Глава XII. Император Алессандро III. В преддверии Великой войны (Grandi Medici)

Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Продолжаю публиковать свой альт-исторический цикл про Великих Медичи, и сегодня настал черед правления Алессандро III. Рассказано будет про первую его часть – развитие империи на рубеже веков, внешней политике, колониальной экспансии и формировании Тройственного союза.

Содержание:

Император Алессандро III

Алессандро III Итальянский и София Прусская

Принц Тосканский, сын Алессандро II, был назван в честь своего деда, Алессандро Объединителя. С детства он не показывал никаких выдающихся талантов, хоть и проявлял интерес к вопросам экономики и управления, а со временем развил в себе дипломатическую смекалку и такт. Несмотря на это, ему с детства твердили о том, что его судьба – возглавить Италию, что это тяжелая ноша, но в то же время и священная обязанность. Эти речи не вызывали у ребенка отторжение, и потому он рос с четким осознанием того, что он должен служить Италии и ее народу. Благодаря системному воспитанию и подходящему окружению удалось обеспечить не только это – принц был образован, достаточно умен, разделял идеи гуманизма и социальной справедливости, правда, в своеобразной трактовке. Он проявил большой консерватизм, и за свое правление в своей политике изобрел мало кардинально нового, но в то же время старое подвергалось при нем качественному улучшению. Вопреки веяниям времени, идеи расизма и превосходства белых над туземцами из колоний прошли мимо Алессандро, а повсеместный национализм принимал в его разуме достаточно гибкий вид [1]. Он относился уважительно ко всем народам мира, особенно к «младшим» народам Итальянской империи, и запрещал преследовать их или устраивать геноцид, требуя лишь частичной их ассимиляции и включения в итальянское общество. Это делало императора добрым и даже мягкотелым в чужих глазах, но, как оказалось, в этих вопросах подобный подход себя окупил. Тем не менее, в вопросах жизненно важных Принц Тосканский мог вести себя жестко, грубо и совершенно не так, как он решал обычные повседневные задачи. Императором он стал в возрасте 21 года, сменив своего отца. С первых дней он стал править сильной рукой, хоть и был мало знаком с государственным управлением. Стране требовался сильный лидер, и Алессандро III им стал – но был вынужден полагаться на советников, которых, к счастью, оказались достаточно компетентны и удачно подобраны еще его отцом.

Супругой Алессандро III была София Прусская, дочь Фридриха III Прусского и сестра императора Вильгельма II. Брак этот был заключен из политического расчета, и считался важным шагом в сближении Италии с Пруссией, которые становились главными союзниками в Европе. Сама София при этом была воспитана матерью-англичанкой, и потому являлась ярой англофилкой. После свадьбы в 1888 году она сразу же стала императрицей и приняла католичество, вслед за чем стала всячески пытаться нормализовать отношения между Римом и Лондоном. Подобная активная позиция удивила Алессандро, но он в принципе не имел ничего против нормализации отношений с Владычицей Морей, и потому сам включился в этот процесс, благодаря чему период между 1888 и 1914 годами стали своеобразной «оттепелью» после значительного похолодания. Будучи добрым и честным человеком, он отнесся к своей супружеской жизни весьма ответственно, да и София ему явно пришлась по душе, в результате чего императрица быстро стала сближаться с ним ментально, и между ними появились крепкие связи, которые позволят в дальнейшем не беспокоиться за их личную жизнь и отношения. Более того – привязанность к Алессандро у Софии уже скоро превзойдет любовь к родине матери, в результате чего императрица относительно спокойно воспримет тревожные события 1914 года, когда Италия и Великобритания окажутся по разные стороны баррикад. Всего в браке у императора и императрицы родились пятеро детей:

• Карло (1890-1968), Принц Тосканский. Женат на Виктории Луизе Прусской, своей кузине.
• Мария Каролина (1891-1957), принцесса. Росла как большая любительница всего немецкого, вышла замуж за кронпринца Вильгельма Прусского, своего кузена, наследника короны Германской империи. Оставила потомство.
• Лоренцо (1892-1978), принц, герцог ди Наполи. Поступил на службу во флот, выслужился до звания гранд-адмирала, участвовал в двух мировых войнах, был несколько раз ранен. Стал символом Имперского флота XX столетия, будучи дисциплинированным и храбрым командиром, но при этом хорошим организатором, поощряющим научно-технический прогресс. Женат на Елизавете Франциске Австрийской, оставил потомство.
• Козимо (1894-1949), принц, герцог ди Милан. Поступил на службу в армию, благодаря воинским талантам дослужился до звания маршала, показал себя умелым штабным работником и планировщиком. Участник двух мировых войн, в ходе которых получил 5 ранений. Был весьма дружен со своим братом Лоренцо. Женат на Хедвиг Австрийской, оставил потомство.
• Маргарита (1895-1978), принцесса. Выучила 12 языков, была неплохой художницей. Всю жизнь прожила при императорском дворе в Риме, была главным организатором и самой яркой участницей всех светских мероприятий. Замуж не вышла, потомства не оставила.

Как императрица, София активно занималась социальными вопросами, способствовала развитию итальянской сети больниц, школ, приютов для бездомных и детей, общественных столовых. Также она основала ряд общественных организаций, специализирующихся на защите животных, лесов Италии, прав рабочих, а во время Первой мировой войны при поддержке Красного Креста стала собирать вокруг себя женщин-итальянок для помощи раненным. Ее деятельность распространялась не только на метрополию, но и колонии, в результате чего София была весьма популярна во многих из них. Алессандро целиком поощрял эту деятельность супруги, и ценил то, что ему попалась именно такая женщина. В годы Первой мировой войны они были всегда вместе, и лишь после ее окончания народу стало известно, почему супруга стала всюду следовать за императором – в 1915 году врачи обнаружили у него рак легких. Император отказывался ложиться на операцию, пока его страна воевала; лишь в 1920 году он согласился рискнуть. Опухоль удалили, но выздоравливал Алессандро медленно, а в 1924 году болезнь вернулась, и на сей раз вела себя куда более агрессивно. Из-за общей слабости новая операция была невозможна. В конце концов, Алессандро III умер в 1925 году. Все это время София находилась рядом с ним и ухаживала за супругом, а после его смерти удалилась в самый дальний конец Квиринальского дворца, и тихо прожила там еще 7 лет, наблюдая за своими детьми и внуками, и лишь немного не дожив до правнуков. Парадоксом Алессандро и Софии окажется то, что в метрополии их популярность у последующих поколений будет омрачена событиями Первой мировой войны, но в колониях они окажутся самыми любимыми, самыми почитаемыми из монархов Италии, теми, чей авторитет даже после смерти будет держать воедино части одного государства, разбросанные по всем уголкам земного шара.

Политическая жизнь

Политическая жизнь империи после 1885 года переживала серьезные изменения. Появление новых политических течений, расширение борьбы за гражданские права не только мужчин, но и женщин, требования социальных реформ в это время заставляли лихорадить правительство всех развитых стран. Впрочем, стоит заметить, что профсоюзное движение и забастовки в Италии не набирали таких оборотов, как в ряде других стран, и, несмотря на относительно невысокую оплату труда пролетариев, рабочий класс оставался в целом доволен. Причин тому было несколько. К примеру, правительство всегда старалось внимательно относиться к судьбе своих рабочих, считая их одним из главных активов, и потому при необходимости шли на реформы – хотя далеко не во всех случаях, так как требовалось учитывать интересы капиталистов. Другой причиной была высокая сплоченность итальянского народа и наличие общей идеи, которые достигли вершины своего развития в годы правления Алессандро III. Немаловажным фактором оставалась и достаточно высокая степень свободы общества – временами выше, чем в прочих государствах. Все это делало внутреннее положение Италии достаточно стабильным, лишенным резких напряженных ситуаций. Даже движение за всеобщее мужское избирательное право завершилось мирной победой в 1908 году, а женщины добились значительного повышения своего общественного статуса даже в более консервативных южных районах страны [2].

В Ассамблее продолжалось господство двухпартийной системы Дестры и Синистры, которые стабильно набирали более 85% голосов на выборах даже после 1908 года. Но если в эпоху правления Алессандро II власть неизменно принадлежала первой, то при его сыне Синистра стала побеждать на некоторых выборах, а на остальных лишь немного уступала Дестре. При этом идеология обеих партий постепенно менялась. Правые чем дальше, тем больше удалялись от традиционного консерватизма, и все больше удалялись в сторону политического прагматизма и правоцентризма. В народе ходили даже неофициальные «три пункта Дестры», которые формулировали ее идеологию:

• Работает то, что работает;
• Гуманизм выше прагматизма;
• Италия превыше всего;

Они достаточно точно передавали идеологическую направленность Дестры, и в целом отвечали итальянским веяниям национализма. Главой партии практически все время правления Алессандро III оставался Бенедетто Брин – морской инженер, который решил сделать карьеру политика, и достаточно быстро завоевавший популярность в правительстве и народе [3]. Он, казалось бы, сочетал несочетаемое, ибо был стойким пацифистом в политике, и при этом оставался сторонником сильных вооруженных сил. Сам он объяснял это просто – лишь мирное развитие могло принести Италии и ее народу высшее благо и успех, но без сильных армии и флота это мирное развитие в современном мире признавалось невозможным. С ним в общем и целом был согласен Фортунато Николетти – лидер Синистры, которая постепенно склонялась к социал-демократии. Сам Николетти был уроженцем Палермо, и в свое время успел отметиться как ярый республиканец, но со временем он стал более умеренным, и выступил в качестве идеолога и главы партии Правых в Ассамблее. Синистра к началу XX века в основных вопросах практически не отличалась от Дестры, но больше уделяла внимания развитию общества и социальному равенству, будучи более ориентированной на низшие сословия, в то время как Правые больше опирались на буржуазию, интеллигенцию, прогрессивную аристократию и капиталистов. Подобное единство и постоянное ведение диалога между партиями, без жестокого противостояния, позволяло иметь стабильную политическую систему в государстве, и не беспокоиться за внутренние кризисы. Существовал еще десяток различных партий, от радикально-консервативной Католической до ультралевых анархистов и коммунистов, но они не имели большого политического веса, и так и не смогли завоевать симпатии большинства.

Национальная идея Италии в это время продолжала развиваться. Несмотря на свободу печати, газеты в лучших традициях Кавура продолжали использоваться в качестве рупора государственной пропаганды, и лишь ряд независимых и оппозиционных изданий были свободны от государственного заказа. Однако многие из них все равно часто поддерживали те или иные тезисы, выдвигаемые государством, в результате чего создавалась иллюзия всеобщей поддержки, которая, впрочем, уже понемногу становилась реальностью. Ряд старых мотивов продолжал быть актуальными, самым главным из них был отпечаток многовековой истории Италии, когда ею управляли иностранцы, а Север и Юг служили для них постоянным полем боя и «проходным двором». Ради предотвращения повторения этой ситуации Италия должна была оставаться сильной и независимой, и не допускать внутренних неурядиц, которыми могли бы воспользоваться иностранцы. Однако, если в обычных условиях подобная риторика служила основой для развития шовинизма, то среди итальянцев она стала скорее стимулом для постоянного саморазвития и совершенствования, и вместо первых шагов к теориям о расовом превосходстве стали совершаться шаги в направлении общественного гуманизма и прагматизма, постоянно подстегивающих каждого итальянца и нацию вообще быть завтра лучше, чем сегодня. При всем этом в обществе существовали коллективистские тенденции, и продолжали осуждаться агрессивные войны для народного блага. Даже войну с Османской империей удалось провести лишь из-за широкой народной поддержки, вызванной резней христиан – в случае, если Италия попыталась бы провести прямую экспансию против какого-либо государства, общество категорически не поддержало бы свое правительство. Это понимали и император, и министры, и строили соответственно политику империи.

Экономическая экспансия

Когда высокий уровень силы экономики и вооруженных сил был достигнут, а армия и флот покрыли себя вечной славой побед в оправданных в глазах общества войнах, был сделан следующий шаг, и возникла идея о Mare Nostrum – «Нашем Море». При этом агрессивная военная экспансия отбрасывалась сразу же – ее бы банально не поддержало сообщество, и вместо этого было решено играть куда более сложную игру, которая, впрочем, сулила в будущем значительно более богатые выгоды. Вместо военно-территориальной экспансии было решено выбрать политико-экономическую – т.е., создать некое сообщество формально независимых, но де-факто завязанных на Италию государств бассейна Средиземного моря, с единым экономическим пространством, едиными политическими ориентирами, одним из которых декларировалась политика невмешательства в крупные конфликты, которые, по утверждению итальянских идеологов, постоянно разжигала Северная Европа. Это толкало на конфликты с Францией и Великобританией, но война не считалась главным инструментом экспансии, а лишь способом защиты собственных интересов. На случай войны с Францией существовал союз с Германией; против Великобритании же Италия выступала практически в одиночку, и потому ей требовался флот – пускай и не такой многочисленный, но за счет характеристик кораблей и высокой выучки экипажей способный противостоять англичанам. Все помнили Эгадские острова, и что англичан можно бить; общество гордилось Имперским флотом, его офицерами и матросами, в результате чего основная масса добровольцев, идущих на военную службу, выказывали желание служить на флоте. Правительство поддерживало эти стремления народа, и выделяло значительные средства на строительство новых кораблей, в результате чего расходы на ВМС вскоре превысили расходы на содержание армии. Все это делалось на тот случай, если кто-либо попытается воспрепятствовать экономической экспансии Италии в бассейне Средиземного моря – а то, что это произойдет, для политиков было очевидно.

Собственно, экспансия началась еще до выработки самой теории о Нашем Море, и проходила достаточно успешно. Греция и Испания уже были младшими партнерами и союзниками итальянцев, а в 1878 году Тунис и Ливия стали ее колониями. Это позволяло частично контролировать Западное Средиземноморье, и целиком – Центральное, где единственной потенциально враждебной территорией оставалась Мальта, главная база британского флота в регионе. При этом экономическая экспансия уже приносила Италии огромную прибыль – в частности, разработка испанских месторождений угля и железа позволяла не беспокоиться за поставки сырья для металлургии. Но Алессандро III решил расширить понятие Mare Nostrum не только на бассейн Средиземноморья, но и на окрестные регионы – в частности, Балканский полуостров. Там политика его отца уже приносила большие прибыли, три государства – Греция, Болгария и Румыния – уже находились в сфере влияния Италии, и зависели от ее займов и инвестиций. Все эти территории по мере их развития становились все более ценными. Особенно быстрым оказалось развитие Румынии в конце XIX века, когда в ней открыли нефть, и с помощью итальянских специалистов началась ее добыча. Прибыли с добычи в значительной мере получали итальянские компании, но и румыны получали свою выгоду в виде материальной основы для дальнейших прогрессивных реформ. Не менее быстро, но за счет иных ресурсов развивалась Болгария, которую после 1880 года буквально наводнили флорины. Ее общество стремительными темпами прогрессировало, благосостояние населения увеличивалось, казна также росла, в результате чего уже в начале 1890-х годов страна позволила себе ряд недешевых приобретений. Впрочем, выгода эта имела и свои негативные стороны и для Болгарии, и для любого другого «младшего партнера» Италии – фактически государства служили источниками ресурсов и рынками сбыта для готовой продукции с итальянских заводов. Своя промышленность во всех этих странах также росла, но точно также удовлетворяла интересы в первую очередь итальянских капиталистов, которые могли себе позволить вкладывать крупные суммы в постройку заводов, верфей, крупных коллективных фермерских хозяйств по образцу южноитальянских и необходимой инфраструктуры вроде портов или железных дорог. С другой стороны, по мере появления греческих, румынских и болгарских капиталистов предприятия, бывшие акционерными обществами, могли легко перейти в их частную, а то и вовсе государственную собственность, как это было сделано с верфями в Констанце в 1908 году.

Существовали, впрочем, и проблемные государства для итальянских вложений. Первым таковым, и наиболее близким, являлась Сербия. Там приходилось конкурировать с французами, которые немало делали для развития местной экономики. К этому добавлялись политические интересы Австро-Венгрии и России, в результате чего Италия долгое время не могла никак зацепиться за эту страну. Перемены начались лишь после переворота 1903 года, когда был убит сербский король Александр Обренович, и ему на смену пришел Петр Карагеоргиевич. Последний в свое время получил образование в Италии и какое-то время служил в ее армии, и в целом проявлял симпатию к итальянским порядкам [4]. Это позволило начать расширять интересы Рима в Сербии, но успехи давались с трудом, так как местная политическая элита весьма настороженно относилась к Италии. Другой страной, где успехи итальянских инвестиций были далеки от ожидаемых, стала Российская империя. Она манила своим богатством, особенно богатыми недрами, в результате чего осуществлялись значительные инвестиции в разработку месторождений Кривбасса и Донбасса, а также развитие местной инфраструктуры и промышленности. Здесь главными конкурентами итальянцев вновь оказались французы, но борьба с ними ушла более успешно, так как выходцы с Апеннин первыми появились здесь еще в 1860-х годах, когда Францией правил Наполеон, враждебный России. Торговый оборот между Россией и Италией рос с каждым годом, и потому вопрос свободного прохода торговых судов через Босфор и Дарданеллы приобретала для Рима немногим менее важное значение, чем для Петербурга. Это позволяло при случае давить на турок, которые, как правило, уступали требованиям двух сильных государств, и предпочитали не ограничивать проход торговых судов, идущих под флагами России или Италии.

Еще одним важным инструментом внешней политики становилась эмиграция. После объединения Италии в стране начался настоящий демографический бум, и далеко не все рожденные на итальянской земле оставались там до конца жизни. Особенностью этой эмиграции стало то, что лишь небольшая часть людей уезжала в «страну мечты», т.е. США. Главным направлением миграции была и оставалась Аргентина, где к концу столетия до 2/3 населения были итальянцами. Меньшее количество итальянцев переезжали в Мексику, гораздо более неспокойную и менее развитую страну, но и там сформировалась достаточно многочисленная община. Европейские державы вызывали мало интереса у рядовых граждан империи, зато колонии у них вызывали куда больше интереса. Меньше всего итальянцев отправлялись в Золотой Берег и Камерун, где климатические условия были не слишком благоприятными; несколько больший интерес вызывала Новая Гвинея, где активно развивалась добыча ресурсов и тропическое сельское хозяйство, а местный быт со здравоохранением позволяли быстро адаптироваться к местным условиям. Самый большой интерес вызывали Тунис и Ливия – по мере усмирения местных племен арабов все больше и больше итальянцев приезжали туда на поселение в города или деревни. Понимая важность создания «на местах» кластера из итальянцев, имперское правительство создавало специальные программы по переселению колонистов в определенные колонии, по мере необходимости и возможности получения там работы или земельных участков [5].

Колониальная экспансия

Италия, ее колонии и зависимые государства к 1914 году

В 1884 году, незадолго до смерти Алессандро II, в Берлине прошла международная конференция, которая решала вопросы колониальной борьбы в Африке. Там, благодаря поддержке Бисмарка, Италии удалось утвердить свои позиции в Африке, и добиться признания своих колоний в Гане (с 1883 года – название колонии Золотой Берег), Камеруне, Тунисе и Ливии. Также были признаны итальянские колонии в Новой Гвинее, и легитимированы претензии итальянских торговцев на Эритрею, где уже начало утверждаться их влияние. От претензий на колонию Сомали итальянцы отказались – этот регион славился непокорным мусульманским населением и бедностью. Уже после международной конференции в Риме прошла сугубо итальянская. На ней решались основополагающие вопросы будущей колониальной политики. Здесь впервые себя проявил Принц Тосканский Алессандро, ставший через год императором. Он, пользуясь поддержкой симпатизирующих его идеям высших чиновников, создал четкий план развития колоний и отношений с местным населением. Основными его требованиями были гуманное отношение к местному населению, интеграция его в имперское общество, установление местных прав и самоуправления по мере общественной ассимиляции, минимальное насилие с одной стороны – и неизбежность кары за нападения на граждан Италии с другой. С этого момента каждой колонии уделялось особое внимание, и каждая из них развивалась по особому сценарию.

Обе колонии Западной Африки, Камерун и Гана, развивались по-разному. В Гане еще при Алессандро II пришлось вести полномасштабную войну, которая закончилась лишь в 1886 году полным подчинением воинственного народа ашанти. После этого началась постепенная общественная ассимиляция ашанти с одной стороны, и развитие колонии – с другой. Особенно ценными оказались открытые источники драгоценных металлов и прочих полезных ископаемых, которые стали активно разрабатываться с помощью местной рабочей силы, и вывозиться в метрополию. В Камеруне все продолжалось и завершалось мирно – колонисты, значительно расширив колонию, просто достигли предела своих возможностей, и прекратили скупать землю и заключать союзы с племенами. К тому времени здесь уже были отработаны методики сельского хозяйства и его организации – чаще всего земля возделывалась местными аборигенами на основе найма, в то время как землевладельцами выступала бывшая родоплеменная знать или европейские колонисты. Особенно больших успехов достигала миссионерская деятельность – к концу столетия около 70% местного населения приняли католицизм. Управленческие кадры в колонии после основания специального ВУЗа для их подготовки стали в основном местными, как белыми, так и темнокожими (последние занимали в основном низовые посты). Итальянские гарнизоны и вовсе комплектовались за счет туземцев, правда, с итальянским командным составом. Колония быстро развивалась, и вскоре стала считаться одним из самых развитых мест Африки, где европейцы и африканцы мирно сосуществовали. В 1911 году здесь даже приняли закон о всеобщем начальном образовании, а население достигло отметки в 3 миллиона, из которых около 300 тысяч составляли европейцы или потомки от смешанных браков.

Новая Гвинея развивалась куда медленнее Камеруна. Здесь существовали свои проблемы, одна из которых – недружелюбный для европейцев климат – была решаема лишь частично. Тем не менее, после того, как в середине столетия здесь начались геологические изыскания, сюда стали прибывать европейские рабочие и специалисты, которые стали добывать золото, серебро и прочие полезные ископаемые. Сан-Джорджио постепенно превращался во вполне себе европейский город. Туземцы продолжали враждебно встречать европейцев, но местная администрация, пользуясь удалением от метрополии, не стеснялась использовать силу для подавления вооруженного сопротивления, и ей также хватало ума действовать дипломатией, постепенно подчиняя и усмиряя весь остров. На островах к востоку от Новой Гвинеи также продолжалась экспансия, а вслед за ней приходили колонисты, и основывались плантации – сахара, гевеи, бананов, и много чего другого. Население острова достигло отметки в 1,2 миллиона, из которых около половины жили в глуши, и не интересовали итальянцев, а из оставшихся 600-700 тысяч пятую часть составляли европейцы, и их число постепенно увеличивалось за счет естественного прироста и миграции. Остальную часть «активного» населения составляли подчинившиеся воле колонистов туземцы, но в первую очередь — китайцы, которых итальянцы использовали в качестве дешевой рабочей силы при строительстве инфраструктуры и добыче ресурсов.

Сложнее ситуация оказалась в Тунисе. Разбираться с ней пришлось лично Алессандро III, который прибыл туда разобраться со зреющими социальными и этническими конфликтами. Благодаря его деятельности достаточно быстро удалось добиться шаткого мира. Местное население уже долго жило под угрозой французского вторжения, и императору удалось убедить бея, что если бы не Италия, то это случилось бы в ближайшие несколько лет. Убедили Али-бея и в том, что итальянцам интересно развитие Туниса и торговля с ним, и что протекторат означает именно то, что означает – защиту от чужих вторжений. В конце концов, бей согласился подписать отдельный договор с Римом (что оказывало ему честь, так как при мирном договоре с турками его мнения никто не спрашивал), после чего провозгласил себя султаном Али III ибн аль-Хусейном и другом Алессандро II ди Медичи. Султану, помимо прочего, позволялось держать небольшую армию европейского образца, состоящую из туземных солдат и итальянских офицеров, взимать часть налогов в свою пользу, и принимать иностранных представителей – но лишь в присутствии итальянского генерал-губернатора, который де-юре считался советником султана, а де-факто управлял государством, обладая практически неограниченной властью. Постепенно сюда стали прибывать европейские колонисты, благодаря которым стали разрабатываться месторождения полезных ископаемых, а сельское хозяйство поднялось на весьма высокий уровень. Если в 1885 году лояльность местного населения была под вопросом, то уже в 1895 году французские попытки разжечь восстание столкнулись с непреодолимыми препятствиями – итальянцам удалось добиться высокой лояльности к себе местного населения и ликвидировать нелояльную элиту, из-за чего страна быстрыми темпами развивалась, и в 1914 году уже могла в чем-то претендовать на статус пускай и отсталой, но все же европейской страны [6].

А вот в Ливии дела пошли далеко не так радужно. Местные арабы восприняли итальянцев достаточно враждебно, в результате чего здесь началась долгая война, которая закончится лишь в 1900 году. Назначенный генерал-губернатором Ливии Антонио Верди был неплохим дипломатом, но даже ему не удавалось усмирить все арабские племена. Визит императора Алессандро III позволил переманить на свою сторону лишь часть из них, в результате чего пришлось воевать в полный рост. Верди выбрал долгий, но наиболее эффективный путь – строительство коммуникаций и выдавливание нелояльного населения в пустыню, с параллельным заселением освободившихся территорий итальянцами. Все это требовало времени, средств, и могло не окупиться, так как Ливию все считали наименее ценной частью Северной Африки, в отличие от Алжира или Египта. Однако Верди при поддержке императора и правительства упорно продолжал претворять свою стратегию в жизнь, и постепенно она приносила свои плоды. Арабское население или подчинилось и стало постепенно интегрироваться в общество итальянского типа, или было вынуждено бежать в Тунис, Алжир или Египет. В то же время приток европейского населения в Ливию оказался столь значительным, что города вскоре стали приобретать типичный южноитальянский вид, а в более благоприятных районах Ливии вроде Киренаики стали основываться новые поселения, где чаще всего арабское население, отказавшееся от старых порядков, смешивалось с итальянцами, формируя причудливого вида новые общности. В городах стали появляться заводы, пока еще небольшие, но уже вполне показательные по части уровня развитии колонии. Приток европейских колонистов еще более усилился после принятия в 1892 году ряда законов о поселенцах, а также открытия в Ливии нефти, которую уже в 1895 году начали добывать итальянские предприятия. Были обнаружены также залежи других полезных ископаемых, чья разработка постепенно начиналась с участием местного населения и колонистов. Бедная, никому не нужная колония постепенно превращалась в весьма прибыльную. Значительно менялась демография – к 1914 году в Ливии имелось около 1,5 миллионов населения, причем около 500 тысяч из них были европейцами, в первую очередь – итальянцами [7]. В дальнейшем соотношение европейского и арабского населения Ливии будет постоянно меняться в пользу первого, и к середине XX столетия численность италоязычных ливийцев превысит численность арабов.

Эфиопский вопрос

Итальянские торговцы и колонисты появились в Эритрее в 1879 году, и тут же начали скупать территории у местных правителей. Окончательно узаконили это в 1888 году, путем создания колонии. Сразу же началось строительство инфраструктуры, развитие сельского хозяйства, поиск полезных ископаемых, которые вскоре были найдены, и в Эритрее появились свои железные рудники. Был расширен порт Массауа, ставший главным портом Красного моря. При этом будущее Эритреи оказалось тесно связано с Эфиопией. Это была большая и развитая по меркам Африки страна, с феодальным обществом, большим населением, т.е. потенциально выгодным рынком сбыта, и при этом с немалым экспортным потенциалом – в Эфиопии выращивалось много кофе, которое отправлялось на экспорт как раз через порты Эритреи. Политика Италии по отношению к Эфиопии с самого начала была благожелательной, более того – Алессандро III лично настоял на том, чтобы к этой стране относились уважительно, действовали больше дипломатией, и старались защищать ее от влияния и агрессии других европейских держав, в первую очередь – Великобритании. Знаковым оказалась его встреча с эфиопским императором в 1890 году, во время которой был достигнут ряд договоренностей, и отношения между странами были серьезно укреплены – ранее ни один европейский монарх не «опускался» до подобного, что безмерно льстило самим эфиопам.

Политический фон в самой Эфиопии благоприятствовал укреплению итальянского влияния. В 1889 году был подписан Уччальский договор между объявившим себя новым императором Эфиопии Менеликом II, и представителем итальянских властей. Согласно условиям договора, Италия брала на себя опеку над этой страной, но не устанавливала протектората – итальянцы предпочли переосторожничать, зная довольно резкий характер эфиопского негуса-негести. Эфиопия получала возможность свободной торговли через Массауа, а итальянцы стали оказывать поддержку Менелику деньгами, оружием, советниками. Благодаря итальянцам быстро удалось очистить западные границы от присутствия махдистов, в самой Эфиопии был наведен порядок и подавлен ряд выступлений, быстрыми темпами продвигалось строительство новой столицы государства – Аддис-Аббебы, которая стала приобретать европейский вид, и куда из Массауа протянулось веточка железной дороги. Выращивание кофе было поставлено по европейским стандартам, в результате чего производство и экспорт этого товара значительно возросли. Модернизировалось и сельское хозяйство, что помогло забыть на долгие годы о голоде, до того терзавшем местное население. Дети эфиопской знати стали отправляться учиться в Италию. Великобритания, опасаясь чрезмерного утверждения итальянского влияния в стране, попыталась было подчинить Эфиопию, отправив в 1895 году из Сомали экспедиционный корпус на запад – но тот столкнулся с неблагоприятными местными условиями и эфиопской армией, значительно улучшенной благодаря поддержке Италии. В результате этого англичане были разбиты, и при посредничестве итальянцев в 1896 году был заключен договор, устанавливавший границу между Эфиопией и британскими колониями.

Терпеливость и осторожность выходцев с Апеннин окупилась уже в начале XX века. Итальянский посол при Менелике II, Роберто Моро, будучи ловким интриганом, был в курсе всех придворных слухов и политических процессов. После того, как императора хватил апоплексический удар, и он не смог управлять государством, власть стала принадлежать его супруге, Таиту Бетул. Та, впрочем, быстро ее теряла, будучи недостаточно гибкой, и имела мало шансов провозгласить наследницей своего мужа его дочь от первого брака, Заудиту, с которой Таиту Бетул сохраняла хорошие отношения. Так бы и лишились власти две самые яркие эфиопские женщины со времен Царицы Савской, если бы не наличие в Аддис-Абебе Роберто Моро, который был любовником Заудиту, и от которого та родила сына Менелика. При этом мальчика официально признал законный супруг Заудиту, Гугса Уола, который воспитывал его как своего единственного сына, стараясь дать все самое лучшее. Моро оказывал своей любовнице и ее супругу поддержку, и в 1909 году решил, что настало время действовать сообща, ради общего блага Эфиопии и Италии. Они быстро добились лояльности ряда эфиопских феодалов, согласия на действия из Эритреи, и верности армии, где офицерами выступали или итальянцы, или обученные ими же эфиопы. В результате этого при попытке отстранить Таиту Бетул от власти произошел переворот; регентом при парализованном Менелике II официально осталась она, а в качестве наследницы была объявлена Заудиту. Остальных претендентов на посты регента и императора отправили в провинции, дав ясно понять, что женщины при поддержке итальянцев будут драться за власть до последнего.

Это не понравилось двум людям – лиджу Иясу, который претендовал на императорский титул, и расу Тэфэри Мэкконыну, который был одним из самых влиятельных людей в государстве, и уже подпал под британское влияние. В результате этого с 1909 по 1913 годы в стране развернулась полномасштабная гражданская война, где триумвират Таиту Бетул, Заудиту и Гугса Уоле поддерживался итальянцами, а лидж Иясу и особенно рас Тэфэри пользовались деньгами, оружием и советниками англичан. Последний был убит в 1912 году во время сражения; лидж Иясу был взят в плен годом позднее, целиком дискредитировав себя из-за перехода в ислам, и вскоре умер. Все их сторонники были разбиты, вслед за чем позднефеодальная эфиопская администрация была преобразована в чиновничью, где главную роль играли образованные эфиопы и выписанные из Италии, Греции и России европейцы. В 1913 году Менелик II умер, и императрицей была провозглашена Заудиту. Наследником ее стал плод любви итальянца и амхарки, будущий император Менелик III. Фактическая же власть в стране стала принадлежать Роберто Моро, который твердо «прописался» в Аддис-Абебе в качестве посланника, и руководил проводимыми прогрессивными реформами с целью укрепить власть своего внебрачного сына и любовницы. Весьма странные отношения между ним, императрицей и консортом, Гугсой Уоле, с которым у Моро складывались вполне дружеские отношения, позднее станут основой для разного рода слухов, шуток и художественных произведений. Еще во время гражданской войны Эфиопия сделает все возможное для укрепления своей армии, и уже к 1913 году создаст, вероятно, самое сильное туземное войско в Африке, отлично приспособленное к местным условиям. Это еще принесет свои плоды после 1914 года, когда страна станет союзницей Италии в Первой мировой войне [8].

Внешняя политика

После заключения брака с Софией Прусской в конце 1888 года Алессандро III решился на то, чего в принципе не делал ни один монарх Италии до того. Взяв свою супругу, советников, представителей основных министерств, он переехал на борт императорской яхты «Stella d’Italia», и под конвоем из нескольких кораблей Имперского флота отправился в большое кругосветное плавание, которое продлится до начала 1891 года. За время плавания он успел посетить все колонии Италии и дружественные государства, всех основных партнеров и союзников, а также вероятных противников. В каждой стране он развивал бурную дипломатическую деятельность, в каждой колонии пытался вникнуть в ее порядки и реалии, найти слабые места и наметить фронт работ по улучшению. Не имеющий аналогов, этот кругосветный вояж принесет огромную пользу Италии в геополитическом плане, так как покажет ее заинтересованность в хороших отношениях со многими странами. Кроме того, вояж сразу же наметил высокую активность монарха во внешней политике, которая будет характера практически для всей эпохи его правления.

Направлений внешней политики у Италии в это время хватало. Одним из традиционных оставались отношения с Австро-Венгрией, отличавшиеся сложностью и напряженностью. Вена забыла об условиях мирных договоров с Италией, и принялась ассимилировать или сгонять с поселения итальянцев Истрии и Далмации, но это было недостаточным поводом для войны в свете того, что в 1882 году она заключила союз с Германией – главным партнером и союзником Италии. Потому Алессандро III пытался наладить отношения с Австро-Венгрией, дабы укрепить формирующийся военно-политический союз трех великих держав Центральной Европы. Тем не менее, вплоть до середины 1900-х годов и в Риме, и в Вене считали войну вполне возможной. Лишь в 1908 году императоры Италии и Австро-Венгрии встретились в пограничном городке Гориция, и заключили друг с другом договор о поддержке, окончательно сформировав Тройственный союз. В 1912 году был подписан еще один договор, об отказе от претензий и взаимодействии в случае войны, по условиям которого, в частности, при серьезной войне в Средиземном море австро-венгерские ВМС обязывались поддерживать итальянцев, которые признавались главной силой союзников на ТВД. Это позволило в 1913 году провести совместные маневры двух флотов, и получить первый опыт взаимодействия, который пригодится уже вскоре. Несмотря на все это, отношения все равно оставались не самыми лучшими, и в Италии на официальном уровне существовали секретные планы и договоренности с Германией на случай распада монархии Габсбургов, с разделом государства между Медичи и Гогенцоллернами, и установлением над прочими территориями покровительства.

В этот период особое значение приобрели отношения с рядом других государств. С Мексикой сближение дошло до своей кульминации к началу столетия, когда Италия стала одним из крупнейших инвесторов в экономику страны, а итальянская община стала одной из самых крупных в стране. С Испанией также продолжали развиваться дружеские и доверительные отношения, что вылилось в 1898 году в поддержку Италией войны Испании с США. В том числе благодаря этому фактору испанцам удалось свести войну в почти-победу, уступив лишь за кругленькую сумму денег Филиппины, и без того потерянные из-за развернувшейся там революции [9]. Из-за всего этого отношения с США стали постепенно портиться, и к 1900 году уже не хватало разве что точки соприкосновения для провоцирования вооруженного конфликта. Также Италия внимательно следила за японо-китайской войной, и участвовала в подавлении Боксерского восстания, добившись расширения своих прав и контрибуции в размере 5,5 миллионов фунтов. Когда разгорелась русско-японская война, Италия, имевшая до того весьма тесные связи с Россией, поддержала ее отправкой волонтеров, займом и дипломатией, что, впрочем, не спасло русских от поражения. На Балканах постепенно расширялась поддержка не только трех союзных государств, но и балканских национальных движений – южных славян в Австро-Венгрии, албанцев в Османской империи, сербских националистов. При этом, правда, приходилось действовать крайне осторожно, и направлять средства через большое количество подставных компаний, чтобы никто не смог отследить отправителя. После 1908 года финансирование урезали, но не прекратили совсем – в Риме считали распад Австро-Венгрии и Османской империи неизбежным, и собирались максимально использовать эти события к своей пользе.

Участие Италии в делах Аргентины постепенно увеличивалось. Уже во время визита Алессандро III в Буэнос-Айрес в 1890 году пришлось столкнуться с революционным движением, которое началось в стране из-за неэффективного управления президента Мигеля Хуареса Сельмана. Итальянскому императору пришлось некоторое время наблюдать за развитием событий; местные революционеры выказывали ему заметное уважение как главе союзного государства. В конце концов, Сельман отправился в отставку, а на его место был избран ставленник Италии, Артуро Миранда ди Караччоло, потомок знатного переселенца из Неаполя. За ним стояли не только итальянские мигранты, но и капиталы, в народе он был достаточно популярен, да и сам Миранда до того был знаком с Алессандро III, и поддерживал с ним связь. Это фактически означало переход Аргентины в зависимость от Рима, но зависимость взаимовыгодную. Пользуясь поддержкой из Италии, ее опытом и кадрами, новый президент стал быстрыми темпами вытаскивать свою страну из кризиса, и добился ее впечатляющего экономического роста. Постепенно Аргентина стала превращаться в самое сильное государство Южной Америки, и вспомнила о своих претензиях на пограничные территории. Подобный ход событий не мог понравиться Чили, которые имели серьезные территориальные конфликты с аргентинцами. За чилийцами стояла Великобритания, которая слишком ценила свои инвестиции в чилийскую серу и медь. Но развивать конфликт в Южной Америке англичане не собирались, так как опасались большой войны в Европе, потому этой угрозой можно было пренебречь. Зато США, следуя доктрине Монро, не могли равнодушно смотреть на вторжение Италии в Америку, и ее укрепление в Аргентине. Уже имея напряженные отношения с Римом из-за испано-американской войны и Мексики, Вашингтон после 1900 года значительно укрепил свое присутствие в Чили, и был готов выдавить итальянцев с континента, который американцы считали своей вотчиной, с помощью чилийцев, которые были совершенно не против одержать верх над своими главными конкурентами за американский счет. Попытки примирить Аргентину и Чили в начале 1900-х годов провалились, и привели лишь к еще большему нагнетанию напряженности. Дело оставалось за малым….

Примечания

1. Здесь речь уже идет не о конкретных монархах и Медичи, а о традиционной черте менталитета итальянцев, которая была характерна для них еще со времен Средневековья – достаточно высокая степень терпимости и толерантности. Нет, если кто-то понаедет к ним в Италию и будет устанавливать свои порядки, они возьмутся за оружие, но по отношению к колониям и агрессивным войнам итальянцы не испытывали особых симпатий. Шовинистические мотивы также чужды итальянцам – даже фашисты, считавшиеся в народе слишком радикальными, вызывали у немецких нацистов оценки «слишком слабые идеологически», «слишком мало уделяющие внимание расовым вопросам», «слишком слабо преследующими евреев», и т.д.
2. Контраст в сравнении с реалом, но при относительно ровном развитии и грамотной социальной политике вполне реальный вариант развития событий – особенно если вспомнить, что в мире в то время хватало внутренне стабильных государств, которые пошатнули лишь события 1914-1918 годов.
3. Да, знаю, ход достаточно…. Оригинальный, но мне требовалось куда-то убрать Брина, чтобы дать волю своим очумелым ручкам касательно итальянских кораблей, и пост министра-президента – не самый худший вариант. Кроме того, определенное влияние на судостроение он все равно окажет.
4. В реальности он рос, учился и служил во Франции, но это было в мире с куда более поздно сформировавшейся и менее сильной Италией.
5. По сути, речь идет о грамотной эмиграционной политике на уровне Италии 1930-х годов. Тогда благодаря грамотной местной политике (впервые за многие десятилетия!) местное население было весьма лояльным Риму, эритрейские аскари считались одними из лучших колониальных войск в мире. Миграция вообще творила чудеса – в Эритрее за 5 лет численность европейцев выросла в 20 раз, составив почти 10% от населения колонии, а в Ливии численность итальянцев к 1940 году достигала 12-13% от общего населения, причем основная миграция пришлась именно на 30-е годы. В случае, если подобная политика ведется в течении поколений, США придется обойтись без многочисленных итальянских мигрантов, а на карте Африки могут появиться италоязычные государства с преимущественно европейским населением.
6. Несмотря на кажущуюся фантастичность подобного расклада, я все же придерживаюсь точки зрения, что итальянцы все же могли проворачивать подобные дела, когда хотели и назначали компетентные кадры ответственными за проекты. Беда реальной Италии заключалась в том, что «наверху» в подавляющем большинстве случаев оказывались люди некомпетентные.
7. Вообще, демография Ливии – достаточно спорная и своеобразная тема. Принято считать, что итальянское владычество над Ливией в течении трех десятилетий в начале XX века привело к резкой депопуляции страны и падения численности населения до 1 миллиона, но это не подтверждается статистикой XIX века, когда численность местного населения также неуклонно падала. Однако и здесь есть определенные сомнения в правильности оценок того, что до начала демографического кризиса в Ливии проживали до 3 миллионов человек. Я склоняюсь к тому, что население Ливии во 2-й половине XIX века, и в течении последующих 100 лет колебалось между 1 и 2 миллионами, и масштабной депопуляции в разы на самом деле не было.
8. Вообще, Италии было крайне выгодно «дружить» с эфиопами, и постепенно завоевывать позиции в стране без лишней агрессии. Но для этого надо было быть достаточно компетентными, а итальянцы в это время, увы, компетенцией не отличались, да и накладывалась всеобщая атмосфера колониальной лихорадки. В АИ же все происходит в стиле Италии 1930-х годов, и императоры из Рима становятся большими белыми друзьями черных императоров Эфиопии, с интересными открывающимися перспективами.
9. Об АИшной испано-американской войне я расскажу как-то отдельно.