вниз, к любимому супругу.

— Завал, — хмуро ответил оный, чмокнул супругу в щечку и дополнил тихо: — Арес — падла.

Тени воинов у трона Владыки застенали что-то согласное.

— Давно? — спросила царица, окидывая сборище в зале судейств пристальным взглядом.

Судя по слегка перекошенному венцу в волосах и ясно прописанному недосыпу на лице, суды продолжались не первый день.

— И только они? — подозрительно спросила Персефона, усаживаясь на трон и готовясь помогать мужу.

Тот неопределенно взмахнул царским жезлом. Взмах показывал, что Ананка вообще-то — сродни Аресу. В том смысле, что тоже по характеру не мед с амброзией. В том смысле, что подбросила всего и сразу.

В следующие несколько часов Персефона поняла масштабность картины. То и дело суды прерывала хлопающая дверь. Кто-нибудь врывался в зал, кланялся Владыке и провозглашал что-нибудь вроде:

— Радуйся, Закрывающий Двери! Твои кони опять разнесли конюшни и ускакали в асфоделевые луга.

Или:

— Радуйся, о Мудрый! Цербер поскакал за твоими конями.

Почему Владыка должен был такому радоваться — было решительно непонятно.

Персефона стойко потерпела сообщение о массовой драке между сыновьями Гипноса, рождении у Эмпусы чего-то страшного, пожаре во дворце Гекаты и решении Стикс уйти от супруга (безутешный супруг бегал по полям Мук с радостными воплями и пугал грешников). Потом, решив, что все это новости ограниченной катастрофичности, решительно поднялась сама и сделала короткий жест, обозначающий «А ну, пошли».

— Супруг мой, — внушительно сказала Персефона и многообещающе сделала плечиком, — ты нуждаешься в отдыхе.

Аид, оживившись, посмотрел на плечико, сглотнул и покивал. И царственно сообщил судьям, что отправляется на покой. И под понимающими взглядами судей начал даже подниматься с трона.

Тут дверь открылась и в зал проследовало олицетворение настоящей катастрофы. Оно же Танат.

— Я, конечно, извиняюсь, — нудно начал бог смерти. — Но у меня там Гера под кроватью.

Тени перестали стенать. Радамант уронил весы.

Аид все-таки встал, но сделал это со стоном.

— Мамочки, — сказала Персефона, возводя глаза к потолку. — Как на Олимпе все-таки скучно…

* * *

Со слов Убийцы, все получалось просто и обыденно: он готовился вздремнуть перед очередным визитом на поле боя («Арес — падла»), но тут дверь распахнулась, и на пороге объявилась царица олимпийская. Царица олимпийская делово кивнула в знак приветствия, после чего прошествовала к кровати и под кроватью скрылась.

— Мама всегда говорила, что под кроватью живет что-то ужасное, — сдерживаясь, сказала Персефона.

Судя по виду Таната, ему не хотелось, чтобы под его кроватью жила царица цариц. Вдруг она храпит, в конце-то концов.

— Мгм, — сказал Аид, прикидывая в руке двузубец. — Лучше бы швабра, конечно… Ладно. Эту катастрофу мы все равно оставить без внимания не можем.

В спальне Убийцы было серо, холодно и неприютно. На кресле лежал дорожный хламис. Под кроватью что-то слабо шебуршало.

— Радуйся, сестра, — неуверенно сказал Аид, глядя на кровать.

— Пшел в Тартар, — зашипели оттуда. — Мешаешь.

Владыка Подземный немного подумал, двинул двузубцем и поднял ложе в воздух.

— И какие у тебя дела под кроватью моего посланца? — осведомился он, глядя на слегка растрепанную царицу цариц.

— Прячусь я тут, не видно, что ли, — хладнокровно ответила Гера. — Радуйся, Персефона. Давно не виделись. Аид, поставь кровать на место!

Судя по физиономии Владыки — он собирался поставить кровать непосредственно на макушку сестры. Судя по лицу Таната — он собирался на всякий случай сжечь дворец. Потому что кто там знает чокнутых олимпийцев: не успеешь оглянуться — под столом Аполлон, в очаге — Дионис, а в ванной — Афродита.

Персефона выражение двух этих лиц прочитала и приняла удар на себя.

— Радуйся, тетя! — пропела она радостно. — Поведай же нам, от чего ты скрываешься? Может, титаны восстали? Или в гости к тебе явилась Эрида? Или на Олимпе объявлена новая игра — в прятки? Или ты прогневала Громовержца?! Расскажи свое горе — и мы сделаем все, чтобы помочь тебе!

— Ничего делать не буду, — углом рта сообщил Танат.

«Будешь жить с Герой под кроватью», — взглядом сообщил Владыка.

Гера между тем перевела взгляд с одного на другого, быстро просчитала степень изворотливости брата, прищурилась на Персефону, вздохнула и выпалила:

— Да, я скрываюсь от Зевса. Но я не прогневала его. Я… я скрываюсь потому, что теперь он… теперь он мне ве-верен!

У Аида дрогнула рука. Комнату огласил сухой треск ложа, соприкоснувшегося с макушкой царицы цариц.

— Нечаянно, — сказал Аид, почесывая затылок и глядя на ноги Геры, торчащие из-под ложа. — И вообще, у меня тут мир перевернулся. Предложения?

— Прячем тело, — хмуро прилетело со стороны Таната.

— Ты что, — прошептала Персефона. — Мы должны услышать — КАК это случилось.

* * *

— Я просто… хотела… чтобы без любовниц! — рыдала Гера.

Рыдать она начала уже после того, как ей дали нюхательной соли. И приложили компресс к крепкой божественной макушке. И Персефона присела рядом с сочувствующим видом той, которая готова выслушать все-все-все.

Расчувствовавшаяся царица богов незамедлительно все-все-все на нее и обрушила.

— Зелье, значит, — пробормотал Аид, вслушиваясь в поток причитаний и самобичеваний. В причитаниях значилось, что непонятно, как жить-то теперь. Потому что и выслеживать мужа не надо, и любовниц его ни во что не превратишь, и детям не нагадишь, и вообще, непонятно, куда время девать.

— Хлюп-хлюп, — слышалось в потоке. — ¬Афродита сказала, что… ик… оно подействует… и оно… сначала по-подействовало, а по-потом… он стал за мной ходить… всюду… и ревновать меня да-даже к слугам, и он все время, повсюду, и это… это…

Жан-Батист Пьер (1714-1789) «Юнона обманывает Юпитера с помощью пояса Венеры»

— Да, — тихо сказал Аид и больше ничего не прибавил. Он четко осознавал, что его брат постоянно и повсюду — страшнее Геры под кроватью.

— И от него не скрыться, — внезапно обретая хладнокровие, сообщила Гера. — Он уже учинил погром у Посейдона, потому что приревновал меня к Посейдону… Так что я подумала, что у вас он меня не найдет.

Стены дворца дрогнули. По подземному миру раскатилось громогласное:

— Ге-е-е-е-е-ера!

Царица вздрогнула и бодрой мышкой нырнула обратно под ложе бога смерти.

— Ну, спасибо, — кисло сказал Танат, который представил, что будет, если Громовержец таки отыщет блудную супругу под его кроватью.

— Спокойно, — лавагетским тоном выдал Аид. — Танат — за Гекатой. Персефона — за нимфами. Я — встречать брата.

— А его вообще нужно лечить? — осведомилась Персефона. — Верность все-таки…

Владыка подземелья и его посланец переглянулись. В их взглядах однозначно значилось: от такой верности лечить — необходимо.

* * *

Спустя полчаса Аид утвердился во мнении, что Ананка — определенно большая падла, чем Арес. Куда большая.

Персефона сохраняла стойкое присутствие духа и подобие заинтересованности.

Геката — единственная из присутствующих — была счастлива и деловито черкала стилосом по воску, бормоча: «Нет, не знаю я, что такой эффект дало, похоже, новое и очень сильное что-то…»

Зевс, которого встретили и провели во дворец как дорогого гостя, пылал энтузиазмом искателя. Приветствие он начал с «где Гера?» и теперь сидел беспокойно, по временам оглядываясь, принюхиваясь и пытаясь расспросить о Гере, рассказать о Гере, побеседовать о Гере или вспомнить о Гере.

Лицо бога смерти, под кроватью которого находился объект поисков, выражало сдержанную зубную боль.

В роли двух разрушителей уз верности выступала супружеская пара «Аид-Персефона».

— Брат мой, — вкрадчиво начал царь подземный. — Не хочешь ли отдохнуть с дороги? Местные нимфы покажут тебе твои покои.

Зевс равнодушно посмотрел на нимф. Потом фыркнул носом.

— Подумаешь. И фигуры какие-то… не такие. А вот у Геры… И вообще, брат, что подумает твоя супруга? Не к лицу толкать кого-то на измену.

Вид Зевса, читающего лекцию о верности, был столь поразителен, что Аид временно выбыл из беседы и отправился попить водички.

Громовержец между тем продолжал:

— Вот, например, я. Как я мог не ценить такое совершенство? Как мог изменять ей, моей волоокой прелестнице? О, брат! Помоги же мне отыскать ее, ибо я собираюсь провести с ней каждую минуту своей вечности!

— Ух ты, — пробормотала Геката и зачеркала в табличках активнее. — Вот это эффект.

Аид подавился водой и устремил на Персефону просящий взгляд палача, который только что услышал о совершенно новой, идеальной казни.

Казни для двоих.

Персефона помотала головой и перекинулась несколькими фразами с Гекатой шепотом. Потом лучезарно улыбнулась отцу и пообещала вот тут же, сразу же пустить по следу Геры Цербера и всех крылатых волков и помочь безутешному папе всем-всем, только…

— … давай ты ответишь на несколько моих вопросов?

Громовержец жестом показал, что он находится в полном распоряжении дочки. Персефона набрала воздуха в грудь.

— Зимой и летом одним цветом — это…

— Гера, — ничтоже сумняшеся, выдал Зевс. Аид хмыкнул и пробормотал: «И возразить-то нечего».

Геката застрочила в табличках восторженно.

— Сидит дед, во сто хитонов одет, кто его раздевает, тот слезы проливает…

— Гера, — с олимпийским спокойствием последовало от Зевса.

— Почему Гера — дед? — удивилась Персефона.

Громовержец пожал плечами и обозначил, что замаскировалась, наверное. А как кто-нибудь попробует нарушить маскировку — так и станет тому плохо.

— Ни окон, ни дверей, полон мегарон людей? — сделала еще одну попытку Персефона.

— Это Гера ест семечки! — в восторге обозначил Громовержец.

Персефона пробормотала, что нужно что-нибудь более философское.

— Кто утром ходит на четырех ногах, днем — на двух, а вечером — на трех? — осенило Аида, который наблюдал за битвой загадок.

— Это Гера, — ласковыми глазами глядя на родичей, пояснил Зевс. — Потому что с утра она споткнулась о веревку, которую натянул Гермес; днем ходила как все, а вечером увидела Гермеса и погналась за ним с моим жезлом…

Стилос повис в руках Гекаты. Судя по уверенности Громовержца, такие сцены для него были не в новинку.

— Меня все ждут и не дождутся. А как увидят — разбегутся, — не сдавалась Персефона.

— Гера, — выдали в три голоса Зевс, Аид и Танат. Последний еще и глянул на царицу с удивлением — а что, там был другой ответ?!

Персефона глубоко вздохнула и сделала последнюю попытку.

— За что себя не укусишь? — спросила она.

Громовержец немного подумал.

— Вообще, зависит от степени гибкости, — заметил он. — Но да, это Гера. Она не любит, чтобы ее кусали. Ну, если только вот игриво, за плечико, или там за…

Семейные отношения Кронидов начинали выглядеть страшновато. Персефона скосилась на Гекату.

— Грандиозно, — прошелестела та из угла, улыбаясь всеми тремя лицами. — А теперь картинки!

* * *

Показ Зевсу амфор и вышивки проходил все в том же ключе. Геката наблюдала из угла. Аид и Танат передавали амфоры или вышивку. Персефона демонстрировала.

Зевс с уверенностью опознавал Геру в фигурах со спортивных соревнований (она явно во-о-он за тем деревом, скорее всего), в Дионисе, в любом цветке, в сцене битвы с Тифоном (ну, там есть я, а значит, там есть Гера)…

— Гера? — устало спросила Персефона, демонстрируя отцу амфору, на которой красовалась страховидная Медуза Горгона.

— Гера с утра! — радостно согласился Громовержец. — Просто заболела, и сердитая, и… художник не очень.

Геката задумчиво кивнула и подплыла к Аиду.

— Понятия не имею, чем его так, — сообщила она с точностью истинного ученого. — Симптомы говорят о полном переключении больного на один объект. Я бы назвала это эффектом герацентризма. Действие мощное, логика и разум ослаблены, время от времени впадает в эйфорию, надеюсь, что не заразно… Предлагаю усыпить.

Владыка вскинул брови, потому что это прозвучало, как предложение отделаться от любимого песика.

— Пока не создам противоядие, — пояснила Геката. — Если создам. Эффекты настолько изумительны… предполагаю, что возможно излечение путем сильного потрясения, но пока не представляю, каким оно должно быть.

— Усыплять зачем? — поинтересовался Танат коротко.

— Во-первых, посмотреть, как на него действует маковый отвар, — отчеканила Геката. — Во-вторых, меньше хлопот. В-третьих, я предполагаю, что благодушное состояние у него может пройти, и тогда начнется агресс…

— Гррр! — ударило за спиной заговорщиков.- Я все понял, злодеи! Вы прячете ее от меня! О, низменные твари!

— …Церберову мать, — договорил Аид, разворачиваясь к брату, который уже успел вскочить и взяться за колчан с молниями.

— Ты! Я понял! Ты всегда хотел мой трон, а теперь желаешь овладеть моей женой! — рокотнуло в покое. Молния блеснула, покидая колчан. Аид взялся за двузубец.

— Да на что мне такое сокровище нужно, — процедил он. И, видимо, ошибся, потому что рука Зевса выполнила отточенное веками движение — молния вознеслась в позицию «сейчас жахну».

— Ты оскорбил мою жену! Говори, где она!

— Под кроватью у Таната, — спокойнейшим голосом сообщила Персефона.

Молния, которая уже вылетала из пальцев Громовержца, подвисла за компанию с Громовержцем.

В этот момент свое слово сказал двузубец. Одновременно с кулаком Таната, который тоже подумал, что бешеные Громовержцы с молниями — это уже как-то и чересчур. Персефона добавила свое веское «бдыщ» последней амфорой, которая демонстрировалась Громовержцу.

Сверкнула вспышка. Запахло внезапной свежестью. Глава всея Олимпа, легким перышком набрав скорость, преодолел половину зала и распластался у ног Гекаты.

— Гера, — простонал он, приоткрывая глаза и глядя снизу вверх. — Гера, Гера… о… сиськи.

После чего потер затылок и непонимающе прислушался к дружному облегченному вздоху.

* * *

Персефона пошла приводить в порядок Геру. Ту следовало извлечь из-под кровати, отмыть, переодеть и успокоить тем, что ее супруг в добром здравии и опять при своем поведении (последнее выражалось в том, что Зевс истово благодарил за лечение, интересовался, где тут поблизости нимфы и предлагал оставить Геру там, где она сейчас есть).

Танат ушел, чтобы попытаться заснуть. При этом во взгляде Убийцы явно читалось, что дверь своей спальни он забаррикадирует всем, чем возможно. Во избежание проникновения под кровать или под другую мебель вредителей-олимпийцев.

Геката отбыла во дворец, чтобы поэкспериментировать с записями. Вид у Гекаты был вдохновленный и творческий. Дворцу богини перекрестков явно угрожал очередной научный пожар.

Аид остался с братом. Прошелся по залу. Крутнул кистью, призывая в руку бокал вина. И осведомился хмуро:

— Ну, и зачем?

— Так ведь Гера же, — невозмутимо отозвался Зевс. Так, что это можно было бы даже принять за рецидив, если бы не широкая ухмылка. — Нужно было с ней что-то делать. Ну, я и подумал, что если вдруг показать, насколько я могу быть верным… А она правда это самое… под кровать к Танату?

После кивка Аида Громовержец довольно заржал и пообещал, что пришлет Танату какой-нибудь дар в качестве извинения.

— Зелье Афродите сам подкинул? — поинтересовался бывший лавагет.

— Да какое зелье? Яблочный сок, мед, травы, вина немного, — Зевс потер затылок. — Двузубцем ты меня все-таки вполсилы — тут спасибо. Как догадался?

Аид дернул плечом, как бы говоря: «Да я тебя как облупленного знаю, что тут догадываться».

— Ну, и как тебе… в рядах верных? — поинтересовался сдержанно.

Зевс посмотрел на Аида с тихим сочувствием. Сочувствие говорило, что Зевсу в рядах верных как-то не очень.

— Ну, зато я знаю теперь, что с ней делать, если она очень уж разойдется, — воодушевленно выдал царь богов вслед за этим. Состроил идиотически-влюбленное выражение, растопырил руки в объятиях и воскликнул: — Гее-е-ера! Это я, твой серый кукушоночек!

После чего прыснул и уточнил делово и быстро:

— И кстати, пока она там не опомнилась… так в какой стороне тут нимфы?

источник: https://ficbook.net/readfic/2928941/14372942#part_content