1941 год в альтернативном мире, в котором не произошло революции
Уважаемые камрады! Я тут человек новый, и пока ещё не знаю здешних порядков и принятого формата. Поэтому, если я делаю что-то не так, заранее прошу прощения. Предлагаю вашему вниманию отрывок из моего нового сочинения, которое как раз и относится к области альтернативной истории. Для удобства вашего чтения я перевёл его в послереволюционную орфографию, но кое-где из-за этого, возможно встретятся определённые огрехи. Если подобный жанр вам понравится, буду выкладывать продолжения, ну, а если нет, напишу что-нибудь другое, основываясь на ваших комментариях.
В тот хмурый ноябрьский день 1941 года, когда эскадра адмирала Нагумо выходила из гавани Хитокаппу в сторону Гавайских островов, а президент Розевельт подписывал указ о праздновании Дня Благодарения, в далеком от новой мировой войны столичном городе Петрограде произошло странное произшествие.
Ранним утром к дому, что стоит под нумером 16 по улице Фонтанке напротив Инженернаго замка около Пантелеймоновскаго моста между домом Олсуфьевых и Домом Пашковых, подкатил роскошный Renault Vivastella – точно такой как у самого маршала Pétain’а. Из него вышел господин в генеральской шинели с красными отворотами из приборного сукна и воротниковыми клапанами статского советника. В руках он держал зеленую сафьяновую папку с тисненым на ней золотом двуглавым орлом.
Звали этого господина Аристарх Николаевич Похлебкин, и был он начальником Московскаго Отделения по охранению порядка и общественной безопасности. Три четверти часа назад пассажирский «Dewoitine-338» доставил его из Москвы на Пулковский аэродром в четырнадцати верстах от столицы, и он на посланном за ним автомобиле был привезен прямо на Фонтанку.
Войдя в парадный подъезд, статский советник поднялся по двухмаршевой мраморной лестнице на второй этаж и направился в приемную.
Dewoitine-338
В эту же самую минуту во двор здания Охранки со стороны дома № 9 по Пантелеймоновской улице въезжал арестантский грузовик «Opel Blitz», на котором был привезен прибывший вместе с Похлебкиным из Москвы секретный арестант. Понукаемый жандармами, вооруженными автоматами Федорова, арестант был препровожден во внутреннюю тюрьму, трехэтажное здание которой располагалось во дворе здания Охраннаго отделения.
В тот самый момент, когда арестант был помещен в камеру с желтыми стенами и закрашенными белой краской и огороженными металлической сеткой окнами, статский советник Похлебкин переступил порог начальственного кабинета.
Начальник Всероссийскаго Охраннаго Отделения генерал-майор Всеволод Петрович Оглоедов сидел за столом и читал свежий номер американскаго журнала «Time», на обложке которого был изображен главнокомандующий Азиaтским флотом САСШ адмирал Томас Харт. Увидев Похлебкина, Оглоедов встал со своего места и молча поздоровался с Аристархом Николаевичем.
Открыв папку, Похлебкин начал докладывать. Суть его доклада заключалась в следующем: третьего дня, то есть в воскресенье, 24 ноября по недавно введенному Высочайшим указом новому стилю къ зданiю Пятницкой полицейской части Москвы подкатила извозчичья пролетка из которой дворник и городовой средняго оклада вывели странно одетого человека. Одет он был в некое подобие военного обмундирования, но к какой армии он принадлежал, понятно не было. Форма его была без погон, а знаки различия располагались на петлицах, как в Бельгии или в бывшей Австро-Венгрии. Однако ни на бельгийца, ни на австрияка этот субъект не был похож – говорил он натурально по-русски, искусно вставляя в свою сбивчивую речь многоэтажные матерные обороты.
На голове у задержанного была синяя форменная фуражка с малиновым околышем, на котором была прицеплена пятиконечная Люциферова звезда с масонскими символами – серпом и молотом. На обоих рукавах вершка на два повыше локтей были пришиты знаки, представлявшие собою овал и клинок меча цвета серебра с эфесом меча, серпом и молотом цвета золота. Китель его был обтянут одинарной портупеей, а на правом боку висела расстегнутая кобура, в которой еще недавно находился изъятый только что городовым неизвестного образца пистолет.
Задержан он был за то, что пытался с применением этого самого пистолета арестовать того самого городового, который в итоге его же и арестовал. При этом он угрожал городовому оружием и пытался оторвать от его мундира витые наплечные шнуры с унтер-офицерскими гомбочками.
На допросе, проводившемся приставом Пятницкой части, задержанный вел себя странно, называл полицейских чинов латинским словом «contra», говорил о каком-то контрреволюционном перевороте, и пел «Интернационал» – песню довоенных революционеров.
Решив, что это дело не в его компетенции, частный пристав отправил задержанного на арестантском автомобиле прямо в Гнездниковский переулок, где в зеленоватой угловой двухэтажной пристройке к зданию департамента полиции располагалось Московское охранное отделение.
Допросив арестанта и осмотрев улики, изъятыя у оного при личном досмотре, а также проконсультировавшись с психиaтрами на счет его вменяемости, Аристарх Николаевич немедленно заказал аэроплан и следующим же утром вылетел в Петроград, прихватив с собой и странного арестанта.
* * *
– Вот, полюбуйтесь, ваше превосходительство, что при нем обнаружено, полушепотом произнес Похлебкин, протягивая Оглоедову пакет из прозрачной французской нервущейся бумаги, называемой труднопроизносимым словом «целлофан».
Перед лицом Всеволода Петровича предстала красная бумажка, похожая на кредитный билет. В левой части этой бумажки располагалась огромная цифра «3», посередине было написано «Три червонца», а справа в овальном картуше красовался портрет какого-то плешивого господина с татарским прищуром и интеллигентной адвокатской бородкой.
– А кто этот лысый? – указал Оглоедов на незнакомца на денежной купюре.
– Не признаете, ваше превосходительство? Это ж Ульянов – главарь большевиков – радикального крыла социaл-демократов. Умер в Женеве в двадцать четвертом году.
– А это, надо полагать, большевистския деньги?
– Так точно-с. Видите, написано: «Билет Государственного Банка Союза ССР».
– Ага, вижу. Да еще и с ошибками. На конце слова «билет» ер не стоит, а «государственного» не через «аго», а через «ого» написано. А что такое «Союза ССР»? Большевики с эсерами что ли объединились?
– Подследственный утверждает, что так теперь Россия называется – Союз Советских Социaлистических Республик.
– Россия, насколько я знаю до сих пор называется Россией, – возразил Оглоедов.
– В том-то и дело, что этот подследственный рассказывает такия вещи, что порой страшно становится. Он, например, утверждает, что в нашей стране в семнадцатом году произошло аж две революции, а в восемнадцатом большевики расстреляли государя вместе со всей августейшей фамилией.
– Да он просто сумасшедший! – воскликнул Оглоедов.
– Мы пригласили самого доктора Бехтерева, который по счастью оказался в Москве. Тот его осмотрел и сказал, что пациент абсолютно вменяем.
– А сам этот ваш доктор Бехтерев не мог ошибиться? Ему ведь уже, наверное, за восемьдесят.
– Владимиру Михайловичу восемьдесят три, – уточнил Похлебкин. Но дело ведь даже не в его нормальности. Пускай он сумасшедший, но деньги-то кто-то ведь напечатал. Да и потом, при нем обнаружен пистолет неизвестной системы. Патрон от немецкого «Маузера», а конструкция скорее напоминает американский «Кольт» образца одиннадцатого года. На пистолете этом имеется клеймо якобы Тульского оружейного завода. И даже серийный номер. Специалисты-оружейники утверждают, что модель серийная и в кустарных условиях ее изготовить нельзя. Да и потом, поглядите-ка вот на этот прелюбопытнейший документик.
Тут Похлебкин в очередной раз раскрыл свою папку и вынул оттуда красную книжицу размером примерно полтора на два вершка, также упакованную в целлофан. С лицевой стороны было написано «НКВД СССР», а ниже под этой надписью располагалось слово «Удостоверение», причем «вѣр» было написано не через «ять», а через «есть», а предпоследней буквой вместо одностолпного «i» стояло «и» восьмеричное. Во внутренней же части документа слово «удостоверение» повторялось с теми же ошибками. Далее текст выглядел следующим образом: «Пред’явитель сего Баламутов Александр Дмитриевич состоит на действительной службе в Народном Комиссариaте Внутренних Дел Союза ССР».
– Народными комиссариaтами в большевистском правительстве министры называются, – поспешил объяснить Похлебкин.
– А где ж заседает это правительство?
– В Москве-с. Прямо в Кремле.
– Что, в кремлевских подвалах притаилось, как те иллюминаты на Лубянке*?
(*В 1933 году Охранным отделением было раскрыто тайное общество иллюминатов, проводивших свои собрания в подвале здания страхового общества «Россия» на Лубянской площади)
– Никак нет-с, прямо в здании Сената.
– Вздор! Был я в Москве в запрошлом месяце – никаких большевиков в Сенате не встретил.
– Так вы, ваше превосходительство, были в настоящей Москве, а в показаниях арестованного речь идет о совершенно ином мире.
– Это какая-то фантастика. Вы, милейший Аристарх Николаевич, книжек на ночь обчитались. В каком-таком ином мире? На том свете что ли? Так там вашим большевикам самое и место. Да, собственно говоря, они уже давно там находятся, – показал пальцем вниз Оглоедов, – в самой что ни на есть Преисподней.
– Значит, перед нами чорт, случайно выпавший из Пекла, – предположил Похлебкин.
– Или выгнанный оттуда как гоголевский Басаврюк, – поддержал эту мысль Оглоедов. – Интересно было бы с этим чертякой потолковать…
– Прикажете вызвать?
– А что, он уже здесь?
– В 11-й камере обретается. Я его с собой на аэроплане привез.
Сняв телефонную трубку, Оглоедов дунул в нее пару раз и, услышав на другом конце голос дежурного адъютанта, произнес: «Арестанта из 11-й ко мне».
