Допотопная география. Часть 7
Еще одна интересная статья из жж коллеги Харитонова.
Запад есть запад, восток есть восток
И им никогда не сойтись.
Р. Киплинг
Киплинг ошибался. В эпоху Великих оледенений ледяные щиты Евразии и Северной Америки располагались относительно полюса неравномерно – они покрывали север Евразии от Британии до Таймыра, практически всю территорию Канады и часть территории США. Центр оледенения, таким образом, находился где-то в районе Гренландии – она, как можно заметить, до сих пор не освободилась ото льда. А вот Восточная Сибирь, Чукотка, Аляска со связывающими их землями, образовавшимися при обмелении шельфов, были практически свободны от многолетних льдов – глетчеры были там только в горах.
Мелководный Берингов пролив обсыхал, соединяя Азию и Америку «Беринговым мостом». «Мост» – не очень точно: ни мостом, ни перешейком его не назовешь: 2000 км в ширину в самом узком месте. Обнажившийся шельф на многие сотни километров нарастил материки, особенно по северу и востоку Сибири, за счет Чукотского и Берингова морей (Охотское же море осушалось почти полностью) и вместе с Чукоткой и Аляской образовал географически единую гигантскую страну, объединяющую два континента в одно целое. Этот чудесный край, своего рода восточная Атлантида, имеет свое название – Берингия.
Воды Ледовитого и Тихого океанов, таким образом, не сообщались, и на юге Берингии, подогреваемом теплыми водами Пацифики, климат был довольно сносный, по крайней мере, летом. Зимы, конечно, все равно были суровыми – ледниковый период все-таки – и без теплой одежды и качественных жилищ безволосым приматам там было не выжить, поэтому ранние популяции homo туда не совались. Заселена была Берингия, как и Сибирь, исключительно людьми современного типа и довольно поздно – около 20 000 лет назад.
Так что многие столетия после того, как первые homo, научившись нормально охотиться, изрядно проредили африканскую фауну, а их потомки, они же наши предки, продолжили их дело на юге Евразии и в Австралии, Берингия оставалась такой же прекрасной, какой была вся Земля до появления человека. Летом там гнездилось бесчисленное количество птиц, и круглый год кочевали стада северных (и не только северных в нашем понимании) животных с обоих полушарий.
Судя по многочисленным костям (иногда – целые кладбища), вымываемым ручьями и реками, а то и просто торчащими из земли в тундре, на пространстве от низовьев Лены до американской реки Макензи повсеместно встречалось огромное количество мамонтов, лошадей, шерстистых носорогов, бизонов, овцебыков, верблюдов, северных и гигантских оленей, львов, гиен, четыре вида волков и множество другого зверья, которое сегодня водится гораздо южнее (где еще остались степи) или вообще не водится. По подсчетам, одних мамонтов на крайнем северо-востоке Сибири насчитывалось от 40 до 60 тысяч голов… Да, я об этом уже писал – похожая картина наблюдалась и на севере Европы – и собрал вас здесь не для того, чтобы два раза талдычить одно и то же. Черт с ней пока, с Берингией – расскажу лучше о воссоздании плейстоценовой экосистемы.
Обыденная плотность копытных в засушливой саванне Серенгети
Есть две точки зрения, по разному объясняющих вымирание крупных млекопитающих Евразии и Северной Америки в конце плейстоцена (10–15 тыс. лет назад) – на самом деле этих точек зрения гораздо больше, но нам сейчас важны эти две. Суть в следующем (в первой части вопроса приверженцы обоих взглядов сходятся) – такое огромное количество животных могло прокормиться в северных пустошах ледникового периода за счет того, что вместо тундры там тогда существовал совершенно другой ландшафт – «мамонтовая тундростепь», или, точнее, мозаика из разнородных участков: кустарниковые тундры на возвышенностях и степь с полынью, разнотравьем и островками ивового и березового стланника и криволесья на поймах рек и в низинах, где при царивших зимой ветрах оставалось достаточно снега. Вот эти кустарниковые тундры со степью и кормили многотысячные стада травоядных. В современной тундре – стране болот, мхов, лишайников и коряжистого ползучего кустарника – ни мамонту, ни носорогу было бы просто не прокормиться.
И вот специалисты из первого лагеря делают вывод, что сначала вымерло или было уничтожено бóльшее число самых крупных травоядных (время вымирания которых по меньшей мере совпадает с появлением человека – в Америке или с увеличением его численности – в Евразии), и это привело к гибели северных степей и появлению болотистой малопродуктивной тундры. Вторые же придерживаются ортодоксальной точки зрения и утверждают, что тупым дикарям ну никак не под силу было перебить могучих мамонтов, а тупым мамонтам до этого – формировать целые биоценозы, и все было наоборот – сначала изменения климата привели к деградации тундростепи, а потом от бескормицы передохли животные.
Доводов разной степени убедительности с обеих сторон приводится множество, но лучше любых теоретических доводов, разумеется, наглядные результаты эксперимента. И такой эксперимент был поставлен, точнее, он ведется до сих пор.
Еще в 80-е годы под руководством эколога Сергея Афанасьевича Зимова (слева) на севере Якутии, в нижнем течении Колымы, начался уникальный эксперимент по восстановлению экосистемы мамонтовой степи, заключавшийся в заселении на участок тундры современных степных копытных, которые, стравливая кустарники, регулярно подъедая траву и оставляя удобрения, должны были изменить ландшафт, постепенно превращая лесотундру в северную степь. Началось все с табуна якутских лошадей, а в 1988 году к лошадям добавились лоси, олени и медведи.
Теория Зимова основывалась на следующем: чтобы вместо лишайников и морошки была степь, нужно, чтобы трава не только быстро росла, но и быстро сгнивала и в виде питательных удобрений возвращалась в почву. В тундре же сейчас мёртвые растения не разлагаются – холодно – а слежавшимся «войлоком» уходят в вечную мерзлоту и медленно превращаются в торф. В результате органика безвозвратно теряется, вместо травы появляются менее требовательные, но медленно растущие мхи и лишайники, которые потребляют гораздо меньшее количество воды, что ведет к заболачиванию – вот вам и тундра. Но если бедность тундровых почв компенсировать внесением азотных удобрений – например, навоза, то на месте скудных мхов и лишайников появляются быстрорастущие и высококалорийные злаковые растения. Плюс к этому, копытные будут вытаптывать мох и «подстригать» кустарник, бурьян и тундровые «ползучие» деревья – дополнительно освобождая место под разнотравье, которому такие операции нипочем.
И теория подтвердилась – копытные «заработали»: растительность на территории парка действительно начала меняться! Животные расчистили заросли бурьяна и кустарников, расправились с многолетними залежами сухой мертвой травы, удобрили почву навозом. И тундра на экспериментальном участке начала превращаться в пастбище…
Дальнейшее развитие проекта долго сдерживалось весьма прозаической причиной – отсутствием хорошего забора. Это не так-то просто построить непреодолимый для крупных животных забор на вечной мерзлоте. Эту работу удалось завершить только в 2006 году. Для восстановления степной растительности очень важно добиться достаточно высокой плотности травоядных, а сами они высокую плотность создавать не хотят – разбредаются. Забор необходим, чтобы звери не разбегались, когда их станет много, а пастбища, ими самими создаваемые, еще не заработают в полную силу.
Забор, отделяющий территорию «Плейстоценового парка» (на переднем плане) от окружающих «естественных» ландшафтов (на заднем плане, за забором). Фотография сделана в начале июня 2006 года
В настоящий момент территория заказника составляет 160 кв.км, Сергей Зимов планирует добиваться увеличения территории до 750 кв.км. В ближайшее время предполагается пополнить фауну парка новыми видами крупных травоядных. Возможно, это будут овцебыки, которых уже активно пытаются акклиматизировать в разных районах российского Севера, и канадские бизоны, которые недавно были завезены в Якутию и в 2008 году начали размножаться в национальном парке «Ленские столбы». На бизонов возлагаются особенно большие надежды — после гибели мамонтов и шерстистых носорогов бизоны являются наиболее крупными млекопитающими, приспособленными к жизни в тундре и тайге.
В перспективе к ним могут присоединиться яки, а также двугорбые верблюды, благородные олени, куланы, красные волки, и до кучи черношапочные сурки и дрофы. В качестве верховного хищника предполагается интродуцировать амурских тигров и львов (вопреки распространенному мнению, они не боятся холода). Это необходимо, поскольку в отсутствии своих естественных врагов — тигров и львов, чрезмерно расплодившиеся волки становятся угрозой для копытных.
Дело это – восстановление экосистемы – однако, небыстрое, да и с финансированием проекта, как я понял, дела обстоят не очень.
…а в мерзлоте и криокамерах японцев тем временем ждут своего часа мороженые туши плейстоценовых мамонтов и носорогов. Правда, лежали они долго, и мягкие ткани их слишком сильно разрушены, чтобы можно было клонировать их при помощи существующих на сегодняшний день технологий. Да и в дальнейшем представляется более реальным и практичным не воссоздавать аутентичных мамонтов, а создать их аналог путем пересадки фрагментов их генома индийским или африканским слонам… Правда, селекция и разведение генно-модифицированных слонов – дело затратное – очень уж медленно размножаются эти создания – даже индийцы не размножают своих рабочих слонов, а ловят и приручают диких. Так что это дело отнюдь не ближайших лет. Но хоть помечтать…
Но если мамонту всё-таки суждено воскреснуть, то в низовьях Колымы его уже будет ждать дом.
