Уважаемые коллеги! В настоящее время потихоньку веду переделку и редактирование нового варианта «Пасхального союза». Некоторые предыдущие эпизоды из прежней редакции ( число коих ныне достигло числа 42-х) будут подвергнуты переделке и дополнены ( а иные из них-переработаны коренным образом). Прошу прощения за приостановку работы над проектом на некоторое время.
Пролог.
…Ее обложили к вечеру, плотным кольцом на большом поле. Ползком, припадая к вязкому суглинку, она пыталась ускользнуть в лес, но ее заметили. Упав плашмя на межу, она застыла без движения, чтобы отдышаться, успокоить стук запаленного сердца и на мгновение закрыть глаза. Прорваться сквозь кольцо ей не удастся, сдаваться она не пожелает. Оставалось умереть.
Проверив обойму в пистолете, машинальным движением она стряхнула с измазанной и мокрой юбки невидимые пылинки и пригладила ладонями волосы. Залегла на меже и стала отстреливаться.
-Ты что, сдурела, тетка?! — закричали ей. — А ну, бро…
Из черного дула маузера на крик полыхнуло пламя.
-Ох же, дура! — громко и сокрушенно воскликнул кто — то, невидимый ей и грубо выругался.
Она приподнялась на одно колено, не целясь, выстрелила. Ответная пуля не ударила, ужалила в грудь, насмерть…Подавшись к земле, она коснулась ее белыми, ватными руками…
Глава Первая.
Первый акт многоактной пьесы.
10 марта 1931 года. Понедельник.
Москва. Смоленская — Сенная площадь.
…Новое здание на Смоленской — Сенной площади, где теперь размещался аппарат председателя правительства, считалось одним из лучших произведений русского конструктивизма в Москве и самым значимым творением Пантелеймона Голосова, сумевшего скомпоновать объемы так, что наибольший эффект пространственного решения получался со стороны подхода к дому от Смоленской улицы. Охватывая сразу здание в целом, зритель получал полное представление о его композиции и величии.
Министру внутренних дел, вызванному «на ковер» к председателю правительства, здание Пантелеймона Голосова, впрочем, не нравилось — оно не напоминало ему, как прежде, шумный, растревоженный улей, где день и ночь кипела работа. Впрочем, в старом здании, в Успенском переулке, места сотрудникам аппарата правительственной канцелярии едва хватало, отопление в холод не спасало, а в летнюю жару нечем было дышать.
Хотя автомобиль министра подрулил прямо к парадному подъезду, выбравшегося из салона чиновника ударил в лицо холодный ветер. Погода была прескверная — с неба сыпалась мелкая противная снежная крупа. Мартовский московский промозглый вечер наполнял вязкой темнотой пространство от земли до невидимых туч. Министр зябко поежился, глядя на фонари, источавшие желтовато — болезненный свет и торопливо вошел в здание…
…В просторном кабинете председателя совета министров Российского государства Александра Александровича Измайлова негромко переговаривались два человека, разделенные широким письменным столом: сам премьер — министр и заведующий правительственной канцелярией Неклюдов, выглядевший веселым простаком, с которым занятно было поболтать о пустяках, выслушать от него какую — нибудь забавную историю, неизменно сопровождаемую располагающей улыбкой. Перед ними, на столе, высилась гора папок, бумаги еле вмещались в них.
Когда министр внутренних дел, сжимая в руках папку с документами и справками в виде «соображений» по всем текущим вопросам, вошел в кабинет, оба одновременно подняли головы.
-Садись, Дмитрий Васильевич. — премьер — министр взглянул на вошедшего, жестом указал на второй стул около стола, снял очки, положил их перед собой, и глаза его сразу же стали беспомощными. — Ну что там случилось во дворце? Рассказывай, но только побыстрее. Давай самую суть. Отчего Кремль не гудит, как потревоженный улей? Шутка ли сказать: убит Дворцовый комендант генерал Матвеев, столица на уши должна быть поставлена.
Это был грубоватый упрек, адресованный министру внутренних дел, но он и бровью не повел.
-Да и репортеры слетелись бы со всех сторон, как воронье, по городу пошли бы слухи и толки. — аккуратно поддакнул Неклюдов.
Министр внутренних дел сдержанно кивнул, подчеркнуто спокойно скупо улыбнулся. Встреченный на «ты», он понял, что его пригласили не столько по поводу убийства генерала Матвеева, а по личному вопросу. — Но вы правы, Александр Александрович, пока тишь да гладь.
-Полагаю, достоянием гласности в случае убийства генерала Матвеева станет немногое. — вздохнул премьер — министр.
-О деле известно мало. Пока. — кашлянув, сказал министр внутренних дел.
-В подобных делах лучше держаться как можно ближе к правде, это известно любому лжецу. — сказал Неклюдов, усмехаясь чему — то своему, потаенному. — У вас есть какая — нибудь версия?
Министр внутренних дел пожал плечами.
-Сначала надо исключить тех, кто был рядом с Матвеевым, затем начать с тех, кто имел физическую возможность совершить преступление.
-Разве нет более прямых путей?
-Дайте след, и мы пойдем по нему, — спокойно ответил министр. Он явно давал понять, что не выражает желания продолжать разговор.
В кабинете премьер — министра стало очень тихо.
-Вам придется идти по нескольким следам сразу, — сказал Неклюдов.
-Дворцовый комендант, Свиты Его Величества генерал Матвеев, и прочая, и прочая, и прочая, убит выстрелом в голову, на веранде охотничьего флигеля, сегодня, примерно в восемнадцать часов двенадцать минут. — сообщил министр, на реплику Неклюдова не обратив внимания. — Смерть наступила мгновенно. Выстрел произведен с расстояния ста метров, предположительно из английской винтовки. Обнаружили труп и подняли тревог почти сразу. Но дворцовая полиция спервоначалу действовала самостоятельно…
-Простая история. — усмехнулся краем рта заведующий правительственной канцелярией, и, не удержавшись, кольнул, — Сыскная полиция, как водится, узнала об этом позже всех.
-На данном этапе расследования мы пытаемся разобраться, что именно и как именно произошло. — ответил министр. — Есть неясности.
-Убийцу нашли?
-Убийцу не находят, а розыскивают. — бесцветным тоном сказал министр. — Розыск ведут сыскная полиция и дворцовая.
-Ну, не занудничайте, Дмитрий Васильевич. — председатель совета министров поморщился.
-В полиции завсегда зануды были. Исстари повелось.
-Стрелял профессионал?
-Похоже на то.
-Стрелок пришел со стороны? — спросил Неклюдов.
-Выясняем.
-Я редко задаю вопросы без серьезных оснований. — равнодушно сказал заведующий правительственной канцелярией. — Вы человек умный, думайте.
-Я понимаю, что дело трудное. Мое ведомство будет распутывать обстоятельства убийства, а на меня будут давить со всех сторон, вмешиваться, торопить, ставить палки в колеса, подсказывать, ругать, прятать и без того перепутанные концы… — сказал министр. — Если уж начистоту говорить — полиция не должна расследовать политические дела, ее область — это обычные человеческие страсти. Например, ревность.
-У вас под рукой целый департамент имеется. Государственной Охраны. Кому, как не вам заниматься политическими расследованиями. — жестко ответил Неклюдов.
-Довольно пикировок. — вмешался премьер и выразительно глянул на Неклюдова, тот приметно кивнул и выразительно посмотрел на часы, давая понять, что есть более важные дела, чем разговор о вещах, уже известных. — Сейчас не до дрязг.
-Александр Александрович, я говорю об очевидных вещах. — возразил Неклюдов.
-Действуй осторожно. — сказал премьер — министр, обращаясь к министру. — Основательно, но с оглядкой. Прежде чем что — либо предпринимаешь — хорошенько все взвесь. Дело вести совершенно секретно, никого особо в детали не посвящая.
-Вы постарайтесь использовать в работе все ваши лучшие стороны. — сказал Неклюдов. — Таково наше с Александром Александровичем видение.
-Дмитрий Васильевич, речь идет о выживании. — сказал Измайлов. — Я тебя давно знаю, оттого и столь доверителен…Это не какие — нибудь шуры — муры. Под плахой ходим, под топором…
-Даже так?
-А ты как думал, Дмитрий Васильевич? — усмехнулся премьер — министр. — На кон поставлено много. Не только денег, но и власти. Знаешь ведь, мои позиции нынче зыбкие. Не сегодня — завтра государь скончается, слаб здоровьем. А за кончиной последуют лихие времена…У нас тут не Эллада, лавровых рощ, где резвятся розовопятые богини, нет. Все больше волки да медведи, так и норовят слопать. Да и наследник меня не особо жалует, в отставку выпрет запросто.
Премьер — министр помолчал, добавил негромко:
-Слава Богу, у нас есть люди, которые не обращают внимания на политические игры, а продолжают делать свое дело. Думаю, что делать какие — либо выводы преждевременно. Расследование, полагаю, будет вестись в нескольких направлениях одновременно?
-Именно так. — кивнул министр.
-Полиция пусть продолжит работу в резиденции и вокруг нее. Координировать работу будет моя личная канцелярия. И еще одно: по линии министерства прошу ограничить сообщения для прессы. А лучше, если сообщений никаких не будет. С этим все. Теперь другое…
Измайлов кивнул заведующему правительственной канцелярией и Неклюдов протянул министру внутренних дел коричневую папку, взяв ее со стола.
-Разберись ты, Дмитрий Васильевич с этой чертовой публикацией, с письмом злополучным. — сказал премьер — министр. — Мне надо знать все, что привело к публикации в английской прессе, кто это сделал, кто предоставил сведения, где этот кто — то живет, чем дышит и чего хочет.
-У нас к вам, Дмитрий Васильевич, будет просьба. — сказал заведующий правительственной канцелярией, и в голосе его, однако, никакой просьбы не прозвучало. Министр сразу это почувствовал. — Об этом деле, о публикации…Вы его ведите, как положено, но…В общих чертах мы представляем, как построена работа в вашем ведомстве. Но думаю, вы с нами согласитесь, если дело по публикации злосчастного письмеца поведет одна ваша команда. Такая команда, в которой бок о бок будут работать ваши опытные специалисты по контршпионажу, сыщики из сыскной департамента полиции и кто — то из разведки. Эдакий карманный Змей Горыныч. Министерский. Насколько мы можем судить, ваши специалисты по контршпионажу — мастера по сбору информаций, работают долго, кропотливо, тщательно. Ваша политическая разведка — прекрасно может сопоставлять факты, черпая сведения и из открытых источников. Ну, а сыскные умеют реализовывать добытые материалы. Так вот, пусть эта команда, преданных вам лично людей, надежных, проверенных, работает в тесном контакте с вами, а за дело берется немедленно. Как вы понимаете, времени особо на притирку и подготовку не будет, присматривать им будет некогда, к сожалению, а сведения не должны лежать мертвым грузом, нужно суметь их использовать, нужно ими как следует распорядиться, вы меня понимаете?
-Разумеется.
12 марта 1931 года. Среда.
Москва. Угол 2 — го Николо — Песковского переулка и Собачьей площадки. Здание Министерства Внутренних Дел.
…Министр внутренних дел ткнул золотым карандашом в лежавший перед ним на письменном столе английский журнал «Weekly political review», выходящий в Лондоне, внимательно посмотрел на Директора Департамента Государственной Охраны Георгия Васильевича фон Эккервальде, курившего в глубине кабинета в мягком, малинового цвета, вольтеровском кресле:
-Сыровата сплетня, а? Или не сплетня это вовсе, а вполне конкретный материал, составленный на основе сведений, предоставляемых весьма информированным источником?
Фон Эккервальде покосился на журнал и на письменный стол, ломившийся от бумаг — у министра не было, кажется, никакого желания их читать, затем глянул на хозяина кабинета.
Воротник белоснежной рубашки подпирал морщинистый обрюзгший подбородок министра. Сухая пергаментная лысина была прикрыта реденькой набриолиненной сверх меры прядкой волос. В тиши кабинета отчетливо слышалось одышливое дыхание весьма почтенного по возрасту министра. Георгий Васильевич фон Эккервальде чувствовал на себе пристальный взгляд темных, с азиатским разрезом глаз министра.
-С текстом статьи успели ознакомиться? — спросил министр.
Он только что вернулся из соборного комитета по делам разведки и контршпионажа, от людей, которых считал болтунами и политическими лицемерами. Люди, входившие в соборный комитет, вечно считали себя самыми важными. А чтобы быть еще более важными, им нужно было владеть информациями. Они требовали сведений, все больше сведений. И если в повестке не значилось выступление главы министерства внутренних дел, люди из соборного комитета недоуменно спрашивали: «Что насчет внутренних дел?». И министр ходил на соборный комитет регулярно. Это было само собой разумеющимся.
Фон Эккервальде кивнул:
-Да, еще с вечера. — фон Эккервальде смотрел на министра в упор.
Он знал его много лет. Знал как не дилетанта, лишь выдающего себя за профессионала. Знал как высококлассного и ответственного профессионала, никогда не служившего «по шаблону» и исполнявшего свою работу прилежно и хорошо. Министерство внутренних дел всегда славилось профессионализмом сотрудников. По мнению фон Эккервальде министерский пост достался заслуженному человеку, достался по праву. Но, странное дело, едва во главе ведомства оказывался профессионал высочайшего уровня, полный уникальных идей, он как будто забывал обо всем и начинал больше тратить времени и сил для создания видимости своей работы и игр в кабинетные интриги, которые зачастую приводили к принятию неверных решений. Когда — то знавший, что такое работать своими собственными руками, министр теперь все больше протирал штаны и разыгрывал комбинации, в собственных интересах. Фон Эккервальде понимал, что министр, беря на себя общие вопросы общения со «сферами», помимо демонстрации «флага», еще и произносит множество слов в оправдание по наиболее щекотливым вопросам ведомства. Но министр вставал также на путь предвзятости и угодливости взглядов. Как же так? Получается, что в державе российской сложилась качественно новая сила, стоящая выше даже монаршей воли?! Эту новую силу можно определить вполне конкретным и емким словом — «сферы»! Это практически незримая, нацеленная сила, которая совершенно лишена дара видеть исторические перспективы. «Сферы» служат лишь своим интересам? «Сферы» не думают, к чему может привести их безответственное следование в русле собственных интересов? А кто в конце концов будет расплачиваться по счетам?
Фон Эккервальде вздохнул…
-И что скажете? — спросил министр.
Статья Тома Парфитта и в самом деле была из числа тех, что заслуживали внимания. Самого пристального внимания. Поскольку содержало публикацию письма, адресованного русскому военному министру: «Я знаю, что под руководством моего отца вооруженные силы нашей державы будут реконструированы и усилены. Мы в Акционерном обществе Ф.Г. Калепа и Е. Р. Шпицберга «Мотор», хотели бы участвовать в этом процессе. Мы надеемся, что станем вашими поставщиками запасных частей и небольших сборочных линий». Подпись под этим кратким, но исчерпывающим призывом гласила: «Дмитрий Измайлов, товарищ председателя правления по сбыту».
Компания Ф.Г. Калепа и Е. Р. Шпицберга «Мотор», находившаяся в Риге, была известна, как производитель авиационных двигателей и запасных частей для самолетов. Дмитрий Измайлов являлся одним из самых молодых русских предпринимателей и заодно, так уж вышло, — старшим сыном председателя правительства России Александра Александровича Измайлова.
Вступление старшего сына премьер — министра — ему было тридцать пять лет — в должность фактического вице — президента компании «Мотор» состоялось за полгода до публикации занимательного письма в британской прессе. Обосновывая это назначение, глава компании Федор Георгиевия Калеп с обезоруживающей искренностью заявил: «Все мы пытаемся заработать на жизнь».
Тогда — то, после опубликования письма в британской газете в Москве начал завихряться очередной политический скандал. Разумеется, не потому, что кто — то пожелал погреть руки на предстоящей «реконструкции и усилении» авиации. И даже не потому, что имело место явное злоупотребление семейным положением со стороны автора письма.
Общественность, сначала британская, а после и российская, была шокирована циничной формой этого уникального образчика эпистолярного жанра. Кроме того, в памяти еще свежи были воспоминания об аналогичных эскападах прошлого премьер — министра, обогатившего себя приличной суммой в рублях за содействие отечественным лесопромышленникам.
Реакция Кремля на разоблачение «Таймс» была в основном предупредительно — защитительной: поскольку, мол, Дмитрий Измайлов — «частное лицо», он имеет право заниматься «свободным предпринимательством», невзирая на свои родственные связи. Однако несколько позже представители аппарата председателя правительства заявили, что впредь юридический советник премьера «будет давать время от времени неофициальные консультации Дмитрию Измайлову, чтобы он мог полностью пользоваться своими правами как частное лицо, не нарушая при этом своей особой ответственности как член семейства главы кабинета, близко стоящего к особе Государя».
-Что будем делать? — спросил министр. — Заголясь бегать?
-Прежде всего, надо начать с того, как письмо попало в руки британского щелкопера. — сказал фон Эккервальде. — Я бы рекомендовал начать с цепи. Установить наблюдение за Парфиттом и дать указание нашей резидентуре в Лондоне проследить все его контакты. И попробовал бы обратить этого самого Парфитта в нашего… ну, если не приятеля, то хотя бы в…невольный источник информаций. Есть сведения, что сие письмо кто — то подбросил журналисту. Подбросили в Литве, где он собирал материальчик о русском проникновении. А уж оттуда оно вместе с ним перекочевало в Лондон и было опубликовано. Вкупе со статьей.
-Следовательно…
-Следовательно, речь может идти о существовании утечки совершенно секретных информаций, что может нанести непоправимый ущерб интересам державы. — сказал фон Эккервальде.
Директор Департамента Государственной Охраны наклонился, поднял стоявший на полу портфель, положил на колени, открыл его, достал из него тисненную синюю папку для служебных документов, положил ее с левого края письменного стола.
-Что это?
-Кое — какие агентурные сведения, полученные нами давеча, позволяют мне прямо сказать вам: есть наличие утечки совершенно секретной информации.
-Даже так?
Министр взял папку, некоторое время изучал ее содержимое, пару раз отрываясь от бумаг и настороженно поглядывая на фон Эккервальде.
-За англичан пора браться всерьез. — сказал министр. — Начните раскопки. Последний штрих, завершающий печальную картину, — информация агентуры. Подключайте ее. Комбинируйте.
-Реализация информации займет еще какое — то время, видимо, немалое. Пока мы не в состоянии не то что ликвидировать, но даже локализовать источник или источники. Не знаем, где предатель. Или предатели, если их несколько.
-Я полностью исключаю возможность того, что этот самый Том Парфитт столь талантлив, что обладает даром предвидения.
-К большому сожалению, пока не удается определить, где «течет».
-Я боюсь представить, ежели с самого верха…
Фон Эккервальде внутренне напрягся: самым верхом в службе принято было считать статс — секретаря при Председателе правительства, Ивана Андреевича Новосильцова…
Фамилия Новосильцовых не сходила со страниц русской истории с XIV века. Принадлежавшие к узкому кругу потомков бояр первых московских князей и записанные в первую официальную родословную книгу — Государев Родословец середины XVI века, — Новосильцовы знали времена взлетов и падений, но в каждом поколении выдвигали личностей, славных своей государственной службой, дипломатической и военной деятельностью, общественных деятелей и известных литераторов. Согласно официально утвержденной родословной легенде, окончательно сложившейся только в конце XVII века, родоначальником Новосильцовых являлся некий Шель, приехавший в 1375 году из «Свейского королевства», то бишь из Швеции, в Польшу, а оттуда в Москву к великому князю Дмитрию Донскому и крестившийся под именем Юрия. Впрочем, в Государевом родословце легенды не было, а прозвище родоначальника — Шалай, имело явно русское происхождение. Первые русские Новосильцовы упоминались в летописях как окольничие князя Владимира Андреевича Храброго, наместники ими же отстроенного Серпухова. В дальнейшем Новосильцовы думных чинов не получали, хотя продолжали служить на почетных должностях, да при особах государевых, да возле Двадцати родовитейших*…
Нынешним статс — секретарем являлся Иван Андреевич Новосильцов, пользовавшийся при Государевом дворе абсолютным доверием. Он был в числе «ближних» друзей государя и как царский фаворит, но преклонных лет, возглавил «аппарат».
Что представлял собой в действительности «разведывательный аппарат» России — политический, военный, экономический и дипломатический, летом 1932 года?
Это была странная, громоздкая мешанина. В России этот «аппарат» находился под контролем статс – секретаря, руководителя канцелярии Председателя Правительства, который координировал деятельность секретных и специальных служб, оценивал и проверял информацию, готовил продуманные резюме для кабинета министров при принятии решений. Контроль за соблюдением специальными службами законов был не более чем декорум, реверанс в сторону норм, законов и прав, пропагандистское прикрытие для некоего поддержания спокойствия общественного мнения. Зачастую «координация» носила случайный характер; часто в это дело вмешивались непрофессионалы, а статс — секретарь принимал скороспелые решения, основываясь на неподтвердившихся слухах. Временами регулируемо выпускался пар, давалась санкционированная утечка нарушений в деятельности специальных служб, следовало парламентское или журналистское расследование, шум, скандал, поиск виновных, публичная порка «стрелочников», а тем временем работа разведывательных и контрразведывательных служб шла своим чередом. Истинное же предназначение статс — секретаря заключалось в надзоре за лояльностью специальных служб к правящим кругам, высшему государственному руководству, поддержание требуемого внутриполитического баланса.
Согласно принятой в России системе осуществления разведывательной, специальной и контрразведывательной деятельности, практически каждый министр или глава ведомства являлся главой соответствующей службы.
Министр внутренних дел отвечал за разведывательную и контрразведывательную работу Департамента Государственной Охраны. Круг вопросов, находящихся в ведении Департамента Государственной Охраны предопределил его специальный статус. В нем были сосредоточены все дела, связанные с разведывательной и контрразведывательной работой, революционным, противоправительственным и оппозиционным движением, и борьбой с ними. Огромная важность для правительства этой сферы деятельности Департамента, обусловила предоставление Госохране более широких прав. В то же время, большой объем выполняемых им работ, делал его учреждением в учреждении. Он имел довольно большой штат и совершенно особую структуру. Департамент делился на отделения, каждое из которых по своим функциям, численному составу и организацию работ мало чем отличалось от любого из делопроизводств министерства. Военный министр отвечал за работу особого делопроизводства отдела генерал — квартирмейстера Главного Управления Генерального Штаба; политическая разведка действовала под руководством министра иностранных дел. При министре имелся секретный Цифирный комитет, о существовании которого было известно всего нескольким людям. Все члены Цифирного комитета числились по штатам других подразделений МИДа. Цифирный комитет состоял из политической канцелярии, в сферу деятельности которой входили дела, относящиеся к международной полиции, шпионажу и контршпионажу, и двух Экспедиций. Первая (Цифирная) Экспедиция занималась разработкой и изготовлением новых шифров, ключей и кодов для Министерства, шифрованием и дешифрованием всех текущих бумаг ведомства, Вторая (Дешифровальная) — ведала дешифровкой перехваченных иностранных депеш, дипломатических кодов, ключей и шифров. Дешифровальной части также подчинялся «черный кабинет» — служба перлюстрации иностранной дипломатической почты. Экспедиции возглавлялись управляющими, при которых были помощники. Свои отделы разведки и контрразведки имели морской министр и начальник Главного Штаба ВВС, министру связи, почт и телеграфов подчинялся Департамент правительственной связи, у министра финансов была собственная Информационная часть, занимавшаяся сбором сведений о валютном и финансовом положении иностранных государств ( ее курировал товарищ министра по внешнеэкономическим вопросам). Министру финансов также подчинялись Отдельный Корпус Пограничной Стражи, имевший собственные разведывательное и контрразведывательное отделения и Департамент таможенных сборов, располагавший небольшим контрразведывательным аппаратом. У министра юстиции был небольшой секретный аппарат — Политический отдел, у министра печати имелся цензурный комитет, а на министра промышленности и торговли работало Центральное Бюро Технической Информации, попросту говоря — экономическая и научно — техническая разведка. И даже у Дворцового Коменданта, подчинявшегося министру Государева двора и уделов, была своя секретная служба — Особый Отдел Осведомительной Агентуры.
Это разделение носило в основном номинальный характер, поскольку царь и премьер — министр, как правило, являясь постоянными получателями препарированных для руководства страны материалов, проявляли большой интерес к разведывательным делам и могли по своему усмотрению назначить лицо для непосредственного контроля за работой разведывательного сообщества.
Предоставляемые министрам разведывательные сводки поступали, как правило, непосредственно от аппарата, добывающего информацию. Министры исправно направляли отчеты и сводки статс — секретарю, у которого в подчинении имелось небольшое информационное отделение, отвечавшее за подготовку текущих разведывательных оценок. Статс — секретарю вменялось в непосредственную обязанность рассматривать окончательные варианты выходных документов. Но он не руководил работой разведывательных и специальных служб, хотя фактически для контроля их деятельности располагал собственным, небольшим аппаратом, в который входили отделение юрисконсульта, отделение генерального инспектора, проводившее проверки и расследования работы специальных служб, и отделение финансового ревизора. Да и министры норовили докладывать все самое «вкусное» в обход статс — секретаря, напрямую. В итоге, должность Координатора секретных служб представляла собой почетную синекуру для человека, пользующегося высоким уровнем доверия со стороны государя, лично преданного ему, но отошедшего, в силу преклонного уже возраста, от важных государственных дел и не игравшего практической роли в деле осуществления непосредственного функционирования «аппарата». Его компетентность, профессионализм, опыт играли роль не более чем вторичных факторов. Тем не менее, в статс — секретариате оседали кое — какие важные информации.
-В — общем, ищите. Копайте. Вычисляйте. — министр потряс в воздухе папкой. — Тут у вас в донесении речь идет и о ведомстве иностранных дел. Свяжитесь с ответственными лицами, изыщите такую возможность. Вкратце известите, но без открытия подробностей. Но, однако, постарайтесь наладить взаимодействие.
-Понял. — коротко ответил фон Эккервальде
-Вы в курсе парадокса, так сказать, больших чисел. Одного предателя вычислить легче, чем группу. Да, вот еще что… — министр сделал короткую паузу. – Не мне вам объяснять, что у государственных чиновников довольно своеобразные представления о том, что важно для высших сановников. Сферы часто находят, что доклады подчиненных содержат лакуны, особенно в тех случаях, когда речь идет о плохих новостях, разногласиях, склоках, неприятных сплетнях. Сферы узнают об этом от других людей, через какое — то время, через несколько дней или даже недель. Их начинают посещать тревожные мысли, что они просто не будут должным образом извещены о разразившемся серьезном кризисе, о котором их не посчитали нужным поставить в известность. Посему, все свои действия постарайтесь засекретить как следует, а докладывать следует только мне. Мне лично!
Фон Эккервальде кивнул.
-Но это только первая часть нашего с вами разговора Георгий Васильевич. Та часть, ради которой мы с вами по земле ходим и ее роем носами. А теперь вторая часть, из — за которой я в высоких сферах витаю. Вот и в вашей информации это есть…На предполагаемой в ближайшее время встрече глав пяти великих держав в Лиссабоне англичане намерены поставить «русский вопрос». Каково? Русский вопрос! И это, заметьте, вкупе с донесением вашей агентуры, которое получено из Лондона, дает весьма любопытную картинку. Вот ведь, что пишут негодяи — «Россия есть «пораженный проказой» вековечный соперник британской короны»! Знаете, я как — то случайно оказался свидетелем того, как английский посол отзывался об одном нашем дипломате: «Он весьма приятный и умный человек, безукоризненный джентльмен во всех отношениях — в манерах, одежде, поведении, даже французский посол не может превзойти его в этом, но он… — русский». Каково?!
-С подобным приходится мириться…
-Мириться?! К черту!
-Тут уж ничего не поделаешь. Англичанам вообще свойственно считать свой образ жизни неким эталоном, любое отклонение от которого означает сдвиг от цивилизации к варварству. — ответил фон Эккервальде. — Представление о том, что «туземцы начинаются с Кале» отражает склонность подходить ко всему лишь со своей меркой, игнорируя даже возможность существования каких — то других стандартов.
-На полном серьезе предлагается нас, «прокаженных», антагонизировать, выйдя за пределы определенного уровня! Нас потом ведь будут принуждать, чтобы мы выполнили, все, что они там еще напридумывают в Лиссабоне, на конференции, а нас заставят пойти еще на новые уступки. Не скрою, дорогой Георгий Васильевич, я в тревоге. Я встревожен. Причины моей тревоги в настроениях англичан. Их пресса в последнее время, словно по команде, с цепи сорвалась: идут откровенные нападки на Россию. Печатаются материалы о росте оппозиционных настроений в России, при этом ссылаются на наших отечественных, доморощенных либералов и возмутителей государственного спокойствия…
«Откуда он все это берет?» — подумал про себя Директор Департамента Государственной Охраны? Фон Эккервальде стало вдруг скучно…Раз в две недели он приходил на доклад к министру с синей картонной папкой, в которой содержались доклады о «настроениях». Составленные сухим, лаконичным, канцелярским языком, доклады не всегда были интересны, но министр знал, что собиратели «настроений» никогда не ошибались в своих прогнозах и не допускали промахов. Министр знакомился с докладом, потом какое — то время «витал в сферах» и спускался с «небес» совершенно иным человеком — будто бы не было вовсе докладов фон Эккервальде, и начинал очередные игры втемную.
-Я элементарно представляю, как устроена английская пресса. — продолжал разглагольствовать министр. — Нам твердят, что британские газеты ведут независимую редакционную политику, но признаться, немногие в это верят. При всей их демократии и при всем их парламентаризме, эти антирусские нападки не могли быть напечатаны без того, чтобы не было команды с самого верха. Поэтому у меня нет никаких сомнений, что это делается с ведома, а может быть, и с разрешения британских верхов. Вопрос: зачем это делается?…
…Госохрана всегда верно улавливала настроения простого народа, высших сфер и загодя информировала о них министра. Никогда не бывало так, что из — за нехватки информаций, или по каким — то иным причинам, «собиратели настроений» не могли сделать выводов. Никогда они не просили дополнительного времени, никогда не ссылались на нехватку материалов для беспристрастного анализа. Министр был приучен полагаться на доклады фон Эккервальде и в благодарность позволял себе не выказывать излишней щепетильности в отношении методов работы Госохраны, закрывал глаза на грехи департаментских, и не жалел средств из «рептильных фондов» для финансовой поддержки. Нельзя сказать, что фон Эккервальде это не устраивало. Наоборот, устраивало. Но Директор Департамента ловил себя на мысли, что вся работа по «собиранию настроений» делается зазря…
-Вся наша работа я имею в виду службу нашу, снизу доверху строится на доверии. — сказал фон Эккервальде, глядя на министра. — Если нет доверия, информациям и работе грош цена, а вся многосторонняя деятельность попросту теряет смысл. Если я не пользуюсь вашим доверием, мне не место в этой службе.
-Я доверяю вам, Георгий Васильевич. Вы можете быть в этом абсолютно уверены. Цените это доверие и не злоупотребляйте им. Ваши доклады о настроениях, к счастью, не носят печать очковтирательства. Иначе они уже давно бы потеряли свою значимость. А вы бы потеряли всякий авторитет.
-Благодарю.
-Не стоит благодарности. От нас ждут действий.
-Каких именно?
-Георгий Васильевич, вы даже примерно не представляете, какая наверху идет свара. — сказал министр.
-Представляю.
-Сейчас наверху идет борьба. Есть серьезная группа влиятельных лиц, которые желают как можно сильнее грохнуть кулаком по столу. Им нужна соответствующая информация. Для оправдания производимого грохота в посудной лавке. И есть те, кто хотел бы договариваться с Западом, причем любой ценой, естественно за счет покрытия издержек Россией, не Европой. И им нужны информации, но совершенно иного характера — о покладистости Запада. А золотую середину, умеренно — хватких, готовых на разумный компромисс, на умелое маневрирование, чтобы не допустить ухудшения отношений с Америкой и Англией, а, быть может, и поладить с ними, но с соблюдением государственных интересов, представляют немногие.
-Государь в их числе?
-Да.
-Это весомая фигура.
-Весомая, да…Но, представьте себе, как его рвут на части, желая переманить в тот или иной лагерь. Государь наш достаточно молод, ему еще нет и тридцати лет. Он не имеет большого опыта в делах государственных и политических. Каждый норовит вставить свое лыко в строку. Всяк ныне норовит выйти и очаровать царя прожектами мирового масштаба. Но беда в том, что по большей части проекты составлены людьми посредственными. И получается хаос и неразбериха. Много ошибок, за которые расплачиваться придется державе нашей.
-Ваше превосходительство, ответьте мне откровенно: вы, лично вы, ищете повод избежать конфронтации с Западом?
-Допустим, ищу. И не я один. А что в этом плохого? Или надо заварить очередную кашу, а потом всем дружно ее расхлебывать?
-И от вас ждут действий?
-Да. Действий. И информаций. Всякий предпочитает именно сейчас иметь конфиденциальную информацию. В любом важном деле иногда достаточно своевременной информации, чтобы придумать более конкурентоспособную комбинацию и раздавить всех других конкурентов. Нас ставят перед фактом: мы должны подобрать побольше сведений для сооружения фигового листка всеобщего одобрения на тот случай, если потребуется не останавливаться перед решительным ударом. И в то же самое время от нас требуют информаций о покладистости Запада.
-Вас самого не воротит от всего этого?
-От чего этого? Договаривайте. — министр сделал непроницаемое лицо.
-От лжи и от беспрестанных игр.
-Не воротит. Скажу откровенно. Сегодня нет почетнее службы, чем сыск. Разве не ведомо вам, как скверна разъедает наше государство? Скверне не мстят, ее вычищают. Работа такая у нас с вами такая. Грязная. По этой грязи мы и идем. А игры…Что ж, игры…Как говорится, кто играет, а кому остается только шары подавать…Игры продолжаются, поскольку все понимают, что эскалации войны или крупного политического кризиса не избежать. Требуется масса усилий и времени, чтобы остановить нежелательное развитие событий.
-Значит, нужны правильно поданные информации? — спросил фон Эккервальде.
-А — а, улавливаете? Верно, правильно поданные…За политикой, как и положено, следят только те, кому это положено, простите за каламбур! Во всем мире – и это хорошо известно — политические комбинации разыгрывают первые лица, а министры подбрасывают варианты и делают ходы по заранее подготовленным планам… Так, что…«Верхи» поддержат. Они будут кушать любые блюда с нашей кухни, если мы станем подавать их именно под нужным соусом: «англичане бяки» и «англичане душки». От иных блюд станут воротить нос и сменят трактир и трактирщика. Так что будем готовить блюда и поливать их привычным соусом. Но не забудем и о десерте.
-О десерте?
-Да. Пикантности и подробные мелочи. «Верхи» неглупы, но и они время от времени любят посмаковать нюансы. Все будет по — настоящему. Взаправду. Блюдо должно пахнуть очень натурально. Во всех смыслах. Так — то. Есть по этому поводу мыслишки? Планы?
-Планы есть, да в коробочку надо влезть.
-Вот и влезьте. — министр выглядел уставшим. На его плечах лежал груз всех тайн, с которыми ему приходилось сталкиваться в силу занимаемой должности. Он убрал только что просмотренные бумаги обратно в папку, небрежным жестом отодвинул ее от себя, нервно побарабанил по зеленому сукну письменного стола. — Идите, Георгий Васильевич, я более вас не задерживаю…
13 марта 1931 года. Пятница.
Москва. Страстной бульвар. Сквер возле Страстного мужского монастыря.
…Ехать пришлось на грязном скрипучем трамвае, останавливавшемся почти на каждом перекрестке. Вагоновожатый надоедливо — раздражающе трезвонил при каждой остановке или задержке.
У Петровского переулка Иван Иванович Заботкин аккуратно слез и пошел по крохотной улице, которая выходила на Страстной бульвар против «Европейского Паласа». Он машинально поймал себя на мысли, что отсюда, из глубины, был хорошо виден подъезд гостиницы. Тем, кто хотел бы наблюдать за «Европейским Паласом» не обязательно было устраиваться на Большой Дмитровке или Страстном бульваре, где прогуливались медлительные городовые и маячили по углам агенты сыскной полиции. Как это раньше не приходило в голову? Заботкин усмехнулся про себя — несмотря на пенсион, бывший глава летучего филерского отряда, последние годы службы состоявший экспертом и советником при Директоре Департамента Государственной Охраны все еще ощущал себя в деле, которому посвятил без малого тридцать лет жизни… …
Он прошелся вдоль витрины, за стеклом которой были выставлены пыльные бумажные цветы, банки с сапожной ваксой и цветастые тапочки на суконной подошве, поглядел на большие часы над гостиницей, озабоченно качнул головой и заторопился.
Иван Иванович переждал, пока по Страстному проедет трамвай, потом пересек улицу, направляясь к скверу возле Страстного мужского монастыря. Час был не поздний, но народу на бульваре было немного, хотя огни горели вовсю. Купол «Европейского Паласа» в начале Большой Дмитровки с синематографом и огромным кафе, расцветился узором из двух тысяч электрических лампочек. Было так ярко, что Заботкин мог разглядеть швейцара «Европейского паласа», стоявшего у подъезда в теплой, с рысьим воротником ливрее и бесстрастно взиравшего на прохожих.
На самом Иване Ивановиче, старом, небольшого росточка, человеке, в пенсне с толстыми стеклами, жидковатое для только что начавшейся московской весны пальто на «рыбьем меху» сидело как казачье седло на корове и делало его не столько одетым, сколько смешным, похожим больше на вытащенного из воды пескаря.
…При входе в сквер безногий инвалид в затрепанной шинели продавал поштучно папиросы. У инвалида был отсутствующий взгляд, небритые щеки и заострившийся нос. В свете ближнего фонаря лучше всего были видны протянутые к прохожим жилистые руки и кожаные нашлепки на выставленных культях.
В скверике, под голым чахлым тополем, стоял худощавый мужчина лет сорока — сорока двух, выше среднего роста, в сером пальто. Худое лицо под полями теплой шляпы выглядело утомленным, в темных глазах застыло безразличие.
-Лаврентий Ксенофонтович?! — Иван Иванович Заботкин, поблескивая стеклами пенсне, фальшиво распахнул руки для объятий, но обнимать, однако не стал. — Это ж сколько мы с вами не свидывались — то, а?
-Почитай, года два. — ответил негромко худощавый мужчина, изобразив на безразличном лице подобие дружественной улыбки
-Два года? — изумленно, по — стариковски пробормотал Заботкин. — Шутка ли? Впрочем, начальство, хотя бы и бывшее, имеет привычку всегда вспоминать обо мне тогда, когда я этого менее всего ожидаю.
-Надо бы вам, Иван Иванович, раздобыть хотя бы шарф и шапку. И хорошо бы меховую. — сказал худощавый.
-Откель брать средства, голубчик мой, Лаврентий Ксенофонтович? Ну — с, зачем вам понадобился старый больной отставник с небольшим пенсионом?
-Помощь ваша нужна. — сказал Лаврентий Ксенофонтович Брюханов, генерал и нынешний глава Четвертого отделения департамента Государственной Охраны, осуществлявшего оперативное сопровождение дипломатического и технического персонала иностранных посольств, и выявлявшее среди них агентов секретных служб, а в случае выявления, — занимавшееся их разработкой по линии контршпионажа.
-Какая? Я все — таки до конца так и не понял, чего вы ожидаете от встречи со мною. У вас есть служба, которая непосредственно занимается тем, что лежит в русле ваших профессиональных обязанностей. Я вам зачем?
-Нашу службу, наше ведомство, зачем — то стали превращать в затычку для каждой бочки. Диапазон деятельности начал опасно расширяться. Все наше ведомство увязло в интригах и подковерных играх. Хотелось бы этого избежать. Я предлагаю договориться.
-Что ж, с умным человеком всегда можно договориться.
-Ваш опыт и ваша находчивость могут намного повысить наши общие шансы.
-Шансы? На что?
-Не стану от вас скрывать, в обществе муссируются нежелательные аспекты жизни государева двора.
-Так пресеките!
-Это мы и делаем. Ведомство наше защищает двор и прежде всего монархический принцип. Однако, занимаемая ныне государем нашим, позиция, во — первых, носит исключительно оборонительный характер, во — вторых, не имеет вектора каких — либо изменений в будущем, способных позитивно устранить причины, вызвавшие нынешний общественно — политический кризис. И еще…Конфликт целенаправленно сводят к единственному вопросу — царь должен уйти…
-Даже так?
-Я по натуре оптимист. Оптимист, который думает не то, что все будет хорошо, а что не все будет плохо.
-Все не так уж и плохо. У каждого правительства бывают трудные периоды. Мы не раз уже справлялись с подобными проблемами.
-Не секрет, что в этой связи по Москве ходят тревожные слухи. Кое — кто надеялся, что Дворцовый комендант генерал Матвеев, человек умный и рассудительный, подаст государю при сложившихся затруднительных обстоятельствах хороший совет, без утайки, как на духу, скажет и никого не пожалеет, ибо он всегда придерживался постулата, что государь не ведающий всей правды, — слепец. Но генерал Матвеев почему — то, то и дело уклонялся. Заметно было, что Дворцовый комендант не только озабочен, но и грустен в последние дни. Какое — то тяжелое предчувствие безотчетно томило его.
-Предчувствие? Любопытно…Можно я задам вам один вопрос?
-Разумеется.
-Ваше непосредственное руководство в курсе сегодняшней встречи со мною? — с ленцой в голосе поинтересовался Заботкин.
-Нет, не в курсе.
-Осмелюсь спросить, почему?
-Потому что в таком случае в этом сквере перед вами стоял бы сейчас не я, а мой непосредственный начальник.
-Благодарю вас за такой прямой и честный ответ. Но мне хотелось бы знать, что, по — вашему, кардинально изменилось бы от подобной рокировки?
-Так, совершеннейшие пустяки. – ответил Лаврентий Ксенофонтович. — С нашей стороны всю основную черновую работу поручили бы вашему покорному слуге. Но объектом благодарности за нее, выступал бы уже мой начальник. Он из тех, кстати, кто подвержен мании всех второразрядных начальников — бездельничает днем и теребит сотрудников после пяти часов вечера.
-Почему же именно он стал одной из ключевых фигур в Департаменте Государственной Охраны, сосредоточив в своих руках управление несколькими важнейшими отделами политической разведки и контршпионажа? Согласен, он умен, образован, честолюбив…
-Но при всем этом совершенно нерешителен. — вставил Брюханов.
-Ну, да, есть такое. — согласился Иван Иванович. — Честолюбие подталкивает его к исполнительности, но лидерскими качествами он никогда не обладал и самостоятельной фигурой быть не может…
-И к тому же… — Брюханов слегка замялся, но решился, добавил, нехотя. — Один из моих людей видел начальника в очень дурной компании. Похоже, он собирается сменить команду. Наша команда его больше почему — то не устраивает.
-Я правильно понял направление вашей мысли. Моими руками желаете жару загрести?
-В какой — то мере, да. — сказал Лаврентий Ксенофонтович. — Но, в гораздо большей степени из — за того, что вы не из тех людей, что способны на все ради денег. В это я всегда верил. И верю ныне. Мне известно было ваше отношение к службе в прежние годы. До сих пор вспоминаю, как вы на одном из совещаний вместо долгой речи, поднялись вдруг из — за стола и уместили свое выступление в одну фразу: «Господа, наше главное достоинство — молчание».
-Да — с, помню…Ну — с, хорошо. Давайте, выкладывайте, что у вас есть.
-Не очень много. — сказал Брюханов. — Позавчера вечером генерал Матвеев скончался. Умер.
-Умер или убит?
-Террористический акт. — коротко ответил Брюханов.
-Тэк — с…
-Надеюсь, вы понимаете, что это политическая акция? Покушение на человека, весьма близкого к государю.
-Отчего не понять очевидного? — Заботкин пожал плечами.
-Накануне в поле зрения дворцовой охраны в Больших Вяземах попали двое. Филерское наблюдение за подозреваемыми велось с момента, когда оперативным расследованием было установлено, что на станции замечены неизвестные мужчина и женщина и удалось получить описание их внешности. Розыск был начат немедленно и к исходу дня в Царицынском лесу, в буреломной глуши удалось отыскать полянку, окруженную непролазным ивняком…Там имелся шалаш, где они укрывали снаряжение и оружие. И спали там по ночам. Выяснилось, что подозреваемые по утрам приводили себя в порядок и поодиночке отправлялись к дачной платформе, садились в пригородный поезд и через час с небольшим оказывались на Смоленском вокзале в Москве. На привокзальной площади спешили к условленному газетному киоску, покупали «Коммерческий вестник» и просматривали номер, особенно раздел газетных объявлений. Видимо искали нужное сообщение. В контакт ни с кем не вступали.
-Но что — нибудь подозрительное «хваты» дворцовой охраны все же заметили? — спросил Заботкин.
-Черный «опель». Спортивного типа.
-И номер?
-Естественно.
-Хорошо. Черных спортивных «опелей» в Москве ведь не так уж и много, полагаю?
-В течение двух суток был проверен весь автопарк города. — сказал Брюханов. — Все гаражи, все учреждения, все частные транспортные конторы, в которых имелись черные спортивные «опели». На заметку было взято около двух сотен машин.
-Хм — м, ну а шоффера успели срисовать?
-Успели. Но рослых тридцатипятилетних мужчин с мясистыми носами в Москве куда как больше, нежели черных, спортивных «опелей».
-Безусловно. Ищете?
-Пока безрезультатно. Примет мало. Единственная интересная зацепка — это темно — синий, сшитый по последней моде, на заказ, костюм, явно стесняющий своего владельца.
-С чужого плеча?
-Именно.
-Негусто у вас информаций… — Заботкин покачал головой.
-Сколько есть, тем и делюсь.
-Сообщение в газете ваши подозреваемые таки нашли, полагаю?
-Да, по всей видимости.
-Или их кто — то предупредил… — задумчиво предположил Заботкин. — Засаду в лесу оставлять не пробовали?
-Нет. — Брюханов покачал головой. — Дворцовая охрана боялась их спугнуть или насторожить. И вот позавчера вечером, вернувшись в Царицынский лес, они торопливо собрали имущество и продукты. Раскидали свой хрупкий шалашик, присыпали место хвоей и прошлогодними листьями, вперемешку со снегом. И попытались скрыться. В конце концов, удалось нащупать следы одного из подозреваемых, некоего Яновского.
-Поляк? — быстро спросил Заботкин.
-Да. Со шведской визой. Именно поэтому дело расписали в производство и нашему Четвертому отделению.
-Ну — с, дальше…
-Сдаваться он отказался, оружия складывать не стал и в перестрелке был убит. У него нашли маузер, большой запас патронов, топографическую карту и деньги. Второе подозреваемое лицо, неизвестная женщина, было выявлено чуть позже. Женщина эта также оказала сопротивление и была убита в перестрелке. Личность ее не установлена.
В воздухе повисла тягучая пауза.
-Негусто.
-Да. Негусто.
-И акт против генерала Матвеева, как я понимаю, совершен не ими?
-Не ими.
-Отвлекающая группа?
-Вероятно.
-Вы хотите, чтобы я взялся за это дело? Что ж…Но справлюсь ли я с такой работой?
-Вы справитесь. Нужно немногое. Необходимо знать, кто убил генерала Матвеева. Необходимо знать, почему его убили. Необходимо знать, был ли он убит представителями враждебных сил.
-Дык, это…В России живем, не в Европе. У нас испокон веку на все смотрят снизу вверх, а при такой диспозиции даже генеральские ягодицы солнцем кажутся. У меня, старика, нет особого желания ввязываться во всю эту кашу.
-Вы на покое, Иван Иванович. Вам сподручнее.
-Лаврентий Ксенофонтович, дорогой мой, вы предлагаете дело вести. Но вести частным образом? Признаться, данное обстоятельство меня в известной степени смущает. К тому же, я за годы службы имел возможность заглянуть в наиболее прикровенные тайники той кухни взаимных интриг и подсиживаний, которая скрывается в непосредственной близости от самых вершин правительственной власти, и знаю, что во время ведущейся наверху ожесточенной борьбы люди способны не останавливаться буквально ни перед чем.
-Вам известен «закон инструмента»? Люди склонны повторно использовать один и тот же способ решения задачи до тех пор, пока это не приведет к неудаче или провалу. Парадокс заключается в следующем: чем более мощный и универсальный инструмент применяется, тем позже натыкаются на пределы его возможностей. И тем дороже обходится провал.
-Стало быть, я стану вашей универсальной отмычкой?
-Как — то так…
-Полагаю, мне понадобится вся имеющаяся у вас информация…
-Значит, мы договорились?
-И я оставляю право привлечь в качестве помощников своих людей. Из бывших, как говорится. Кои также ныне не у дел.
-Надеюсь, они надежны?
-По мелочам, по крайней мере, не паскудили.
-Я попросил бы вас более обдуманно подбирать выражения. — Брюханов слегка повысил голос.
-Не в выражениях дело. — отмахнулся Заботкин. — Не смотри, как говорят, на кличку, а смотри на птичку.
-Мы друг друга хорошо понимаем. Я буду поддерживать с вами связь.
-Конечно же, будете. Русский человек, коль ему не укажешь ворота, стену лбом прошибет…
