Химическое оружие , его производство , очистные сооружения и экология .

НАКОПЛЕННЫЙ ЭКОЛОГИЧЕСКИЙ УЩЕРБ: ПРОМЫШЛЕННОСТЬ ХИМИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ

http://www.eco-nomos.ru/2012/03/eco-usherb-3/

ЧАПАЕВСКИЙ ЗАВОД

Чапаевск (Самарская обл.) – первый советский город, где еще в 20-х гг. налаживалось массовое производство ОВ первого поколения. Соответственно, еще во времена создания завода ОВ (завода № 102) в рамках советско-германской »дружбы» один из документов 1926 г. однозначно указывал на постоянное стекание жидкого иприта «в почву и скопление его в ней с безусловной возможностью попадания в реку, что небезопасно для окружающего населения, причем для нейтрализации  не предусмотрено никаких приспособлений».

После «ухода» немецких специалистов проблемы безопасности жителей решались на том же уровне. Работа с мышьяком на химзаводе осуществлялась по-простому. При производстве люизита белый мышьяк вручную выгребался из аппарата лопатами и отвозился на свалку. Находилась та свалка возле реки Чапаевки (прежнее название – Моча).

Серьезное поступление на свалку состоялось, например, в апреле-мае1934 г., когда во время срочного изготовления партии иприта несколько партий ОВ оказались бракованными, и армия их не принимала. Как писалось в отчете по окончании той работы, было «уничтожено брака 7,5 т». Особенно опасно для природной среды было отсутствие очистки сточных вод, образовывавшихся в процессе выпуска иприта. Во всяком случае в 1934 г. после ударной работы по изготовлению 400 т иприта в направленном в Москву отчете дирекция завода констатировала «отсутствие на заводе станции дегазации сточных вод». Пришлось в отчете упомянуть и об «опасности заражения водоемов общего пользования, что может вызвать массовое поражение населения окружающего района».

По состоянию на 1937 г. положение со сточными водами было таково. В цехе производства иприта все сточные воды по-прежнему направлялись прямо в Чапаевку, откуда бралась вода на производственные нужды. Станция очистки сточных вод начала строиться еще в 1931 г., однако ее достройка не была осуществлена ни в 1934, ни в 1937 г., а была вновь отнесена на 1938 г. При обследовании завода за год до начала войны, в июне-июле 1940 г., выяснилось, что станция сточных вод не обеспечивала достаточную очистку воды от иприта. А концентрация люизита в сточных водах достигала 1200 мг/л (это – предел растворимости люизита в воде).

Необходимость очистки сточных вод, образующихся при выпуске иприта и люизита, была очевидной, и эта проблема немедленно обнаруживалась при многочисленных обследованиях завода в 1942-1944 гг. В мае 1942 г., например, контролеры увидели то же самое, что было известно с 30-х гг. Станции очистки сточных вод не работали ни в цехе выпуска иприта, ни в цехе снаряжения боеприпасов, ни в цехе производства хлористого мышьяка. Все сточные воды спускались в канализацию без очистки. Другими словами, через два десятилетия активной работы с ОВ, то есть к рубежу 40-50-х гг., стоки производств ОВ, попадавшие прямо в р.Чапаевку, превратили ее в сточную канаву, не пригодную для водоснабжения. А она впадала в Волгу.

Санитарно-эпидемиологическая служба страны, с большим опозданием – в 1949 г. – обнаружившая эту печальную реальность (причиной обнаружения, однако, была не профессиональная дотошность, а постановление правительства 1947 г. о защите рек от загрязнений), нашла очень многое. Стоки завода химоружия и других заводов города не только загубили Чапаевку. Одновременно произошло сильное загрязнение почв города, поскольку в отсутствие канализации сточные воды отводились в реку с помощью системы открытых лотков и канав. В свою очередь, из-за этого произошло практически сплошное загрязнение грунтовых вод, а также возникла угроза для артезианских вод – источника пищевого водоснабжения для городского населения. Как следствие, массовые кишечные заболевания жителей г. Чапаевска составили 50% от всех кишечных заболеваний области. На все это накладывалась и неблагоприятная особенность Чапаевки: при подъеме воды в Волге в Чапаевке возникало обратное течение, из-за чего токсичные сбросы иприта и люизита возвращались вверх – к водозабору, использовавшемуся для питьевого и промышленного водоснабжения заводов.

Разумеется, в тот момент не существовало ни эффективных методов очистки столь сложных сточных вод, ни соответствующих санитарных норм.

Поневоле можно было прийти к мысли о тщете переименования, которого в 1929 г. удостоились два географических объекта: город Троцк – в Чапаевск, а река Моча – в Чапаевку. Так что срочные изменения были абсолютно неизбежны.

Не лишним будет подчеркнуть, что само по себе возведение очистных станций проблемы еще не решало – нужны были эффективные методы разрушения ОВ. Сам завод пытался очищать сточные воды от иприта и люизита путем их обработки хлором. При этом, даже по данным несовершенного анализа, обеспечивалась полнота уничтожения лишь иприта, но не люизита. К тому же станции очистки сточных вод часто отключались. Однако вряд ли они вообще могли действовать эффективно, если хлора иногда не хватало на выпуск самих ОВ: производство ОВ при остановке очистных станций продолжалось.

Разумеется, вряд ли кого интересовало выполнение постановления СМ СССР от 31 мая 1947 г. «О мерах по ликвидации загрязнения и санитарной охране водных источников», на основании которого очистные сооружения завода химоружия должны были быть введены в действие еще в 1950 г.

В 1952-1954 гг. в секретном химическом подполье обсуждались очередные проекты очистки сточных вод от иприта и люизита.

Вряд ли можно удивляться тому, что ни в 50-х гг., ни в последующие десятилетия советские санитарные службы практически не интересовались последствиями производства люизита и иприта для состояния окружающей среды в районе завода № 102. Более того, ведомство секретной медицины не приняло участия даже в экологическом обследовании Чапаевска, осуществленном в 90-х гг.. Можно изумляться и тому, что в толстой и очень наукообразной книге, посвященной последствиям загрязнения реки Чапаевки, которая была загублена при многолетнем производстве химоружия, группа академических авторов из г.Тольятти не увидела… мышьяка. Медь, цинк, марганец, не имевшие отношения к производствам ОВ, они нашли и очень активно измеряли, а вот мышьяк «не нашли». Бывает и такое.

Анализ почв и вод в Чапаевске, выполненный в 90-е гг., обнаружил, к сожалению, очень многое.

В частности, что в почве на заводской территории на рубеже веков был найден даже «живой» иприт (концентрация — до 25 мг/кг). Более того, «живой иприт» (не продукт гидролиза, а именно иприт) в концентрации 0,002 мг/кг обнаружен в донных отложениях оз. Ильмень, являющегося городской зоной отдыха. Продукты гидролиза иприта находятся в р.Чапаевке. Не будет лишним напомнить, что ПДК на содержание иприта в почвах и водах секретная медицина не вдохновилось установить и поныне. На территории завода содержание мышьяка, указывающего на последствия масштабного выпуска люизита, составляет в верхнем слое почвы (от поверхности до глубин 20 см) от 145 до 17000 мг/кг (то есть от 72,5 до 8500 ПДК). При этом часть мышьяка находится в особо токсичной и устойчивой форме. Как оказалось, концентрация очень устойчивого оксида люизита – бета-хлорвиниларсиноксида – с токсичностью не меньшей, чем у самого люизита, доходит в почвах завода до 22 мг/кг.

Что касается всего города, то концентрации мышьяка в его почвах находятся в пределах 3,3-30 мг/кг (то есть от 1,65 до 15 ПДК). Часть этих загрязнений приходится на садовые участки и частные дома. И вообще много загрязнений мышьяком приходится на пойму р.Чапаевки – свидетельство продолжающегося поверхностного смыва мышьяка. Неудивительно поэтому и появление отдельных пятен загрязнения мышьяком высокой интенсивности вне завода, в частности, в северо-восточной части города. Можно удивляться, но оксид люизита найден даже в донных отложениях городского оз. Ильмень. Мышьяк – тоже. Мест с мышьяком выше нормы в Чапаевске очень много. А вот городских территорий с 0-2 единицами ПДК по мышьяку в городе не так уж много.

Следует указать и на накопление высокотоксичными диоксинами  городских почв, почв частных огородов и сельскохозяйственных полей вблизи завода химоружия. Их количества превышают принятый России ОБУВ (0,33 пг/г) в 200-400 раз, а на расстоянии 2-3 км от завода – в 30-250 раз. В донных отложениях оз.Ильмень концентрация диоксинов составила 20,4 нг/кг. Причина этих загрязнений секрета не составляет: в грунтах на территории завода химоружия концентрация диоксинов достигает величины 18,7 мкг/кг. Среди жилых массивов особенно большая диоксиновая нагрузка приходится на микрорайоны Титовка и Владимирский.

В целом нынешняя ситуация в отношении экосистем Чапаевска была оценена как критическая. Она остается таковой и поныне. Неудивительно, что у рыб в озере недалеко от города была обнаружена повышенная мутагенность. У мышей, обитающих возле химзавода, были выявлены симптомы вторичного иммунодефицита. Дафнии (общеизвестный биологический индикатор) так и не приспособились к сточным водам: за 92 часа половина их погибала. Что касается людей, то в апреле 2008 г. мэр Чапаевска (уже бывший) был вынужден признать, что в нынешнем виде город непригоден для нормального проживания в нем людей. И последние описания заболеваемости это лишь подтверждают.

ХИМИЧЕСКИЕ ЗАВОДЫ ДЗЕРЖИНСКА

Изначально, то есть с 30-х гг., власти страны решили, что сточные воды химических предприятий Дзержинска, который планировалось развивать главным образом как «город химии», должны сбрасываться в р.Оку. И это при том, что р.Ока – это водоем 1-й категории, источник хозяйственно-питьевого водоснабжения и Дзержинска, и Горького (Нижнего Новгорода). Ни тогда, ни в последующие годы какой-либо серьезной оценки воздействия химической индустрии на экологическое благополучие непрерывно развивавшегося города практически не проводилось. Это относится не только к заводам химической войны – «Капролактам», «Оргстекло» и «Корунд», но и к другим химическим заводам Дзержинска.

Таким образом, можно попытаться воссоздать лишь первичную историческую картину.

Одно из первых событий, относящихся к этой теме, случилось в1937 г., когда группа рабочих Горьковской обл. направила на имя М.И. Калинина жалобу на то, что сточные воды завода № 96 («Капролактам»), производившего иприт, сбрасываются в р.Волосяниху без очистки. Поводом послужило то, что в 1936 г. на молочно-товарной ферме, находившейся в 5 км от цеха, случилось заболевание коров, которое напоминало соответствующее заболевание людей.

А еще питьевая вода в артезианском источнике оказалась зараженной.

В объяснительном письме директор завода не мог избежать констатации, что «продукт, вырабатываемый цехом… в ряду промышленных ядов занимает особое место по своей токсичности» и что «очистка сточных вод… имеет большое значение не только для здоровья работающих…, но и для окружающего населения». Более того, он не исключил »возможность, что продукт попал во время водопоя в речке Волосянихе». Что касается мер реагирования, то были предложены очень простые: «до проведения земляных работ на р.Волосянихе… оградить р.Волосяниху от доступа населения, исправить все питьевые колодцы населенных пунктов». В свою очередь, санитарный «профессионал» тех лет, служивший в Горьковском институте гигиены труда и профболезней директором, лишь пролил перед Москвой слезу на тему, что «в обиход вводятся новые, не изученные химические вещества, технология которых еще не получила гигиенической оценки, и совершенно не выяснено влияние их на организм человека, производящего эти продукты (в условиях цеха), и на человека, который сталкивается с ними в других условиях. Примером может служить хотя бы продукт… завода № 96″. Практик тех лет – госсанинспектор Горьковской обл. – бесхитростно сообщил в Москву, что «очистные сооружения правительственной комиссией не были приняты; сточные воды в течение 3 месяцев… выпускались в р.Волосяниху без очистки; очистные сооружения выполнены были с отклонением от запроектированной схемы».

Напомним, что эти события случились в 1937 г. А вот первая система сбора сточных вод комплекса химзаводов г.Дзержинска хоть как-то заработала лишь в 1939 г. По состоянию на1952 г. это выглядело следующим образом. К цели (утилизации вредной химии) решили идти двумя колоннами.

В 1952 г. все 27 цехов завода «Капролактам» сбрасывали сточные воды в открытый водоем – р.Волосяниху. Из Волосянихи, пройдя 7 озер, стоки поступали в р.Оку в 12 км выше водозабора водопровода г.Горького. Лабораторный контроль за составом сточных вод установлен не был. Таким образом, р.Волосяниха была назначена быть сточной канавой длиной в 12 км. Емкость системы озер составила 400 тыс. м3. Из о.Телятьево сточные воды переливались через водослив (ширина 3,85 м), поступали в коллектор и в р.Оку на расстоянии 15-20 м от берега. Помимо цехов завода «Капролактам», в эту систему сбрасывали свои сточные воды также 18 цехов завода «Оргстекло». Разумеется, с начала функционирования этой системы ни р.Волосяниха, ни озера не очищались.

Что касается статуса «Корунд» в 1952 г., то этот завод сбрасывал свои ядовитые стоки по трем промколлекторам в бывшие торфяные карьеры за чертой завода. Из них стоки поступали в озеро Гнилое, а далее в Оку в 225 м ниже села Черное. Общий путь пробега этих стоков составлял 6 км. Выше села Черное в 760-ти м был выпуск хозяйственно-фекальных вод г. Дзержинска. Ниже него в 600-х м – выпуск производственных вод завода. Ни карьеры, ни озеро, ни сточные канавы не очищались с момента ввода в эксплуатацию.

Поскольку производство люизита сопровождалось выбросами мышьяка, отметим, что серьезных данных на эту тему за прошлые годы не имеется. Известно лишь о двух эпизодических измерениях. В годы войны мышьяк был найден в водах р.Волосянихи даже в рамках весьма несовершенных измерений Института гигиены труда и профзаболеваний (Горький). В 1950 г. мышьяк в иле озера Долгое был обнаружен заводом № 96.

В целом уровень опасности, выявленный в 1952 г., был столь велик, что главный государственный санитарный инспектор СССР не мог не пожаловаться на Минхимпром непосредственно в правительство страны. Он указал, что помимо сброса ядовитых стоков химзаводов г.Дзержинска в Оку, происходит их сброс в так называемые шламовые болота на территории самих предприятий, а также в Щелоково озеро (в жилой районе, зеркало 70 га). В результате произошло отравление грунтовых вод, питающих питьевые водопроводы многих химзаводов. Вывод был однозначен: «подземные воды г.Дзержинска настолько отравлены сбросами неочищенных промстоков, что водоснабжение населения и предприятий из этого источника в настоящее время находится под угрозой».

Дело в том, что на основании постановления правительства от 31 мая 1947 г. «О мерах по ликвидации загрязнения и санитарной охране водных источников», очистные сооружения промышленных сточных вод завода № 96 («Капролактам») должны были быть введены в действие еще в 1951 г., а завода № 148 («Оргстекло») – в 1952 г. Однако у советского Военно-химического комплекса в те годы были свои планы, не совпадавшие даже с мягкими требованиями санитарной службы. Во всяком случае проблема очистки сточных вод от мышьяка не была поставлена даже при рассмотрении проекта реконструкции станции очистки спецстоков ипритного цеха завода № 96 в 1952 г. Тогда предусматривалось, что сточные воды от производства иприта должны были в виде шлама «перекачиваться в земляной шламонакопитель с водонепроницаемым дном и стенками и после естественного обезвреживания засыпаться слоем земли». Как видим, власти уже боялись спускать в р.Волосяниху сточные воды от производства иприта даже после их «обезвреживания».

Таким образом, стоки химических предприятий Дзержинска не могли не стать чрезвычайно опасными и для самой р. Оки, и для питьевого водоснабжения Горького (Нижнего Новгорода). Столь определенный вывод следовал даже не из самого тщательного обследования, поскольку авторы больше внимания уделили взвешенным веществам в воде р.Оки, чем химическому анализу конкретных загрязняющих веществ.

В целом ситуация с состоянием почв и утилизацией твердых отходов химзаводов была аналогична. Известно, например, что в годы войны специальная свалка («литерная») завода «Капролактам», располагавшаяся по рельефу выше Волосянихи, не имела ни ограждения, ни опознавательных знаков. Отходы спецпроизводств сбрасывались на эту свалку без дегазации. При изменении ветра «дыхание» свалки ощущали близлежащие цеха и корпуса, и это положение сохранилось на долгие годы. Влияние той свалки на реки Оку и Волосяниху не исследовалось.

По состоянию на 1963 г. вопрос об утилизации такой группы отходов химических предприятий, как твердые кубовые остатки, шламы, отработанные катализаторы, решен не был. Твердые отходы в те годы складывали на отвалах, организованных внутри промплощадок, шламы направляли в шламонакопители (в основном). Санитарными правилами все это не регламентировалось.

Вопрос об организованном захоронении твердых промотходов в почву в районе Дзержинска был всегда осложнен: грунты в тех краях песчаные, для тех мест характерны карстовые явления, да и водоснабжение города – грунтовое.

Поэтому каждый завод в одиночку решал проблемы утилизации твердых отходов. Соответственно, информация о захоронении твердых промотходов на территории и вокруг заводов «Капролактам», «Оргстекло» и «Корунд» незначительна. Хотя любой житель города охотно покажет, где находится «белое море» (шламонакопитель завода »Капролактам», куда поступали отходы выпуска иприта), «черная дыра» и т.п. достопримечательности.

В заключение остается вернуться к судьбе мышьяковых отходов, которые были связаны с военным и послевоенным выпуском люизита. В военные годы большое количество тарных отходов, относившихся к производствам люизита и треххлористого мышьяка и загрязненных мышьяком (древесные опилки, клепка бочек, железные барабаны), было закопано на территории завода «Капролактам» на глубину 4-5 м без обработки. Операция была повторена в 1952 г.

Количество белого мышьяка, по данным завода, составило 300-400 кг. Глиняный замок в котловане, как и в годы войны, сделан не был – исполнители акции сочли достаточной разницу между глубиной произведенного ими в песчаном грунте захоронения (7 м) и уровнем грунтовых вод (20 м). Помимо мышьяка, в тот котлован были захоронены другие отходы спецпроизводств.

Все эти эпизоды ставят перед нынешним поколением жителей Дзержинска немало тяжелых вопросов. К ним следует добавить еще один – о нахождении в природной среде бета-хлорвиниларсиноксида, то есть устойчивого оксида люизита, образующегося при гидролизе люизита. Это вещество живет в почве очень долго, а по своей токсичности не уступает люизиту. В Чапаевске оксид люизита уже нашли, а вот в Дзержинске власти все больше дискутируют. К сожалению, надеяться вроде бы не на что, если учесть, что онкологическая заболеваемость населения в Дзержинске превышает общероссийские показатели в 1,2-1,4 раза и имеет тенденцию к росту.

ХИМИЧЕСКИЙ ЗАВОД В СТАЛИНГРАДЕ

Химический завод № 91 в Сталинграде, где более полувека производилось химоружие и первого, и второго поколений, изначально был построен неудачно. Общего плана всей площадки в момент строительства не было. Цеха по выпуску хлора, иприта и фосгена были возведены в месте, где почвы легко насыщаются подпочвенными и сточными водами.

В результате возведенные в 1930-1933 гг. стены цехов немедленно пошли трещинами, а их фундаменты стали проседать.

Канализация тогда работала неудовлетворительно, вследствие чего происходило заболачивание территории. В 1937 г. в одном из документов отмечалось: «Отсутствует станция очистки сточных вод, благодаря чему происходит загрязнение р.Волги». Так что в 30-х гг. все сбросы завода химоружия доставались Волге.

В годы войны и в первые послевоенные годы руководству завода было не до экологии. В частности, в одном из документов упоминается засорение шламовой канализации в ипритном цехе. Это событие, случившееся в марте 1945 г., привело к приостановке цеха и недодаче фронту «продукта».

А вот после тяжелой войны подковерные дискуссии проектировщиков и строителей с санитарной службой по поводу судьбы высокотоксичных сточных вод при модернизации и строительстве цехов по выпуску химоружия и на основе стойких ОВ (иприта и люизита), и на основе фосфорных ОВ не затихали в течение 50-60-х гг. Однако строительство шло параллельно и, как правило, независимо от споров: оно регулировалось не мыслями санитарных врачей и органов рыбоохраны, а постановлениями ЦК КПСС и СМ СССР.

В феврале 1950 г. в ПГУ МХП обсуждались вопросы строительства очистных сооружений для прежнего ипритного цеха. Было решено запретить выпуск спецстоков непосредственно в сеть канализации, а направлять их в «белое море» после прохождения системы очистки. А в сентябре санитарная инспекция обсуждала проект возведения производств фосфорных ОВ на «маргариновой площадке», которые должны были, среди прочего, обладать спецканализацией, спецканализацией в «белое море», шламовой канализацией и т.д. Санитарная служба обратила внимание на нерешенность проблемы очистки сточных вод от фосфора, на необходимость пересмотра способа сброса стоков в Волгу в связи с ее зарегулированием при строительстве ГЭС (имея в виду организацию глубоководного рассеивающего выпуска в р.Волгу в 700-800-х м от хозяйственно-питьевого водозабора). Санитарная служба указывала на необходимость очистки ядовитых стоков внутри цехов фосфорных ОВ и на спецстанциях на заводской площадке. Обращалось также внимание, что водозабор, который расположен ниже города и ниже сброса промстоков, не может гарантировать качества питьевой воды.

В 1952 г. на основании общего постановления СМ СССР от 31 мая1947 г. «О мерах по ликвидации загрязнения и санитарной охране водных источников» на заводе № 91 должно было быть закончено строительство канализации и очистных сооружений. А между тем осенью 1952 г. санитарная служба и ГСПИ-3 все еще переписывались о проекте очистки стоков двух корпусов (в том числе корпуса выпуска иприта). Метод – гидролиз стоков иприта раствором KOH в течение 10 часов (с подогревом воды до 800). Было указано, что отработанные стоки не должны перемещаться в «белое море» автоматически, а этому должен предшествовать лабораторный анализ. В 1953 г. обсуждался проект очистки сточных вод от люизита и иприта из группы других корпусов. Метод – гидролиз в растворе подогретой щелочи. Содержимое гидролизера, собранное в накопителе «белое море», в дальнейшем должно было сбрасываться в Волгу при паводке. Санслужба указала на необходимость «рассеянного выпуска» вод из «белого моря» в Волгу, причем выпуск должен был быть удален от берега. Указывалось также и на необходимость согласования проекта с органами рыбоохраны.

В 1954 г. дело дошло до обсуждения судьбы отходов производства новых – фосфорных – ОВ. Метод очистки промстоков (сбор в пруде-усреднителе, усреднение в течение 190 дней и последующий сброс в Волгу) санитарную службу не устроил, поскольку на самом деле способы очистки сточных вод от фосфора не были ясны. К тому же сброс в Волгу из пруда-усреднителя предполагалось проводить в 7-8 км выше водозабора г.Красноармейска. И санитарная служба потребовала переноса места сброса отходов из «белого моря» в Волгу ниже г.Красноармейска. Со своей стороны проектировщики писали, что «отвод сточных вод завода № 91 ниже Красноармейского района является излишним» (термин другого письма – «нецелесообразным»), а насчет очистки стоков от фосфора у них будто бы имеются какие-то «лабораторные работы». Так продолжалось несколько лет. 19 сентября 1956 г. Госсанинспекция СССР после рассмотрения очередного варианта проекта канализации стоков завода вновь была вынуждена не утвердить «сброс сточных вод сложного химического состава в Волгу на расстоянии 3-7 км выше питьевого водозабора Красноармейского водопровода» и других водопроводов. Химический состав сбросных вод действительно был «сложен»: это должны были быть отходы производства фосфорного ОВ – зарина. И об этом скромно помалкивали обе стороны – и проектировщики, и «врачи». Схема стоков так и осталась неизменной. Большая часть сточных вод, как и прежде, отдельными выпусками сбрасывалась прямо в Волгу. Стоки производств фосфорных ОВ после локальных «очистных» сооружений в ожидании паводка поступали в «белое море». Шлам со станций очистки направлялся на шламонакопители.

В связи с этим не может не потешить изданное 29 октября 1959 г. постановление Главной санинспекции СССР о запрете ввода в эксплуатацию новых объектов завода № 91. Дело в том, что это «смелое» постановление было издано не до, а после пуска мощного производства зарина (пусковые работы начались 27 октября), которое осуществлялось без очистки сточных вод и без организации сжигания токсичных отходов. Поскольку на очереди стоял будущий, еще более мощный потенциал по выпуску зомана, этот демарш породил очередную волну обсуждений проектов системы канализации и очистки сточных вод, хотя и происходили они таким образом, как если бы производств фосфорных ОВ нервно-паралитического действия на заводе вовсе не существовало.

К 1960 г. в секретном бюрократическом подполье с очень узким кругом участников рассматривались два варианта организации очистных сооружений, причем оба предусматривали ту или иную форму использования системы прудов-накопителей и испарителей («белого моря») в качестве емкости для усреднения стоков, отводимых в Волгу (плановое время усреднения перед сбросом – до полугода).

Санитарные службы, которые в теории должны были руководствоваться интересами населения, поддержали следующий вариант. Неконцентрированные минеральные стоки сбрасываются в Волгу без очистки. Нерастворимый шлам направляется в «белое море». Сточные воды, загрязненные органическими веществами, после биологической очистки направляются в Волгу. Сточные воды производств «фосфорных ядохимикатов» (этот иносказательный оборот «врачей» – единственный признак будущей опасности производств фосфорных ОВ) направляются на сжигание в печь, об эффективности работы которой ничего не известно. Сточные воды от существовавшей станции спецочистки стоков ипритного производства направляются в «белое море». Последняя категория стоков, однако, как бы не существует, поскольку они могли возникнуть лишь в «особый период», да и то, если ипритное производство будет возобновлено. А как же Волга?

В паводковый период содержимое «белого моря» должно было постепенно (не разом, а именно постепенно!) сбрасываться в Волгу. Разбавление в месте сброса стоков должно было составлять 2800 раз, а место сброса должно было находиться в 7 км выше от водозабора г.Красноармейска. Таким образом, им они уже пожертвовали.

Органы рыбоохраны в той же теории были озабочены судьбой не людей, а рыбы. Они полагали недопустимым паводковый сброс сточных вод из «белого моря» в Волгу, поскольку в районе предплотинного участка строящейся Сталинградской ГЭС концентрировались промысловые рыбы и группировались нерестилища осетровых. Поэтому рыбоохрана поддержала другой вариант. В его рамках большая часть промышленных стоков, загрязненных, как представлялось этим лицам, органическими и минеральными веществами, направляется в «белое море» не столько на испарение, сколько на вечное хранение. Рыбоохрана напомнила также, что паводки бывают разной длительности и что при самых благоприятных условиях концентрация крезола в Волге в месте сброса будет превышать допустимую. Дальше крезола мотивация у наших государственных мужей не шла: все участники обсуждения делали вид, что производств фосфорных ОВ вообще не существует. Им в их секретном подполье так было удобно.

Возражая против второго варианта, санитарные службы исходили из того, что пруды-накопители и испарители находятся в пригородной зоне Сталинграда среди населенных пунктов и пастбищных земель. В результате испарения с их поверхности атмосферный воздух неизбежно должен был загрязняться токсичными веществами. С другой стороны, из-за фильтрации стоков столь же неизбежно должно было происходить также попадание токсичных веществ в подземные водные горизонты. При этом уровень грунтовых вод должен был подниматься навстречу токсикантам: из-за строительства Сталинградской ГЭС в это время шли активные работы по орошению и обводнению всего района.

Ясно, что при обоих вариантах очистки стоков, которые маскировали производства фосфорных ОВ, медленное отравление людей и загрязнение природы было неизбежно. «Победил» вариант рыбоохраны, а мифическая печь для сжигания отходов производства фосфорных ОВ вообще осталась за кадром – ее строить не стали.

Массовый выпуск боеприпасов с зарином начался в 1959-1960 гг. уже не в прежнем опытном цехе, а во вновь возведенном мощном комплексе цехов – по производству самого зарина и снаряжению им боеприпасов.

Катастрофа случилась в 1965 г. И она показала уровень отношения властей страны к своему национальному достоянию – реке Волге. В феврале 1965 года дамбу, которая отделяла «белое море» завода от Волги, прорвало. И все содержимое «белого моря», куда годами сбрасывали «обезвреженные» токсичные отходы, одномоментно выпросталось в акваторию Красноармейского затона и далее в великую русскую реку. Паводок докончил его очищение. Среди сбросов находились также и стоки цехов фосфорных ОВ (очищенные, плохо очищенные, а скорее всего, совсем не очищенные), которые аккумулировались в «белом море» и перемешивались многие годы. Разумеется, их никто и не собирался сжигать.

Таким образом, постепенный сброс высокотоксичных стоков в Волгу с растяжкой по годам, предусматривавшийся по архаичной и антиэкологичной «технологии» тех лет, не произошел. В результате одномоментного сброса ядовитых стоков, по воспоминаниям очевидцев, поверхность Волги в тот год вплоть до самой Астрахани оказалась белой от потока мертвой рыбы.

Оставим в стороне качество и результаты проведенного расследования. Оно не привело к информированию общества о реальных причинах той экологической катастрофы. Хотя они (причины) были очевидны: на момент прорыва дамбы химзавод осуществлял не только промышленный выпуск зарина  и снаряжение его в химбоеприпасы, но и опытное производство других фосфорных ОВ – зомана  и советского V-газа. И если вести счет бед, то 1965 г. не был для Волги единственным: очередной шум на ту же тему случился в 1988 г., когда производство фосфорных ОВ закончилось, а судьба отходов была еще не ясна.

Катастрофа 1965 г. никого и ничему не научила. Во всяком случае абсолютно вынужденное постановление ЦК КПСС и СМ СССР № 177 «О мерах по предотвращению загрязнений бассейнов рек Волги и Урала неочищенными сточными водами» было датировано лишь 13 марта 1972 г. Однако и его не спешили исполнять. В общем, в середине 70-х гг. сброс сточных вод цехов фосфорных ОВ завода химоружия в Волгограде, как и прежде, осуществлялся непосредственно в Волгу. К тому времени строительство оборотных циклов так и не было закончено, равно как не был задействован перехватывающий коллектор вод. В очередной раз прекратить ядовитые сбросы завода в Волгу-кормилицу планировалось в завершающую пятилетку конца 80-х гг. Не успели, потому что кончилось все: и пятилетки, и производство химоружия, и породившая их советская власть.

В начале 90-х гг. «белое море» засыпали. Без попыток провести какие-либо серьезные экологические оценки.

Это мероприятие, однако, не более чем уход от опасности, а не ее разрешение. Глиняного слоя под «белым морем» завода химоружия не существовало никогда. Скорость фильтрации стоков, которой в 50-х гг. пользовались санитарные службы при оценках опасности, не изменилась: при коэффициенте фильтрации 0,023 м/сутки в течение года токсичные стоки опускались на глубину до 8 м. Таким образом, проблема концентрирования ядовитых отходов производства химоружия в подземных водах в больших количествах и в самых причудливых сочетаниях, а также растекания всей этой отравы по южной округе Волгограда не закрыта. Обнаружение результатов этого бедствия на обеденном столе населения региона – лишь вопрос времени и эффективности действий контрольных служб.

Некоторые итоги деятельности завода химоружия в Сталинграде (Волгограде) в иносказательной форме изложил директор НИИ гигиены, токсикологии и профпатологии  в 1989 г. Это случилось на научно-технической конференции.

Именно на этот институт, образованный решением ЦК КПСС и СМ СССР от 2 сентября 1968 г., было возложено не только гигиеническое нормирование на предприятиях, занимавшихся выпуском высокотоксичных фосфорных ОВ нервно-паралитического действия, но и обычное медико-санитарное обеспечение безопасных условий труда на заводе в Сталинграде (Волгограде). Ему была поручена и охрана населения от вредного влияния токсичных выбросов завода.

Итоги таковы.

ИЗ ОТКРОВЕНИЙ ДИРЕКТОРА П.Е. ШКОДИЧА:

«После окончания эксплуатации пруда-накопителя сточных вод на ВПО «Химпром» обнаружено неблагоприятное влияние на подземные воды и воду р.Волги. Наблюдение велось в течение 1986-1988 гг. с помощью специально оборудованных 17 скважин. Изучение возможного воздействия накопителя сточных вод на р.Волгу проведено по трем створам: выше накопителя, в районе накопителя и ниже накопителя. Анализ полученных данных свидетельствует о неблагоприятном влиянии речной воды на организм теплокровных животных».

Люди – теплокровные.

Кстати, директор института, в котором специально изучалось воздействие производств химоружия на состояние здоровья работников завода и окружающую среду, назвал в составе грязи, накопившейся в «белом море» в южной части Волгограда возле завода, лишь шесть химических ингредиентов: фенол, трибутилфосфат, хлороформ, четыреххлористый углерод, трихлорэтилен и метафос. Самые варварские ОВ XX века – фосфорные – оказались вне поля зрения доктора медицинских наук П.Е. Шкодича, который многие годы не только руководил в Волгограде институтом секретной медицины, но и участвовал в работе всех экологических комиссий города и области, регулярно делая для сограждан успокаивающие заявления (не будет лишним напомнить, что и раньше этот автор не разглядел в Дзержинске иприта и люизита, хотя и работал в 1971-1973 гг. даже по хоздоговору в интересах завода № 96).

Впрочем, на фронте самоцензуры П.Е. Шкодич оказался далеко не одинок.

ОТ МОСКВЫ ДО САМЫХ ДО ОКРАИН

Работа многочисленных производств химоружия, расквартированных в самых различных регионах страны, сопровождалась более чем масштабными выбросами вредных веществ. От этого браконьерства пострадали территории тех населенных пунктов, которые приютили у себя опасные объекты.

Обратимся для начала к Москве и Подмосковью. Жидкие отходы выпуска ОВ в Москве доставались Москве-реке и Яузе (было и такое). Однако нет оснований отказываться от мысли, что немало было закопано непосредственно на заводских (и институтских) дворах.

В 1977 г. при рассмотрении проекта реконструкции ГСНИИОХТа секретная медицина поначалу отклонила проект реконструкции корпусов № 2 (установки для наработки партий токсичных веществ) и № 3 (спецлаборатории для работы с токсичными веществами) из-за принятия в проекте, среди прочего, неэффективных решений по очистке стоков спецлабораторий.

Для предвоенной практики московского завода № 93 на Угрешской улице (впоследствии он долгие годы назывался ГосНИИхлорпроект, а в конце XX века был известен как институт «Синтез») характерен такой факт. В апреле 1937 г. Моссовет запретил производство хлорацетофенона под предлогом того, что среди прочего оно осуществлялось без очистки сточных вод. Тот декоративный запрет носил политический характер (он был связан с «обкаткой» готовившегося постановления ЦИК и СНК СССР от 17 мая 1937 г. «О санитарной охране водопроводов и источников водоснабжения») и потому продержался недолго – производство хлорацетофенона было продолжено. Когда же в 1939-1940 гг. был налажен выпуск этого ОВ новым способом, то так и остались нерешенными вопросы: «об очистке сточных вод».

Дербеневский химический завод (Москва) мало известен эко-историкам. Между тем выпуск таких мышьяксодержащих ОВ, как дифенилхлорарсин и дифенилцианарсин, был подготовлен на этом заводе без строительства сооружений для очистки сточных вод от мышьяка. Все стоки от выпуска ОВ сбрасывались прямо в Москву-реку. Так продолжалось до самого конца, то есть до тех пор, пока с этого завода не были сняты обязанности по поддержанию мобилизационных мощностей по выпуску ОВ. Еще меньше известен Щелковский химический завод, который занимался выпуском мышьяксодержащих ОВ вместе с Дербеневским заводом.

ИЗ ПЕРЕПИСКИ (ноябрь 1937 г.):

«…установлено наличие мышьяковистых отходов от производства ОВ на территории Щелковского химического завода в количестве 800 т… Указанные ОВ находятся в разбитых деревянных бочках под открытым небом и заражают окружающую атмосферу, что может оказаться опасным для жизни рабочих и жителей поселка…»

А между тем Щелковский завод выбрасывал мышьяксодержащие вещества в окружающую среду в течение десятилетий.

В частности, по состоянию на 1949 г. этот завод сбрасывал в р.Клязьму в сутки 17000 м3 токсичных сточных вод, причем только мышьяка сбрасывалось в сутки 1300 кг. Жизнь р.Клязьмы была подавлена на расстоянии 10 км от места сброса. Как следствие, оказались загрязненными питьевые колодцы.

Стоки ипритного цеха завода № 761 (Березниковского содового завода, нынешнего ПО «Сода») в Березниках (Пермский край) не очищались никогда – еще в первую пятилетку решили очистные сооружения не строить. В годы войны концентрация иприта в стоках, направлявшихся с завода непосредственно в р.Каму, составляла в среднем 156 мг/л. Довольно часто содержание иприта в стоках доходило до 320 мг/л, приближаясь к растворимости иприта в воде (480 мг/л). Стоки содержали столь много взвесей, что стали зашламовываться и русло Камы, и водозаборы завода. После войны вопрос о строительстве сооружений для очистки станции очистки сточных вод от иприта вставал неоднократно, поскольку с 1945 г. ипритный цех находился и на консервации, и в мобилизационной готовности. Проблема вновь возникла в середине 50-х гг., когда цех по выпуску иприта был расширен. Вопрос о воссоздании

производства решался в муках. 25 января 1955 г. Госсанинспекция Молотовской (Пермской) обл. выдала заключение по проекту реконструкции ипритного цеха, предусматривавшего его расширение. Одновременно было запроектировано строительство станции очистки сточных вод от иприта. Задание согласовано не было, в том числе из-за отсутствия в проекте удовлетворительного решения вопросов утилизации сточных вод.

В Кинешме (Ивановская обл.) на заводе № 756 (нынешнем Анилино-красочном заводе) приемлемого технического решения очистки сточных вод при производстве мышьяковых ОВ не имелось никогда – мышьяксодержащие стоки направлялись непосредственно в Волгу. В соответствии с постановлением СМ СССР от 31 мая 1947 г. строительство канализации и очистных сооружений завода должно было быть закончено в 1950 г., когда выпуск химоружия остался позади. Реально реконструкция канализационной системы завода и очистки сточных вод была проведена лишь в 50-х гг. В Свирске (Иркутская обл.) мышьяковое производство местного металлургического завода выпускало белый и серый (металлический) мышьяк вплоть до 1949 г. Отходы складывались прямо на территории. И они лежат там поныне — размываемые и смываемые в Ангару. До 1995 г. забытая территория считалась неопасной на государственном уровне — именно так докладывал «наверх» флагман индустрии Гинцветмет. Но в 1995-1996 гг. после проверок выяснилось многое.

Во всяком случае тогда глубина проникновения мышьяка в подстилающие грунты составила 6 м, и он практически проник сквозь суглинки и вплотную приблизился к нижележащим легкопроницаемым песчано-галечным отложениям, создав угрозу загрязнения Братского водохранилища. Расстояния от брошенного мышьякового завода такие: 100 м до водохранилища, 200 м до дач и 700 м до города. Сегодня ситуация со здоровьем жителей городка (их всего 15 тыс.) крайне неблагополучная: каждый пятый (21%) инвалид, характерно отравление тяжелыми металлами (это наследие градообразующего завода), а на отравление мышьяком исследования не проводились. В молоке местных коров содержание мышьяка превышает 1,5 мг/литр.

Из книги Л.А.Федорова. «Химическое вооружение – война с собственным народом (трагический российский опыт)». Москва, 2009, изд. РОДП «ЯБЛОКО», т.т. 1-3, 1016 стр.