В полутемном сводчатом помещении церкви села Кряковка было безлюдно и скучно. Батюшка Евлампий, он же бывший дьякон и по совместительству деревенский участковый, сосредоточенно соскребал свечной нагар с единственной на все село иконы, матерился в полголоса на руководство РПЦ и периодически протирал измазанные пальцы о подол рабочей рясы.
Вдруг Отец Евлампий насторожился и не поворачиваясь лицом к единственному посетителю начал напряженно вслушиваться в неясное бормотание за его могучей спиной.
.. и помоги мене Господи ежели тебе конешно досуг до моего прошения будет, что бы значит дьякон наш Григорий зарекся в гости ко мне ходить, а то спасу нет от него как бросил пить окаянный. Ежедневно с обысками приходит на предмет самогоноварения и всю хату в верх дном перетряхивает. Ты уж поспособствуй Господи нам Грешны…
Голос Михалыча, потрепанного старикана лет ста, прервался на последнем слове и его обладатель уставился на блистающие носки милицейских берцев выглядывавших из под обтрепанного подола батюшкиной рясы.
-Иди сюда сын мой- громыхнуло с небес и властная рука потянула верующего в сторону служебного помещения. Спустя мгновение Михалыч влетел в низкую каморку и был приставлен спиной к побеленной известью стенке. Далее ему в руки был вручена древнего вида гармошка и в лицо полыхнуло чем то ослепительно белым. Раздалось тихое жужжание и проморгавшийся Михалыч разглядеть Батюшку махающего белым квадратным листочком перед лампадкой.
-Эээ.. Батюшка Евлампий. Простите Бога ради, а зачем это все? – шепотом произнес Михалыч до сих держа на вытянутых руках растянутую до упора гармошку.
Отец Евлампий поднес к носу бумажный квадратик , удовлетворенно хмыкнул и махнув Михалычу рукой – мол “давай за мной”, подобрав полы рясы зашагал к выходу из Церкви.
Пять минут спустя парочка стояла в центре села у облупленной фанерной доски с корявой надписью “Ими Мы Гордимся” по верхнему краю.
Гранитной твердости ногтем Отец Евлампий вдавил ржавую кнопку в фанеру пришпиливая к ней фотографию сделанную старинным фотоаппаратом “Кодак”. На маленьком квадратике на белом фоне был виден растерянный Михалыч из последних сил растягивающий гармошку.
Заскрипел черный маркер и над Михалычем проявилась кривая надпись “Наши Баянисты”
-За что Отец Родной!? Я ж ничего такого, я и на баяне не умею, только на балалайке и рисовать трошки… – руки Михалыча бессильно опустились и выронили в пыль многострадальную гармонь.
Батюшка безмолвно ухватил Михалыча на плече и поволок в участок находившийся за углом от единственной площади Кряковки.
Минутой позже Михалыч сидел перед столом участкового и напряженно всматривался в знакомый подчерк на поданном им же самим на прошлой неделе заявлении, в котором говорилось о не гражданском поведении дьякона Стефаниди являющегося с поборами к гражданам села и наводящем ужас и беспорядок в домах и умах односельчан.
-На первый раз я тебя Михалыч прощаю и ограничиваюсь административным порицанием, но в следующий раз .. не взыщи.- Батюшка Евлампий, он же по совместительству участковый Кряковки грузно мерил шагами помещение участка и возмущенно теребил бороду.
— Ибо сказано: Если молитва произносилась где либо кроме церкви более месяца назад, то оно является “баяном”. А так как ты Михалыч это заявление на моего внештатного сотрудника принес неделю назад, то попадаешь под статью о распространении “баянов” и этот грех тебе не смыть.
-Дык.. батюшка, это ж не молитва – потряс листком Заявления Михалыч.
-О! А это похуже будет , это пахнет на статью «критика властей» с конфискацией и сам понимаешь если информация куда уйдет то … Пиши пропало. Так что повиси с баяном с недельку , а там гладишь и и фотка выцветет на солнышке. А заявление ты порви, прямо сейчас, при мне.
Хлестко хлопнула дверь участка и Михалыч пробежав еще с пяток шагов тормознулу противоположного забора. Потер пониже спины место куда пришелся добротный пинок от участкового, оглядев пустую улицу с сонными курицами клевавшими что то в пыли, хитро улыбнулся и потрусил к Доске объявлений.
Через тридцать минут Михалыч гордо оглядев творение рук своих, выкинул честно стыренный у участкового со стола маркер в кусты и повернувшись в сторону участка резко вскинул согнутую в локте правую руку, ударив ладонью левой по ее сгибу у локтя.
За спиной Михалыча из под броской, сделанной готическим шрифтом надписи «Наши баянисты», на сельчан взирала огромная и легко узнаваемая бородатая личность с крестом на пузе, в милицейской фуражке и с порванной пополам гармошкой.
