29 апреля/11 мая. Челябинск, написано в путевом вагоне.
Ночью спал спокойно и хорошо, встал в 7:30. Здесь моросит, даже свежо. После зарядки и туалета (повезло, сегодня не резался при бритье) передал секретарю обычные телеграммы и письма на отправку.
Утреннюю службу едва выдержал. Однако положение обязывает. Лучше бы конечно, потратить эти сорок минут в театре или на художественной выставке, да хоть на экскурсии в деревню или рабочий поселок.
Смотрел прессу. Как всегда все мрачное и шокирующее, чтобы заставить читателей бояться и следить за продолжениями.
Погода в Среднем Поволжье и Черноземье остается скверной: засушливо и жарко, как и во время переезда через Волгу. И это после скупой на снег зимы! Третью неделю нет осадков, и метеорологи не берутся давать оценки. Что же будет с яровыми посевами? Даю распоряжение выкатить сприклеры в имениях. Возможно, придется орошать и крестьянские поля.
В горной Индии мусульманские беспорядки принимают скверный оборот, вице-король объявил об отправке войск в Хунзу и Нагар. Очередной проповедник объявил себя мессией. Прострел на ноге ноет, как бы эта протестная дурь не перекинулась в Туркестан, тогда корпуса и частей ОКВС не хватит, чтобы все утрясти. Поживем-увидим.
В Чили продолжается водевиль гражданской войны, конгресс и Иль-презеденте никак не поделят власть. Видимо, пока не потопят все свои броненосцы и крейсеры.
Краткая и пафосная заметка о пребывании Ника в Японии. Долгоруков доносит, что пани М. – putain de rat – в составе балета гастролирует там же, в Токио. Конечно, он то всегда в курсе, где сейчас балерины. Drone et vulgaire, mais sincère. Глупо надеяться, что офицеры не попадут в общество танцовщиц. К японским красавицам не все имеют вкус. Пребывание. Помнится во время поездки мадам в Финляндию в одной газете так некультурно «р» спутали с «о». Вот уж действительно, этим занимается Ник с пани М.
9 часов. Завтрак в вагоне – оладьи с творогом, кофе, вареное яйцо, гренки.
10-12 часов. Совершил обход строящегося участка, принял делегацию инженеров и мастеровых. Условия работы трудные. Людям необходимо обеспечить приличное жилье взамен этих бараков и инфернальных вагонов, которые мы поставили на запасных путях. Чувство от увиденного скверное. Я как болван требую обеспечить им передвижные лазареты, бани и клубы, смотрю на эти потешные вагоны. Сами работники размещаются хуже каторжников, хотя на одного человека в закутке вполне терпимо. Пока лето, а дальше? Обещаю похлопотать, передал телеграмму в управление строительства дороги. Пусть, как хотят, выделяют им раздельные избы семь на пять с полтиной аршин. Все равно потом сюда потянутся переселенцы, их нужно будет где-то устраивать.
12-13 часов. Гулял в сосняке под зонтом, собрал несколько рыжиков. После дождь, наконец- то усилился, пришлось вернуться в вагон, но я радуюсь, значит, настоящая засуха может нас миновать.
14 часов. Обедал у градоначальника. Борщ очень хорош, рыба отменная, ни одной косточки! В питерском «Дамере» так не умеют! Увы, словоблудие и церемонии такое же как и везде. Прав Ник, генералишки и дворцы везде одинаковы. Одинаково безвкусны. На мои вопросы о нуждах города г-н Бороздин мнется и осторожничает. Выписал ему чек две тысячи на устройство нового народного дома и благоустройство санитарных коммуникаций, и пообещал проверить по возвращению, как их оценят челябинцы. Интересно, сколько же толку будет от моей жалкой потуги.
После обеда к ужасу градоначальства кратко осмотрел город. На самое беглое посещение одиннадцати духовных учреждений, семи школ и училищ, сиротского приюта, трех больниц и библиотеки ушло почти четыре часа и утекло ещё 11 тысяч. Вопреки страхам градоначальства, челябинцы не слишком жалуются, проблемы обычные для уездных городов и ощутимо их трогают. Обещаю навестить их на обратном пути. Вечером напросился в театр, только чтобы прекратились эти чиновничьи оправдания. Однако мне приятно видеть, что из-за моей скромной особы так ускоряется работа. Чувствую себя Хлестаковым.
Дождь перестал. и люди высыпали на улицы. В такие моменты чувствую себя как freak из театра Барнума — все на меня смотрят. Хочется сорваться, убежать и спрятаться в вагоне, но не могу. Посетил нынешнюю Пасхальную ярмарку. Продают много хороших кобыл и статных жеребцов. Хотел бы купить десять голов и пожертвовать городскому управлению на устройство омнибусной линии или общественной арендной конюшни, но мой лимит уже превышен.
Хлеба сгружают обильно, что отрадно видеть после двух лет недорода в средней полосе. С постройкой дороги хлебный вывоз обещает успешно развиваться. Если бы он мог это видеть, то воочию оценил всю важность строительства настоящего Пути и дороги между Оренбургом и Семипалатинском.
Пока стоит хорошая погода, местные наездники устроили импровизированные соревнование на лугу. Есть много умелых молодцов и среди казаков, и крестьян, и башкир. Особенно впечатлили девушки. Казачки Востренцовы милые барышни, могут выступать в цирке. Оказывается здесь же живет Алена Кузьмичева. Настоящая амазонка! Не всякий джигит коня на скаку остановит и перекувырнется так, чтобы удержаться на руках. Не люблю лицимера Некрасова, но он прав, «Есть женщины в русских селениях».
После скачек следую в театр. Дают Бальзаминова Островского.
Там же около 7:00 по полудню. До меня добрался секретарь и вручил телеграмму. С Ником что то случилось, то ли дорожная авария, то ли нападение злоумышленника. Прошу уточнить, После спектакля устроили танцы. Пришлось уважить барышню Кузмичеву, хотя меня измотало и новости не располагают к столь дурацкому развлечению.
В вагон вернулся к 9 с половиной часам вечера. Не ужинал, от протокольного шампанского и пирожных уже тошнит. Подготовил телеграммы, написал несколько писем по делу устройства жилья. Просмотрел полученные сообщения. Видимо после придется ехать в Уральск. Читал перед сном «Два года каникул» и «Руку Уайлдера»
30 апреля/12 мая. От Челябинска в Уральск.
Записано ночью на ходу.
Не смотря на всю мою любовь к поездам, движение по строящейся чугунке не слишком располагает спокойному отдыху. Остановки частые, встряхивают все нутро вагона и буквально вталкивают спящие организмы в сознание.
Старые переломы и раны не дают мне спокойной уснуть. Сажусь, чтобы немного почитать и написать — это как ни странно помогает расслабиться. Правда из-за тряски писать тоже не так просто, потому орудую карандашом и упираюсь в планшет.
Вся трасса Южно-Уральской дороги от Челябинска до Орска сейчас являет собой одну кое как сложенную нитку стандартной колеи, к которой очень вяло латают вторую, да ещё и узкую. Впрочем, одна нормальная дорога от Челябинска в Омск действительно важнее, чем два пути здесь. Мой личный поезд (громкое же имя моему караван-сараю!) небольшой, в нем всего три вагона и дополнительный тендер, которых тяни-толкай Фёрли везет со скоростью 40-45 верст в час. И все таки даже он вынужден «сторониться» на запасных путях для пропуска встречных составов.
Тени отрогов Уральских гор величаво ложатся на степь меж черных полос редких тут лесов и мерцающих лент рек. Бежит сиротливым путником мой поезд. Просторы, просторы! Они тянутся без конца и края, только колеса стучат по стыкам рельс.
Не смотря на нервозный ритм езды и усталость, я бесконечно рад, что дорога эта строится. Созидание, к которому я скромно причастен, греет мое сердце. Да, я не проектировал эту дорогу, лишь крутился вокруг трассировки и обивал пороги кабинетов, чтобы получить нужные подписи и разрешения. Да, я совсем не кладу рельсы, лишь пытаюсь устроить сносные условия трудящимся тут строителями, чем вызваю насмешки. Да, в конечном итоге я всего лишь собрал
50 миллионов рублей и поговорил с Гран Пато. Кому то эта ерунда покажется грандиозными поступками… Я же не вижу в этом ничего хорошего. Горько, но в нашей стране ещё очень многое решают взятки и связи, и очень многие люди с этим равнодушно мирятся. Увы, в таком Государстве при всех моих стараниях мне сложно сделать нечто действительно хорошее для ближних. Устраняя последствия, я не могу изменить причин. Мне все время кажется, что я роняю лишь жалкую каплю
чистой воды в пустыне ссохшейся грязи. Как странник над туманом с картины Каспара Фридриха, я стою у бесконечности проблем, задач, дел. Сколько нужно сделать…
Паровоз дает гудок, снова вагоны толкаются. Поднимаю на столике фотографии и бумаги. Среди них карточка Дэлли, которую она украдкой смогла мне переслать. Сердце мое наполняется светлой грустью и трепетом. Не прячь свои глаза, малыш.
Лишь мысли о тебе дают мне утешение и силы, потому что с тобой, my sugar and divine, я не одинок. My sweet diamond…
Я буду дальше стараться, буду трудиться, пойду вперед. Я добьюсь, что дорогу достроят до самого Владивостока, сколько бы ворюг, дураков и невзгод не становилось на моем пути, ведь другого у меня нет. Самонадеянно. Однако, мужественно.
В России иначе нельзя.
На Южном Урале до самого Тобола растянулась почти сотня тысяч десятин удобной земли черноземов и каштаноземов. Железная дорога — это кровеносная жила, обвитая нервом телеграфа, по которым к этой области струится сама жизнь Цивилизации. По дороге могут приехать переселенцы, агрономы, строители, рабочие, на худой конец заводчики и купеческая ватага. По дороге повезут хлеб и лес, инструменты и материалы, оборудование, семена, скот, чтобы возделывать эти края. Пояс этих благословенных живых земель тянется через всю средне-южную часть нашей страны, от Прута и Днестра далеко далеко, мимо Байкала, до самого Амура, незначительно прерываясь Алатауским хребтом, отрогами Саян и Яблоневым Хребтом. Эта площадь почти сопоставима с площадью Европы. Как может не хватать угодий крестьянам для сельского хозяйства в нашей стране, когда плодороднейшие почвы покрывают 30 губерний и краев? Людям нужно дать возможность привести свое хозяйство в Европейской части страны в порядок. Подкормить, удобрить, защитить землю от засухи и морозов дренажем, орошением и защитных посадками деревьев. Тем, кому в родном дворе тесно, нужно позволить приехать сюда и начать свободно трудиться. Если бы хотя бы половина выкупных платежей в год тратилась на землеустройство крестьян на залежных землях Сибири и Казахских земель, не существовало бы таких абсурдных проблем как аграрный или крестьянский вопрос.
Если Магомет не идет к горе, гора двинется к Магомету, прости меня Небо, я сдвину эту гору!
Первый час по полуночи. Троицк.
Секретарь принес со станции уже вчерашние вечерние газеты и полученные на сцепке телеграммы. Новости пресны и однообразны, за исключением репортажей из Нью-Йорка. Чайковский дирижирует в Карнеги-Холле.
Наши Журналисты сразу стали такими корректными и благожелательными к Петру Ильичу, стоило янки дать ему радушный прием. А то завели песню «старый, усталый, исписался». Акулы пера, бесстыжие и отважные в обличении чужих слабостей. Петр Ильич. — мучимый сомнениями талант, достояние культуры и счастливый человек! Он уже бессмертен, в одном из прекраснейших искусств. Конечно опера для меня гаже лечения у зубного врача (и там и там долго тянут и орут гласные). Однако по возвращению в Питер
нужно будет сходить на «Пиковую даму» или на «Черевички» с веником цветов для мэтра. Le geste est vulgaire, mais ce sera au moins une sorte de bénéfice.
Депеши представляют собой сумбур. Я жалею Андрюшку Леднева, за то что ему приходиться это расшифровывать и клеить. Прошу не наклеивать каждую ленту на отдельный бланк, а просто зажимать картонными «уголками» с пометками от кого. Эта
абракадабра не стоит отдельных карточек. Не дневнику говорить, что из себя представляет телеграфный стиль с опущенными предлогами и союзами, но звучит это и дико и смешно.
«Возчики толкачи сцепились нападавшим», «Злоумышленник ударил пассажиров (чем уточняется)», «Г-й сбил нападавшего ног», «Ник. бросился улице зажимая голову руками», «Ужасающий скандал»
Какой злоумышленник, кто на ком стоял, куда бежал? И ни слова о том, пострадал ли Ник или Жорж. Скандал! Это лишь вид скабрезного развлечения. Неужто Ник ездил в одном экипаже с этой… балетной полькой? Допустим. Тогда зачем
бросаться на него и бить? В пани М. успел влюбиться какой то местный шизофреник, и этот «беззаветный поклонник» в порыве ревности наподдал Нику? Какой то чеховский анекдот. Либо то же самое, только с Жоржом и тамошней цветочной барышней. Тогда мстительный оскорбленный брат/отвергнутый возлюбленный/иной фанатик более правдоподобен.
Ник и Жорж окружены почти что живым кольцом охраны. Оно колышется вокруг них, как мантия у каракатиц, им можно петь хором и танцевать чечетку, будет потрясающий номер. Японцы после ужаса инцидента Чичибу 1884-го года с таким тщанием принимали меры безопасности для путешественников посещающих их страну! Да что осторожности, Ни один даже самый отчаянный итальянский анархист, польский террорист или бог знает какой революционер не доберется до Токио, чтобы попытаться убить очередного «тирана» или «буржуя». У них на это не хватит ни денег, ни выдержки, ни, извините, ума. При всех своих сомнительных достоинствах «борцов за счастливое будущее», радикалы не умеют конструктивно и созидательно работать. Даже если нужно взорвать поезд или дворец. Тем более это не получится устроить дважды. Я это знаю на собственной шкуре.
Старые трещины в моих ребрах и былая рана на голени словно ехидно поскрипывают в такт качки вагона. Наверное самое страшное наказание для подпольщиков и революционеров — не казнь и не тюрьма. Это простая работа. Большинство из них бесятся, потому что не могут себя реализовать в жизни, и зачастую не хотят работать, чтобы реализоваться. Фрондерство, хаос и разрушения проще и интереснее. Таких людей не нужно казнить и держать за решеткой, достаточно поставить их в положение, когда им снова придется стать простыми людьми — и революционное сообщество разложится само собой.
Я зашёл в аппаратную в третьем вагоне и попросил Леднева сделать запрос во Владивосток и Шанхай. Может там могут внятно пояснить, что же случилось.
9 утра. За завтраком прошу дать мне поступившие сообщения — и не получаю их, потому что их нет. Бригадир поезда г-н майор Попов убеждает меня, что на линии обрыв, ссылается на поваленный столб у разъезда Бреды. Не люблю когда от меня пытаются скрыть плохие новости, тем более так глупо. Он конфузится и клянется, что это правда. Леднев разводит руками, сигналы в аппаратную не проходят.
Прибыли в Орск без специальных уведомлений. Даже не позволил градоначальству увести себя в управу — ушел в город до того, как эти олухи сообразили где я. Обошел город за два часа, пока Леднев пытается получить «вразумительный ответ» на станции. Два храма, мечеть, училище и школа вполне типичные. Ещё 1500 рублей с»с барского плеча». Так я скоро останусь совсем без наличных. Очень плохие мостовые, видимо, растаяли по весне вместе со снегом. Невыносимая вонь кожевенных мастерских и салотопилен. Работа тяжелая, однако спрос на продукцию дает людям занятость и заработок. Хоть какое то производство в сельском краю. Поинтересовался, везут ли от сюда кожи в Оренбург или Челябинск, говорят, что сплавляют по Уралу. Съездил на рудник. Условия работы не лучше, среди горняков заметно много подростков и нескольких женщин. Управляющие меня не узнают и ведут себя достаточно вызывающе, хотя я и назвался потенциальным пайщиком. Видимо принимают за конкурирующую фирму или журналиста, хотя одет я просто и из всей свиты мой охранник секунд-поручик Нестеренко и мой секретарь Эгерт. Бухгалтер «Гайской» в ужасе, видимо принял меня за ревизора.
На пути к Новотроицкой встретился с большим обществом крестьян переселенцев, к которым я принял участие в прошлом году. Узнали. Пришлось стать восприемником на крестинах. Не смог уйти от угощений. Гречневая каша с бараньими шкварками, добрые щи, расстегайчики яблочные и капустные. Первач крепок! Как оглоблей по голове бьет. Еле еле смог забраться в поезд к 5 часу. Долго не пускали, радовались, как родному. Пожертвовал товариществу и крестнице, обещал дать характеристики старшим при зачислении в полки. Средний просит дать выучиться — мне не остается иного как обещать похлопотать. Всего заручковали и зацеловали, и записывавшего напоминание Эгерта тоже. На прощание подарили хорошие сапоги и широченный пояс, отказаться было неудобно. Неудобно. Я помог им броситься в это авантюрное во многом предприятие, выдавив ссуды и разобранные как конструктор избы с сараями (им не выдали нужников!), а они радуются и благодарят.
Тяжело когда тебя не любят, только любовь может быть ещё тяжелее и страшнее.
Ответа из Владивостока все ещё нет. В утренних газетах нет ни одного слова о Нике и Жорже. Запрашиваю Челябинск и Оренбург на вопрос сообщений от Питера и Владивостока и выгоняю хмель крепким кофе.
Между 5 и 7 часом пополудни. На пути в Оренбург.
Или поезд едет слишком медленно или телеграф впал в тяжелый атеросклероз. После кофе не заснуть, потому просто лежал, читал и записывал материал для очерков и отчетов. Позволил себе немного отдохнуть, нужны силы. В Оренбурге, столице казачьего войска, намечена большая программа мероприятий. Публичность утомляет, хоть мне она не так тяжела, как Гран Пато (впрочем, ему это непросто по состоянию здоровья). Мадам иронически называет меня артистом и мастером скупых жестов. Нужно написать ей письмо, обычные депеши слишком сухи.
9 час вечера. Оренбург. Написано стенографическим письмом.
Какая лажа! Какая ужасная несусветная лажа! Ещё до получения телеграммы из Владивостока я прочел об этом идиотском покушении в «Уральском вестнике». На Ника напал какой то полоумный полицейский (в скобках зачеркнуто: стукнул, гад, его три раза грязным мусорным ведром) и ударил по голове саблей. Причем японец начал его бить, не сняв поначалу ножен, все думали что бьет бамбуковой дубинкой. Заметив лезвие, Жорж сумел парировать остальные удары. Однако и Жоржу достался удар лезвием под ключицу, прежде чем сбежавшиеся люди начали бить нападавшего. У Жоржа чудом не задеты главные сосуды, однако крови он лишился довольно. Сейчас валяется в госпитале в Киото. Ник и вовсе отделался испугом и царапинами, довольно угрожающего вида. По словам репортера, он был залит кровью так, что перепугал японцев. Принц Такехито поспешил ляпнуть об этом императору Мейджи по телеграфу и в Токио едва не началась паника. Они всерьез бояться, что мы с ними начнем войну из-за драки полоумного полицая с Ником и Жоржем! И выбросим ещё один миллиард на бездарные и бесполезные военные приключения. Гран Пато скорее сожрет свою руку, чем это допустит (Благослови его Боже). Бедные люди, в каких дремучих мыслях они блуждают, а ведь культурная нация.
Мы сами в своей стране не истребляли революционеров, пока те не взровлали императора Александра, а они бояться что мы как то вышлем свой флот и армию к их берегам! Страна, не способная прибраться ов дворе будет играться в колониальную войну, и ещё в ней выиграет! Просто сюжет в подарок писателям-фантастам для бумажных войн и мемуаров о будущем. Что там «Битва при Доркинге», тут «русско-японская война»! Казаки с залихватским геканием скачут по льду Японского моря с шашками наголо, а за ними пехота в маск-халатах из дурдомов. В психическую атаку пойду. «Ура, Ураа!». И наши чадящие утюги с парусными панцирными фрегатами под звуки ночи на Лысой Горе Мусоргского тащутся в атаку на плавучие чемоданы «Чиен». И как то слон, которого Бисмарк не мог застрелить 15 лет, легли и утонули. Для нас будет настоящей катастрофой потратиться на эту глупость, как мы уже осрамились в прошедшую Турецкую кампанию. Мы не можем до сих пор победить повстанцев на Памире и верхнем течении Амударьи. Коканд и Ташкент до сих пор остаются на чрезвычайном положении, потому как в них просачиваются бандиты — я имею право об этом говорить, потому то натерпелся от них за время службы в Туркестане. Они крали женщин, жгли дома, стреляли в моих солдат. Они убили генерала Скобелева (и это сделала танцовщица, какое коварство!) и едва не прикончили Ионова. Какая тут ещё война, с какой Японией? Из-за пары царапин Ника?
Меня поранило взрывом бомбы, заложенной в Зимнем дворце каким-то Халтуриным (велик русский язык, правильная фамилия для криворукового террориста) — так его полиция ловила ещё два года. Он едва не успел сбежать на турецкой фелюге в Константинополь. И страдала от этого только бабушка, пока ещё была жива. Три года на императора Александра буквально охотились, и чем все это время занималась полиция? Когда наш поезд сошел с рельсов — винновых не нашли до сих пор. Пришли к заключению, что шпала сгнила. Только в России! Мне в «Дамере» поставил фингал и едва не застрелил пьяный корнет-переросток Окунев. Разве его устранили священные дружинники?
Разве Гран Пато рвал и метал? Пусть с учетом его самочувствия?
Ничего подобного не случилось. Устроили безобразную свалку, передрались, переломали мебель и посуду, как ковбои в шоу Буффало Билла или во французском водевиле. Когда в участке этот Окунев протрезвел и понял что натворил, то повесился в туалете. Хорошо вовремя сняли и после суда отправили на каторгу.
Испуг японцев совершенно понятен, но мне читать о нем смешно. Они бояться своего провала, бояться темноты. Мы сами не можем навести порядок в своей собственной стране, зато полны энтузиазма и придурковатой энергии.
Пишут что преступник схвачен на месте преступления. О, Так чего же они тогда бояться? Что, его сообщники (если такие есть в природе) заложат бомбу на «Память Азова» или под койку Жоржа? Или к нему придет гейша убийца, как та putan к Скобелеву? Полиции не нужно прикладывать усилий, японцы сами так организованы и дисциплинированы, что преступник не успевает добить жертву. У нас бы убийцу убили, сами передрались бы сами и перепились.
Император Мейджи прислал телеграммы в Питер, оттуда я получил официальные ответы ближе к полуночи. Мне ничего не остается как смеяться сквозь слезы и отсылать Нику и Жоржу телеграммы с пожеланиями доброго здоровья, выздоравления и благополучного скорейшего возвращения. Отдельно уведомляю Мадам, дабы ее успокоить и поддержать в эту горькую минуту. Отвечаю японскому императору, больше из деликатности. Написал письмо Дэлли и передал на отправку. Иду ко сну в смешанных чувствах. Пока я тут «занимаюсь ерундой», мне грозила шапка Мономаха.
