9 сентября (27 августа по русск. ст.) 1932 года. Пятница.
Лондон. Клуб «Бирмингем».
Джентльмены, собравшиеся к обеду за одним из столов «Бирмингема», ничьего внимания не привлекали. Нэвилл Хинкли, младший министр, финансовый секретарь Казначейства, член правления Англо — Персидского нефтяного синдиката Роберт Ходжсон и парламентский секретарь Эдуард Бербери…В «Бирмингеме», случалось, сходились и более разношерстные компании.
…Отложив газету, Нэвилл Хинкли поднялся: появился лорд Милн.
-Прошу простить за опоздание, господа. — начал лорд Милн, — У меня веская причина: ланч у премьер — министра. И потому я голоден. Чертовски хочу есть.
Заметив удивление на лице Хинкли, министр внешней торговли пояснил:
-Ту дрянь, что подали на Даунинг — стрит, есть просто невозможно. Парадокс: самый могущественный человек в Англии не может получить приличного ланча.
-Сейчас он больше думает о трех миллионах молоденьких женщин — хохотнул Бербери. — Эта тема положительно занимает его с 1929 года*.
Хинкли еле заметно кивнул, и возле столика засуетились, забегали официанты.
-Обсуждали с премьером политические методы на внешней арене? — с легкой ухмылкой на брезгливо -неподвижном лице, поинтересовался Бербери.
-Не без этого. Были на то веские причины.
-Затрагивался вопрос об Англо — Персидской компании? — спросил Ходжсон.
-В числе прочих. Вы же знаете, что часть моих капиталовложений связана с вами, а потому я предпочел коснуться вопроса лично.
-Нельзя не отметить, что нынешняя политика премьера и лорда Чешэма означает низведение Англии до положения Голландии. — сказал Бербери. — С моей точки зрения такой упадок влияния и мощи — бедствие для народа, который столько времени был ведущим в области культуры и демократических традиций.
-На днях едете в Москву? — спросил Хинкли, обращаясь к лорду Милну.
-Да. В ближайшие дни.
-Вы дали окончательное согласие?
-Да.
-Круг вопросов для обсуждения с русскими очерчен?
-Да. В основе — вопросы экономического характера: концессии, новое торговое соглашение. К ним прилагается пакет политических требований.
-Но перед Москвой вы намерены посетить еще и Берлин?
-И Варшаву.
-Я посмотрел последние данные по экспорту и импорту. — сказал Хинкли. — В прошлом году наш импорт уменьшился в восемь раз по сравнению стридцатым годом. Виной тому, как считают в Сити, некоторые дискриминационные меры против нашего экспорта, введенные в Германии три года назад.
-Безусловно.
-Намекните славным немецким ребятам, что их последние предложения о возможности предоставления Германии крупных кредитов в стадии рассмотрения.
-Курьезный факт… — лорд Милн усмешливо посмотрел на Хинкли. — Меня сегодня посетил некий Роулз, поверенный Манчестерского банка, который стал чуть ли не требовать, чтобы я воздействовал на немцев и добился предотвращения возможной или вероятной дискриминации в погашении займа на сорок миллионов фунтов, предоставленного банком германским электротехническим концернам. Немцы предлагали кредиторам погасить свои долговые обязательства лишь частично, в результате чего последние, возможно, могли рассчитывать на получение не более одной трети ссуженного им капитала.
-И что вы сказали Роулзу? — спросил Хинкли.
-Я сказал Роулзу, что правительство Его Величества не имеет никакого отношения к займам и мы только неофициально можем подсказать германским властям, что нарушение соглашений нанесет ущерб экономическому престижу Германии. Он покинул меня совершенно взбешенный. А я отправился на Даунинг — стрит.
-Ничего. Это поправимо. В Сити положительно смотрят и на заключение между германской и английской промышленными группами соглашения о рынках и ценах, в частности соглашения об угле. — сказал Хинкли. — В обмен на отмену дискриминационных мер против британских экспортных товаров. И в обмен на отказ от сотрудничества с Россией. Германия и Англия, выступая поодиночке в конкурентной борьбе против всех промышленных государств, не могут и отдаленно добиться такого большого экономического подъема, который станет возможным при планомерно организованном сотрудничестве между нами. Скажите немцам прямо: если было бы желательным установление германо — английского сотрудничества во всех областях, то, поскольку мне, министру внешней торговли, известны взгляды видных английских политиков и промышленников, я считаю возможным обеспечить сотрудничество между двумя крупнейшими промышленными нациями Европы на длительный период.
-Боюсь, германской стороне намек Сити и мои слова покажутся уже недостаточными. — заметил лорд Милн.
-И все же мы должны договориться. — подал голос Роберт Ходжсон.
-Предчувствую, что здесь произойдет заминка. Мне кажется, в Германии все же пожелают объединить решение торговых и политических вопросов.
-Например? — спросил Бербери.
-Перечислить? — спросил лорд Милн.
-Извольте.
-Германо — английское заявление о совместной политике в области снабжения обеих стран сырьем и продовольствием, восстановление связи между европейскими рынками капитала, урегулирование валютного вопроса соглашение о вывозе германской и английской промышленной продукции на главные рынки, Рейнские провинции, Саар…
-Саарский вопрос? — Бербери удивленно приподнял брови.
-Да. Насколько мне известно, немцы просят содействия в нажиме на Париж.
-Хм — м, сложно… — задумчиво произнес Бербери. — Очень сложно…В силу экономических причин французы не собираются отказываться от владения Саарским угольным бассейном и как — то удовлетворить Германию восстановлением границы 1866 года, ибо это оставило бы значительную часть Саара вне пределов Франции. Франция прежде всего хочет иметь уголь для национальной обороны. Уголь для французов один из жизненных элементов военного потенциала Франции…
-Можно было бы рассмотреть вопрос об увеличении поставок английского угля…- заметил Хинкли.
В этот момент лакей принес крепкие коктейли и Хинкли сразу ухватился за темно-вишевый «манхэттен».
-Французам удобнее удерживать саарские шахты, сохраняя сложившуюся после 1866 года границу, что означает французское господство во всей Саарской долине восточнее Мерцига. — ответил Бербери, рассеянно взглянул на «старину Уилли», Уильяма Тед — Вудроу, только что вышедшего из курительного салона и приветливо кивнул ему.
Тот улыбнулся, сделал движение, намереваясь подойти и поприветствовать парламентского секретаря и его собеседников, но передумал, понимающе кивнул головой и, остановившись в нескольких шагах от их столика, раскрыл портсигар, поймал официанта, начал ему что — то говорить о послеобеденных сигарах и выборе портвейна к ним…
-Поэтому вопрос о возвращении Саара то и дело откладывается, Франция требует в качестве условий своей безопасности окончательного отделения Рейнланда от Германии и стратегическую границу, идущую южнее Трира до пункта на Рейне севернее Ландау. — продолжил Бербери, все еще рассеянно поглядывая на «старину Уилли». — На будущей конференции в Лиссабоне французская сторона хочет заявить о желании иметь выдвинутый военный барьер по Рейну. Только после этого Франция готова рассматривать Саарский вопрос с подчинением Сааарского промышленного района специальному режиму, для того, чтобы облегчить эксплуатацию шахт французами.
-Мы никогда не желали и никогда не поощряли мысли о том, чтобы хотя бы небольшая часть Германии была отделена от нее и превращена в своего рода независимую республику на левом берегу Рейна, для того, чтобы образовать новое буферное государство между Францией и Германией. — проговорил лорд Милн. — Это никогда не входило в политику правительства Его Величества и германской стороне все это известно…
-Однако, и это тоже известно немцам, правительство Его Величества ничего не сделало в пользу возвращения Германии потерянных провинций. — заметил Хинкли.
-К стратегическим соображениям германской стороны, равно как и французской, в этом вопросе всегда примешивались элементы чувств…- Бербери глотнул апперитива и неспеша отставил бокал.
-Позиция лорда Чешэма по Саарскому вопросу известна? — спросил Ходжсон.
-Он все еще колеблется…
-Господи! — вздохнул Хинкли, воздев руки в потолку. — В нашей прессе и в прессе европейской постепенно утверждается некий культ Чешэма. Гладкая речь, элегантность, прекрасная осанка, почтительность. Звезда дипломатии и лидер консерваторов…Но его осторожность в словах и в поступках кажется сверх чрезмерной. Не выдвигает спорных идей, придерживается девчоночьих правил и не идет на обострение. Майская реконструкция кабинета мало что изменила.
-Лорд Чешэм, кстати, восторженный почитатель пасхальных служб русской православной церкви. – доверительным тоном сказал лорд Милн. — И вообще мистик…
-Мне рассказывали, что у него в гостиной стоит гроб. — хихикнул Ходжсон. — Будто бы целая домовина, вывезенная им из Архангельска. Это правда?
-Точно такая же правда, как и то, что супруга лорда Чешэма увлекается фольклором Полинезии. — усмехнулся лорд Милн. — Она убеждена, что сказки дикарей в чем — то схожи с европейскими мифами.
-Некоторым умам нужно прощать их оригинальность…
28 августа 1932 года. Суббота.
Москва. Ильинка.
…Бахнуло в Москве…Неожиданно…Срочно прибывший в российскую столицу трансильванский министр иностранных дел Октавиан Гога бахнул. Беспорядочный в своих манерах, но с холодным разумом, сбивчивый в словах, но методичный в действии, с парадоксальными суждениями, основанными, что удивительно, на прекрасном знании документов и на всестороннем знакомстве с международным правом, Октавиан Гога всегда сбивал своего собеседника с позиций. Министр маленькой Трансильвании, едва ступив на московскую землю, принялся делать большую политику.
…Еще в ХVII веке территорию между Рыбным переулком и церковью во имя Дмитрия Солунского, занимал Посольский двор — внушительное по размерам строение, составленное из отдельных корпусов с арочными переходами между ними, в которых останавливались все прибывшие в Московское государство послы и их свита.
К концу 60 — х годов ХVII века здание Посольского приказа наряду с остальными приказными палатами сильно обветшало, так что многие службы из — за аварийности сооружений пришлось переселить в другие места. На месте старого Посольского двора появляется вместительное здание, построенное в классическом стиле с обязательным портиком, колоннами коринфского ордена, а так же, как напоминание о былом строении, арочными сводами оконных проемов первого уровня. В середине ХIХ столетия здание было перестроено в стиле эклектики с элементами французского барокко. Пышный скульптурный декор, два барочных куполообразных завершения и богатое скульптурное убранство, представленное поддерживающими балконы фигурами атлантов, всевозможными гирляндами и маскаронами, а также львиными головами у парадного подъезда, выделяли дом на фоне остальной застройки улицы и притягивали взгляд.
Когда в Посольском приказе дипломатам стало тесновато, позади него, на месте обширной усадьбы бояр Юшковых, славившихся на Москве богатством и роскошными праздниками, построили четырехэтажное здание в национальном духе, с использованием элементов «нарышкинского стиля». Зданию придали необыкновенный парадный вид, в отделке, кажется, не забыли ничего: наличники с висячими гирьками, восьмиугольные окна, орнаментированная декоративная резьба. Центр главного фасада был выделен крытым крыльцом, украшен богатым декором и башенкой с высоким шпилем.
Однако вскоре дипломатам вновь стало не хватать места. Был выкуплен обширный участок на углу Ильинки и Новой площади. В него вошли несколько владений, принадлежащих ранее купцам и занятых трехэтажными строениями. Конкурс на постройку проводило Московское Археологическое Общество, пекущееся о сохранении Китайгородской стены и архитектурного облика Москвы. Участвовало больше двадцати проектов. Победил же проект под девизом «Центр» — Ильи Голосова. Архитектор удачно использовал весь полученный участок. Рациональное размещение строений, представляющих комплекс из нескольких корпусов, объединяющая их сложная структура переходов и внутренних дворов прекрасно сочетались с новой архитектурной эстетикой.
Все здания комплекса были прекрасно вписаны в окружающую среду. Близость барочной церкви Николы Большой Крест, а также Ильинской башни Китай — города была умело учтена в организации угла, выходившего на Ильинскую улицу. Сочетание западного корпуса со стройной часовой башней и восточного с мощной неоклассической ротондой представляло собой монументальную композицию и выглядело как единый ансамбль.
Здесь, в новом комплексе министерства иностранных дел России князь Долгоруков tête à tête* принимал своего коллегу из Трансильвании…
…Октавиан Гога был громогласен, оглушителен и монументален…
-Если Россия отказывается от своей священной миссии защитницы малых держав, мы обойдемся без нее! Боги еще не настолько забыли нас, чтобы мы не смогли найти более лояльных и более смелых друзей!
-Не боитесь в таком случае и вовсе остаться одни? — с еле уловимой ехидцей в голосе спросил князь Долгоруков.
-Нет!
-Вы желаете произвести сильное впечатление на Москву? Ведете поиски новых комбинаций союзных стран с участием традиционных субъектов, например, самостоятельной Трансильвании? Или просто подвержены соблазну ждать от Рима, Лондона или Парижа больших благ?
Яростный противник утопической идеи Дунайской федерации, которую трансильванский министр иностранных дел воспринимал как форму сохранения венгерской гегемонии в регионе, Гога являлся сторонником концепции, что Трансильвания, фактически сословно — представительная монархия, управляемая князем из рода Ракоци, секейского происхождения, должна была остаться независимым, суверенным, целостным государством, входящим в состав союза Дунайских держав*.
-Помилуйте, князь, о каком еще сильном впечатлении мне еще надо говорить, если венгерская сторона прямо заявила нашему дипломату в Будапеште, что венгры только ждут приказа для занятия Секлерской земли*, чтобы затем самим войти в Трансильванию? — срываясь на фальцет, задыхаясь, произнес Гога. — И кто говорит? Граф Лоняи, венгерский премьер — министр, либерал, масон, стремящийся с помощью Германии достичь для дважды битой Венгрии новых территориальных приращений, прикрывая эту линию разговорами о «Дунайской федерации»! Двусторонние отношения Трансильвании и Венгрии обострились до предела! Будапешту уже мало простого изменения границ! В Будапеште говорят о превращении всей Трансильвании в вассальное государство, которое стало бы в провенгерской конфедерации частью Венгрии.
-Военные приготовления проходят по обе стороны границ, не так ли?
…Было известно, что венгерское правительство готово решить трансильванский вопрос военным путем и по мнению генерала Гезы Лакатоша, начальника венгерского генерального штаба, Венгрия в случае войны нанесла бы поражение Дунайским державам. Однако, и это тоже было известно, у Венгрии были причины для беспокойства из — за позиции, занятой Москвой. Собственно, Октавиан Гога прибыл в Москву едва только в Трансильвании стало известно о том, что Иштван Чаки, венгерский министр иностранных дел передал через посланника в Москве следующие просьбы: поскольку переговоры с Трансильванией идут плохо и велика вероятность войны, Будапешт просил Россию не позволять войскам дунайских держав перейти на трансильванскую территорию, и чтобы русская печать была на стороне Венгрии в случае венгерско — трансильванского конфликта.
-Конфликт возможен. Международный конфликт.
-Конфликт, как известно, просто так, из ничего, возникнуть не может. Этот конфликт кто — то должен обязательно спровоцировать. Вопрос — кто?
…Кто? В Трансильвании шумело уже несколько лет. В стране оживленно обсуждалась идея создания венгерской автономии в Секельском крае на территории уездов Харгита, Ковасна и части уезда Муреш, где компактно проживало венгерское меньшинство. Причиной очередного венгерско — трансильванского конфликта стал мелкий спор об историческом флаге Секейского края, вывешенном в уездной управе Ковасны, легко перешедший в националистическую истерию. Флаг быстро сняли. После этого венгры стали демонстративно вывешивать секейские знамена на зданиях по всей Трансильвании. Достаточного количества секейских флагов не оказалось в наличии, поэтому их заказали для продолжения политической акции в Венгрии. «Дело о секейском флаге» вышло на первые полосы прессы двух стран. Представители венгерского меньшинства в Трансильвании восприняли «жест» префекта Ковасны, как оскорбление. Дело не ограничилось протестами трансильванских венгерских политиков. В дело вмешалась «тяжелая дипломатическая артиллерия» официального Будапешта, который вступился за своих венгерских соотечественников в соседней Трансильвании…
-Конечно венгры! А вы им потворствуете!
-Я об этих слухах знаю, — ответил министр, — но все это неверно.
…Гога машинально кивнул: еще в феврале Дьердь Барца, венгерский посол в Лондоне передал дипломатическое письмо главе британского внешенеполитического ведомства, что Венгрия никоим образом не проводит совместные политические акции с Россией. Сделано это было для того, чтобы получить от британского правительства политические гарантии в случае венгерско — трансильванского конфликта. Рвение британской стороны могло подстегнуть подозрения насчет участия Великобритании в провоцировании Будапешта и Албы — Юлии*.
-Не веря моему правительству, вы толкаете его в объятия Англии и Франции.
-Так вы об этом приехали в Москву заявить? Или о том, что еще до визита в Москву вы вели переговоры с Англией и Францией о гарантиях?
-Правильно ли я понял, что Россия не станет поддерживать нас в конфликте с венграми? — запальчиво воскликнул Гога. — Что ж, тогда есть другие, куда более эффективные и реальные способы воспрепятствовать венгерским территориальным притязаниям — поддержка Франции и Англии, гарантирующих неприкосновенность границ.
Долгоруков сидел молча. Лицо его было бесстрастно. Но Гоге показалось, что в глазах министра что — то задорно блеснуло. А по лицу пробежало подобие улыбки. Долгоруков молчал. Он видел, как трансильванский министр оказался не на высоте, и сейчас, на его глазах, свершается падение Гоги.
Кажется, это понимал и трансильванский министр. Он прекрасно знал, что византийское искусство в Москве не утратили, но преумножили. В Кремле приподнятая бровь или еле уловимое «кхе», или легкий кивок головы гораздо громче всяких слов говорили тем, кто умел трактовать знаки, о политическом будущем того или иного сановника. А уж по многозначительному молчанию всесильного главы внешнеполитического ведомства Российского государства становилась очевидной дальнейшая, не самая завидная теперь, судьба самого Октавиана Гоги.
-Мы сочли нужным договориться с теми государствами, перед которыми тоже возникла угроза со стороны венгерского экспансионизма. – осторожно сказал Гога. — Я могу доверительно сообщить вам, что сейчас такие переговоры происходят, но, с каким государством, не могу сказать без его согласия. Весьма сожалею. Но заверяю вас, что речь не идет ни о союзе, ни о взаимной помощи. Пока не идет, во всяком случае.
-Полагаю, мне не стоит просить вас лишний раз считать нашу беседу конфиденциальной? — спросил Долгоруков.
Октавиан Гога кивнул.
-Хочу предупредить, что закулисные переговоры трансильванских властей нанесут тяжелый удар отношениям России с княжеством. Я просил бы господина министра серьезно подумать над тем, что мы говорим.
-Вы подозреваете наличие неких особых отношений между Трансильванией и неназываемым мною государством?
-А такие подозрения, как известно, опровергнуть очень трудно. Тем паче, к сему примешивается еще одно обстоятельство.
-Это естественное осторожное отношение к русским. — вдруг выскочило у Октавиана Гоги и князь Долгоруков с легким недоумением посмотрел на трансильванского министра иностранных дел.
Гога закусил губу — он совершенно не понимал, как у него, у опытного дипломата, могла вырваться подобная фраза.
-Я должен выразить сожаление, — сказал Долгоруков, — по поводу яростных нападок на Россию в прессе Трансильвании.
-Общественное мнение моей страны сильно озабочено политикой, проводимой венграми и безмолвием, демонстрируемым Москвой.
-Кроме того… — словно не слыша трансильванского министра, продолжил Долгоруков ровным бесцветным голосом. — Вместо признательности за былое наше участие в судьбе народа Трансильвании, мы имеем теперь дело с вызывающей неблагодарностью, которая остается на совести некоторых политиканов, продолжающих спекулировать на том, что Россия якобы отказывается от своей священной миссии защиты и покровительства малых держав, прикрываясь фразами об «осторожном отношении к русским». Соответствующие выводы нами будут сделаны. Не сомневайтесь.
-Но, князь, вы неправильно меня поняли…Дальнейшие осложнения с Москвой, и я это готов признать, для нас нежелательны. — примирительным тоном ответил Гога.
-Повторяю. Соответствующие выводы нами будут сделаны.
-Князь…
-Полагаю, что к сказанному остается добавить немногое. Лично я не верю в не отличающийся тщательной подготовкой международный арбитраж в Вене, к которому так склоняются ныне власти некоторых государств, в частности Румынии. Но я верю в способность политических элит Дунайских держав, в том числе и Трансильвании, отказаться от взаимных претензий при перекройке межгосударственных границ на основе строгого соблюдения этнического принципа, принципа самоопределения и международного посредничества, в котором не последнюю роль играет Россия. — сказал князь Долгоруков. — А вы? Верите?
==============
Эта тема положительно занимает его с 1929 года*. — Особенностью парламентских выборов 1929 года было то, что они явились первыми, когда женщины были уравнены в избирательных правах с мужчинами. Жительницы Великобритании были допущены к участию в выборах еще в 1917 году. Тогда они имели возможность голосовать за кандидатов в парламент только с тридцатилетнего возраста, в то время как мужчины — с двадцати одного года. В 1929 году на избирательные участки получили право прийти все подданные его Величества, достигшие двадцати одного года. Это означало, что британский электорат увеличился на семь с лишним миллионов человек, примерно половина из которых были молодыми женщинами, ранее не принимавшими участие в выборах.
tête à tête (франц.) — вдвоем, с глазу на глаз.
входящего в состав союза Дунайских держав*. — политический альянс Румынии (Объединенного княжества Валахии и Молдавии, включавшего Валахию, Добруджу, Молдавию и Буковину), Баната и Трансильвании, покровителем которого по Московскому договору 1857 года выступала Россия. Проект объединения Дунайских княжеств под эгидой западных великих держав в середине XIX века, предусматривавший полностью лишить Россию влияния в Дунайских княжествах и в дальнейшем контролировать политическую ситуацию на Дунае, был сорван Москвой. Усилиями России на престол Объединенного княжества был возведен Константин I Кантемир — подконтрольный и лояльный к Москве господарь из рода молдавских князей Кантемиров, находившихся в родстве с Годуновыми.
ждут приказа для занятия Секлерской земли* — Секлерская земля или Секейфёльд — изолированная от Венгрии территория на востоке Трансильвании, а именно четыре из одиннадцати северотрансильванских уездов — Муреш, Чук, Одорхей, Трей Скауне, площадью 17 тыс. кв. км, компактно заселенная венгерской этнической группой секлеров, численностью от трехсот до пятисот тысяч человек, исторически развивавшихся совершенно самостоятельно.
Албы — Юлии* — Алба — Юлия — один из самых древних городов Трансильвании и всей Румынии, столица Трансильвании.
28 августа 1932 года. Суббота.
Москва. Сретенка.
…Гудрун Нильссон на фотографической карточке выглядела великолепно. Выше среднего роста, стройная, в черном платье…Жемчуг, чулки, туфли…Лицо и волосы, причесанные пальцами.
-М — да, хороша…- подполковник Лехмуссар, курировавший в Четвертом отделении Департамента Государственной Охраны «скандинавское» направление, нехотя, будто с сожалением, вернул Чечелю фотографию и заказал официанту воды и лепешек.
…У конца улицы Сретенка, при выезде на Троицкую дорогу, вместо старых деревянных Сретенской башни и ворот, бывших частью последней, четвертой московской крепости — так называемого Скородома или Деревянного Города, построены были каменные двухэтажные палаты со сквозным проездом под ними и трехярусной башней, напоминающей западно — европейскую ратушу. Башня, увенчанная шатром в центре, считалась одним из символов Москвы. В ней разместилась астрономическая обсерватория, которой стал заведовать шотландец Мор. В последующие годы Сретенская башня использовалась по — разному: там были склады, учебные мастерские, библиотека, административные конторы…В середине XIX века башню капитально отремонтировали.
На первом этаже бывшей астрономической обсерватории теперь обосновался грузинский промышленник Лагидзе, из Кутаиса, занимавшийся как «натуральными» минеральными водами, так и «искусственными», то есть безалкогольными напитками. Владелец фирмы «Воды Лагидзе» сначала пристроил в палатах заводик по производству воды, а затем оборудовал павильон, где продавали пиво, минеральные воды и безалкогольные напитки. В качестве атрибутов комфорта павильон освещался электрическими лампочками за счет личных электрических ресурсов Лагидзе, три раза в неделю выступал оркестрик, который являл собою связующую нить между технической модерностью и европейской культурой. Грузинское заведение Лагидзе заявило свои притязания на новую модерность ничуть не меньше, чем знаменитые московские литературные кафе. В нем не зародилось никаких литературных движений, оно не стало пристанищем представителей богемы, поэтому не могло похвастаться своей мифической историей, но оно представляло собой общую форму модернистской интеллигентской деятельности, чьей целью является прогрессивное преобразование повседневной жизни. В основе этой прогрессивной идеологии, образующей духовную основу «новых интеллектуалов», лежали очень древние восточные представления о прогрессивной Европе и отсталой Азии, и именно этот разрыв между европейскими стремлениями и восточной реальностью возлагал, по мысли Лагидзе, на интеллигенцию ее историческую миссию — преобразование разнообразной национальной жизни на европейский манер.
Кафе Лагидзе продавало только безалкогольные напитки («искусственные минеральные воды»), пользовавшиеся популярностью как среди мужчин, так и среди женщин, однако у последних — больше. С легкой руки Лагидзе пить воды стало модным: неважно, хочешь ты или нет, ты все равно должен купить хотя бы бутылочку воды, даже если ты не выпьешь и одного стакана. Это бессмысленная трата денег, но с этим ничего нельзя было поделать. К тому же холодная вода освежала. У Лагидзе потребление безалкогольных напитков выражало абстрактное равенство общества, поскольку напиток употреблялся лишь с целью утоления жажды, а общение велось только с целью поговорить. Женщины и дети чувствовали себя у Лагидзе вполне комфортно. В этом смысле такие места, как кафе Лагидзе, разительно отличались от ресторанов и баров, пристанищ мужского братства.
Впрочем, восточный духан сдаваться не пожелал и к замечательной воде с сиропом Лагидзе добавил горячие хачапури, которые пекли практически на глазах у посетителей. Стоило это удовольствие всего тридцать копеек. Можно было утолить жажду и перекусить с удовольствием: горячие хачапури с водой Лагидзе — это действительно нечто необычное.
Чечель и Лехмуссар расположились в уголке кафе, за мраморным столиком. В кафе было пусто — московский август не сезон для грузинского заведения с сиропом и сырными фирменными лепешками…
Когда Лехмуссар заказал воды и лепешек, и официант отошел от стола, приняв заказ, Чечель глянул в окошко и произнес негромко:
-Сентябрь выдастся дождливым…Как вы думаете?
-Пожалуй. Грибов порядочно будет…
-Константин Яковлевич, как живете — можете? Не женились?
Лехмуссар, наследник эстонских конунгов, убежденный бобыль сорока шести лет, отрицательно покачал головой. Другой бы поспешил налаживать жизнь наново, но Лехмуссар не захотел, оказалось, у него твердый, неуступчивый характер.
-А вы, Сергей Владимирович, как?
-Увы. — лицо Чечеля окаменело и это не укрылось от внимания подполковника.
-От дел не отошли, не затаились и продолжаете испытывать судьбу?
-У меня, Константин Яковлевич, есть несколько простых правил. Одно из них — ты должен быть незаменим. Если начальство считает тебя незаменимым, оно оставляет тебя в покое.
-То есть?
-Начальство не будет смотреть, чем ты занимаешься, и никогда не будет тебя проверять.
-А другие правила?
-Всегда делать вид, что занят. Всегда изображать из себя спешащего. Если казаться всегда занятым, можно делать все, что душе угодно.
Лехмуссар откинулся на спинку кресла, долго смотрел на вычурную трость Чечеля, сказал, после паузы:
-Я всегда буду благодарен вам Сергей Владимирович, за спасение своей дочери. Этого не забыть. Как такое забыть? С той поры вы безнадежно и заметно хромаете, а я счастлив, потому что моя дочь жива и здорова, в удачном замужестве, любима.
-Не будем ворошить прошлое. — вздохнув, сказал Чечель. — Давайте, Константин Яковлевич, к делу.
-Давайте.
-Что — то на сию красавицу у вас имеется? Какой — нибудь материальчик?
-Не особо богато. Весной 1929 года она мелькала, правда косвенно, так, краешком, в деле подполковника Корка.
-Корка? Что за дело? Не припомню что — то…
-В мае двадцать девятого года военное ведомство через шведскую фирму закупило у Бофорса несколько типов орудий и разных военных принадлежностей. Принимать заказ в Стокгольм выехал подполковник Август Корк.
-Корк…Корк…Он, кажется, земляк ваш?
-Да. Лифляндец. Ну, так вот…Заказ был не особенно велик, так как закуплены были по преимуществу одиночные образцовые вещи. И несколько опытных, экспериментальных. При заключении договора фирма «Бофорс» представила общее разрешение шведского правительства, предоставляющее ей право вывоза изделий в разные страны. В том числе и в Россию. Корк поехал, и ехал неспеша. А в Швеции в это время произошли парламентские выборы, к власти пришло новое консервативное правительство и фирма «Бофорс» внезапно получила отлуп и запрещение вывезти в Россию некоторые образцы из русского заказа. Подполковник Корк решил проявить инициативу — попросту полез раздавать взятки, что привело к нешуточному скандалу. Пресса раздула кадило, всплыли бумаги с номенклатурой некоторых изделий и «образцов», шведская общественность взвилась на дыбы…
-А при чем тут наша обворожительная шведка?
-Подполковник Корк со взятками совался в различные инстанции, а эта Нильссон его сводила с «нужными людьми» в дипломатическом ведомстве и в правительстве. И, как полагали наши коллеги из военного ведомства, попутно копировала или воровала бумаги с номенклатурой изделий, которые позже всплыли в прессе.
-Константин Яковлевич, вы этим делом занимались, хотя оно по другой епархии…
-Да, но там так получилось…Первый секретарь нашего посольства в Швеции уведомил министерство иностранных дел о возможной мошеннической сделке и ее вероятных дипломатических последствиях. Он обязан был доложить начальству о поведении в Швеции российского подданного, если заподозрил, что поведение этого подданного может оказаться пагубным для международных отношений двух государств. В конечном итоге подполковника с трудом удалось вернуть в Россию, через унизительную процедуру выдворения. Пришлось и нам «прихватывать» какого — нибудь шведа для выдворения, чтобы, так сказать, око за око…Подполковника Корка естественно ошельмовали, выгнали в отставку, он озлобился, пустился в тяжкие. Ну, а после мы готовили справочку на Нильссон, когда она в Россию въезжала как атташе шведского посольства по культурным вопросам. Прямых концов ее участия в деле с «Бофорсом» и Корком не сыскали, потому и не препятствовали со въездом…
-И более ничего на нее нет?
-Есть еще кое — что.
-Тоже косвенно?
-Тоже. Из нашего посольства в Стокгольме поступил сигнал: один из дипломатов написал в своем кабинете телеграмму в европейский департамент министерства иностранных дел. Написал в двух экземплярах: первый, черновой вариант, он, разумеется, уничтожил, как это и предписывается существующими правилами, уничтожил и второй, исправленный вариант, который и сдал для зашифровки. Ну, казалось бы, типичный случай: малоопытный дипломат совершенно забыл о том, чему учили — писать телеграммы, подлежащие зашифровке, исключительно на третьем этаже. И там же уничтожать оригинал после зашифровки телеграммы сотрудником шифровальной службы. Принес дипломат готовую телеграмму «снизу». Из своего кабинета, что шифровальщик заметил с несколько удивленными глазами. Ясно, что он предположил — дипломат по неопытности, или по умыслу, одну копию телеграммы оставил у себя, чтобы передать кому — то. О случившемся было сообщено в Москву.
-Текст телеграммы…Что в ней было?
-Черт его знает. Что — то из серии политических рекомендаций по выработке тактики курса в случае демарша определенных заинтересованных сторон на чрезмерное экономическое присутствие России на Балтике. Иными словами, соображения, что отвечать, сообразуясь с местными реалиями, если начнутся предложения сторговаться, взамен требуя уступок в политичсеких вопросах. Телеграмма была довольно значительная по объему, с цифрами и выкладками.
-И что дальше?
-За дипломатом установлено было негласное наблюдение, которое ничего не дало. Выяснилось, что дипломат сей был замечен в обществе обворожительной Гудрун Нильссон. И только.
-И только…Вот это есть второй настораживающий момент…
Картинки из прошлого — XI.
-…Какого черта вы вообще отправили этот великокняжеский поезд? Зачем? Чего вы хотели этим доказать и какой цели добивались?
-К нему прицепили вагон от состава, вывозившего персонал и архив русской дипломатической миссии в Варшаве: у поезда с дипломатами был разбит паровоз. И кроме того…Это был жест доброй воли…
-Какой еще к черту доброй воли?! Вы не видели, что творилось в Польше, когда посылали этот злосчастный поезд?! Вы не видите, что творится сейчас?!…
