Журналист Ульяна Скойбеда побывала в загадочном месте, где люди просто вырубаются на ходу, а проснувшись, ничего не помнят.
Первой заснула Любовь Белькова. Сидела на маленьком рынке, где торговала одеждой, вся побледнела… А потом впала в глубокий сон с храпом. Когда ее разбудили (медикамецтозно, по-другому не получается), ничегошеньки не пошила. Тете Любе поставили инсульт. У женщин в возрасте бывает.
Буквально через пару месяцев уснула соседка по рынку. Потом — снова Белькова, второй раз. Чтобы не расписывать долго: на маленьком рынке, расположенном между шахтерским городком Красногорском и селом Калачи, спали все пять сотрудников, включая охранника. Любовь Белькова — семь раз, дочь ее Наталья Михель — дважды, внучка Диана — один. Сначала врачи не заподозрили эпидемию. Думали, паленой бодкой травятся люди. Прояснилось в марте прошлого года, на праздник Наурыз, когда в больницу за неделю поступили сразу шесть человек. Алкогольное отравление родственники с негодованием отвергли. Вторая волна пошла на Пасху, в апреле— мае 2013-ro…
С тех пор единая, измора приходила в Красногорск — Калачи еще трижды (под Новый Год, после зимних каникул и вот сейчас, в мае). Всего, по разным подсчетам, спали 40-60 человек, и с тех пор побывали в Калачах шесть высоких комиссий: химики, ядерщики, врачи, эпидемиологи… Были проведены тысячи исследований, взяты пробы всего на свете (грунта, воздуха, воды, крови, волос, вплоть до того, что у пострадавших стригли ногти) . Ни-че-го.
А люди продолжают засыпать…
Вместо детей-мусор
Я иду по некогда закрытому городку Красногорску. В советское время здесь была урановая шахта, городок подчинялся напрямую Москве,.
— В магазинах было всё: тушенка, сгущенка, югославские сапоги, — говорит председатель местного общественного совета Александр Ратц. — Шахтеры машины раз в три года меняли! А теперь…
Теперь мы идем: по руинам. В 91-м, когда Москва отказалась содержать Красногорск, а Казахстан объявил мораторий на добычу урана, шахтеры с семьями (шесть с половиной тысяч человек) оказались выплюнуты из жизни.
Пять лет они дежурили на законсервированной шахте, откачивали из нее воду. Все, кто мог, уезжали. В 98-м нищие-люди стали крушить и разбирать на кирпич дома… Сейчас в пустом городке — зияющие глазницы быбитых окон, карканье ворон да: редкие скрипящие ставни. Из шести с половиной тысяч человек осталось сто девяносто.
Я поминутно останавливаюсь и хватаюсь за сердце: время сохранилось в Красногорске, как в склепе, оно больно сжимает мне горло и щиплет глаза.
— Вот детский садик, — показывает развалины Ратц. У нас их было два, оба с бассейнами…
Бассейн — выложенная желтым кафелем прямоугольная ниша в земле. Я уже видела архивную съемку 1979 года: лягушатник заполнен водой, в нем прыгают хохочущие четырёхлетки. Сейчас вместо детей — мусор.
Я креплюсь. Ровно до той минуты, пока не вижу на куче бетонной крошки желтую куколку без головы и с бантом на шее. Это моя кукла. Были такие пластмассовые наборы: «Карандаш, Самоделкин, Незнайка». Это Карандаш. Выяснилось, что куклу, в которую играла в детстве, не узнать невозможно. Даже без головы через тридцать лет в шахтерском городке на другом конце планеты.
— Какую страну пр…, Александр Эмильевич, — говорю я Ратцу, как только голос вновь начинает слушаться меня.
Ратц отворачивается.
Водка ни при чем
На пятом этаже в квартире у Ратцев — печка с трубой. Батареи разморозились в 90-х, когда городок отрезали от электроснабжения. Теперь в многоквартирных домах — буржуйки, газ в баллонах, а вода подается три раза в неделю. Иногда два. Впрочем «многоквартирные» — это громко сказано. В подъезде Ратца живут десять семей, есть дома, в которых занята только одна квартира.
Вместе с соседками Любовью Бельковой и Валентиной Носовой гадаем о причинах сонной напасти. Над Бельковой все подтрунивают: «Наш рекордсмен». Носова в новичках: на прошлой неделе отправила в больницу мужа.
Муж этот спутал аналитикам все карты. Люди ведь как рассуждали? Зараза или в еде, или в воде, или в воздухе ветром ее носит (сначала думали еще на радиацию, но радиоактивные отвалы все-таки далеко от поселков). .
Приехавшие ученые стали брать в магазине водку и продукты питания на анализ, а умный Носов тут же смекнул,, что товары-то все привозные, местные только яйца и молоко. И запретил жене покупать их! Воду мужчина очищал через фильтры, на улицу не выходил, он инвалид без обеих ног, отморозил в степи. Короче, все думали, что уж Носов-то в полной безопасности!
— И вот, — обескураженно рассказывает супруга предусмотрительного гражданина, — вышел мой Носов на балкон на реку Ишим посмотреть. «О, — говорит, — теплеет: скоро в нашем селе начнут засыпать». И сам — первый…
Насчет потепления — это еще одна версия: местные жители заметили, что массовые эпидемии случаются, когда резко меняется температура: было, к примеру, минус двадцать, а стало минус пять. Я осторожно говорю, что случай с Носовым, по-моему, подтверждает версию воздуха: надышался чем-нибудь на балконе. Жена парирует: что же, мол, тогда она тоже не уснула? Воздух общий!
Зашедший в гости старик, председатель совета ветеранов Виктор Лукьяненко, двигает идею мокрой консервации: шахта заполнилась водой, вода эта через грунтовые воды попадает в Ишим. Ратц крутит пальцем у виска: в шахте уран, но он спокон веку был здесь.
— Значит, приезжает какой-нибудь гад на мотоцикле и распыляет! — кричит Лукьяненко.
Версия маньяка с баллончиком поражает меня, но не производит впечатления на окружающих. Белькова показывает мне тревожный пакет: сумку с халатом, тапочками и прочими принадлежностями для больницы: ведь никогда не знаешь, когда тебя накроет. Говорит, такие сумки собраны у многих.
Чтобы закончить с версиями: ученые уже отвергли летаргический энцефалит, зверствовавший в Средние века, влияние вышки сотовой связи (версия жителей) и наличие какого-нибудь особенного газа, скопившегося под поселком в шахтных тоннелях. Последнее просто: нет под поселком никаких тоннелей. Двести шестьдесят метров не дошли…
Проблема в том, что казахстанским ученым здесь не очень-то верят.
— Понимаете, — говорит Носова, — местные, конечно, к нам приезжали, и датчиками всю квартиру обвешали, и каждые четыре часа показания снимали. Но что они мерили? Радон! Как бы Вам сказать? Раньше, когда здесь была Россия, в Семипалатинске был сильный ядерный центр. А как русские ушли, они, по-видимому, оборудование оставили — какое выбросить было жалко. Ну вот радон распадается до тяжелых металлов: полония, радия, свинца, урана и тория. Значит, надо воду — газ ведь растворяется в воде — выпаривать и на спектрометре смотреть сухой остаток. Мы на сходе ученых спросили: есть у вас такая аппаратура? Они ответили: нет…
Окружающие нетолерантно ржут.
Пишу это, чтобы показать народные настроения, ведь мощь казахстанской науки мне неизвестна.
Кстати, все население двух соседних поселков — русские и немцы. Казахов буквально несколько человек.
…У Носовой звонит телефон. .
— Сашка Павлюченко уснул, в третий раз, — говорит она. — Отвезли в райцентр.
Шел, уснул, очнулся, гипс…
Райцентр Есиль. Седой мужчина лежит на боку под капельницей, глаза закрыты. Рядом заплаканная жена Людмила.
— Александр! Александр Эммануилович! — трясет его за плечо главврач больницы. — Просыпайся!
Мужчина начинает подниматься, его заново укладывают.
Александр Павлюченко в этот день был на кладбище, приводил в порядок могилу. Пришел домой, сел за компьютер и засопел… Люда — звонить в скорую. Врач поселковой больницы Татьяна Адольфовна Протасова на пару с медсестрой долго расталкивали Павлюченко: «Сашка, встава-ай!» Он отвечал, что был на рыбалке. «На какой там рыбалке? С кем? Ты на кладбище был!» — смеялись женщины. «С мужиком одним», — упорствовал спящий. Он еще шел в машину своими ногами и только там уже окончательно захрапел. Храп у спящих особенно громкий, смачный…
Люда жалуется главврачу Кабдрашиту Альмагамбетову, что в этот раз муж был «агрессивнее, чем обычно». В прошлый раз они заснули вместе, перед телевизором, очнулись в больнице, а первый случай — вообще черный юмор: Александр Павлюченко шел по улице и упал, сломал шейный позвонок. Прямо по тексту: проснулся — гипс…
— Потом, когда больной проснется,, он ничего не будет помнить, — объясняет главврач Есильской районной больницы Кабдрашит Альмагамбетов, — то есть наблюдается ретроградная амнезия. Клиника типичная: слабость, вялость, заторможенность реакций, сон до ступора. Природа заболевания, к сожалению, неизвестна. Инфекцию мы исключили: брали пункции спинномозговой жидкости, но не обнаружили возбудителей. Ставим энцефалопатию неясного генеза или токсическую энцефалопатию, но токсическая — это скорее предположение, а энцефалопатия — вообще не диагноз, а общее название заболеваний головного мозга.
Короче, темный лес. Пока спящим людям проводят дезинтоксикацию и улучшают кровообращение. Всё…
Я спрашиваю главврача: может ли такой эффект возникать из-за отравления радоном? Единственное, что удалось многочисленным комиссиям, — установить повышенное содержание этого газа в некоторых жилищах. Кабдрашит Кабдыкаримович заметно оживляется:
— Я по специальности анестезиолог-реаниматолог! Мы даем пациентам наркоз почти таким же газом — ксеноном, эффект — глубокий наркотический сон. Но пациент возвращается в сознание максимум через час после прекращения подачи препарата. А здесь — через двое — шестеро суток! Какая же должна быть концентрация вещества? И почему не засыпает другой человек, который находится рядом?
(Окончание в следующем номере)
источник: Ульяна Скойбеда «Тайна спящей деревни» КОНТАКТ — ШАНС №23 • 26.05.-01.06.2014
